тиков, чую это  кос-
тями, как говорим мы здесь, в Лондоне.
   - Мне надо обдумать некоторые важные вопросы, - заявил Калак, - к то-
му же я за твоих невротиков и ломаного рога не дал бы,  как  говорим  мы
там, в Буэнос-Айресе.
   - Что может быть удобней для обдумывания, чем диван в зале номер два.
Я там почти всего Рескина перечитал.
   - А что это даст, если мы будем там караулить?
   - Минуточку, - вставил Поланко. - Меня этот тип ни о чем не просил.
   - Я прошу и тебя, дорогой мой гаучо. Что это даст? Вы  сможете  сооб-
щить мне о происшествиях, а они, конечно, будут,  и  очень  важные,  как
всегда случается в отсутствие заинтересованного лица.  Резервы  Гарольда
Гарольдсона исчерпаны, и можно ожидать событий непредсказуемых.
   Они заказали три пива и томатный сок для Остина.
   - Для тебя это действительно так важно? - спросил Калак.
   - Нет, - честно ответил Марраст. - Теперь уже нет. Но бывает, что вы-
пустишь орлов на волю, а потом надо все-таки поглядеть, куда они, черти,
залетят. Вроде как чувство ответственности у демиурга,  если  можно  так
выразиться.
   - Это такой эксперимент или что?
   - Эксперимент, эксперимент, - проворчал Марраст. - Вам сразу же пода-
вай ярлык. Видите ли, я, если уж держаться этой метафоры,  не  в  первый
раз выпускаю орла - отчасти, чтобы нарушить привычный ход вещей, но так-
же потому, что мне кажется таинственно необходимой идея о том, что  надо
постоянно что-либо будоражить, все равно что.
   - Превосходно, - сказал Калак. - Как только ты берешься объяснять,  у
тебя такой набор слов, что Гурджиеву впору. Таинственно необходимо, ска-
жите на милость. Да ты вроде вот этого, с его техническими эксперимента-
ми в отеле, только и знает, что гайки крутить.
   - Все дело в том, что вы всего лишь жалкий фин-тихлюпик, - сказал По-
ланко. - Ты не обращай на него внимания, че, я-то очень хорошо тебя  по-
нимаю, ты, парень, из моего сорта.
   - Спасибо, куманек, - сказал Марраст, слегка удивленный таким безого-
ворочным согласием с тем, что ему самому было не очень-то понятно.
   - Ты, брат, - продолжал Поланко, с великолепным  жестом,  восхитившим
Остина, - строишь моторы невесомые, мутишь воды невидимые. Ты  изобрета-
тель облаков небывалых, ты вводишь бурлящую пену прямо в косный  цемент,
ты наполняешь вселенную объектами прозрачными и метафизическими.
   - По чести тебе сказать...
   - И тогда у тебя рождается зеленая роза, - восторженно продолжал  По-
ланко, - или, наоборот,  никакая  роза  не  рождается,  а  все  лопается
вдрызг, но зато возникает аромат, и никто не может понять,  откуда  этот
аромат, когда цветка-то нет Вот так и  я,  непонятный,  но  неустрашимый
изобретатель.
   - Достаточно нам было одного бурдака, - пробурчал  Калак.  -  Теперь,
вишь, эти двое стакнутся и меня заклюют.
   Последовала обычная дискуссия в духе того,  что,  во  всяком  случае,
бурлаки чего-то стоят и, главное, хранят верность друзьям. / Один одино-
кий  финтихлюпик  стоит  больше,  чем  бурдак,  одураченный   безголовым
скульптором / Если вы из-за меня вздумаете драться, я могу попросить Ос-
тина сходить в музей / Никто тебе не говорил, что мы не пойдем, но я  по
крайней мере сделаю это из дружбы, а не для того,  чтобы  забивать  себе
мозги твоими орлами / Мне это безразлично, лишь  бы  ты  Рассказал,  что
произойдет сегодня днем / Наверно, ничего не произойдет /  Когда  ничего
не происходит, тогда именно это и происходит / Ну вот, теперь  еще  этот
болван строит из себя метафизика / Че, красиво говорить - легче  легкого
/ Если бы среди этих невротиков оказался хоть один  хорошенький  симпом-
пончик / Если ты не способен самостоятельно найти женщину во всем Лондо-
не, не понимаю, почему в музее ты привередничаешь? / Ты видишь, он  про-
сит нас туда пойти, да нас же еще оскорбляет / Это, может, тебя  он  ос-
корбляет, а мне никаких невротичек не надо, у меня вкусы особые / Разре-
шите улыбнуться / И так далее и тому подобное.
