жно, стараясь
не задеть плетей, усеянных колючками, опустился на спину. Он вряд ли мог
описать свое состояние, но было очень плохо. Ему показалось, что кто-то
схватил его за волосы и тяжело, рывками поволок по проходу. Яд уже сильно
затуманил мозг, поэтому он так и не понял, было ли это на самом деле или
просто почудилось. Потом послышались голоса, среди которых он узнал голос
Редда-родителя. Уимон попытался ответить, но не смог пошевелить губами,
перед глазами поплыли странные, яркие и веселые круги, губы мальчика
дрогнули, пытаясь растянуться в улыбке. Последнее, что он помнил - его
снова кто-то тянет за собой, причем на этот раз гораздо сильнее, чем
прежде. Впрочем, это могло быть и бредом...

Уимон болел долго, почти полгода. Первые два месяца он просто неподвижно
лежал, ничего не видя и не слыша, реагируя только на громкие звуки и почти
рефлекторно приоткрывая рот, когда Оберегательница Аума поила его бульоном.
Сган-самец совсем уже было убедил большую часть обитателей куклоса, что
"... этот недоносок вот-вот сдохнет, а потому не стоит тратить на него пищу
и мыло. По уму, давно пора бы выкинуть его за Барьер". Но мальчик наконец
начал открывать глаза и шевелить пальцами рук. Так что решили подождать.
Тем более что причины неприязни Сгана к мальчику ни для кого не были
секретом. Сган был единственным сертифицированным производителем в куклосе,
и большая часть здешних детей была от него. Уимон был единственным потомком
Желтоголового Торрея. Жена Торрея имела еще четверых детей от того же Сгана
и была не прочь завести пятого. Чего, однако, совсем не хотел Торрей.

И потому Сган частенько давал волю своему скверному характеру. Но, как
говорят, все самцы таковы. К тому же дети у Сгана получались что надо, так
что на некоторые недостатки его характера можно было бы и не обращать
внимания. Тем более что Желтоголовому Торрею Контролер больше не разрешил
вести линию размножения, хотя тот ежегодно отправлялся в Сектор за
разрешением. Многие считали, что Торрей давал Уимону слишком много воли,
потому что он был его единственным ребенком. Болезнь мальчика расценивалась
как кара Всевидящих.

Для самого мальчика первые три месяца болезни промчались быстро. Забытья он
не помнил совсем. Были какие-то видения, неясные тени огромных скал и
сверкающих огненных колонн. Но потом серое мутное забытье начало потихоньку
наполняться сначала запахами, затем звуками, а однажды утром появились
голоса.

Первое время Уимон не различал слов, но вот голоса вроде были знакомы. Во
всяком случае, они казались знакомыми. Он начал вспоминать тех, кому они
могли принадлежать. Странные, но такие знакомые имена: Торрей,
Редд-родитель, Оберегательница Аума, а где-то дальше слышались визгливые
выкрики Сгана-самца. Потом он начал различать отдельные слова, а спустя еще
месяц смог наконец на привычный утренний вопрос Оберегательницы Аумы: "Ну
как у нас сегодня дела, малыш?" ответить еле слышно:

- Се... Аманна...

Оберегательница ахнула и всплеснула руками.

- Ты гляди, заговорил, а мы-то уж... - и она с улыбкой наклонилась над ним,
смахнув слезу. Не так часто больные радовали ее тем, что возвращались к
жизни. Но что поделаешь, если жизнь и смерть всецело в руках Всевидящих, а
ей оставлены только компрессы, лечебный бульон, десяток горшочков с медом,
барсучьим салом и иными немудреными снадобьями и святая мольба.

После этого утра дела явно пошли на поправку. Спустя еще месяц Уимон с
помощью Тарвеса и Оберегательницы Аумы смог наконец, пошатываясь на
дрожащих ногах, выйти на воздух. От свежего, морозного воздуха у мальчика
закружилась голова, а от яркого сияния солнца на белоснежных сугробах
потемнело в глазах, но он удержался на ногах и, зажмурившись, упрямо шагнул
вперед. Оберегательница, на памяти которой Уимон был вторым выжившим из
тех, кто получил ту же дозу яда от колючек Барьера, удовлетворенно кивнула.
Пожалуй, этот мальчик имеет шанс выкарабкаться. Первого-то выгнали за
Барьер: рука его осталась парализованной, а один глаз - слепым. В куклосе
не держали убогих. Было только одно исключение - Чокнутая Долорес. Было...

