, вернуться в строй уже лейтенантами.

Генерал выдохнул и, слегка поколебавшись, нашел в себе силы переступить
через гордыню и спросить:

- Но почему ОН избрал именно тебя? Богун тяжко вздохнул:

- Тебе не приходило в голову, что я размечаю для инженерных подразделений
гораздо больший объем укрытий, чем необходимо?

Скшетусский криво усмехнулся:

- Вообще-то нет. Ты делал это довольно тонко. Но позавчера у меня возникли
некоторые вопросы, и я связался с генералами Платовым и Рахимовым. Когда мы
сверили свои данные, оказалось, что наши инженерные подразделения уже
подготовили слишком много укрытий. Чтобы занять их, не хватит всего личного
состава вместе с родственниками.

Богун с легким удивлением воззрился на своего однокашника:

- И почему же ты не обратился в Генеральный штаб с просьбой разобраться, по
какому поводу столь бездарно тратятся драгоценные материальные ресурсы?

Скшетусский еще сильнее растянул губы в усмешке, превратившейся в
откровенно сардоническую.

- Ну, Рахимов прямо-таки рвался сделать это, а Платов собирался приехать в
капонир и попросту начистить рожу "одному бестолковому полковнику". Но я
убедил их, что стоит немного подождать. - Он сделал паузу. - Я чувствовал
себя обязанным. Ведь тогда, над Большим Николаевском, я взлетел на твоих
плечах. Если бы не твое звено, я бы никогда не прорвался сквозь
заградительный огонь Краснозадых и не поджарил их главному его вонючую
задницу. К тому же я знаю тебя немного больше, чем они, и понимаю, что твое
несколько странное поведение не имеет ничего общего с недостатком ума... -
Он запнулся и, указав на распечатку, закончил: - Но ТАКОГО я не ожидал.

Богун уважительно кивнул и опустил глаза. Платов был командующим войсками
западного контингента, а Рахимов командовал группировкой восточного, так
что Скшетусскому удалось каким-то образом удержать на планете двух
военачальников высокого ранга. Можно только представить, чего ему это
стоило. Он недооценил поляка. Оказалось, что за показной спесью генерала
Скшетусского все еще можно ощутить твердое плечо закадычного друга Тадеуша.

Но Скшетусский решил не давать ему времени на раскаяние:

- Ну так в чем дело, Тарас? Богун откашлялся:

- Дело в том, Тадеуш, что скоро сюда-прибудет несколько миллионов
переселенцев. Они не люди... вернее, люди, но не совсем. Они - создания
Врага и, очень ценны для него. И, как только они окажутся на Светлой, Враг
бросит сюда все свои силы. - Он замолчал, собираясь с духом, а затем
продолжил: - Светлая - огромная мышеловка. Ты заметил, что, несмотря на то
что на планету стянуты почти восемьдесят процентов полевых войск, система
планетарно-космической обороны по-прежнему представлена только одним моим
капониром. - Богун вскинул руку, предупреждая возмущенный возглас генерала.
- Я знаю, Тадеуш, еще твои истребители. Но заметь, девяносто процентов
твоих машин - "Лось-77", а это почти чистые атмосферники. То есть наиболее
эффективно ты можешь действовать на высотах до двадцати километров и по
целям на поверхности.

Он замолчал. Скшетусский несколько мгновений возмущенно раздувал ноздри, но
они оба закончили одно училище, и генерал знал, что на Богуна все аргументы
по поводу того, что его соколы даже на таких легких машинах, "выныривающих"
на низкие орбиты только на несколько десятков минут, способны на многое,
абсолютно не подействуют. Поэтому он сдержал свой шляхетский гонор и
спросил:

- И что же из этого следует?

Богун сжал кулаки:

- Мы должны сначала предъявить им наших... переселенцев, затем дать Врагу
высадиться... и устроить мясорубку. А потом подойдет флот и сделает то же
самое с теми, кто останется наверху.

- Но к чему такие сложности? Почему мы не можем развернуть достаточно
батарей планетарных мортир?

Богун стиснул зубы, сдерживая слова, которые так рвались из него, и глухо
произнес:

- Император считает, что, если мы развернем на планете сильную планетарную
оборону, они могут и не полезть в мышеловку, а просто оставят у планеты
флот блокады и двинутся дальше, в глубь империи.