 
   Если бы со мною был мой сосед или Поланко, было бы нетрудно  отыскать
номер юной англичанки, но на Телль, всегда готовую выслеживать фрау Мар-
ту на улицах или в парках, нападала в отеле поразительная робость - уст-
роив себе штаб-квартиру в номере Владислава Болеславского, она  прилежно
следила через глазок двустворчатой  двери,  не  решаясь  под  каким-либо
предлогом подняться на верхние этажи и изучить  их  топографию.  Излишне
говорить, что в ее распоряжении был весь день, что она могла это  делать
в часы досуга, а такими в Вене были почти все ее часы, -  возвращаясь  с
работы, я заставал ее на посту, как верного часового, но она не вышла ни
разу за пределы нашего этажа, а мне было неудобно  это  делать  в  такое
позднее время или по утрам, риск был слишком велик.  Мы  <)ыло  понадея-
лись, что нам поможет доска с ключами в тесной сырой комнатке  админист-
ратора, но обнаружили, что там полно ключей, не бывших в употреблении  с
давних пор, а надписи на жетонах сделаны готическими буквами, в  которых
безвозвратно тонула всякая английская фамилия.  Обсудили  также  возмож-
ность расспросить кого-нибудь из служащих, сунув  кредитку,  но  они  не
внушали нам доверия своим видом - не то лакеи, не  то  бездушные  зомби.
Уже три ночи следили мы за коридором, и, даже когда я сдавался,  сморен-
ный усталостью и сливовицей, Телль до часу ночи не отходила от двуствор-
чатой двери, своей террасы Эльсинора. Ну а после  часу  ночи,  по  нашим
предположениям, фрау Марта должна была спать, как все люди, и не  совер-
шать подозрительных прогулок; когда Телль возвращалась в кровать и,  зе-
вая, прижималась ко мне, потягиваясь и мурлыча, как разочарованная  кош-
ка, я же на миг вырывался из сна, и мы обнимались, как после долгой раз-
луки, а иногда дело кончалось полусонными ласками при зеленоватом  свете
ночника, в котором Телль казалась гибкой, изящной рыбой в аквариуме. Так
шло время, и мы почти ничего не разузнали, кроме того,  что  фрау  Марта
живет на нашем этаже, в глубине коридора, и что  номер  юной  англичанки
находится на одном из верхних этажей; каждый вечер, приступая к наблюде-
нию, мы с научной точностью определяли шаги англичанки  между  половиной
девятого и девятью часами, время для сна немыслимое, но туристы к  этому
часу обычно очень устают, и мы слышали, как бедняжка слегка волочит  но-
ги, возвращаясь со своим путеводителем Нагеля. Убедившись, что она в бе-
зопасности (на четвертом или на пятом этаже?), мы отправлялись  ужинать,
свободные от всяких обязанностей до одиннадцати; в эти часы жизнь в оте-
ле шла полным ходом, и фрау Марта вряд ли могла выйти из своей комнаты с
иной целью, кроме как посетить исторический клозет в коридоре.
   На четвертый вечер, после ужина в сербском ресторане на Шонлатернгас-
се, где к любому куску мяса вела палочка с нанизанными на  нее  кружками
лука и перцев, мне в темноте коридора почудилось какое-то  движение.  Не
оглядываясь, я отворил нашу двустворчатую дверь  и  рассказал  Телль  об
этом, лишь когда мы оказались в своей комнате. Конечно, фрау Марта, ник-
то другой не мог бы так скользить во мраке. В двенадцать без пяти  минут
(мне была дарована привилегия смотреть в глазок, пока Телль,  поддавшись
непростительной слабости, вновь погружалась в роман Джона Ле Карре,  ко-
торый, по-моему, достоин своей фамилии), при свете мутного исторического
плафона на лестничной площадке, я увидел похожую на пепельно-серого кота
фрау Марту - она шла, неся в правой руке  что-то,  что  мне  не  удалось
разглядеть, наверно универсальный ключ, память о давнем знакомстве с ад-
министратором, который ее поселил в отеле пожизненно,  быть  может,  тут
были австро-венгерские любовные шашни, вообразить себе которые, глядя на
то, что осталось от фрау Марты, не сумел бы никто. Когда она исчезла  на
верху лестницы, я выждал секунд двадцать,  подал  Телль  условный  знак,
чтобы она держала дверь приоткрытой на случай внезапного моего отступле-
ния, и, сделав последний глоток сливовицы, выглянул в коридор. Было  ма-
ловероятно, чтобы по отелю разгуливал кто-то из постояльцев, в каморке у
администратора храпел сторож, и я убедился, что,  когда  звонили  посто-
яльцы-полуночники, колокольчик у входной двери был хорошо слышен с лест-
ницы, так что я успел бы ретироваться в наш исторический номер.  Мне  не
понадобился Джон Ле Карре, чтобы догадаться обуть мокасины  на  каучуке,
и, держась за перила, я начал подниматься туда, куда свет с  нашей  пло-
щадки почти не доходил.
