отомственному капитану Носкову, так что этот
парень был гонористый. И в последнее время сладить с ним становилось все
сложнее и сложнее.

- А ну-ка, Рядовой Тамаров, расскажите, какие дисциплинарные наказания для
Рядовых предусматривает Дисциплинарный устав.

Судя по тому что в глазах молодого Тамарова мелькнула тень усмешки, он
понял намек. Но эта тень была настолько мимолетной, что если бы Пянко не
всматривался в лицо молодого Рядового особенно внимательно, то вряд ли он
что-нибудь заметил.

- Дисциплинарный устав для наказания рядового состава предусматривает
следующие виды дисциплинарных взысканий: замечание, выговор, строгий
выговор, личное неудовольствие, четыре часа под ружьем, наряд на работы вне
очереди, арест с содержанием на гауптвахте, субботняя порка...

После каждого взыскания Пянко кивал головой, устремляя на Тамарова
многообещающий взгляд, но тот делал вид, что совершенно не понимает, что
означает этот взгляд, и только бойко тарабанил длинный список взысканий,
нарочито старательно выпячивая грудь и поедая Старшину глазами.

Закончив инструктаж и предоставив наряд дежурному Командиру для постановки
боевой задачи, Старшина спустился на второй базовый уровень. Третий огневой
взвод сегодня занимался обслуживанием техники, и Старшина лично отобрал
шесть добросовестных Рядовых для выполнения особой задачи. Они должны были
работать в Хранилище Боеприпасов.

Старшина прошел по длинному коридору, неодобрительно косясь на держатели, в
которых смрадно пылали смоляные факелы, он еще помнил, как во времена его
юности эти величественные коридоры освещались ослепительно яркими
электрическими шарами, укрытыми специальными антиударными плафонами.
Большинство этих плафонов и сейчас оставалось на своих местах, и как
минимум каждый пятый имел на положенном месте исправную лампочку. Но этот
свет теперь загорался только в особо торжественных случаях, таких, как День
Грядущего Отпора или принятие Присяги. Да еще при ежемесячном прогоне
дизелей. В топливных танках капонира было слишком мало горючего. Его
приходилось доставлять на лодках из капонира "Самотлор", где еще
сохранились установки по перегонке нефти. Но эти жлобы из "Самотлора"
просили за свое топливо крайне дорого. Так дорого, что еще прежний
Потомственный полковник издал приказ, ограничивающий количество тренировок,
а нынешний был вынужден даже пойти на сокращение количества НЗ до
трехсуточного запаса. Впрочем, и это еще не предел. Основным предметом
обмена в капонире "Заячий бугор" были запчасти и инструменты. Вот, увы,
валюта, которую в наше время никак не возобновишь. Огромные склады,
устроенные Прежними на четвертом уровне, теперь представляли собой
вырубленные в скальном теле пустые залы, основным наполнением которых были
столь же пустые стеллажи. А из номенклатуры в сорок тысяч наименований
"Заячий бугор" мог предложить для обмена всего лишь около трех тысяч видов
запасных частей. Инструменты же практически кончились. И, как Старшине
известно, в других капонирах дела обстояли еще хуже.

Занятый своими грустными мыслями Старшина добрался до огромной стальной
двери, двигающейся по рельсовой подвеске. У двери, как обычно, стояло
шестеро часовых, вооруженных, по причине нахождения этого помещения глубоко
под землей, в самом центре капонира, только засапожными ножами и суковатыми
дубинками ближнего боя. Старший смены придирчиво проверил допуск Старшины,
а затем кивнул караулу. Часовые отложили дубинки, поплевали на ладони, и
огромная, тяжелая дверь с натужным скрипом поползла в сторону. Такое
большое число часовых было обусловлено отнюдь не опасностью нападения на
Хранилище, а именно размерами и весом двери. Электромоторы, которые должны
были приводить ее в действие, до сих пор находились в исправном состоянии,
и на ежемесячных часовых тренингах дверь открывалась гораздо шустрее, хотя
скрип и тогда был ничуть не меньшим.

Люди работали в поте лица. Старший Рядовой с двадцатилетней выслугой,
полгода назад получивший наконец по рекомендации самого Старшины титул
Потомственного рядового и до сих пор пребывающий в состоянии тихого
восторга, заметив Пянко, заорал:

- Команда, смирно!