- Уимон, лови!

Тарвес, лепивший с мальчишками снежного Смотрящего, подскочил к ним, быстро
слепил снежок и запустил в приятеля. У того сверкнули глаза.
Оберегательница тихонько вздохнула и улыбнулась, увидев, как мальчик,
которого едва держали ноги, вдруг наклонился и принялся старательно лепить
белый шарик. Снежок пролетел всего пару шагов, а у мальчика от непомерного
усилия на лбу выступил пот, но это было уже не важно. Аума подхватила
мальчика под руку:

- Ну ладно, Уимон, на сегодня достаточно.

К весне Уимон настолько окреп, что мог гулять без посторонней помощи. К
сходу Снеготая Редд-родитель уже приставил Уимона в помощь Туне-кухарке.
Хотя сил у мальчика хватало только на то, чтобы несколько раз за день
вместе с Нумром откатить к Затхлой яме, переполненной шевелящимися
Питающими плетями Барьера, мусорную бадью. Да и вся его помощь заключалась
в том, что он просто оттаскивал мелкие камни из-под каменных катков.

Но то, что благодаря этому труду он снова перешел из разряда Иждивенцев в
разряд Приносящих пользу, заставило Сгана замолчать. К немалому облегчению
остальных. Если бы Сган продолжал гнуть свое еще пару недель, куклос вполне
мог остаться без Производителя. Так как Редд-родитель вместе с парой самых
дюжих мужчин куклоса уже дважды отрывал Желтоголового Торрея от Сгана,
когда у того на губах выступала кровавая пена. Впрочем, Контролер вряд ли
оставил бы без внимания убийство Производителя. Так что, скорее всего,
куклос лишился бы и лучшего охотника. И последняя зима, которая и так
выдалась несытной из-за того, что лучший охотник куклоса больше времени
проводил у постели больного сына, чем на звериных тропах, по сравнению со
следующей показалась бы просто временем обжорства. Торрей приносил едва ли
не половину "зимнего" мяса. Его умение чуять зверя многим вообще казалось
особой Благодатью Всевидящих. Или проклятием.

К Наидлинному дню Оберегательница позволила Уимону отправиться вместе с
другими детьми за диким луком и черемшой. И хотя он принес только половину
того, что принесли другие дети, Аума обняла мальчишку и заплакала от
счастья. Похоже, мальчик действительно выздоровел, и теперь его можно без
опаски вести к Контролеру. Конечно, медицинский ряд Контролера может
обнаружить какие-то генетические изменения, вызванные ядом Барьера, но тут
уж Оберегающая ничего поделать не могла.

Доверенных к Контролеру, как обычно, начали снаряжать к исходу Ливеня. Из
двух десятков детей куклоса в этот раз к Контролеру должны были вести
только Уимона и полугодовалую девочку - дочку Лии. У Лии это был первый
ребенок, и она не рискнула сразу же попытать счастья с Нумром, а, по совету
Аумы, зачала его со Сганом. Из его детей Контролер отверг только двоих. А
Оберегательница хорошо знала, КАК действует на женщину умертвление
первенца. Даже совершенное по священной воле Контролера.

В день отхода Уимон поднялся еще затемно, тихонько выскользнул из спальной
комнаты и вскарабкался по скале, вокруг которой раскинулся куклос.
Устроившись в поросшей мхом расселине, он уставился на восток. Среди детей
ходили слухи, что если в день отхода увидеть красный луч восходящего
солнца, отразившийся в темной глади Длинного озера, что раскинулось в
четырех дневных переходах восточнее их куклоса, то идентификатор Контролера
непременно покажет норму. Отдаленные пики уже окрасились первыми лучами
восходящего солнца. Уимон замер. Снизу послышался шорох. Мальчик
наклонился. По скале ловко поднимался Тарвес.

- Привет, Уимон. - Мальчик весело махнул рукой. - Ждешь луча? Уимон молча
кивнул.

- Правильно, - одобрил Тарвес и добавил: - Жаль, что у тебя такой чокнутый
Дух-охранитель.

Уимон изумленно повернулся к приятелю. Дух-охранитель появлялся у того,
кого спасли ценой чьей-то жизни. Считалось, что дух погибшего продолжает
охранять спасенного на протяжении всей его жизни. Тарвес заметил его
взгляд, и глаза мальчика удивленно расширились:

- Ты что, не знаешь?