   Телль ждала, прильнув к двустворчатой двери номера Владислава  Болес-
лавского, и все напряженней прислушивалась к глубокой  тишине  отеля,  к
дробному тиканью маленького будильника на ночном столике. Тогда это  уже
перестало быть шуткой, способом провести время; Хуан отправился в поход,
он оказался вне пределов комнаты, где мы столько смеялись над фрау  Мар-
той, а я осталась одна с точным поручением обеспечить в случае опасности
его отступление. Я устала смотреть в глазок, для этого надо было  накло-
няться, и я предпочла приоткрыть обе створки дверей, готовая в любой мо-
мент их закрыть, если в коридоре  покажется  кто-то  из  постояльцев;  я
смотрела попеременно то на лестницу,  то  в  нашу  комнату,  все  острее
чувствуя, что где-то там, в дверной притолоке, намечается трещина и неч-
то наше, нами вымышленное, где-то там кончается, отступая перед  чем-то,
что не могло быть реальностью, однако происходило,  и,  стало  быть,  мы
все-таки были правы, и фрау Марта выходит  по  ночам  и  поднимается  на
верхний этаж, а на верхнем этаже живет молодая англичанка,  и  два  плюс
два будет четыре и т. д. Страха я не испытывала, но по мне словно  забе-
гали мурашки и на небе проступило что-то липкое; я была одна  в  комнате
Владислава Болеславского, одна с куклой месье Окса, сидевшей на  комоде.
Нет, ничего не произойдет, Хуан вернется разочарованный, мы ляжем, и это
будет эпилогом глупой истории ужасов, нам даже не очень захочется подшу-
чивать над собою; Хуан станет говорить, что надо вернуться в  "Козерог",
раз ему осталось пять дней работать в Вене. С моего наблюдательного пос-
та - а мы в эти дни давали нашим действиям громкие названия -  я  видела
куклу, освещенную зеленой лампочкой, и конверт  с  наполовину  засунутым
письмом к Николь, я не знала, что ей написать, и спрашивала себя, не по-
ехать ли мне в Лондон, чтобы лучше разобраться в истории, о которой  мне
недавно писал Марраст. Тут фрау Марта кашлянула, кашель был  сдержанный,
почти нарочитый, вроде легкового перханья, как у человека, когда он, уг-
лубившись в себя, подошел к концу своих размышлений и решает что-то сде-
лать - переменить позу или объявить, что нынче вечером пойдет в кино или
что ляжет рано.
   Хуан тоже засомневался, спустился вниз на пять ступенек,  высчитывая,
сколько времени займет бегство в комнату Владислава Болеславского в слу-
чае, если это перханье фрау Марты означает возвращение, перемену намере-
ний. Но в тот же миг я услышал, что она снова пошла, тишина стояла  пол-
ная, и, однако, я знал, что она удаляется, что она не  изменила  намере-
ний, и, хотя расслышать ее шаги было невозможно, казалось, тишина  сооб-
щает о них какими-то иными способами, изменениями в  эластичности  среды
или предметов. Когда я ступил на площадку четвертого этажа, старуха сто-
яла у четвертой двери слева в классической позе человека,  собирающегося
действовать ключом или отмычкой. Тогда-то  все  подтвердилось,  тогда-то
легкий скрип двери стал как бы развязкой и заодно  прорывом  чего-то,  к
чему я, в общем-то, совершенно не был готов, разве что мог бы прибегнуть
к какому-нибудь из жалких банальных приемов; например кинуться  на  фрау
Марту, что было бы неприлично, как-никак пожилая  дама,  либо  разбудить
сторожа, сославшись на распорядок отеля и благопристойность, - но сторож
ничего не поймет, пойдет звать администратора, дальнейшее будет заурядно
и убого, - либо выждать еще секунду и подойти к двери, когда  осторожный
крот (нет, теперь она походила на огромную крысу) войдет  в  комнату,  о
да, миссис, конечно, это единственное, что мне  остается,  хотя  желудок
корчит судорога и сливовица поднимается  к  горлу  всеми  своими  сорока
пятью градусами алкоголя, гарантированными изготовителем.
