Затем я вступаю во вторую половину поезда, где сосредоточены  пассажиры
второго  класса  -  преимущественно  киргизы.  У  них  выступающие  скулы,
козлиная  бородка,  приплюснутый   нос   и   очень   смуглая   кожа.   Они
мусульманского вероисповедания и относятся либо к Большой орде, кочующей в
пограничных областях  Сибири  и  Китая,  либо  к  Малой  орде,  занимающей
территорию между Уральскими горами и Аральским морем.
   Тут  же  расположились  и  двое  ногайцев,  которые  едут  в  восточный
Туркестан. Это представители татарской нации. Из  их  среды  вышло  немало
мусульманских ученых, прославивших богатые местности Бухары и  Самарканда.
Однако чистой наукой или преподаванием в Средней  Азии  трудно  обеспечить
средства  даже  для  самой  скромной  жизни,  а  поэтому  ногайцы   охотно
предлагают  свои   услуги   в   качестве   переводчиков.   Но,   по   мере
распространения русского языка, это ремесло становится все менее доходным.
   Теперь я знаю, где разместились все мои номера,  и,  если  понадобится,
смогу легко их найти. Я уже не сомневаюсь, что и Фульк  Эфринель,  и  мисс
Горация Блуэтт, и немецкий барон,  и  оба  китайца,  и  майор  Нольтиц,  и
супруги Катерна, и  даже  высокомерный  джентльмен,  чей  тощий  силуэт  я
заметил в углу второго вагона - все они едут до Пекина.  Что  же  касается
пассажиров, едущих не дальше границы, то  они  не  представляют  для  меня
никакого интереса. Однако среди попутчиков я все еще не  вижу  героя  моей
будущей хроники, но не теряю надежды, что он еще объявится.
   Я решил неукоснительно отмечать все подробности путешествия из  часа  в
час - что я говорю? - из минуты в минуту. И вот пока  ночь  не  наступила,
выхожу на площадку вагона, чтобы бросить последний  взгляд  на  окружающую
местность.  Постою  часок,  покурю  сигару,  а  там  уже  и   недолго   до
Кизыл-Арвата, где будет продолжительная остановка.
   Переходя из второго вагона в первый, сталкиваюсь с  майором  Нольтицем.
Вежливо пропускаю его. Он кланяется мне с той учтивостью, которая отличает
русских интеллигентных людей.  Я  отвечаю  на  его  поклон.  Этим  обменом
любезностей и ограничивается наша встреча, но важно, что  первый  шаг  уже
сделан.
   Попова в эту минуту нет в служебном отделении. Так как дверь  багажного
вагона открыта, то я делаю вывод, что начальник поезда прошел к машинисту.
Таинственный ящик  стоит  на  своем  месте,  слева.  Еще  только  половина
седьмого и совсем светло, поэтому я должен сдерживать свое любопытство.
   Поезд мчится по пустыне. Это Каракумы, или "черные пески". Они  тянутся
от Хивы до персидской границы в южной части Туркестана, и  до  Амударьи  в
восточной. В действительности же пески Каракумов настолько же  черны,  как
черна вода в Черном море, бела в Белом, красна в Красном и желта в  Желтой
реке [имеется в виду река Хуанхэ  в  Китае].  Но  я  люблю  эти  цветистые
названия, как бы они ни были неточны. В пейзаже глаз всегда радуют краски,
а разве география не тот же пейзаж?
   По-видимому,  на  месте  этой  пустыни  был  когда-то  обширный  водный
бассейн. Он постепенно высох, как высохнет со временем и Каспийское  море,
благодаря большой концентрации солнечных лучей на огромных  пространствах,
тянущихся от Аральского моря до Памирского плато.
   В  Каракумах  образуются  удивительно  подвижные  песчаные   дюны,   то
разметаемые, то наносимые сильными ветрами. Эти "барханы", как их называют
русские, достигают в высоту от десяти  до  тридцати  метров  и  становятся
добычей ужасных северных ураганов, которые с огромной силой отбрасывают их
к югу, что создает серьезную опасность для Закаспийской  железной  дороги.
Поэтому нужно было  принять  решительные  меры  против  песчаных  заносов.
Генерал  Анненков  попал  бы  в   очень   трудное   положение,   если   бы
предусмотрительная природа,  создавшая  удобную  для  проведения  железной
дороги почву, не  позаботилась  одновременно  и  о  средстве,  позволяющем
остановить перемещение барханов.
   На склонах этих дюн растут колючие кустарники  -  тамариск,  звездчатый
чертополох и особенно тот самый "Haloxylon ammodendron",  которые  русские
менее научно называют "саксаулом". Его длинные и  сильные  корни  способны
скреплять почву так же, как и  корни  "Hippophac-rhamnoi  des",  кустового
растения из семейства элеагновых, которое используется для задержки песков
в Северной Европе.