Уимон настороженно покачал головой.

- Так ведь тебя вытащила из Барьера Чокнутая Долорес. - Тарвес растянул
губы в своей обычной ухмылочке. - Барьер истыкал ее колючками так, что
из-под плетей даже шали видно не было. - Он хмыкнул. - Я ж говорил, что она
"дикая"...

Солнце уже давно взошло, внизу вовсю гремела посудой Туна-кухарка, готовя
праздничный завтрак в честь ухода Доверенных. Тарвес с приятелями крутился
вокруг кухонной пещеры, выпрашивая обрезки медвежьего сала от праздничной
запеканки. Уимон все сидел в своей расселине, вспоминая
визгливо-надтреснутый голос, бормочущий: "... а потом они пришли в каждое
селение и разрушили каждый дом, который еще стоял, каждую церковь и даже
каждое могильное надгробие. Тех, кто успел убежать, они не тронули. Но те,
кто не смог или не захотел, - были убиты без жалости..." Он не понимал, что
означают эти слова, но теперь они навсегда отпечатались в его памяти.

2

Путь до Енда, Святого местообитания Контролера, занял почти три недели.
Первые три дня их куцая колонна двигалась довольно спокойно. Желтоголовый
Торрей, которого Редд отпустил в Сохраняющие с большой неохотой, подчиняясь
тому, что, пока тот не узнает вердикт Контролера по поводу своего сына, от
него все равно будет мало толку, с двумя другими следопытами шел недалеко
от колонны. Его соломенная голова то и дело мелькала среди зарослей то
впереди, то сбоку. Но на четвертое утро один из следопытов, отправленный
Торреем вперед, принес тревожную весть. Когда он показался из-за поворота
тропы, Торрей как раз зашнуровывал Уимону мокасин.

- Что?

Следопыт остановился около Сохраняющего и, поскольку для того, чтобы внятно
произнести слово, ему еще надо было отдышаться, ответил на языке жестов:
"Следы прирученных животных. Много". Это было серьезно. Обитатели куклосов
не приручали зверей. Поскольку заповеди Контролера гласили, что низшие
существа, каковыми и являлись люди, не могут властвовать над другими живыми
существами. Значит, впереди были "дикие". Торрей нахмурился и, окинув
взглядом тревожно замерших людей, коротко приказал:

- Спрячьтесь.

Большинство уже закончило скудный завтрак и было занято укладкой своего
нехитрого скарба. Это большинство торопливо похватало наполовину уложенные
узлы и бросилось в заросли. Уимона волокла за собой Лия. Мальчик еле
поспевал за ней, хотя Лия волокла еще сына-младенца и два узла со скарбом.

Не успело солнце подняться над Двузубым пиком, как на месте ночлега не
осталось ни одного человека. Младенец Лии, проснувшийся от тряски,
захныкал, но она живо выпростала тяжелую от молока грудь и вложила сосок
ему в рот. Тот умолк и довольно зачмокал. Уимон устроился в развилке куста,
глядя на поворот тропы, за которым скрылся отец.

Некоторое время все было тихо. Но затем откуда-то издалека послышался
отчаянный лай, и почти тут же что-то громко бухнуло. Затем звуки
приблизились, лай распался на несколько голосов и вдруг взорвался диким
воем. От этого воя, прямо-таки переполненного животной болью, Уимон
почувствовал себя очень неуютно и почти свалился вниз. Лия, ребенок которой
уже прекратил сосать и задремал, встретила его увесистой затрещиной.
Мальчик спрятался за ее спину. Лай, вой и крики раздавались совсем рядом,
что-то бухнуло еще раз и потом весь этот страшный шум начал отдаляться.
Мальчик осторожно высунулся из-за спины Лии. Но за ветвями разросшегося
кустарника ничего разглядеть было нельзя.

Потом вернулись Сохраняющие. Торрей, показавшись из-за поворота тропы,
первым делом отыскал взглядом вихрастую головку сына, скупо улыбнулся ему,
благодарно кивнул Лии и упругим шагом охотника подошел к старшему из
Доверенных. Тот сердито насупился:

- Как произошло, что "дикие" подобрались так близко к каравану,
Сохраняющий?

