оспаривать каменную воронку, и
опасаясь за свои брюки. - Ну конечно, твоя толстуха лопает салями в  ка-
ком-нибудь углу, совершенно забыв о нашей репутации, черт подери.  Лучше
нам как-нибудь пройти до берега вброд, а там  обсушиться  в  деревенском
кафе, насколько я помню, у них есть ром, весьма рекомендуемый  потерпев-
шим кораблекрушение.
   - Ты с ума сошел, - возмущенно сказал Поланко. - Отсюда до берега  по
меньшей мере пять метров, не станешь же ты требовать, чтобы мы их прошли
пешком. А гидры, а пиявки, а подводные ямы? Он, видно, думает, что  я  -
капитан Кусто.
   - Во всем виноваты вы, дон, - сказал мой сосед. - Нам так хорошо было
среди цветов, и надо же было усложнять нам  жизнь  твоей  чудо-турбиной.
Вот и сидим посреди пруда с его грозными приливами, в жизни не слыхал  о
подобном явлении. Надо было послать сообщение в адмиралтейство, а  вдруг
нас за это вычеркнут из черного списка, и мы  когда-нибудь  сможем  вер-
нуться в этот паб на Чансери-Лейн, куда ходили с Маррастом.
   - Мне что-то уже неохота возвращаться в Лондон, - сказал Калак.
   - И ты прав, там такая сырость. Но, раз уж об этом заговорили, не ка-
жется ли вам странным такое нашествие женщин в  наш  фаланстер?  Николь,
эта еще куда ни шло, бедняжку можно даже не считать, мы ее почти не  ви-
дели из-за ее гномов и прочих дел. Но вдруг появляются две другие, и  не
проходит и трех дней, как они и инспектор Каррузерс делают жизнь там не-
выносимой - один своим приездом, другой тем, что хочет нас  выдворить  -
ну разве это жизнь?
   - Если подумать, - сказал Поланко, - то Телль приехала очень  кстати,
она взяла на себя заботу о Николь и в своей обычной бурной манере  выта-
щила ее из ямы. Ведь надо признать, что из нас никудышные  baby-sitters,
как говорят у нас в Челси.
   - Согласен. Но что ты скажешь о другой? Ей-то за каким дьяволом пона-
добилось приезжать в Лондон? Это было точно как заговор, братья мои, они
сыпались на нас со всех сторон, как собаки из космоса.
   - О, Селия, это понятно, - равнодушно сказал мой сосед, - в  ее  воз-
расте легко ездить туда-сюда, она приехала не ради нас, а может,  просто
по привычке, приехала посоветоваться. Хорошо бы узнать, что с нею случи-
лось, надо спросить у лютниста, уж он-то наверняка обо  всем  информиро-
ван. А теперь скажите: видите ли вы то, что я вижу, или это уже начались
обычные в таких обстоятельствах галлюцинации?
   - Такой бюст не может быть галлюцинацией, - сказал Калак. - Эта толс-
туха в своем платье-сафари смахивает на Стэнли.
   - Ну, что я вам говорил? - просиял от восторга Поланко. - Моя  Зезет-
та!
   - Вы, дон, вместо того чтобы похваляться интимными прозвищами,  лучше
бы крикнули ей, что вы доктор Ливингстон, пока она не передумала, -  по-
советовал мой сосед. - Че, глядите-ка, они тащат веревку и что-то  вроде
лохани, спасательная операция люкс. Help! Help!85
   - Ты что, не соображаешь, она же английского не  понимает,  -  сказал
Поланко. - Глядите, какая самоотверженность, а вы-то способны на  такое?
Она привела всех учеников, я тронут.
   - Дай-ка мне присесть на краю воронки, - кротко сказал мой сосед  Ка-
лаку.
   - Здесь место только для одного, - ответил Калак.
   - У меня, видишь, уже носки мокнут.
   - А здесь ты можешь простудиться, я чувствую, ветер здесь сильнее.
