и непримиримый борец за
национальную независимость, впервые зачитал народу Келеньи принятую
парламентом Декларацию о Национальном суверенитете. Укрывшись в номере,
брат Томил запустил компьютер, а также сделал запрос в Священную
канцелярию, воспользовавшись личным кодом особой срочности.

За пару часов поисковый робот выдал ему о мистере Корне столько информации,
что пришлось слегка видоизменить программу, чтобы суметь за относительно
короткое время превратить этот ворох сведений во что-то более-менее
систематизированное. Но полученная информация практически ничего не
прояснила. То, что мистер Корн был ОЧЕНЬ влиятельной фигурой, брат Томил
понял сразу (хотя он и не предполагал, что тот окажется НАСТОЛЬКО
влиятельным), но во всем этом водопаде информации не удалось отыскать даже
намека на то, в чем столь влиятельный человек, как мистер Корн, видел свой
интерес от планируемой экспедиции, и хотя бы на то, каким образом
провинциальный аббат сумел добраться до такого человека.

Распечатка, пришедшая из Священной канцелярии и занявшая почти сорок
страниц убористого текста, также не прояснила ситуацию.. К его немалому
удивлению, она оказалась почти точной копией итога работы поискового
робота, но отчего-то не содержала таких элементарных сведений, как дата и
место рождения, генеалогическая карта или идентификационный генетический
код. Этот факт навевал определенные мысли. Если в архивах Престола Святого
Петра отсутствуют самые элементарные сведения о человеке. который уже
обращал на себя внимание Наместника Господня и его старательных слуг (а в
этом сомневаться не приходилось, ибо в противном случае досье просто
отсутствовало бы в архивах), значит, влияние мистера Корна простиралось до
самого подножия Святого престола. А это могло означать, что именно
заинтересованность мистера Корна и послужила причиной затруднений
кардинала. Впрочем, пока все это были только предположения, хотя и очень
похожие на правду.

Вечером, на торжественном приеме в парадном зале Академии наук Келеньи,
устроенном по случаю их прибытия (хотя брат Томил подозревал, что дело не
столько в этом, просто министр научных исследований воспользовался удачным
поводом продемонстрировать общественности свое собственное умение держать в
руках сварливую толпу келенийских ученых), монах подошел к аббату. Тот
вежливо выслушивал великие мысли очередного ученого мужа, которому
наконец-то посчастливилось наткнуться на человека, способного хотя бы пять
минут слушать собеседника, не раскрывая рта (подвиг для коренного келенийца
абсолютно невозможный). Заметив приближающегося брата Томила, аббат Ноэль
парой фраз изящно закруглил разговор и, оставив собеседника, двинулся
навстречу.

- Вы чем-то озабочены, друг мой?

- Озабочен? - Брат Томил растянул губы в тонкой улыбке. - Отнюдь, скорее
удивлен. - Улыбка монаха стала двусмысленной. После некоторого размышления
брат Томил решил рискнуть и попробовать действовать напрямую, в лоб. Даже
если он и не получит ответа, то реакция на прямой вопрос может многое
рассказать внимательному взгляду.

- И чем же?

- Той сноровкой в обращении с людьми, которую вы продемонстрировали. - Он
сделал короткую паузу, намекая, что имеет в виду не только переговоры,
которые аббат провел на Келенье, но и, скажем так, некоторые другие
моменты, ставшие ему известными.

В уголках губ аббата проскользнула едва заметная улыбка, которую можно было
расценить и как легкую насмешку, и, разведя руки в смущенном жесте, за
которым брат Томил явственно разглядел легкую иронию, он произнес;

- Вы знаете, провинциальные аббатства имеют довольно скудный доход, и
таким, как я, приходится изворачиваться, чтобы выбить у сильных мира сего
столь необходимое для подобных бедных обителей агнцев господних
вспомоществование. Тут поневоле приобретаешь необходимую сноровку.

Брат Томил снова натянуто улыбнулся:

- Но не всякий провинциальный аббат имеет таких знакомых, как мистер Корн.