Скшетусский молча переваривал услышанное, представив, что произойдет с
внутренними планетами империи, если большая часть полевых войск будет
заблокирована на Светлой;

- А как же Второй флот? Богун зло сплюнул:

- Император считает, что они бросят сюда все, что у них есть. ВСЕ, что у
них осталось. И если мы не сможем заставить их стянуть большую часть
кораблей на низкие орбиты для поддержки десанта, флоту с ними не
справиться.

На мгновение представив, КАКОЙ должна быть мощь тех, кто прилетит по их
души, оба невольно зажмурились. Наконец нарушив тяжелое молчание,
Скшетусский тихо произнес:

- Ты должен довести эту информацию до всех... генералов?

Богун отрицательно покачал головой:

- Я не должен раскрывать ее ни одной живой душе. - Генерал вопросительно
посмотрел на коменданта, тот усмехнулся: - Император назначил меня
командующим обороной Светлой, думая, что главным в этой битве будет хорошее
знание местности и порядка размещения войск, но это не совсем так. Нужен
еще полководческий талант. А у меня, в отличие от тебя, его нет, - он
вскинул руку, - не спорь, Тадеуш, это так. Я - неплохой офицер и
добросовестный служака. И если бы дело было только в том, чтобы уцепиться
зубами и держаться или долбить в одну точку невзирая на потери, на это бы
меня вполне хватило. Но здесь все будет по-другому. Это - "флеш-атака", и
от того, что произойдет на Светлой, зависит очень многое. Поэтому
командовать битвой будешь ты.

На лице Скшетусского отразилось крайнее изумление.

- Но ты не можешь нарушить прямой указ императора и передать
командование... другому лицу. Богун усмехнулся:

- Ты прав, не могу, пока я жив... Но я... сделаю своей ставкой мой капонир.

Генерал отшатнулся и охнул, представив, во что превратится капонир в первые
же мгновения атаки, а затем качнулся вперед и схватил друга за плечи:

- Нет, Тарас, нет, не посмеешь это сделать, это безумие... это
невозможно!..

- Там мои люди, Тадеуш, мои бойцы, и... только ты сможешь совершить чудо и
выиграть эту битву. - Богун резко сбросил руки генерала со своих плеч и в
свою очередь схватил его за воротник куртки: - Выиграй ее, Тадеуш, или я
достану тебя с того света!

Несколько секунд они мерили друг друга горящими взглядами, затем
Скшетусский сделал шаг назад и, даже не вспомнив, что стоит в домашней
куртке и с непокрытой головой, вскинул ладонь к виску и прорычал:

- Во славу Отечества!

Богун медленно поднял руку и, тяжело вдавив ладонь в череп у самого обреза
берета, глухо ответил:

- Во славу Отечества! - и после короткой паузы усталым голосом добавил: -
Пошлите вызов командующим секторами, генерал. Нам надо сформировать
квартирмейстерские команды для организации размещения переселенцев.

Через восемнадцать часов первые транспорты с переселенцами начали входить в
атмосферу Светлой.

2

Карим стоял, тяжело дыша и опираясь рукой о стену фехтовального зала,
представлявшего собой огороженную часть самого широкого коридора на
корабле. В десяти шагах от него, небрежно опираясь на эспадрон, стоял
Ахмолла Эррой, с момента появления духанщика на корабле взявший над ним
шефство.

- Ну что, очухался? Продолжим?

Карим со всхлипом втянул в легкие воздух, смахнул рукой пот и отделился от
стены. О аллах, ТАК его не гоняли даже в первые дни в учебном партияте.
Ахмолла Эррой подбадривающе улыбнулся, вскинул эспадрон, несколько раз
рубанул им воздух, разминая руку, а затем скользнул вперед. В следующее
мгновение на бывшего чахванжи обрушился такой град ударов, что от него
повалил пар. Через несколько секунд все кончилось. Карим обнаружил себя на
спине, без эспадрона и со здоровенной кровоточащей ссадиной на левой
стороне груди. Вот, дерьмо ифрита, опять! Слава аллаху, хоть на этот раз он
ни разу не задел лезвием эспадрона боковых стенок коридора.

- Ладно, вставай, на сегодня хватит.