   К этим насаждениям саксаула инженеры,  проводившие  линию,  добавили  в
разных местах укрепления из утрамбованной  глины,  а  наиболее  угрожаемые
участки обнесли прочной изгородью.
   Предосторожность совершенно необходимая. Однако, если дорога  защищена,
то совсем иначе обстоит с пассажирами. Им нелегко приходится, когда  ветер
взметает над равниной тучи раскаленного песка и белой соляной пыли. Хорошо
еще, что в эту пору нет такого сильного зноя, как в июне, июле и августе.
   Жаль, что майору Нольтицу не приходит мысль выйти на площадку  подышать
чистым воздухом Каракумов. Я предложил бы ему превосходную сигару "Лондр",
которыми до отказа набита моя  дорожная  сумка,  а  он,  в  свою  очередь,
рассказал бы мне то,  что  ему  известно  о  станциях  Джебел,  Небит-Даг,
Казанджик, Ушак, Кизыл-Арват, обозначенных в железнодорожном  справочнике.
Но я не решаюсь его побеспокоить. А какой интересной была бы  эта  беседа!
Ведь он, в качестве  военного  врача,  мог  принимать  участие  в  походах
генералов Скобелева и Анненкова. А когда наш поезд промчится, не  замедляя
хода, мимо маленьких станций, удостоив их лишь коротким гудком, я узнал бы
у майора, какие из них относились к театру военных действий. И  тут  же  я
выведал бы  у  него  интересные  подробности  о  походе  русских  войск  в
Туркестан, и, конечно, он постарался  бы  удовлетворить  мое  любопытство.
Ведь серьезно рассчитывать я могу только на него и... на Попова.
   Кстати, почему Попов не возвращается в свое купе? Надо полагать, что  и
он не отказался бы от хорошей сигары? Его разговор с машинистом,  кажется,
никогда не кончится...
   Но вот он показался на передней площадке багажного вагона, прошел через
него, закрыл дверь, остановился на минуту на задней площадке. Он хочет уже
войти к себе в каморку... в  тот  же  миг  к  нему  протягивается  рука  с
сигарой. Попов улыбается и... в воздухе смешиваются душистые клубы дыма от
двух сигар.
   Я, кажется, говорил, что начальник нашего поезда в течение  десяти  лет
служит на Закаспийской железной дороге.  Он  хорошо  знает  эту  местность
вплоть до китайской границы и успел уже раз пять  или  шесть  проехать  по
всей линии, получившей название Великого Трансазиатского пути.
   Следовательно, Попов  работал  еще  на  поездах,  обслуживавших  первый
участок  Закаспийской  железной  дороги  между   фортом   Михайловским   и
Кизыл-Арватом, участок, который начали  строить  в  декабре  1880  года  и
закончили спустя десять месяцев, в ноябре 1881 года. Пятью  годами  позже,
14 июля 1886 года, первый локомотив прибыл на станцию Мерв,  а  еще  через
восемнадцать месяцев его приветствовали в Самарканде.
   Теперь  туркестанские  рельсы  примкнули  к  китайским,  а  эта  дорога
протянулась стальной лентой от Каспийского моря до Пекина.
   Когда  Попов  все  это  мне  рассказал,  я  стал  расспрашивать  его  о
попутчиках, едущих в Китай, - кто они, и что за человек майор Нольтиц.
   - Майор, - ответил мне  Попов,  -  много  лет  служил  в  Туркестанской
области, а теперь получил  назначение  в  Пекин,  чтобы  организовать  там
госпиталь для наших соотечественников.
   - Он вызывает во мне симпатию, этот майор Нольтиц, - заметил я.  -  Мне
хотелось бы поскорее с ним познакомиться.
   - И он будет рад знакомству с вами, - ответил мне Попов.
   - А кто такие эти двое китайцев, которые сели в Узун-Ада? Что вы о  них
знаете?
   - Ничего не знаю, господин  Бомбарнак,  кроме  имен,  проставленных  на
багажной квитанции.
   - Назовите мне их, пожалуйста.
   - Младшего зовут Пан Шао,  а  старшего  -  Тио  Кин.  Похоже,  что  они
несколько лет путешествовали по Европе,  но  мне  неизвестно,  откуда  они
прибыли. Думаю, что Пан Шао из богатой семьи, раз его сопровождает  личный
врач.
   - Тио Кин?
   - Да, доктор Тио Кин.
   - И оба они говорят только по-китайски?
   - Вероятно, по крайней мере, я ни разу не слышал, чтобы они изъяснялись
на каком-нибудь другом языке.
   Получив у Попова эту информацию, я заполнил  N_9,  предназначенный  для
молодого Пан Шао, и N_10, оставленный для доктора Тио Кина.