   Ситуация изменилась, и это, разумеется, вызвало оживленный обмен мне-
ниями, а между тем на берегу дочь Бонифаса Пертейля в окружении учеников
садоводческой школы заготавливала всяческие спасательные  принадлежности
и столь неумеренно суетилась, что это могло неблагоприятно сказаться  на
практических действиях. Отнюдь не собираясь мешать спасательным операци-
ям, добавляя к континентальным  распоряжениям  советы  с  острова,  наши
друзья с деланным стоическим равнодушием продолжали беседовать  о  своих
делах. Поланко для начала вскользь упомянул о  решении,  принятом  всеми
тремя после визита инспектора Каррузерса и состоявшем в  том,  чтобы  не
оставлять Селию в Лондоне одну - после более или менее внезапного отъез-
да Марраста, Николь и Телль проявлять солидарность было возможно  только
с ней. Когда ж они оправились от первого удивления,  узнав,  что  к  ним
присоединяется Остин со своими скромными сбережениями и двумя лютнями  -
чему способствовали беглые робкие улыбки Селии и явное стремление Остина
найти местечко в вагоне, где поместились бы лютни, Селия  и  он  сам,  -
трое будущих мореплавателей поняли, что для умственного и  нравственного
здоровья группы не надо желать ничего лучшего, и они оказались  правы  -
перемена, происшедшая в Остине между мостом в Челси и кафе  в  Дюнкерке,
где они ожидали ferry-boat86, была столь явной, что одним лишь различием
в климате и широтах ее никак нельзя было объяснить, не говоря уж о  том,
что и с  Селией  произошло  подобное  же  явление,  начиная  со  станции
Оук-Ридж, семь минут спустя после отъезда из Лондона, причем это совпало
с открытием, что Остин, прилежный ученик Марраста, начал столь красноре-
чиво изъясняться по-французски, словно в его речах действительно был ка-
кой-то смысл. Итак, на ferry-boat они взошли в заметно улучшившемся рас-
положении духа, и при первых приступах тошноты - то есть почти немедлен-
но - Калак с неким умилением мог наблюдать, как  Остин  подвел  Селию  к
борту, укутал ее в свой дождевик и какой-то миг поддержал ее лоб,  затем
утер платком ей нос и помог пожертвовать Нептуну выпитый на суше  чай  с
лимоном. Утратив вместе с влагой всю свою волю, Селия разрешила себя ле-
леять и выслушивала советы Остина касательно дыхания, причем он с каждым
часом все лучше говорил по-французски, если только не переходил на  анг-
лийский, и тут Селии помогали подсознательные воспоминания об  уроках  в
лицее. Как бы там ни было, воды треклятого канала отражали  изумительное
солнце, и оно ласково их озаряло, день был такой, что про всякую тошноту
забудешь, вдали постепенно исчезали английские холмы, и, хотя ни  Остин,
ни Селия понятия не имели о том, что ждет их на другом берегу,  станови-
лось все очевиднее, что они намерены встретить это вместе - Остин быстро
превращался из Парсифадя в Галаада, а Селия, отдавая тритонам  последние
глотки чая, чувствовала опору в руке, удерживавшей ее по ею сторону  по-
ручней, и в голосе, сулившем ей на лучшие времена сюиты Б„рда и виланел-
лы П„рселла.
   - Только бы толстухе не вздумалось самой возглавить спасательную экс-
педицию, - шепнул мой сосед Калаку, - во-первых, тогда для нас на  плоту
не останется места, а во-вторых, она тут же у берега пойдет на дно, если
только ступит на этот плот или что они там сооружают.
   - Не думаю, что она настолько глупа,  -  задумчиво  сказал  Калак.  -
Трудность скорее будет в том, что все эти ребятишки хотят  на  плот,  не
говоря о том, что у плота этого ни носа нет, ни кормы, и ты увидишь, ка-
кая начнется сумятица.
   Поланко с нежностью наблюдал за дочерью Бонифаса Пертейля и уже прок-
ричал ей, чтобы она, воспользовавшись случаем, вывела на  буксире  заст-
рявшую в камышах лодку. Калак между тем, подавленный всем происходящим и
научным фанатизмом Поланко, попытался получше устроиться на краю  ворон-
ки, который начал уже отпечатываться в его душе;  достаточно  было  этой
секундной растерянности, чтобы мой сосед вскочил на край воронки и  зав-
ладел лучшей его частью с видом прямо на плантации черных тюльпанов. Ка-
лак не стал отвоевывать оставленную позицию, ему, в общем,  и  так  было
неплохо, к тому же с брюк моего соседа струились ручьи,  надо  же  иметь
сочувствие. Вода прибывала неуклонно, и единственный, кто  этого,  каза-
лось, не замечал, был Поланко, восхищенно наблюдавший за хлопотами доче-
ри Бонифаса Пертейля. Он был подобен герою Виктора Гюго - вода поднялась
до его ляжек, еще немного, и дойдет до пояса.