Бывший чахванжи, морщась от боли, осторожно сел, помогая себе обеими
руками. Некоторое время он молча сидел, сумрачно насупив брови, а потом
резко, даже радуясь прострелившей грудь боли, вскочил на ноги. Ахмолла
Эррой неодобрительно покачал головой:

- Это ты зря. Могу тебе сказать, что ты явно прогрессируешь.

Карим покосился на ссадину, уже вовсю сочившуюся кровью, и нахмурился.
Ахмолла Эррой задумчиво почесал в затылке, затем шагнул вперед и положил
свою лопатообразную руку на плечо бывшему духанщику:

- Знаешь, обычно мы не рассказываем об этом новичкам, но ты вроде как не
совсем новичок... В общем, у донов не приняты никакие особые педагогические
приемы, программы боевой подготовки или иная муть, как в регулярном флоте.
Бери эспадрон и рубись. А пока рубишься - учись. Победил слабого - рубись с
тем, кто посильнее. Но каждый будет драться с тобой в полную силу. Ты не
представляешь, сколько начитавшихся комиксов сопляков после такой обработки
сбегало с кораблей в следующем же порту. И тем лучше. Этакий
психологический отбор. Как можно доверять тому, кто не выдерживает даже
напряжения учебных схваток? И никаких забот с объяснением и уговорами - сам
убедился, и сам ушел. - Он сделал паузу, давая возможность Кариму осмыслить
его слова, и продолжил: - Но на всяком корабле всегда есть и сильные и
более слабые бойцы-рукопашники... новички или те, кому аллах не дал. А у
Нас... Самый слабый из моей абордажной команды служил бы украшением
десантного наряда .любого корабля. А меня они считают лучшим из всех. -
Дружески хлопнув Карима по плечу, Ахмолла Эррой раз вернулся и двинулся в
сторону ствола центрального лифта. Что ж, у боцмана всегда много забот. А
убирать ширмы и приводить коридор в порядок - дело ученика. Карим осторожно
втянул воздух и, с удивлением отметив, что душещипательная речь боцмана
сыграла свою роль и ему действительно стало легче на душе, подхватил
ближнюю ширму за верхний угол...

На Светлой он проторчал более полугода. На следующее утро после того
памятного ночного разговора у корабельной опоры его разбудили рано. Карим
едва успел продрать глаза, как дверь кубрика распахнулась и на пороге
появился Ахмолла Эррой:

- Кончай спать, у тебя десять минут на то, чтобы привести себя в порядок и
прихватить на кухне пару ломтей хлеба и тубу с чаем. Пожуешь уже в боте.
Понятно?

Карим, глядевший на него ничего не понимающими со сна глазами, только
кивнул. Ахмолла Эррой покачал головой и исчез.

Спустя пятнадцать минут бывший чахванжи сидел в легком пластиковом
креслице, хмуро жуя огромный, в полбатона, бутерброд - хлеб, майонез,
ломтики соленой стапеньи и здоровенный шмат хорошо прожаренной говядины и
запивая эту монументальную конструкцию крепким горячим чаем. В принципе,
такое стремительное развитие событий его не особенно расстраивало, а
недовольство было вызвано совершенно другими причинами, нисколько не
относящимися ни к раннему подъему, ни к завтраку на ходу. И самая главная
из этих причин сейчас сидела в переднем кресле тесного салона, кутаясь в
паранджу и демонстративно не обращая на Карима никакого внимания.

Через сорок минут бот приземлился в небольшой котловине, окруженной
невысокой горной грядой.

Похоже, это был один из немногих уголков на планете, не тронутых войной.
Горы были покрыты густым смешанным лесом, а в самом центре котловины в
небольшом круглом озере отражались голубые небеса. Озеро питалось ручьями,
сбегавшими с горных склонов, а из самого озера вытекала узкая быстрая
речка. Эта идиллия кончалась милях в десяти от котловины, а дальше
начинались голые скалы или черный частокол обгоревшего леса.

Бот опустился на берегу озера. Ахмолла Эррой, сидевший за пультом
управления, покинул свое кресло и, протиснувшись по салону, откинул
выходной люк:

- Выбирайтесь.