Глаза аббата на мгновение вспыхнули, но эта вспышка была столь
кратковременной, что монаху даже почудилось, будто это только плод его
воображения. Однако последовавшие затем слова расставили все на свои места:

- У каждого из нас есть свои маленькие тайны. И я не особо расположен
говорить о своих.

Аббат отошел, одарив монаха своей обычной кроткой улыбкой. Брат Томил
незаметно повел плечами, справляясь со спазмом в горле, возникшим во время
отповеди аббата, и перевел дух. Попытка оказалась не слишком удачной. Ему
ясно дали понять, что не стоит совать нос не в свое дело. Пожалуй, ему не
надо было рассчитывать, что аббат поддастся на открытое давление, но брат
Томил всегда предпочитал сожалеть о содеянном, а не о том, что мог бы
сделать, но даже не попробовал.

Представительские обязанности монаха начинались с раннего утра, когда за
ним присылали роскошный круизер, в салоне которого был сервирован завтрак,
а заканчивались поздним вечером, когда у брата Томила сил оставалось только
на то, чтобы принять легкий массаж и добраться до кровати. Причем зачастую
он с утра даже не знал, что ему предстоит в течение дня. Сразу по приезде к
нему прикрепили сопровождающего - дюжего парня из местного католического
колледжа. Сначала монах предположил, что основным критерием, которым
руководствовались при выборе его, так сказать, статс-секретаря, была
физическая сила. В случае чего он должен был заставить сопровождаемое лицо
проследовать указанным курсом. И действительно, мощные мышцы, обтянутые
неновой, но аккуратно выстиранной рясой, внушали уважение. Но, как
выяснилось, он сильно недооценил тягу аббата к изящным решениям. Поскольку
гораздо опаснее оказалась не физическая сила молодого служки, а его
самоотверженное рвение. Парень был страшно горд поручением и выполнял его с
истовостью новообращенного язычника, буквально со всех ног бросаясь
исполнять любое пожелание столь высокопоставленного гостя, а при малейших
признаках недовольства жутко краснел и покрывался пятнами. Но любой намек
на то что гость предпочел бы каким-то образом отклониться от утвержденной
программы, ввергал его в черные бездны отчаяния. И это отчаяние было столь
непосредственным и глубоким, что после пары попыток вырваться из череды
посещений и награждений, судя по реакции сопровождающего, зародивших у него
мысли о самоубийстве, брат Томил полностью покорился судьбе.

Темп слегка спал только в воскресенье. С утра монах под аплодисменты
творческой элиты совместно с мэром столицы перерезал очередную ленточку
(что они там открывали, он так и не понял, то ли Центр традиционной
культуры какой-то экзотической земной народности, пару сотен представителей
которой чудом занесло на Ноорм, то ли, наоборот, выставку авангардного
искусства), затем прослушал очередной концерт, после чего привычно
проследовал в круизер, где обреченно уточнил у сопровождающего:

- Что у нас еще на сегодня? Ответ его слегка ошарашил.

- Прошу простить, святой отец, но мы немного задержались на концерте в
Центре нетрадиционного искусства, поэтому церемонию награждения премией
Клоотса начали без нас. А вечерний концерт Плио Делигьери отменен из-за
недомогания маэстро. - Сопровождающий помялся, виновато развел руками и
смущенно спросил: - Прикажете доставить вас в ваши апартаменты?

Монах молча кивнул, опасаясь неосторожным звуком спугнуть свалившуюся на
него удачу. И только перед самым гостевым центром академии рискнул
поинтересоваться:

- Значит, на сегодня все?

Сопровождающий густо покраснел и кивнул. Он испытывал дикую неловкость от
того, что столь высокопоставленный гость оказался вроде как не у дел.
Парень даже не подозревал, что у его визави подобное развитие событий
вызывает едва скрываемый восторг.

Вечером монах сумел наконец застать аббата в отведенных ему апартаментах.
Когда брат Томил появился в кабинете, тот сидел перед компьютером и изучал
какие-то графики. Но, завидя монаха, аббат отключил мониторную проекцию и,
поднявшись с кресла, двинулся навстречу своему спутнику:

- Добрый вечер, друг мой, рад, что вы сумели выбрать время и заглянуть ко
мне.