   - Спасем по крайней мере запасы сигарет и спичек, - сказал Калаку мой
сосед. - Сомневаюсь, что наши моряки сумеют что-то сделать, пока что они
только покатываются со смеху, глядя на наше бедственное положение.  Сло-
жим наши припасы на самом верху воронки; по моим расчетам,  тебе  и  мне
хватит на три дня плюс три ночи. А ему через полчасика  вода  дойдет  до
рта, бедный Поланко.
   - Бедный братец, - сказал Калак, меж тем как Поланко смотрел на них с
невыразимым презрением и потихоньку расслаблял  себе  пояс,  который  от
действия воды становился туже. Вечернее солнце превращало пруд в большое
сверкающее зеркало, и гипнотические свойства столь поэтического преобра-
жения воды усыпляли потерпевших бедствие, они и всегда были склонны  ви-
деть призраки и фата-морганы, в особенности мой сосед - пользуясь  своим
роскошным местоположением, он курил и веселился,  вспоминая,  как  Телль
внезапно явилась в разгаре их лондонских катастроф, ее деликатную и в то
же время деловую манеру приезжать без предупреждения, то, как она  вдруг
позвонила им, что умирает с голоду и чтобы они  зашли  за  ней  в  "Гре-
шам-отель" и повели ужинать, каковую весть мой сосед воспринял со смесью
отчаяния и облегчения, как я легко могла заметить и даже  понять,  глядя
на Николь, которая ошалело бродила по комнате, подбирала свои вещи, пап-
ки с рисунками и старые журналы, засовывала все это в  чемодан  и  снова
вынимала, чтобы как-нибудь все же  упорядочить,  что  завершалось  новой
тщетной попыткой аккуратно уложить чемодан. Меня она  встретила,  ничего
не сказав - видно, знала, что Марраст мне все сообщил, - только  подошла
ко мне с пижамой в одной руке и карандашами в другой и,  уронив  все  на
пол, обняла меня и долго стояла, прижимаясь ко мне и  вся  дрожа,  потом
спросила, писал ли мне Марраст и не закажу ли я по телефону вторую чашку
кофе, и снова принялась кружить по комнате, то занимаясь укладкой вещей,
то вдруг забывая об этом и подходя к окну или садясь в кресло спиной  ко
мне. Николь уже не могла вспомнить, когда именно ушел Марраст,  наверно,
в понедельник, если сегодня среда, или, может быть,  вечером  в  воскре-
сенье, - она, во всяком случае, благодаря таблеткам проспала целый день,
а потом, выпив черного кофе без сахара, принялась укладывать чемодан, но
мой сосед и Поланко все время наведывались взглянуть, как она там,  при-
чем с самым невинным видом, хотя прекрасно знали,  что  Марраст  уже  во
Франции, да еще повели ее на какие-то совершенно нелепые музыкальные ко-
медии, где вдобавок были выведены карлики и прочие сказочные  персонажи,
- в общем-то, ей не так уж легко  определить,  сколько  прошло  времени,
вдобавок теперь это и не имело значения, раз Телль была здесь и еще  ос-
тавалось двадцать фунтов и четырнадцать шиллингов, которые Марраст, ухо-
дя, оставил на столе, и этого будет сверхдостаточно, чтобы заплатить  за
номер и еще за несколько чашек кофе и минеральную воду. Марраст ушел  не
попрощавшись, потому что благодаря таблеткам она спала, а  потом  Николь
тоже хотела уйти, но ноги ее не слушались, и ей пришлось провести  целый
день в постели, лишь изредка она вставала и пыталась укладывать  вещи  в
чемодан, и вдруг кто-то постучался, и, конечно, это был Остин, он  испу-
ганно посмотрел на меня из-за полуоткрытой двери,  пытаясь  улыбаться  и
показать, что он на высоте положения, - видимо, мой сосед или Калак  уже
сказали ему, что Марраст оставил меня одну и что он может прийти, - дос-
таточно было видеть его лицо, чтобы убедиться, что он пришел  больше  из
чувства долга, а не какого иного чувства, а чемодан все не закрывался, и
все время появлялись то Поланко, то мой сосед, то м-с Гриффит с  чистыми
полотенцами, осуждающим видом и счетом, Остин так и ушел, ничего не  по-
няв, то ли струсил, то ли сообразил, что в этот  момент  он  был  совсем
лишним, куда более лишним, чем м-с Гриффит или любая из уймы моих вещей,
не вмещавшихся в чемодан, пока Телль, усевшись на него и  предварительно
еще совершив сальто, ловко его не закрыла и не расхохоталась, как только
она умеет.
