большим грузовым терминалам, а "Акнамуры"
резко сократили число проституток на улицах, мобилизовав сутенеров в
розыскные группы, обещанная сумма была ошеломляюще большой. Хотя бы в
понимании обитателей припортовых трущоб.

И в-третьих, их, несомненно, искали те, кто устроил налет на духан. Во
всяком случае, по припортовому кварталу бродили странные люди, которые
щедро платили за информацию. Но после того, как трое портовых оборванцев,
попытавшихся немного подзаработать на халяву и скинувших этим типам лабуду
по поводу того, что они видели Карима с христианином в заброшенных
пакгаузах и даже говорили с ними, были найдены с оторванными головами, с
ними не очень-то шли на контакт. Хотя Карим был почти уверен, что тот нищий
солдат, который сообщил ему о том, что его разыскивают банды, тут же, не
успел Карим скрыться за ближайшим углом, рванул к этим странным личностям.
Ну что ж, духанщик не был на него в обиде. Такова жизнь. Может, тому
повезет и он не присоединится к трем соискателям легких денег, ныне, увы,
безголовым.

Карим еще раз внимательно осмотрел мусорную кучу. Судя по ее более-менее
естественному виду, а также по оставшимся на месте приметным обломкам, с
того момента, как духанщик покинул старика, здесь никто посторонний не
появлялся. А это означало, что недостойный сын собаки сам отправился искать
приключения на свою задницу...

Они устроили это логово вчера вечером, сразу после того, как выбрались из
разрушенных тоннелей. Старик порывался удрать подальше, но Карим, у
которого был немалый опыт выслеживания бегущих от погони (именно этим
обычно заканчивался любой мятеж в султанате, поскольку султан Кухрум взял
себе за правило наказывать каждого, - кто имел отношение к мятежу, а также
всех, кто ходил с мятежниками по одной земле, пил одну воду и дышал одним
воздухом), настоял на том, чтобы устроиться прямо здесь же, в полусотне
шагов от выхода. Эти люди явно были профессионалами и, несомненно, должны
были быстро перекрыть любые пути вероятного отхода. Отсюда следовало, что
старикан не успеет отойти и на пару кварталов, как будет схвачен. Так что
разумнее будет сначала спрятаться здесь, тем более что среди здешних
миазмов бесполезен любой ручной "нюхач", и двинуться дальше лишь по
прошествии некоторого времени, тщательно изучив обстановку. К тому же
желание рвануть как можно дальше от неприятностей - естественно для
человека, и бывший чахванжи надеялся, что их преследователи посчитают такой
вариант действий старика наиболее вероятным. Поэтому, не найдя их в течение
первых нескольких часов, сочтут необходимым серьезно расширять район по
иска. А это значит, что плотность поисковой сети резко упадет.

Но сейчас уже можно было сказать, что он ошибся. Ни о каком падении
плотности поисковой сети и речи быть не могло. Скорее стоило удивиться, что
они еще - не схвачены. Возможно, все дело было в том, что ему удалось на
некоторое время направить поиски в другом направлении. Вчера вечером, после
того как логовище было готово, Карим разул христианина и проложил запаховый
след до ближайшей опоры кольцевого монорельса. Грузовые вагонетки
кольцевого монорельса служили в трущобах чем-то вроде аналога общественного
транспорта, позволяя относительно быстро и без особых затрат попасть в
любую точку трущоб. Районы действующих пакгаузов достаточно хорошо
охранялись, но интересы большинства обитателей дна не простирались дальше
самих трущоб, а те, чьи интересы требовали присутствия в других местах,
всегда имели возможность его себе обеспечить.

Христианина он обнаружил там, где и ожидал. Во втором пакгаузе. Это место
было штабом "Бесеер|манов". И в том, что этот безмозглый сын собаки попался
именно им, была своя логика. Как-никак этот район порта всегда считался их
вотчиной. Карим платил им определенную мзду "за охрану". Но с него брали
по-божески. Как с новичка и как с бывшего солдата. Банды, как правило,
уважали тех, кому удалось выжить в пекле беспрерывных войн и мятежей,
сотрясавших султанат все время правления султана Kyxpyмa.