- Не знаю. Вряд ли это было запланированное нападение. Иначе мы все были бы
уже мертвы. Слава Контролерам, "дикий" был только один, а в своре было
только три собаки. Нам удалось подстрелить одну из арбалета шипом Барьера.
Но и дикий зацепил двоих, у нас есть раненые: Тмион ранен в руку, так что
есть надежда на то, что он выздоровеет; а вот Итпану "дикий" попал в живот.
Он сильно мучается. Я думаю, ему надо подарить Милость забвения.

Доверенный не отводил взгляд от Торрея. Он упрямо повторил вопрос.

- Как это произошло? Торрей пожал плечами:

- Огненные трубки. Они могут метать кусочек металла очень далеко и с
большой силой. Мы знаем об этом слишком мало. Я просил Контролера позволить
мне захватить и изучить такую трубку, но он меня... мне не позволил.

Старший размышлял, глубокомысленно сдвинув брови к переносью, но потом, так
и не найдя, что бы еще спросить, кивнул. Торрей кивнул в ответ:

- Я должен отправить домой Тмиона и... позаботиться об Итпане, а потом
можем двигаться. Я не думаю, что где-то поблизости бродят другие "дикие",
иначе они уже были бы здесь, но надо побыстрее покинуть это место. "Дикие"
привязаны к своим прирученным животным и могут попытаться нам отомстить.

Они тронулись в путь.

В быстром темпе шли до обеденного привала. По бокам колонны шли мужчины,
сжимая в не очень-то умелых руках заостренные колья и выточенные из
вулканического стекла ножи. Только Сохраняющие, которых по традиции
набирали из охотников, имели пластинчатые арбалеты. Люди куклосов никогда
не были хорошими воинами, да и не очень-то представляли себе, что это
такое.

За все время Уимон, который, уцепившись за юбку Лии, едва поспевал
переставлять ножки, так ни разу отца и не увидел. Когда они появились на
поляне, выбранной Сохраняющими для обеденного привала, Торрей уже был там.
Он шагнул им навстречу, подхватил на руки измученного сына и вновь, как и
утром, благодарно улыбнулся Лии:

- Я разложил костер, Молодая мать.

Пока Лия резала овощи для похлебки, Торрей растер сыну гудящие ножки и
укутал его в плащ, сшитый из волчьих шкур. Уимон пригрелся и задремал.
Однако скоро проснулся и высунул нос из-под мохнатого плаща. Они
расположились на самом краю поляны, под раскидистыми ветвями старой липы.
Над костерком висел легкий котелок, в котором кипело варево. Отец, не
забывая помешивать, что-то тихонько рассказывал Лии. Уимон прислушался.

-... редко нападают первыми.

Лия задумчиво кивнула:

- А почему тогда мы сами нападаем на них?

- Такова воля Контролера. Мы обязаны пресекать жизни "диких" там, где мы их
повстречаем. А если мы обнаружим их жилище или иное место, где они
собираются в большом числе, то должны немедленно сообщить Контролеру.

- И что тогда?

Торрей ответил не сразу. Он зачерпнул варево бурой от долгого пользования
деревянной ложкой с обкусанным краем, подул, отхлебнул, удовлетворенно
крякнул и, протянув руку, извлек из лежащего у его ног заплечного мешка
серебристый пакетик биодобавки. Высыпав ее в котелок, он помешал, снова
попробовал варево, а затем сноровисто снял котелок с крюка и поставил в
сторонку остывать. Все это время Лия не отрываясь смотрела на него, будто
напоминая о том, что она задала вопрос, но не отваживаясь повторить его.
Охотник оглянулся и, сделав вид, что он просто рассматривает что-то за
спиной, заговорил:

- Я видел что-то подобное только один раз. Когда я был еще молодым
охотником. Я тогда жил в куклосе "Смионт Труо Юмнг". Наши Старшие
наткнулись на поляну, где "дикие" устроили шалаши. Старшие попытались
напасть на них, но "дикие"... - он замолчал и, выудив из мешка завернутую в
тряпицу краюху серого хлеба, начал резать его. Лия смотрела на него
нетерпеливо, но охотник так же неторопливо уложил в мешок остаток краюхи и
только потом заговорил:

- Погибли все охотники нашего куклоса и большая часть взрослых мужчин.
"Дикие" преследовали нас до самого Барьера. Родитель был тяжко ранен и
умер. Но перед смертью он успел сообщить обо всем Контролеру. - Торрей
помолчал, занимаясь котелком и ложками. - Ночью пришли Высшие. Они сожгли
все шалаши и всех "диких". Тех, кто успел убежать и попытался скрыться в
чаще, они догнали и разорвали на куски. Самому удачливому удалось пробежать
почти девять миль...