Оказалось, что долина обитаема. Когда они ступили на мягкую зеленую траву,
из-за деревьев показалась высокая фигура в длинном черном балахоне с
капюшоном на голове. Фигура остановилась в двух шагах от них, дождалась,
пока Ахмолла Эррой закроет люк бота, а затем молча повернулась и двинулась
в лес. По-видимому, этим подразумевалось, что они должны так же молча
следовать за ней.

Через пятнадцать минут они вышли на просторную поляну, по периметру которой
под деревьями были устроены длинные навесы. Под некоторыми навесами
располагались лавки и столы, под другими - что-то вроде лежаков, третьи
были заставлены какими-то предметами. Но главное, что притягивало внимание,
находилось немного дальше, у края поляны. Это была скала. Она, как и все
скалы вокруг, была покрыта лесными зарослями, но стена, выходящая на
поляну, представляла собой фасад огромного храма, украшенного необычной
резьбой. Карим ахнул.

- Впечатляет, не правда ли?

Бывший духанщик резко обернулся. К нему, улыбаясь, подходил... О аллах,
пожалуй, он был неправ, обзывая его старикашкой.

- Рад тебя видеть, Карим. - Он взял его за локоть и, повернувшись к скале,
продолжил: - Когда я первый раз увидел это, то пришел в полный восторг.
Комендант рассказал, что этот храм создали мингреды. Они издавна славились
как искусные резчики по камню. - Он слегка погрустнел. - Светлая должна
была стать домом для очень многих, но потом пришли ОНИ...

В этот момент Карим наконец опомнился и, шагнув вперед, заграбастал
христианина в свои объятия...

Следующие два месяца Карим, без всякого сомнения, мог бы занести в анналы
своей жизни как самые счастливые и беззаботные. Как оказалось, основной
причиной его появления в этой духовной общине было то, что среди всей этой
религиозно-научной братии, насчитывающей почти сотню душ, не нашлось ни
одного, способного прилично стряпать. Он поднимался на рассвете и
принимался за привычное дело. Конечно, готовить на сотню душ было не
очень-то просто, но фра Так каждый день отряжал ему в помощь пару
послушников из ящероголовых. Первое время Кариму было несколько жутковато
видеть перед глазами их хищные морды, но потом он привык и даже научился
различать некоторых из них. Брат Мафусаил, например, имел на левой ноздре
крупное родимое пятно сиреневого цвета, у брата Исайи часто слезился правый
глаз, а брат Симон на солнце потешно щурился. Вечерами Карим с христианином
частенько поднимались в келью фра Така и пили чай, наслаждаясь созерцанием
великолепных закатов. Со времени боев, прошедших над планетой, атмосфера
Светлой все еще оставалась сильно загрязненной, так что за - каты здесь
были невероятно величественны. Иногда к их компании присоединялся брат
Томил, но, как правило, это несколько портило непринужденную обстановку.
Преподобный сидел прямо, будто кол проглотил, в беседу практически не
вступал и приводил остальных в смущение своей постно-одухотворенной
физиономией. Но однажды ночью Карим проснулся от гула. Он выбежал из
отведенной для него кельи и задрал голову. Небеса сияли. Он скрипнул зубами
и, подхватив ятаган, который выбрал в оружейне "Драккара", как был в одном
исподнем, рванул наружу. Христианин уже был там. Он стоял и спокойно
смотрел на сполохи в небе. Заслышав топот Карима, он обернулся и, прежде
чем тот успел что-то сказать, произнес:

- Ну вот и они. Мне страшно интересно, что выросло из тех яйцеклеток,
которые я создал...

* * *

Заткнув ширмы в нишу за обшивкой коридора, Карим спустился к себе в кубрик
и, швырнув эспадрон в стойку, забрался в душевую. Ссадина была неглубокой,
и для того, чтобы она затянулась, достаточно было обычного пластыря. Но ему
совершенно не хотелось тащиться в лазарет. Так что он просто отрегулировал
душ на чистую воду и замер, устало привалившись к стенке кабинки. В конце
концов, тренировки, пожалуй, действительно пошли ему на пользу. И он уже
больше не испытывал страха при воспоминании о внезапном столкновении с
иничари в узком коридоре тюремного дворца. Ему бы еще недельку. Но до
выхода на орбиту Порты оставалось всего два дня...