Духанщик, еле слышно кряхтя, забрался на карниз, осторожно прошел над
входным порталом и перебрался на балку перекрытия. В штабе "Бесеерманов"
было бы пусто, если не считать христианина, при - вязанного к выпотрошенной
стойке из-под аппаратуры контроля климатических параметров, и двоих
охранников. Один развалился в продавленном кресле и, позевывая и
почесываясь, пялился в почти севший экран портативного монитора. А второй
развлекался тем, что водил по шее пленника отключенным лезвием виброножа и
хохотал как сумасшедший, наблюдая, как тот корчится и выворачивает шею.
По-видимому, вся верхушка банды, прихватив внушительные силы поддержки,
отправилась торговаться с заказчиками, собираясь вытянуть из них побольше
денег. Но, судя по тому, что Карим уже успел услышать про этих людей, они
не очень-то жаловали любителей халявы. Поэтому жадность "Бесеерманов"
вполне могла выйти им боком. Судя же по скуке, которая была написана на
рожах обоих охранников, основная масса банды отсутствовала слишком долго,
что подтверждало его опасения, резко повышая вероятность того, что вместо
"Бесеерманов" здесь могут появиться сами преследователи.

Однако сейчас необходимо было воспользоваться моментом. Карим осторожно
двинулся вперед, стараясь не задеть и не скинуть вниз ничего из того
мусора, которым была усыпана балка. Спустя пару минут он оказался прямо над
толстяком, сидящим в кресле. Остановившись, Карим размотал поясной платок и
вытащил тонкий и длинный метательный нож. Посетовав про себя, что он уже
полгода не брал его в руки (ну да кто мог предположить, что уважаемому
духанщику, исправно платящему все местные "налоги", может вновь
понадобиться столь специфичный навык), старый чахванжи перехватил нож за
кончик узкого лезвия, перенес тяжесть тела на левую ногу и с коротким
выдохом выбросил правую руку в сторону придурка с виброножом. А затем
вознес хвалу Аллаху и рухнул вниз всем своим немаленьким весом...

Это был крайне рискованный поступок. Если бы не тело толстяка, изрядно
забрызгавшее его с ног до головы кровью, но неплохо смягчившее удар, и не
развалившееся кресло, Карим переломал бы себе обе ноги. Но так он только
отбил себе пятки. От удара духанщика отбросило в сторону, и он с хриплым
хеканьем рухнул на угол стола, чувствительно приложившись левым боком и
поясницей. Бывший чахванжи коротко взвыл, но лелеять свои болячки времени
не было. Он торопливо вскочил на ноги и, поскольку тот, на кого он рухнул,
больше не представлял опасности (человек, из которого вылилось столько
крови, никак не может относиться к числу живых), прихрамывая, бросился к
стойке с привязанным стариком, закрывавшей от него второго охранника.
Отсутствие практики сказалось. Второй был жив. Он валялся на полу и
тихонько подвывал, не решаясь выдернуть нож, торчащий из правой ключицы.
Его собственный вибронож лежал рядом, прямо под ногами пленника. Карим
подобрал его, включил лезвие и успокоил охранника коротким ударом в
межреберье, затем повернулся к христианину и окинул его сумрачным взглядом:

- Вот оставить бы тебя так, бестолковый сын собаки. Я тебе что сказал? Сиди
на месте и не высовывайся. Куда тебя ифриты понесли?

Тот задергался, стараясь вытолкнуть изо рта кляп. Карим сокрушенно покачал
головой и, морщась от разгорающейся боли в ногах, подошел к старику и
перерезал путы. Как только руки христианина оказались свободны, он тут же
выдернул изо рта кляп и заявил:

- Нам надо немедленно уходить. Они должны вернуться с минуты на минуту.

Карим ернически осклабился (тоже новость!) и, не обращая на него особого
внимания, начал раздеваться. Старик удивленно уставился на него. Бывший
чахванжи нахмурился:

- Ну чего стоишь, раздевайся. - 3-зачем? - оторопело произнес тот и
опасливо покосился на духанщика. Карим нахмурился. Похоже, этот сын собаки
посмел подумать про него что-то непотребное и противное Аллаху. Но если они
хотели выжить, эмоции стоило оставить на потом. И он терпеливо объяснил:

- Если мы хотим сохранить свои шкуры, нам надо на время умереть. А здесь
лучшее место, где мы можем это сделать.