Охотник принялся чистить лук.

- Но потом мы разобрались в следах и поняли, что "дикие" пытались
сопротивляться. И похоже, им даже удалось... причинить вред не менее чем
трем Высшим.

Лия охнула. Причинить вред Высшим?! А Торрей в упор взглянул на нее:

- С той поры, когда я встречаю "диких", я либо убиваю их, либо убегаю.

Лия вздрогнула и отвернулась. Желтоголовый криво усмехнулся, поднялся и,
наклонившись над сыном, тихонько потряс его за плечо.

- Вставай кушать, сынок.

Уимон выбрался из-под волчьего плаща и, стараясь не встречаться взглядом с
отцом, уселся у котелка.

Он надеялся услышать что-нибудь интересное, а из того, что удалось
расслышать, он понял не так уж много. Но ему стало страшно. И страх его
испугал. Поэтому мальчуган вцепился в протянутую отцом ложку, будто в
спасательный круг, и торопливо зачерпнул из котелка.

Следующую неделю Уимон запомнил смутно. Все - места стоянок, дневные
переходы, места заготовки дров, ручьи, из которых набирали воду, -
Сопровождающие знали назубок. Поскольку каждую весну Доверенные из их
куклоса отправлялись в Енд одним и тем же маршрутом. Но этот маршрут не был
рассчитан на едва оправившихся после болезни малышей. Дети отправлялись в
Енд только дважды в жизни. Во-первых, в течение первого года после
рождения, дабы медицинский ряд Контролера провел полное генетическое
обследование нового организма и выдал заключение по поводу его дальнейшей
судьбы. Первой обязанностью Контролера было пресекать жизнь неполноценных с
точки зрения генетики особей. Это путешествие младенцы совершали на руках
матерей. А во-вторых - в одиннадцать лет, когда наступала пора определить
Предназначение подросших жителей куклоса. Эти ребята были намного крепче
Уимона. И дорогу перенесли без особого труда. Но к исходу недели и Уимон
втянулся: когда останавливались на ночную стоянку, Уимон уже не валился без
сил на отцовский плащ, а принимался шнырять по лагерю.

Когда до Енда осталось всего два дневных перехода, нагнали большой караван,
в котором следовали Доверенные из шести куклосов. Там оказалось около
полутора десятков подростков, достигших возраста Предназначения. На первой
же стоянке один из мальчишек появился у костра Уимона. Несколько минут он
смотрел, как пацаненок помогает отцу разводить огонь, а потом подошел
поближе и опустился на корточки.

- Привет.

- Привет, - сдержанно ответил Уимон. В их куклосе отчего-то не было
подростков. Самым молодым был Hyp, но ему было почти двадцать весен. И с
ним у местной пацанвы сложились натянутые отношения. Вот почему Уимон решил
быть поосторожнее.

- Слушай, мы тут с ребятами подумали, кажется, ты еще слишком мал для
Предназначения? Уимон кивнул.

- А зачем ты идешь в Енд?

Уимону, сказать по правде, сильно не хватало приятеля. Взрослые были заняты
своими делами и в лучшем случае не обращали на мальчика внимания, а скучная
походная жизнь давно успела приесться. Поэтому он решил рискнуть и
попытаться подружиться с этим парнишкой. Уимон улыбнулся:

- Я оцарапался о Барьер и сильно болел. А сейчас меня должен посмотреть
Контролер.

- Да-а-а? - удивленно протянул мальчик и окинул Уимона уважительным
взглядом. - У нас прошлой зимой один охотник тоже оцарапался о Барьер. Он
долго был на охоте, а на обратном пути попал в пургу и съел все барьерные
корни. И так обессилел, что забылся и подошел слишком близко к Барьеру.
Барьер дотянулся до него только двумя колючками. Он так орал... -
Мальчишка, как взрослый, глубокомысленно покачал головой. - Книон-родитель
рассказывал, что, когда Оберегательница подбежала к нему, он был уже мертв.

Мальчишка заинтересованно рассматривал Уимона, будто надеясь рассмотреть
причину его необычайной живучести, а потом протянул руку:

- Меня зовут Алукен.

- Уимон.

Они торжественно пожа