Если даже в тоне или взгляде аббата и была ирония, монаху не удалось найти
никаких ее признаков. Поэтому брат Томил просто проглотил эту фразу и, в
свою очередь изобразив на лице приторно-кроткую улыбку, ответил самым
сердечным голосом:

- Да, наши гостеприимные хозяева оказались настолько воодушевлены
присутствием представителей Святого престола, что все эти дни я ничем не
мог помочь вам в ваших трудах.

Аббат уважительно склонил голову:

- О, не корите себя, друг мой. Вы оказали огромную помощь, освободив меня
от груза представительских обязанностей, так что ваш вклад в наши успехи
просто неоценим.

Исходя из реального положения дел, заявление было на редкость колким. Но
монах благосклонно кивнул, сделав вид, что оценил, польщен, благодарен,
ничуть не обманываясь насчет того, что его ужимки примут за чистую монету.
Расчет изначально был на другое. Брат Томил изо всех сил старался показать
аббату, что понял, сделал выводы и впредь собирается вести себя умнее.
По-видимому, этот посыл дошел по назначению, поскольку аббат все с той же
кроткой улыбкой повернулся в сторону гостиной и, указав на удобные кресла,
предложил:

- Прошу вас, друг мой. Пожалуй, нам стоит обсудить наши дальнейшие планы.

Это было очень похоже на прощение, и дальнейшая беседа укрепила брата
Томила в этом выводе. Более того, у монаха сложилось впечатление, что аббат
даже испытывает некоторую неловкость. Ближе к полуночи, когда были
обсуждены почти полтора десятка кандидатур, предложенных научными
сообществами Келеньи и Эттельбрюкской конфедерации, брат Томил настолько
расхрабрился, что решил рискнуть и по - пытаться прощупать, в чем состоит
основная цель планируемой экспедиции. На всякий случай приготовил фразу,
которая, как он надеялся, позволит тут же дезавуировать его интерес. К
счастью, этого не потребовалось. Похоже, аббат был вовсе не прочь
поговорить на эту тему.

- Как вы думаете, сын мой, чем закончится эта война?

Брат Томил, которого слегка покоробило формально абсолютно оправданное
обращение "сын мой" (несмотря на разницу в санах, монах являлся
представителем вышестоящей инстанции, к тому же брат Томил считал себя
старшим по возрасту), на мгновение задумался, а потом осторожно ответил:

- Я, как, несомненно, и вы, святой отец, денно и нощно молюсь за победу
человечества. И не сомневаюсь, что Господь услышит наши молитвы.

Глаза аббата чуть затуманились, а губы тронула легкая усмешка, как будто
брат Томил упомянул о чем-то смешном, но затем он вновь сфокусировал взгляд
на собеседнике:

- Конечно, это не вызывает сомнений, ну а что потом?

- Когда? - уточнил монах.

- После победы. Брат Томил задумался:

- Честно говоря, так далеко я не заглядывал. Аббат понимающе кивнул.

- И в этом вы не одиноки. В том-то и беда. Ибо, после того как победа
человечества станет очевидной, перед ним в полный рост встанет вопрос: а
что делать с побежденными? И до какого предела должна дойти эта победа.

- То есть?

Аббат терпеливо пояснил:

- Должны ли противостоящие нам виды разумных существ быть уничтожены
поголовно или стоит ограничиться ликвидацией только управляющей верхушки,
известной нам под именем "Алых князей"? И насколько разумно полное
уничтожение этого вида? Если да, то насколько компетентными окажутся сами
люди в роли лидеров поливидовой цивилизации? И стоит ли вообще ее
сохранять? Если нет, то каким образом ее следует перестроить? Вопросов
столь много, что я не рискну занимать ваше драгоценное время перечислением
хотя бы основных направлений.

Монах пребывал в некоторой растерянности. Если бы не этот месяц, он решил
бы, что сейчас перед ним сидит неисправимый идеалист. А одно из святых
правил, которые установил для себя брат Томил, как только начал что-то
соображать в жизни, звучало так:

"Держись подальше от идеалистов". Но монах был уверен, что аббат Ноэль
стоит на твердой почве. И вдруг такой пассаж.