- Как это? - не понял старик. Карим не стал ему ничего объяснять, а просто
откинул крышку ларя, в котором, как он знал, "Бесеерманы" держали
"замороженное мясо". Из-под крышки на него уставились глаза старого нищего,
того самого, из бывших солдат. Карим хмыкнул, удовлетворенный тем, что
увидел столь быстрое подтверждение своим выводам, а потом повернулся к
христианину и окинул его оценивающим взглядом. Похоже, им повезло. Труп
практически идеально подходил по комплекции. Карим вытащил его из ларя и,
указав на тело, приказал христианину:

- Переодевай его в свою одежду, и побыстрее, - и, чтобы не тратить время на
дурацкие вопросы, пояснил: - Сейчас оденем их и устроим хороший пожар, так,
чтобы куклы обгорели до неузнаваемости.

- И вы думаете, бандиты в это поверят? Духанщик пожал плечами:

- Даже если и нет, им лучше будет убедить тех людей, которые охотятся за
нами, что это так. Это слишком серьезные люди, и если после заключения
договора "Бесеерманы" не смогут передать нас им или предоставить
удобоваримых объяснений того, почему мы отсутствуем, то вполне могут
поплатиться за это головой. - Карим повернулся и начал копаться в ларе,
разыскивая кого-нибудь, подходящего под его собственные параметры. На лице
у старика нарисовалось понимание, и он тоже начал раздеваться, делая это с
невероятным для него проворством. Но, уже сняв рубашку, внезапно замер:

- Это бесполезно, у НИХ обязательно должен быть геноанализатор.

Карим, уже почти одевший свою куклу, оторвался от своего занятия и
недоуменно уставился на старика. Тот пояснил:

- Это такой прибор, способный, кроме всего прочего, точно определить, кому
принадлежат останки. У них есть формула моей ДНК. И когда они возьмут
образец ткани якобы моего обгоревшего трупа и проведут анализ, то тут же
узнают, что это не я.

Карим задумался. Это меняло дело. Тогда и его смерть уже не будет выглядеть
достаточно достоверно. Он бросил на христианина испытующий взгляд: а может,
сломать ему шею и оставить здесь? Тогда в его собственной смерти уже вряд
ли кто усомнится. Но эта абсолютно здравая мысль отчего-то вызвала в его
закаленной душе непонятное отвращение. Он вздохнул и спросил:

- А сколько времени им нужно, чтобы узнать, ты это или не ты?

Старик пожал плечами:

- Не знаю. Все зависит от того, где у них геноанализатор. Если на
поверхности, то часа три-четыре, а если на корабле, то около суток.

Бывший чахванжи потер подбородок, а затем снова вернулся к своему занятию.

- Все равно мы будем в выигрыше. Потратили пять минут, а отыграем в самом
худшем случае три часа. Давай одевай.

Старик кивнул и снова начал снимать одежду, но вдруг остановился и
несколько мгновений рассматривал духанщика этаким задумчивым взглядом,
каким, наверное, и смотрят христиане, когда хотят устроить очередную
пакость правоверным, а затем перевел взгляд на удобный комбинезон,
отложенный Каримом, чтобы переодеться.

- Знаете, уважаемый, мне кажется, нам следует замаскироваться получше. - Он
покосился на ту одежду, что Карим отобрал для него. А что еще могло бы
подойти этому задохлику, кроме лохмотьев того нищего? И закончил вкрадчивым
голосом: - У меня вот какая идея...

Духанщик знал, что поступает не просто неразумно, а как настоящий безумец.
Когда суюнчи говорил о христианах, то горячее всего он предостерегал только
от одного: "Никогда не слушайте христиан! Не позволяйте им даже открыть
рот. Ибо стоит им это позволить, эти сыны шайтана сумеют убедить
правоверных в чем угодно, даже в том, что истинного пророка зовут не
Магомед, а Иблис!" Но чахванжи все же разжал зубы и нехотя бросил:

- Ну чего еще?