Впрочем, появление Старшины сопровождалось таким скрипом и скрежетом, что
глухого бы разбудило. Старшина едва заметно сморщился. Ведь Уставы гласят:
во время проведения хозяйственных работ команда "Смирно" не подается. Но
выказывать свое неодобрение не стоило. Поэтому он только кивнул, показывая,
что слышал, видел, оценил, а сам, заложив руки за спину, неторопливо
двинулся вдоль стеллажей.

- Вольно!

Люди вернулись к своей работе. Двое осторожно снимали ракеты со стеллажей,
третий мягкой тряпочкой протирал всю поверхность, четвертый ручной
масленкой доливал масло во все соединения, а еще двое занимались особо
ответственной работой. Отвинтив пробку емкости с жидким азотом, они
деревянной мерной палочкой замеряли объем жидкости и при необходимости
осторожно, стараясь не пролить ни капли, доливали до нужного уровня. Азот в
капонире сжижали на своей установке, но эта зараза потребляла слишком много
электричества. Поэтому жидкий азот был буквально на вес золота. Хотя это
всего лишь старая пословица. Ну кому в наше время нужен мягкий и неподъемно
тяжелый металл?

Старшина покинул Хранилище перед самым ужином. Ниже, на пятом
дополнительном уровне, по освещенным факелами сумрачным коридорам уже
бегали дневальные, колотя черпаками по пустым мискам. Нижние уровни всегда
кормили первыми, вместе с офицерами. Служба там была тяжелая. При деде
нынешнего Потомственного полковника Потомственный инженер Усков собрал из
имеющихся на складах запасных частей и установил в Лосином логе две
ветрогенераторные установки. Но их энергии едва хватало на работу систем
вентиляции, откачки грунтовых вод и восстановление заряда стартер-батарей
дизелей. На нижних уровнях всегда дурно пахло и было трудновато дышать,
поскольку факелы выжигали кислород быстрее, чем вентиляция успевала
обновлять воздух. А раз или два в год случались дни, когда ветер стихал, и,
чтобы не сжечь ветрогенераторы, приходилось совсем отключать нагрузку. И
тогда на нижних уровнях ходили по колено в воде, а от вони и смрада можно
было задохнуться.

Старшина поднялся наверх и несколько минут посидел на лавочке у входа в
лифтовую шахту. Сам лифт был опущен вниз и включался только во время
Учений, да и то лишь для того, чтобы проверить его работоспособность. Его,
как правило, поднимали до поверхности, а затем опускали вниз и сразу же
отключали. А личный состав, как и всегда, передвигался между этажами с
помощью веревочных лестниц. Но для него вся эта эквилибристика была уже
немного в тягость.

Вечер прошел спокойно. После отбоя он проверил наряд и обошел внешнюю
территорию. Только на сдвижной крышке четвертой ракетной шахты, пожалуй,
стоило пересадить кусты бузины. Старые так и не зазеленели и потому
выделялись на общем фоне пожухлым, коричневым пятном.

Когда он уже возвращался к себе, со стороны КПП донесся голос Тамарова.
Старшина остановился и прислушался. Интонация была
раздраженно-пренебрежительной.

-... тебе было сказано, шелупонь! В капонире - "отбой". Так что брысь
отсюда, и чтобы я тебя не видел.

Пянко покачал головой. На лесные поселения часто обрушивались напасти: то
недород, то эпидемия, то волки стадо порежут, и по весне у капониров
частенько объявлялись немногие выжившие, рассчитывая просто подкормиться на
дармовых харчах, а не действительно посвятить жизнь нелегкой службе
Рядового. Но Тамаров все-таки перегнул палку. Не стоило так хамить.
Потомственный полковник на каждом совещании сержантского состава
подчеркивал, что люди капониров должны соблюдать определенный этикет при
обращении с "низшим" народом. Пянко тяжело вздохнул: пожалуй, стоит
подойти, разобраться, в чем там дело. Но со стороны КПП больше не донеслось
ни звука, и Старшина опять вздохнул, но на этот раз облегченно, и
отправился спать.