Между тем аббат продолжал:

- Так вот, начинать искать ответы на эти вопросы нужно именно сейчас. Но
для этого мы должны как можно больше узнать о тех, кто нам противостоит.

Монах осторожно кивнул. Судя по всему, аббат несколько расслабился, и брат
Томил решил рискнуть еще раз:

- Но, имея столь влиятельных друзей, как мистер Корн и доктор Григ, вы
вполне могли бы обойтись и без патронажа Святого престола.

В глазах аббата мелькнула усмешка (отчего у монаха екнуло сердце), но затем
его губы сложились в обычную кроткую улыбку, и аббат пояснил:

- Вы правы. Но, как говорят русские, кто платит деньги, тот и заказывает
музыку. Ведь дело не только в том, чтобы найти правильный выход. Абсолютно
ясно, что любое решение будет встречено крайне неоднозначно. Поэтому ЭТО
решение должно быть предложено той силой, которая в глазах большей части
людей имеет серьезный моральный авторитет. Причем вне зависимости от
национальности и государственной принадлежности. Вы можете предложить
другую силу, КРОМЕ церкви?

Монах задумался. Он не мог понять, как реагировать на откровения аббата.
Что это, его настоящие мысли или дымовая завеса, за которой как раз и
скрываются его действительные побуждения? Во всяком случае, вопрос, пусть
чисто риторический, заслуживал ответа. К тому же это был самый простой
способ продолжить разговор.

- Авторитет Святого престола распространяется хоть и на значительную, но
все же только на часть человечества.

Аббат улыбнулся и после короткой паузы (во время которой брату Томилу
показалось, что его собеседник разглядел все его мучения) плавно закончил:

- Вы правы, поэтому следующий пункт нашего маршрута - султанат Регул. Брат
Томил вытаращил глаза:

- Но...

- Не беспокойтесь. У меня и там есть кое-какие друзья, и я попросил моего
духовника передать им весточку.

По-видимому, под духовником подразумевался тот дюжий монах, что следовал с
ними до Келеньи, а потом как в воду канул. Аббат поднялся:

- Давайте завершим нашу беседу, сын мой. Мы оба устали, а завтра рано
вставать. - И, заметив удивленный взгляд монаха, недоуменно вскинул брови:
- Как... вам еще не сказали? Эттельбрюкская академия выделила нам курьер.
На нем мы доберемся до границы султаната, где нас будет ждать другой
корабль. Старт завтра, в полдень, но корабль в орбитальном доке, поэтому
нам заказаны билеты на шестичасовой челнок, - он бросил взгляд на запястье,
- так что у нас осталось всего четыре часа на то, чтобы немного отдохнуть и
собраться.

Это оказалось последней каплей. Брат Томил рубанул воздух рукой и... грязно
выругался. Насколько он помнил, это произошло первый раз в его долгой и
полной событиями жизни.

5

К вечеру Карим с христианином, преодолев пешком и на подножках грузовых
вагонеток почти двадцать миль, оказались на противоположной стороне
посадочного поля. Здешний район был намного чище, поскольку именно с этой
стороны помещалось большинство действующих пакгаузов.

Эль-Хадр развивался по классическим канонам города-порта. "Чистая" публика
никогда не селилась в припортовых городах. "Белые воротнички", клерки
средней руки, а также относительно высокооплачиваемые портовые служащие и
служащие компаний по обработке и транспортировке грузов заселяли престижные
районы, расположенные в пяти - семи километрах от порта. Чуть ближе, от
двух до пяти километров, тянулись районы более-менее респектабельных
красных фонарей и иных злачных мест, предназначенных как для посещения
служащими, так и для кратковременного отдыха обеспеченных транзитных
пассажиров. Как правило, именно там размещалась первая после порта
остановка монорельса. А к самому посадочному полю примыкали все
разрастающиеся районы трущоб. Они росли за счет все большего количества
брошенных пакгаузов, а также за счет того, что число их обитателей
пополняли бродяги, промотавшие деньги. Их путь был давно известен.