Глаза христианина алчно сверкнули, так, наверное, сверкают глаза Сына лжи,
когда он получает шанс отвратить от Аллаха еще одну заблудшую душу, и он
тут же раскрыл свой поганый рот...

Когда спустя пятнадцать минут вереница пожарных и полицейских машин,
завывая сиренами, пролетела мимо пожилой пары оборванцев, состоящей из
толстой, обрюзгшей да еще заметно прихрамывающей пожилой женщины,
непрестанно бормочущей что-то себе под нос, и худого, изможденного старика,
прикрывавшего остатками драной чалмы свой гладко выбритый череп, никто из
сидящих внутри машин пожарных и сарвази не мог даже себе представить, что
те, кого так усердно ищут уже почти сутки, находятся от них на расстоянии
вытянутой руки. Старик остановился и проводил промчавшуюся кавалькаду
насмешливым взглядом, но потом посерьезнел, повернулся к "сопутчице" и
произнес:

- И все-таки они скоро поймут, что это не мы. От слов, все это время
срывающихся с уст пожилой "женщины", давно завяли бы не только розы в саду
султана, но даже придорожный бурьян. Но после этой фразы поток ругательств
на мгновение прервался и бывший чахванжи свирепо прорычал:

- Давай, двигай ногами, - и, ощупав рукой верхнюю губу, несколько минут
назад лишившуюся роскошных усов, вновь горестно застонал: - И как я мог
согласиться на это? Как мог пойти на такой позор? Как, клянусь грудями
нечестивой Имрейн, матери царя ифритов...

У них было всего три часа для того, чтобы оказаться как можно дальше от
этого места.

4

Брат Томил стоял у огромного иллюминатора и смотрел на гигантский парк,
раскинувшийся у подножия здания-иглы Университета имени Тоолса, являющегося
самым крупным учебным заведением Эттельбрюкской конфедерации. Буйство
зелени внизу создавало впечатление девственного леса, и всякий, кто не знал
о том, что до заселения землянами Ноорм был каменистой пустыней с мелкими и
очень солеными морями, все аборигенное население которого было представлено
сотней видов простейших, мог бы подумать, что университет построен в
реликтовой чаще. Но монах не принадлежал к категории этих "всяких". К тому
же сейчас его занимали совершенно другие мысли. Он... злился.

В первую очередь из-за того, что сразу после начала переговоров с ректором
университета, действительным членом Большой Эттельбрюкской академии и еще
доброй полусотни других доктором Йормой Григом, его вежливо, но решительно
выдворили из кабинета ректора. Правда, это выдворение было замаскировано
под просьбу освятить своим присутствием церемонию посвящения в студенты
первокурсников одного из факультетов. Но брат Томил ничуть не обманывался.
Его действительно выдворили. Это было тем более досадно, что, судя по тому,
как сердечно ректор и аббат Ноэль обменялись приветствиями, они раньше уже
встречались. А вероятнее всего, не только встречались, но и знали друг
друга довольно хорошо. И это при том, что, как следовало из досье аббата,
которое монах все это время не переставал пополнять любыми доступными ему
способами, тот не только никогда не появлялся на Ноорме, но даже не
пересекал границ Эттельбрюкской конфедерации. А доктор Григ за последние
двадцать лет ни разу не покидал Ноорм. В то же время некоторые скрытые
знаки, которые брат Томил уловил своим опытным взглядом, указывали на то,
что это знакомство не столько давнее, сколько близкое и деятельное. Причем
у монаха даже зародилась мысль, что вся эта поездка по университетам
затеяна только с одной целью - замаскировать нынешнюю встречу в череде себе
подобных. Впрочем, чуть позже он пришел к выводу, что мелькнувшая мысль
была из разряда бредовых. Если у аббата было желание оставлять в тени факт
своего близкого знакомства с академиком, ему бы ничего не стоило сделать
это и без столь утомительного путешествия. Например, так, как он проделывал
это до сих пор. К тому же в этом случае он вряд ли позволил бы монаху
увидеть все те знаки очередной встречи двух старых друзей, которые были ему
продемонстрированы. После трех недель путешествия с аббатом брат Томил был
в этом абсолютно уверен.