Поднялся он поздно, уже рассвело. Дежурным по батарее сегодня был
Потомственный сержант Итин, из хорошего, крепкого рода, так что старшина
вполне мог на него положиться. Поэтому он и не пошел в расположение к
подъему, к тому же у него была задача, исполнить которую можно было только
при свете дня. Пянко быстро позавтракал, достал малую саперную лопатку и
двинулся к Мокрому логу. На гребнях скатов Мокрого лога росла отличная
бузина, и он собирался наметить несколько кустиков, которые надо было
пересадить на крышку четвертой шахты, а заодно и третьей. На ней кусты пока
еще выглядели прилично, но Старшина наметанным глазом уже заприметил первые
признаки увядания. Все равно через неделю так и так придется пересаживать.

Он вышел через старое КПП. На ночь здесь выставляли часового, но с
рассветом его сняли, так что Старшина открыл своим ключом старый навесной
замок, соединявший своей изрядно истончившейся дужкой два конца блестевшей
ружейным маслом железной цепи, отворил покосившуюся скрипучую дверь и
шагнул внутрь темного павильона. Он любил это место. Хотя даже самому себе
не мог объяснить, почему. От здания старого КПП осталось, по существу,
только две стены и покосившиеся остатки крыши. Узкий коридорчик был весь
засыпан прошлогодней листвой, налетевшей сквозь выбитые стекла окон. Окна
были огромными, от пола до потолка, скорее, даже не окна, а стеклянные
стены. И что у Прежних была за привычка так разбазаривать столь драгоценный
материал - стекло? Но кто их поймет? Хотя, когда эти стеклянные стены были
целы, здание, наверное, выглядело просто шикарно. И никак не вязалось с
другими строениями капонира, прочными, громоздкими, предназначенными для
того, чтобы при любых обстоятельствах продержаться как можно дольше.
Удивительно, что военные Прежних решили построить для себя столь хрупкое и
прозрачное здание. И может быть, причина его необъяснимой любви к этому
запустелому месту заключалась именно в этом удивлении. Здесь он ощущал мощь
своих предков наиболее явственно.

Старшина вошел внутрь, хотя при отсутствии двух стен и изрядного куска
крыши это понятие было очень относительным, вдохнул воздух, в котором,
несмотря на гуляющие сквозняки, ощущался привкус затхлости и, повернувшись,
принялся закрывать замок. В этот момент куча прелых листьев в дальнем углу
здания зашевелилась, как будто кто-то собирался выбраться наружу, а пока
разминал затекшие конечности. Старшина выхватил нож и принял боевую стойку.
Куча еще шевелилась, затем листья взметнулись вверх, и перед глазами
старшины предстала чумазая, вихрастая голова на тонкой мальчишеской шее.
Несколько секунд они пялились друг на друга, потом Пянко, усмехнувшись,
добродушно произнес:

- Ты кто такой?

Паренек неторопливо поднялся, отряхнул с одежды приставшую листву и лишь
затем заговорил:

- Я пришел поступать в Рядовые.

Старшина окинул его скептическим взглядом. Судя по поношенной одежде и
тощему походному сидору, перед ним был сирота из какой-нибудь деревни,
пережившей голодную зиму. По весне на лесных тропах появлялось немало таких
горемык. Община кормила их, пока было возможно, но, когда становилось
совсем туго, односельчане пускали сидор по кругу, а затем провожали бедного
сироту-нахлебника поискать другого пристанища. И большинство из них в
первую голову пытало счастья в капонирах. Но этот был слишком молод.
Уцелевшие стены заслоняли остатки здания от восходящего солнца, и внутри
было довольно сумрачно, однако старшина разглядел, что пареньку было около
шестнадцати. А до Испытаний допускались только те, кому исполнилось
восемнадцать.

- Знаешь, парень, пожалуй, тебе придется подождать.

- Я жду. Целую ночь. Я пришел вчера, но меня не пустили, - парень поджал
губы, - сказали, что не разрешил какой-то Отбой. - Он насупился. - Я не
слышал, чтобы где-то гостю отказывали в пище и ночлеге.