Все начиналось с "приличных" заведений района развлечений, потом клиент
перекочевывал в те, что попроще, а оставшиеся крохи спускались уже в самих
трущобах. Здесь тоже хватало и игорных комнат, и проституток. Правда, еще
никто не слышал о том, что кто-то из игроков, даже и выигравший некую
сумму, которая по здешним меркам могла бы считаться крупной, сумел успешно
добраться до занимаемой им конуры. А клиентов местных жриц любви частенько
находили поутру с перерезанной глоткой. Впрочем, потери были с обеих
сторон. Среди клиентов нередко попадались такие, которые, получив честно
предоставленную услугу, расплачивались с "девушкой" ударом ножа или, в
лучшем случае, парой крепких затрещин. Так что этот бизнес также можно было
считать разновидностью азартных игр.

Посадочные квадраты поля, примыкающие к трущобам, использовались
чрезвычайно редко. Они были самыми дешевыми, но для грузовых кораблей эта
дешевизна съедалась расходами на внутрипортовые перевозки, поскольку,
несмотря на то что монорельс охватывал посадочное поле по периметру
замкнутым кольцом, никто в здравом уме и твердой памяти не стал бы
размещать выносные разгрузочные терминалы в месте, где нет действующих
пакгаузов. А у капитанов одиночных транзитников были свои резоны избегать
этой дешевой зоны. Среди портовой швали было немало людей, которые раньше
служили на кораблях и неплохо знали и корабельные порядки, и маленькие
хитрости, позволявшие загулявшему корабельному проскочить внутрь мимо
бдительной вахты. Поэтому однажды утром капитан мог обнаружить, что в
трюмах его корабля хозяйничают слишком уж здоровые крысы. Вследствие этого
вся жизнь порта, как правило, сосредоточивалась на паре-тройке квадратных
километров посадочного поля, примыкающих к району действующих пакгаузов.
Существовали и совершенно другие порты, такие, как Бахр-эль-араб на Дубае,
Колумбиадиум на Нью-Вашингтоне или Узловой на Китежграде, где старые
пакгаузы сносились в тот же день. как останавливался первый транспортер.
Арендная плата в этих портах превышала годовой оборот всего Эль-Хадрского
порта. Но таких огромных портов на весь обитаемый космос насчитывалось едва
ли два десятка. А все остальные походили друг на друга как братья-близнецы.
Во всяком случае, Карим, за время службы повидавший не одну сотню
провинциальных и столичных портов, был в этом абсолютно уверен.

Районы действующих пакгаузов имели охрану. Но духанщик был уверен, что это
не доставит особых проблем. Он еще не встречал ворот, которые не смог бы
открыть ключ в виде разрисованной бумажки с портретом султана на лицевой
стороне. Весь вопрос был в том, какие цифры будут нарисованы рядом со
светлым ликом благословенного. Поскольку этих бумажек с ликом султана у них
с христианином осталось не очень много. Вернее, осталось у христианина.
Карим покинул свой духан в том виде, в котором стоял за стойкой. Конечно, у
него имелся некоторый неприкосновенный запас, который был зашит в полу его
старого халата. Но бывший чахванжи выбросил из головы все воспоминания об
этом факте, справедливо рассудив, что раз уж христианин ввергнул его во все
эти неприятности, то пусть и расплачивается. Тем более что именно ради
пояса, в котором находились его сбережения, христианина покинул убежище в
мусорной куче, тем самым серьезно усугубив их неприятности. Старик, правда,
пытался пустить пыль в глаза, толкуя что-то о древнем кристалле, упрятанном
в потайной карман пояса и содержащем бесценные научные данные, но бывший
чахванжи отмахнулся от этих соплей. Нашел осла верить в подобные сказки.

Все оказалось сложнее, чем ему представлялось. Два часа переговоров с
охранником, время от времени прерываемые проезжающими через ворота
грузовыми транспортерами, результатов не дали. То ли духанщика угораздило
нарваться на слишком принципиального служаку, то ли сочувствие охранника
выражалось существенно более солидной суммой, но проникать внутрь
охраняемой территории им пришлось по опорам монорельса. Это был чрезвычайно
рискованный трюк, но оставаться по эту сторону забора был