   - Что касается американца... - продолжает Попов.
   - То его зовут Фульк Эфринель, - подхватываю я,  -  а  англичанку  мисс
Горация Блуэтт. Этих я уже знаю, и вряд ли сообщите мне о  них  что-нибудь
новое.
   - А хотите знать, господин Бомбарнак, что я думаю об этой парочке?
   - Очень хочу!
   - В Пекине мисс Горация Блуэтт легко могла  бы  превратиться  в  миссис
Эфринель.
   - И да благословит небо их союз, ибо они как  будто  созданы  друг  для
друга.
   - Я вижу, что наши мнения на этот счет не расходятся.
   - А эти двое французов... эти нежные супруги, - спрашиваю я, - что  они
собой представляют?
   - А разве они сами вам не сказали?
   - Нет.
   - Не беспокойтесь, они еще расскажут. Впрочем, если это вам  интересно,
их профессия указана на багаже.
   - Так кто же они?
   - Комические актеры, которые подрядились выступать в Китае.
   - Комические актеры? Теперь мне понятны эти странные позы  и  движения,
мимика и жестикуляция! Но откуда у  господина  Катерна  морской  жаргон?..
Надо будет выяснить.
   А не знаете ли вы, господин Попов, амплуа этих артистов?
   - Как же, муж - первый комик.
   - А жена?
   - Субретка.
   - А в какой город едет эта нежная парочка?
   - В Шанхай. Оба  они  приглашены  в  театр,  созданный  для  французов,
живущих в Китае.
   Вот и чудесно! Я буду говорить с ними о театре, о закулисных толках,  о
провинциальных  сплетнях  и,  если  верить  Попову,  в  два  счета  заведу
знакомство  с  веселым  комиком  и  его  очаровательной   партнершей.   Но
романтического героя, героя моих мечтаний, в их обществе мне не найти!
   Что же касается надменного джентльмена, то начальник  поезда  ничего  о
нем не знает, кроме адреса, проставленного на его  сундуках:  сэр  Фрэнсис
Травельян из Травельян-Голла в Травельяншире.
   - Этот господин не считает нужным отвечать, когда с ним заговаривают, -
прибавляет Попов.
   Ничего не поделаешь, значит, моему восьмому номеру  придется  исполнять
немую роль.
   - Ну, а немец? - спрашиваю я.
   - Барон Вейсшнитцердерфер?
   - Да. Он, кажется, тоже едет до Пекина?
   - До Пекина и еще дальше, господин Бомбарнак.
   - Еще дальше?
   - Вот именно... Он совершает кругосветное путешествие.
   - Кругосветное путешествие?
   - За тридцать девять дней!
   Итак,  после  миссис  Бисленд,  которая  проделала  свое   удивительное
путешествие вокруг света за семьдесят три  дня,  после  мисс  Нелли  Блай,
осуществившей его за семьдесят два дня, после почтенного Трена,  сумевшего
совершить то же самое за семьдесят дней, этот немец  воображает,  что  ему
хватит для кругосветного путешествия тридцати девяти дней!
   Правда, скорость  передвижения  в  наши  дни  значительно  увеличилась,
дороги усовершенствовались, рельсовые пути  выпрямились.  Воспользовавшись
Великой Трансазиатской магистралью, которая позволяет за  пятнадцать  дней
преодолеть расстояние от прусской столицы до Пекина,  барон  сможет  вдвое
сократить продолжительность переезда, минуя Суэцкий канал и Сингапур.
   - Но он никогда не доедет! - восклицаю я.
   - Почему вы так думаете?
   - Потому, что он всегда опаздывает. В  Тифлисе  он  едва  не  пропустил
поезд, а в Баку чудом не опоздал на пароход...
   - Но ведь в Узун-Ада он поспел как раз вовремя...
   - Тем не менее, господин Попов, я буду крайне удивлен, если  наш  немец
побьет американцев и американок в этих "кругосветных гонках"!



7

   На станцию Кизыл-Арват - двести сорок вторая верста от Каспия  -  поезд
прибыл в семь  тридцать  вечера  вместо  семи  часов  по  расписанию.  Эта
неточность вызвала тридцать упреков барона, по одному в минуту.
   В Кизыл-Арвате поезд стоит целых два часа. Хотя  день  уже  клонился  к
закату, я решил употребить время на осмотр городка,  насчитывающего  более
двух тысяч жителей - русских, персов и туркмен. Впрочем,  и  смотреть  тут
особенно не на что: ни в самом  городе,  ни  в  окрестностях  нет  никакой
растительности, даже ни единой пальмы. Кругом только  пастбища  и  хлебные
поля, орошаемые жалкой речонкой.