Так вот кого гонял вчера вечером Тамаров. Эти "низшие" все мерили на свои
мерки, считая капониры чем-то вроде большой деревни. Никакого представления
о секретности, пропускном режиме, Уставе гарнизонной и караульной службы.
Но Пянко чувствовал, что в словах мальчишки все-таки была правда.

- Вот что, парень. Ежели действительно хочешь попытать счастья и
попробовать стать Рядовым, то ты должен подождать, пока тебе исполнится
восемнадцать зим. Раньше до Испытания никого не допускают. Ты ведь сирота?

Тот кивнул.

- Значит, у тебя должна быть "христарадница"...

"Христарадницей" называли челобитную от общины той деревни, что снаряжала
сироту. В ней "общество" просило не забижать сироту и помогать ему Христа
ради. Если такой бумаги не было, люди могли посчитать, что побирушка -
"беглый от общества", то есть вор, а может, и насильник. Но этот был
маловат для серьезных преступлений.

- Так вот, ты ее сохрани, а сейчас иди-ка ты вдоль реки на север. В
половине дня пути в реку впадает приток. Там поверни и поднимись по течению
на три дня пути. Увидишь деревню. Ее основали бывшие Рядовые и Сержанты,
кто не дослужился до титула Потомственных. Они тебя примут. Там и поживешь,
пока не исполнится восемнадцать зим. А тогда уж и вернешься.

Парень переминался с ноги на ногу, а потом вдруг совсем по-детски шмыгнул
носом и протянул с обидой в голосе:

- А еще звали...

Старшина недоуменно прищурил глаза. Потом сделал шаг вперед, взял паренька
за плечи, развернул его лицом к свету и ахнул. Батюшки-светы, да это же тот
пацан из приозерной деревни. А он как раз планировал следующим летом
навестить ту деревеньку, чтобы поглядеть, как тот настроен. Пянко покачал
головой:

- Вот оно как... А чего ж ты так раненько сорвался-то? Я ж тебе все
подробно рассказал. Тебе еще пару зим до Испытания.

Парень вскинул на него глаза и упер в старшину какой-то недетский,
серьезный взгляд.

- Нельзя мне было там оставаться, дяденька. Вот и пришел. А коли сейчас не
возьмете, то боле меня не увидите. Вот так.

Старшина сердито скривился. Вот ведь упрямый.

- Ты вот что, не упорствуй, я тут кое-что сделать должен, а потом схожу к
Командиру расчета, самому Потомственному капитану. Есть у меня одна
задумка. Так что ты пока погуляй до полудня, а потом снова к КПП подходи.
Может, что и получится. Но уж если не выйдет, то не обессудь.

Парень молча кивнул, быстро закинул за спину сидор и, по обычаю таежного
охотника, раскидав сапогом кучу прелых листьев, на которой скоротал ночь,
ходко двинулся в сторону леса. Старшина проводил его взглядом, засунул в
ножны боевой нож, который, оказывается, все это время держал в руке, и
торопливо припустил к Мокрому логу. За этими неожиданными встречами и
странными разговорами он потерял слишком много времени, а в Батарею
следовало вернуться еще до зарядки, или, на край, хотя бы до завтрака.

Он немножко запоздал. Когда старшина появился в расположении, Батарея уже
вернулась с зарядки. Но, слава богу, товарища Потомственного капитана еще
не было. Пянко быстренько переоделся, как обычно придирчиво провел утренний
осмотр и отправил Батарею на завтрак, а сам забежал в каптерку и, вытащив
из сейфа переплетенную в оленью кожу Священную книгу Уставов, многие
страницы которой уже были переписаны от руки, углубился в чтение. Ему нужно
было отыскать аргументы, способные убедить Потомственного капитана в том,
что для мальца стоит сделать исключение. А это было нелегко. Если бы
Батареей командовал старый Потомственный капитан, с которым Старшина
прослужил почти десять лет, все было бы намного проще. Старый и помог бы
порыться в Священной книге, и товарищу Потомственному полковнику представил
бы все в лучшем виде. А нынешний слишком молод, а потому - педант и
буквоед. Ему на все ссылки в Уставах подавай.