   - Прежде всего горячий душ, - сказала Телль,  -  а  потом  мы  выйдем
пройтись, не для того я приехала в Лондон, чтобы глядеть на  эти  жуткие
обои.
   Николь позволила снять с себя пижаму, уложить в восхитительно  теплую
ванну, вымыть себе волосы и потереть спину - все это сопровождалось сме-
хом Телль и не всегда приличными замечаниями касательно ее анатомическо-
го строения и гигиенических навыков. Она позволила себя обсушить, расте-
реть одеколоном и одеть, неловко помогая Телль, радуясь,  что  чувствует
ее рядом, что будет еще некоторое время не одна, прежде чем сделает  то,
что когда-нибудь придется сделать. Затем был роскошный чай  на  Шефтсбе-
ри-авеню, и за чаем Телль  просматривала  газету,  выискивая  спектакль,
чтобы сходить в этот же вечер, разумеется за  счет  дикарей,  потом  она
позвонила им, чтобы договориться о встрече, и ужине, и театре,  к  слову
прибавив, что это наименьшее, что они могут сделать для человека,  явив-
шегося как раз вовремя, между тем как они, трио бездельников,  крутились
здесь как идиоты, не догадываясь, что надо заняться захворавшей  бедняж-
кой, и так далее. И Николь выпила чаю и поела пирожных, слушая  истории,
вероятно выдуманные, привезенные Телль из Вены, и ни  разу  не  спросила
про Хуана - возможно, потому что Телль, как одно из целительных средств,
ежеминутно поминала Хуана таким тоном, что  он  становился  послушным  и
безвредным, казался чем-то равно далеким от них обеих, что, по сути, бы-
ло очень верно, согласно мнениям, высказанным чуть позже дикарями, кото-
рые поужинали сочным мясом с красным вином.
   - Матушка родимая! - сказал Поланко. - Только этого нам не хватало!
   Внезапное появление Бонифаса Пертейля, одетого в синий комбинезон для
практических занятий и тащившего огромную лейку, видимо, сильно повреди-
ло спасательным работам  -  большинство  учеников,  особенно  самых  ма-
леньких, вмиг кинулись врассыпную и попрятались среди садовых лютиков  и
черных тюльпанов, тогда как ученики постарше, преданные толстухе, засты-
ли с видом растерявшихся сенбернаров, что весьма  встревожило  Калака  и
моего соседа. Бросившись к отцу, толстуха стала объяснять ему  ситуацию,
энергично указывая в сторону острова. В чистом  послеполуденном  воздухе
голос Бонифаса Пертейля раздался  с  почти  сверхъестественной  отчетли-
востью.
   - Пусть себе тонет, дерьмо!
   - Папа! - вскричала толстуха.
   - И его дружки заодно! Они здесь никому не нужны! А ты молчи, я знаю,
что говорю, не зря я воевал в войну четырнадцатого года, да, я! Меня два
раза ранили, да, меня! У меня медаль за воинскую храбрость, да, у  меня!
Зимой шестнадцатого года, нет, погоди, это было в семнадцатом,  но  тог-
да... А ты молчи, это было в шестнадцатом, всю зиму мы проторчали в око-
пах у Соммы, холод, но какой холод! - когда меня подобрали, у меня  были
отморожены половые органы, мне едва их не отрезали, а ты молчи. Я  чело-
век трудящийся, да, я, мне ни к чему, чтобы эти экзистенциалисты развле-
кались тут во вред моему заведению и портили моих учеников. Эй вы, рабо-
тать! Кто не сделает двадцать румынских прививок, будет без обеда!
   - Это против принципов МОТ, - заметил Калак негромко,  чтобы  Бонифас
Пертейль не мог услышать.
   - Эй ты, не будь чистоплюем, - сказал Поланко. - Неужто ты не понима-
ешь, разыгрывается наш последний шанс - если толстуха меня подведет,  мы
пропали, придется возвращаться пешком, такой позор, че.
   - Разбили мою лодку! - проревел Бонифас Пертейль в ответ на  вкрадчи-
вое, но вызвавшее обратный эффект сообщение дочери. - Са alors!87
   - Нет, дон, ты представляешь? - сказал Поланко Калаку. - Он  обвиняет
меня, что я разбил его лодку, которую он сам мне торжественно подарил, у
меня есть свидетели. Отлично помню, как  он  сказал,  что  она  насквозь
прогнила, но я все равно был ему благодарен, в общем-то, это был велико-
душный жест.