 
   Пожитки моего соседа умещались в портфеле, одним из преимуществ кото-
рого было то, что его без долгих слов можно сунуть в руки друга, пришед-
шего тебя встретить, - в данном  случае  Калака,  в  полдень  на  Викто-
рия-Стейшн. Они издавна привыкли встречаться каждый вечер,  сами  толком
не зная зачем, и лондонская их беседа велась краткими  репликами  вроде:
возьми, что ты сказал, дай сигарету, вот сюда, какой туман, they call it
smog53, привет от Сухого Листика, как там эта кататоничка, да  так,  по-
немножку, главное, здоровье, дай мне немного english  money54,  в  отеле
разменяют, надеюсь, горячей воды будет достаточно, сколько хочешь,  зато
завтраки неважные, так почему ты не переедешь, видишь ли, когда  чемодан
раскрыт, лучше, чтобы вещи были на полу и  не  портить  себе  кровь,  ты
прав, а ты зачем изволил приехать, сам не очень-то знаю, как это не зна-
ешь, да вот Марраст написал мне, что ищет глыбу антрацита, и я тогда по-
думал, не вижу тут никакой связи, да я тоже, потому и приехал,  а  кроме
того, у меня на работе пять свободных дней, вот это работа, дело в  том,
что у нас забастовка, а, тогда другое дело, а  так  как  меня  наверняка
уволят, потому что бастую я один, лучше побыть с друзьями, а ты и впрямь
поступил правильно, не говоря о том, что у Марраста, сдается мне, не все
в порядке, да-да, и особенно у Николь, да-да, потому я  и  приехал,  вот
именно, где гвоздь, где панихида, в котором часу вы тут обедаете  с  По-
ланко и прочими, я в Лондоне не обедаю, то есть как это ты в Лондоне  не
обедаешь, а вот так, сэр, в Лондоне не обедают, но ты  уже  сказал,  что
завтрак очень плохой, плохой-то плохой, но обильный, первое дело  -  ка-
чество, о, разумеется, у тебя французские предрассудки, по-твоему, выхо-
дит, аргентинцы лопают что попало, лишь бы побольше, ну, не совсем  так,
в этом метро пахнет мятой, это от чая, который пьют  англичанки,  и  так
далее до Тоттнхем-Корт-Роуд и отеля в трех кварталах от станции. По  до-
роге мой сосед узнал, что Калак и Поланко по-аргентински делят на  двоих
комнатку с пятачок величиной, однако хозяйка отеля у них ирландка, а по-
тому не эвклидианка, и легко поймет, что, где помещаются двое, уместятся
и трое; он еще узнал, что на этих днях они познакомились с одним лютнис-
том, что Марраст и Николь живут в отеле неподалеку и что Поланко уже по-
казал Остину багуалу и тот играет ее в стиле П„рселла, что  недопустимо,
и прочие подобные новости.
   Когда они вошли в комнату номер четырнадцать, Поланко предавался  на-
учным исследованиям, а именно: погрузил электробритву в кастрюльку с ов-
сяной кашей и изучал  поведение  этих  разнородных  объектов.  Слышалось
бульканье, и время от времени в воздух прыскала струя овсянки, однако до
потолка не долетала и шлепалась на пол с зловещим чавкающим  звуком.  То
было зрелище суровое и назидательное.
   - Привет, - сказал мой сосед, покамест  Калак  поспешно  оттеснял  из
комнаты миссис О'Лири, для виду что-то толкуя ей о полотенцах  и  вешал-
ках.
   - Привет, - сказал Поланко. - Вы пришли как  раз  вовремя,  групповая
работа устраняет ошибки в параллаксе и тому подобное.
   Он погрузил электробритву по самый шнур, и из  глубин  овсянки  пошел
некий первозданный гул, нечто подобное, верно, слышалось  в  плейстоцене
или в огромных папоротниковых лесах. Однако дальше гула дело не шло, хо-
тя мой сосед сразу включился в группу  наблюдения,  едва  успев  скинуть
пиджак и бросить портфель на кровать, - и вообще в комнате царила сугубо
научная атмосфера, которая сулила великие свершения.
   - А можно узнать, для чего это? - спросил мой сосед  так  через  чет-
верть часа.
   - Не порть себе нервы, - посоветовал Калак. - Он уже неделю этим  за-
нимается, лучше ему не мешать.