Спустя три часа, за которые он успел провести развод на работы и занятия,
представить Потомственному капитану на подпись наряд на следующие сутки и
сделать еще добрую дюжину текущих старшинских дел, Пянко захлопнул
Священную книгу и с удовлетворением откинулся на спинку стула. Похоже,
проблема все-таки имела решение. Хотя для того, чтобы убедить
Потомственного капитана согласиться с ним, следовало еще очень попотеть.
Вдруг у него мелькнула мысль о том, что он слишком уж носится с этим
парнишкой, но только мелькнула и пропала, как будто где-то там, в глубине
души, он был твердо уверен, что решение его не просто правильное, а
единственно верное.

Потомственный старшина встал, потянулся и шагнул к двери. Со стороны КПП
послышался чей-то крик, перешедший в протяжный вой. Пянко замер, у него
екнуло сердце, он почувствовал, что это как-то связано с мальчишкой, а
затем пулей вылетел из каптерки.

Когда он добежал до КПП, вой стих. Его знакомец с напряженным красным лицом
стоял у забора уже с этой стороны КПП и настороженно водил глазами по лицам
Рядовых, которые окружили его плотной толпой. Но приближаться к нему никто
не рисковал. Впрочем, причина была рядом. Под ногами у парня лежал Тамаров
с перекошенным от боли лицом и тихо подвывал, баюкая сломанную в двух
местах левую руку. А рядом валялся его боевой нож с лезвием, переломанным у
самой рукоятки. Пянко насупился. Пожалуй, теперь шансы парня быть принятым
в капонир здорово уменьшились. И он удивился, насколько это обстоятельство
его раздосадовало.

6

- Нет, Планетарный Контролер, мы проводим и выборочное препарирование.
Особенно интересно наблюдать развитие патологий у особей, работающих в
карьерах по добыче делящихся материалов. Вариативность их генофонда и здесь
прекрасно просматривается. Большинство выдерживают не более двухсот дней,
но встречаются особи, которые превосходят этот уровень в два и даже в три
раза. Причем, если в среднем большую живучесть демонстрируют женские особи,
среди рекордсменов-долгожителей, наоборот, явно превалирует число мужских
особей...

Тут Старший Аналитик поймал себя на том, что позволил своей человеческой
составляющей недопустимо продемонстрировать овладевшие им эмоции, и, резко
оборвав разговор, сделал шаг назад и прикрыл глаза, направив усилия на
приведение в порядок своего гормонального баланса. Пожалуй, в человеческом
обществе подобные манеры сочли бы грубыми и вульгарными. Среди людей не
принято так резко обрывать разговор и на глазах у всех, в том числе и
вышестоящего начальства, приниматься за медитацию. Но Планетарный Контролер
не увидел в этих манерах ничего предосудительного, кроме, возможно, того,
что Старший Аналитик слишком уж открыто продемонстрировал свои эмоции.
Впрочем, "Е-7127" знал, что и сам Планетарный Контролер в этом отношении не
без грешка.

Они стояли на открытой галерее, собранной из стандартных ремонтных секций,
стыкованной с девятой палубой четвертого горизонтального уровня Базового
системного разрушителя. Эта галерея была построена для размещения антенного
блока и комплекса метеодатчиков, но отсюда, с высоты доброй сотни метров,
открывался великолепный вид на окрестности. А природа этой планеты обладала
странной притягательной силой. Возможно, дело было в том, что планета пока
еще не была адаптирована под определенный для нее производственный профиль
и, в отличие от большинства планет Единения, пока имела естественную
экосистему. И потому, как успел заметить ОУМ, на этой галерее постоянно
торчали особи, свободная от работ дежурная смена Разрушителя. Хотя таких
было немного, около сотни особей из восьми тысяч разного уровня
ответственности. Одни приходили, другие уходили, но общее число не
менялось. И потому галерея отнюдь не казалась забитой народом. И только
дважды в день на галерее становилось действительно многолюдно - на рассвете
и на закате. В это время здесь собиралась чуть ли не половина экипажа. Но
сейчас, слава богу, было около полудня. Поэтому даже присутствие на галерее
Планетарного Контролера с целой толпой сопровождающих не создавало толчеи.

- Как велик выявленный вами ареал распространения "дикого" генофонда?

На этот раз вопрос был обращен к "Е-7127".

- Мы обследовали сто сорок семь стандартных единиц площади поверхности и
обнаружили около сорока поселе