   - Лодку, которая мне стоила семьсот тысяч франков! -  кричал  Бонифас
Пертейль. - Сейчас же приведите их сюда! Они заплатят мне за лодку,  или
я вызову жандармов, мы находимся во Франции, а не в их дикой стране! Это
будет мне уроком, как брать на работу иностранцев!
   - Заткни свою глотку, чертов ксенофоб, - любезно сказал мой сосед.  -
Я только не хочу мочить себе ноги, а кабы не это, я бы пошел вброд, что-
бы свернуть тебе шею, пока язык не вылезет из задницы, да  простит  меня
сеньорита. И подумать только, что мы утром притащили ему три бутылки ви-
на, дабы украсить наше присутствие на ужине, а  теперь  они  выдуют  его
по-семейному, потому как я не удостою, так я говорю и расписываюсь.
   - Че, будь хоть чуточку повежливей, - сказал Поланко.  -  Это  папаша
моей невесты, и, если даже он ведет себя как сукин  сын,  ты  не  имеешь
права оскорблять бедного старикана.
   - Пусть их приведут ко мне, -  кричал  Бонифас  Пертейль,  отталкивая
дочку, которая, к всеобщему веселью учеников, пыталась поцеловать его  и
утихомирить.
   - Нечего бояться, вот увидите, она на плоту не поплывет,  -  пророчил
Калак. - Ага, операция начинается, вот это будет настоящий крестовый по-
ход детей. Ставлю тысячу франков, что они  утонут,  прежде  чем  отдадут
швартовы.
   - Дай-то бог, - с яростью прошипел мой сосед. - Если у  него  ученики
потонут, не видать ему субсидии ЮНЕСКО.
   - А нам, право же, было здесь так хорошо, -  меланхолически  произнес
Калак. - Втроем, одни в нашем маленьком королевстве, да еще с британски-
ми обычаями, которые так быстро усваиваются. И сигарет хватило бы на ка-
кое-то время, и спичек, и было нас трое, а три - магическое число.
   - Нет, вы смотрите, как они действуют, - посоветовал мой сосед, - это
нечто умопомрачительное.
   Никак не справляясь с тем, чтобы оторваться от берега, ученики  садо-
водческой школы изо всех сил старались выйти на открытые просторы  пруда
и преодолеть пять метров, отделявшие их от острова, где потерпевшие кру-
шение, почтительно внимая сопенью  побагровевшего  Бонифаса  Пертейля  и
стыдливым всхлипам его дочери, невозмутимо курили, как  бы  наблюдая  за
попытками спасти кого-то другого. На середине плота,  выпрямившись,  как
адмирал ex officio88, ученик с волосатыми ногами отдавал приказы в  тем-
пе, усвоенном из репортажей о регате Кембридж  -  Оксфорд.  Восемнадцать
учеников разного возраста, с таким же количеством весел, лишь  несколько
минут назад бывших досками, метлами и лопатами, толпились  у  каждой  из
четырех сторон плота и гребли одновременно, чем достигалось лишь  слабое
вращательное движение их судна от бакборта к штирборту, а затем от штир-
борта к бакборту и общая тенденция к постепенному погружению. Мой  сосед
и Калак уже заключили пари  насчет  расстояния,  которое  успеет  пройти
плот, прежде чем утонет; Поланко же, более причастный  к  свершившемуся,
старался как бы установить дистанцию между событиями и  своей  особой  и
предавался меланхолическим воспоминаниям. Да, всему виною ошибочный рас-
чет мощности двигателя, что в свою очередь имело причиной неверные эмпи-
рические данные, полученные при эксперименте  с  миниатюрной  моделью  в
лондонском отеле. "По сути, это трагедия, - размышлял Поланко, - толсту-
хе теперь придется выбирать между отцом и мной,  и  этим  вполне  убеди-
тельно доказывается значение овсяной каши: да, жребий был брошен в  Лон-
доне, теперь остается одно - отступать  вперед".  Именно  это  и  делали
пловцы на плоту, к немалому их удивлению, -  после  долгих  вращательных
маневров плот переместился на полтора метра  в  направлении  острова,  и
можно было утверждать, что он находится на середине пути к аварии, кото-
рая приведет его к окончательному плотокрушению.
   - Гляди, - сказал мой сосед Калаку, - еще не хватало вон этих,  чтобы
окончательно нас добить, если только это не одна из классических  галлю-
цинаций жертв крушения, умирающих от жажды.
   Ведя за руку  Сухой  Листик,  которая  вращала  свободной  рукой  как
мельничным крылом, из клумб с садовыми лютиками появился Марраст,  изум-
ленно наблюдая за разворотом трагиче