* * *

Следующие три месяца все они стояли на ушах. Ящероголовые практически
исчезли из лагеря, а на смену им навезли почти две сотни пареньков вида еще
более странного, чем ящероголовые. Эти несколько больше напоминали людей,
но именно напоминали. Скорее они казались результатом буйной фантазии
некого художника, помешанного на ифритах и прочей нечисти. Возможно, если
бы Карим увидел их уже взрослыми, они не вызвали бы у него ничего, кроме
чувства страха и отвращения. Но сейчас, когда этакий малолетний обаяшка,
обливаясь потом и шмыгая носом, таскает у тебя на кухне мешки с рисом или
хнычет, уронив себе на лапку тяжеленный казан, он может вызывать только
жалость. Впрочем, у Карима появилась гораздо более серьезная причина для
беспокойства. Поскольку брат Томил не придумал ничего более умного, как
придать в помощь бывшему духанщику ЕЕ.

Когда она первый раз появилась на пороге кухни, Карим инстинктивно
схватился за нож. Но она, явно заметив его жест, никак не отреагировала, а
только окинула кухню внимательным взглядом и прошла внутрь. Деловито
подхватив здоровенный казан, она сорвала с веревки тряпку, взяла со стола
скребок, сгребла в кулачок горсть соды и, даже не покосившись в сторону
бывшего духанщика, вышла. Спустя пару мгновений от ручья, протекавшего
недалеко от кухни, послышался скрежет и хлюпанье. Карим несколько секунд
недоуменно пялился на дверь, а затем, осознав, что все еще стискивает нож,
разжал пальцы и зло сплюнул. Принесли же шайтаны... Однако уже через неделю
он был вынужден признать, что она ведет себя безукоризненно. Почти... Ее
тугая грудь и сильные стройные ноги вновь регулярно возникали у него перед
глазами, когда она, наклонившись, выскребала днище котла или, подоткнув
подол длинного платья, елозила тряпкой по мокрому полу. Причем эти видения
были настолько рельефны, что бывший духанщик лишь сильнее стискивал колени
и отворачивался. Но это помогало мало, шлепанье тряпки за спиной
воздействовало на его плоть совершенно неадекватным образом.

А в последующий месяц его жизнь превратилась в настоящий ад. Если раньше
он, закончив работу на кухне, мог спокойно посидеть во дворе или
прогуляться к озеру, то теперь это стало практически невозможным. Стоило
ему сесть на скамеечку, как она принималась сновать у него перед носом с
тазом, полным белья, и наклоняться и выгибаться так, что он пулей летел в
собственную келью. А когда он отправлялся к озеру, оказывалось, что именно
в этот вечер ей захотелось искупаться, и к тому моменту, когда он
приближался к берегу, она уже плескалась в воде. А может, все это ему
только чудилось...

Однажды вечером он забрел в дальнюю пещеру. Вероятно, когда-то в ней
располагалась одна из базилик, но преподобный Томил, построивший распорядок
дня своей общины по типу распорядка дня корабля-монастыря, приказал
устроить в пещере тренировочный зал. Поэтому теперь пол и стены пещеры чуть
ли не сплошь покрывали стеганые борцовские маты.

Сказать по правде, Карим попросту прятался. Он, улучив момент, улизнул с
кухни пораньше, собираясь забиться к себе в келью и уснуть. Но вдруг к нему
ввалился фра Так, затем присоединился христианин, а когда они ушли, сон с
него как рукой сняло. И Карим решил немного прогуляться. Осмотрев
окрестности из окна кельи, он стремительным броском преодолел двор и юркнул
под кроны деревьев. Поплутав с полчаса, он вернулся обратно к скале. Но
идти в келью не хотелось. Раз уж такое дело, не пойти ли слегка размять
кости. Бывший чахванжи как, раз успел скинуть халат и натянуть на себя
тренировочный комбинезон, когда на пороге вырисовалась тонкая стройная
фигурка. Карим так и застыл, скрючившись за ширмой, служившей раздевалкой.
Скинув легкие кожаные туфли, ОНА мягко ступила на ковер. Выйдя на самую
середину, она замерла, сложив руки на груди, а затем резким движением, даже
не снимая платья и паранджи, исполнила кувырок назад с переходом на шпагат.
Вскочив на ноги, она отработала несколько ударов ногой по воображаемой
цели, отчего у Карима перехватило дыхание (под взметнувшимся платьем ничего
не было). Между тем Зобейда перешла к связ