   И словно бы в этот миг  наступила  решающая  фаза,  Поланко  покрутил
электробритвою в кастрюльке, и овсянка покрылась рябью, обнаруживая  все
симптомы близящегося извержения  на  никарагуанских  плоскогорьях,  даже
струйка дыма взвилась, но тут внезапно сорвалась какая-то гайка, и  опыт
пришлось сразу прекратить.
   - Только подумать, продают ее тебе с гарантией на три года, - провор-
чал Поланко. - Теперь четверть часа уйдет на то, чтобы  очистить  ее  от
каши и опять навинтить гайку, уже пятый раз у меня  это  случается,  вот
дьявол.
   - Пусть он работает, - предложил Калак, - а покамест мы вдвоем  обсу-
дим ситуацию.
   Поланко, нахмурившись, принялся зубной щеткой чистить  электробритву.
И тут, к великому удивлению моего  соседа,  зазвонил  телефон  in  every
room55, и Калак с важным видом взял трубку; это лютнист спрашивал, можно
ли сказать "Je tres fort vous aime"56 и нет ли других,  более  действен-
ных, но столь же правильных формулировок.
   - Объясни ему, что ты не его учитель, тем паче по телефону, -  мрачно
сказал Поланко. - Если он начнет позволять себе такое, нам житья не  бу-
дет, а у меня, понимаешь, в самом разгаре эксперимент.
   - Oui, oui57, - говорил Калак. - Non, c'est pas comme ca, Austin,  my
boy, bien sur qu'elle vous tomberait dans les bras raide morte, c'est le
cas de le dire. Comment? Listen, old man,  il  faudrait  demander  ca  a
votre professeur, le tres noble monsieur Marrast. Moi je suis  bon  pour
un petit remplacement de temps en temps, mais le francais, vous savez...
D'accord il n'est pas la pour l'instant mais enfin, passez-lui  un  coup
de fil plus tard, bon sang. Oui, oui, la baguala, c'est ca, tout ce  que
vous voudrez. Oui, parfait58. "Я свободен (я полон сил)  готов  любить",
mettez  du  sentiment  sur   "любить".   Allez,   bye   bye   et   bonne
continuation59.
   - Он за это утро уже третий раз звонит, - сказал Калак, открывая  две
бутылки пива. - Я, братец, ужасно огорчен, что не могу  предложить  тебе
вина.
   - Марраст мне писал про какую-то глыбу антрацита и какое-то растение,
- сказал мой сосед.
   Пока они пили пиво, Калак принялся ему объяснять, и  некоторое  время
речь шла о всякой всячине, на первый взгляд ничуть не напоминая  настоя-
щий разговор, такой, Ъ котором идет обмен новостями и впечатлениями, из-
любленное занятие наших дикарей, точно они обсуждают, почем нынче селед-
ка на рынке на улице Де-Бюси, но теперь речь шла прежде всего о Николь и
о Маррасте, особенно о Николь, и  притом  в  тоне  досадливо-пренебрежи-
тельном, у нас ведь был молчаливый уговор, что такие  проблемы  решаются
не коллективно и тем более не обсуждаются, не говоря уж о том, что их  и
проблемами-то не назовешь. Я продолжал чистить зубной  щеткой  электроб-
ритву, которая была вся в каше, и заодно  поставил  снова  разогреваться
овсянку, чтобы экспериментально .выяснить возможность  двигательных  им-
пульсов по касательной. Моей идеей было получить непрерывное и равномер-
ное извержение овсянки, которая,  например,  покрыла  бы  расстояние  от
кастрюли до словаря Эпплтона (принадлежащего Калаку), разумеется, поверх
растеленной старой газеты для промежуточных попаданий. Мой сосед и Калак
обсуждали положение Николь, словно что-то понимали, словно тут можно бы-
ло что-то сделать; я же размышлял о двигателе сенокосилки,  который  мне
предложили в садоводческой школе Бонифаса Пертейля  и  который  в  общих
чертах имел те же характеристики, что и двигатель электробритвы, то есть
приводил в движение ряд тангенциально расположенных  валиков.  Моя  идея
заключалась в том, чтобы этот двигатель поставить на лодку и поплыть  по
пруду у садоводческой школы, а поскольку на работе в заведении  Бонифаса
Пертейля у меня было немало свободных часов  -  не  то  что  в  действи-
тельности свободных, но просто я укрывался где-нибудь  на  плантациях  и
делал, что мне захочется, вдал