Следующие несколько дней прошли очень интенсивно. Брат Томил побывал на
крупнейшем руднике эломия в кольцах Терроны, пятой планеты этой системы,
затем совместно с Хуго Торвальд сеном, великим спортсменом и восьмикратным
олимпийским чемпионом по астроакробатике, вручал ежегодные премии и дипломы
лучшим спортсменам системы, а потом последовала целая череда подобных
поручений. Конец недели ознаменовался благотворительным обедом по случаю
окончания Большой ежегодной выставки цветов, а вечером брат Томил
торжественно разрезал ленточку на ступенях нового здания столичной оперы,
после чего два с половиной часа удерживал благосклонно-благообразное
выражение лица, слушая из ложи почетных гостей очередную авангардистскую
версию невообразимо древней "Аиды", которой большинство оперных директоров
предпочитают открывать сезоны во всех вновь отстроенных зданиях оперных
театров. Это происходило со столь впечатляющей регулярностью, что монах
склонен был расценивать подобное постоянство как суеверие. Люди творчества
вообще любят пестовать различные суеверия. Но сейчас этот вопрос занимал
монаха больше как средство справиться с приступами бешенства. Поскольку
ничего другого ему не оставалось. Он не сомневался, что весь этот спектакль
с почетными поручениями, обставленный таким образом, что из него невозможно
было вырваться, разыгран аббатом, который сделал выводы из его демарша на
Келенье, и теперь у брата Томила не было никакой возможности заниматься
тем, ради чего его послали.

Переговоры на Келенье прошли успешно. Зная взаимоотношения в среде
келенийских ученых, монах был готов как минимум к одному крупному
публичному скандалу. Но, к его удивлению, все прошло на редкость
благополучно и даже чинно. Присутствие на переговорах министра научных
исследований (стандартный повод для скандала в ЛЮБОЙ научной тусовке)
спровоцировало лишь вяло текущую перебранку по поводу несправедливого
распределения кредитов и грантов. Впрочем, она довольно быстро сошла на
нет. И все остальное время собеседники демонстрировали редкое единодушие.
Это настолько не соответствовало ожиданиям брата Томила, что он не
удержался и, рискуя уже не столько своей репутацией, сколько репутацией
Престола Святого Петра (ибо, как гласит пословица, "Все ведомо лишь Богу на
небесах да Папе на земле"), пустился в осторожные расспросы. Все выяснилось
в первые же пять минут. Один из ведущих профессоров столичного
университета, мужчина пожилого возраста и весьма благообразной внешности,
которую портили лишь заметные мешки под глазами да крупный мясистый нос,
цветом и формой намекавший на некий порок, заметив удивление монаха
подобным развитием событий, развел руками и заявил:

- А чего вы еще хотели? Мистер Корн дал понять, что лично заинтересован в
успехе экспедиции.

- Мистер Корн?!

Профессор, которому уже изрядно обрыдла постная сдержанность нынешнего
собрания, окинул монаха таким снисходительным взглядом, как будто подобное
незнание с головой выдавало его умственную неполноценность, и нехотя
пояснил:

- Пожертвования мистера Корна составляют добрую половину фондов всех
местных университетов.

Монах медленно кивнул. Это все объясняло. Но где и когда аббат успел
заручиться столь влиятельной поддержкой? Впрочем, это могло произойти еще
до начала путешествия.

- А кто такой мистер Корн?

Профессор изобразил на лице гримасу, которую с одинаковым успехом можно
было посчитать досадой, раздражением и недоумением.

- А черт его знает. Говорят, он не особо любит показывать себя публике. Его
пожертвования поступают через какой-то Нью-Вашингтонский банк, - профессор
хмыкнул, - оно и к лучшему. А то мы уже устали от людей, которые, внеся
пару кредитов, потом мозолят всем глаза с экранов, громко именуя себя
Попечителями университета.

Монах тут же сделал стойку. После сытного обеда, состоявшегося в банкетном
зале ресторана академии, брат Томил, сославшись на легкое недомогание,
отказался от традиционной для всех высокопоставленных гостей Келеньи
экскурсии в Народный парк, разбитый на том месте, где двести лет назад Лул
Каярга, титан мысли, отец народной демократии