   Судьба улыбнулась мне, предоставив в  качестве  попутчика  или,  вернее
сказать, проводника майора  Нольтица.  Знакомство  наше  состоялось  очень
просто. Как только мы вышли на платформу, майор сразу направился ко мне, а
я к нему.
   - Сударь, - сказал я, -  позвольте  представиться,  Клодиус  Бомбарнак,
француз, корреспондент газеты  "XX  век",  а  вы  -  майор  русской  армии
Нольтиц. Вы едете в Пекин и я тоже.  Я  знаю  ваш  язык,  а  вы,  по  всей
вероятности, знаете мой.
   Майор утвердительно кивнул головой.
   - Так вот, майор Нольтиц, вместо того, чтобы оставаться чужими во время
долгого переезда через Центральную Азию, не лучше  ли  нам  будет  поближе
познакомиться? Быть  может,  мы  станем  добрыми  друзьями,  а  не  только
попутчиками. Вы так хорошо знаете здешние края, что я с радостью мог бы  у
вас многому поучиться...
   - К вашим услугам, господин Бомбарнак, - ответил мне майор на чистейшем
французском языке.
   И с улыбкой прибавил:
   - Что же касается вашего "обучения", то если память  мне  не  изменяет,
один из ваших известных критиков сказал:  французы  любят  учиться  только
тому, что сами уже знают.
   - Я вижу, майор, что вы читали Сент-Бева.  Охотно  допускаю,  что  этот
скептически настроенный академик в общем был  прав.  Но  я,  вопреки  этой
традиции, жажду узнать то, чего не знаю. Так, например, я совсем не сведущ
во всем, что имеет отношение к русскому Туркестану.
   - Я весь в вашем распоряжении, - отвечает мне майор, - и, как очевидец,
буду счастлив рассказать вам о великих делах генерала Анненкова.
   - Благодарю вас, майор Нольтиц. Я - француз - и не ожидал  от  русского
меньшей любезности.
   - Если вы позволите, - отвечает майор, - я напомню вам знаменитую фразу
из "Данишева": "И так будет всегда, пока существуют французы и русские".
   - То Сент-Бев, а теперь Дюма-сын! [Александр Дюма младший  (1824-1895),
сын  известного  писателя  Александра  Дюма  старшего  (Дюма-отца),  автор
многочисленных пьес и романов; один из его романов -  "Данишев"  -  назван
так по имени русского героя;  Жюль  Верн  был  дружен  с  обоими  Дюма]  -
воскликнул я. - Оказывается, майор, я имею дело с настоящим парижанином...
   - Парижанином из Петербурга, господин Бомбарнак.
   И мы обмениваемся дружеским рукопожатием. Минутой позже мы  уже  гуляли
вместе по городу, и вот что я узнал от майора Нольтица.
   В конце 1885 года генерал Анненков довел до Кизыл-Арвата первый участок
железной дороги протяженностью в двести двадцать пять километров.  Из  них
сто шестьдесят пять километров пришлось на голую степь,  где  не  было  ни
капли воды. Но прежде чем рассказать, каким образом удалось выполнить  эти
необыкновенные работы, майор Нольтиц напомнил мне  о  некоторых  событиях,
подготовивших завоевание Туркестана и его  окончательное  присоединение  к
России.
   Уже в 1854 году русские  вынудили  хивинского  хана  заключить  союзный
договор. А затем, продолжая стремительно продвигаться на Восток, в 1860  и
1864 годах они завоевали Кокандское и Бухарское ханства. А еще  через  два
года, после сражений при Ирджаре и Зирабулаке, под  их  власть  перешло  и
Самаркандское ханство.
   Оставалось завладеть южной частью  Туркестана,  в  особенности  оазисом
Геок-Тепе, граничащим с Персией. Генералы Ломакин и Лазарев предприняли  с
этой целью походы в 1878 и 1879 году, но  текинцы  нанесли  им  поражение.
Тогда завоевание оазиса было поручено  генералу  Скобелеву,  герою  Плевны
[царское  правительство  установило  в  Туркестане  колониальную   систему
управления и военно-полицейский режим; тем не менее присоединение к России
сыграло положительную роль для развития всей этой  обширной  области,  так
как прекратились феодальные войны и набеги, от  которых  жестоко  страдало
местное население; были ликвидированы рабство и  работорговля;  проведение
Закаспийской железной дороги  имело  большие  экономические  и  социальные
последствия].
   Скобелев высадился в Михайловском заливе - порта Узун-Ада тогда еще  не
было - и, чтобы облегчить ему продвижение  через  пустыню,  его  помощник,
генерал Анненков, построил  стратегическую  железную  дорогу,  которая  за
десять  месяцев  была  доведена  до  станции   Кизыл-Арват.   По   замыслу
строителей,  эта  дорога  должна  была  иметь  не  только  военное,  но  и
экономическое значение.
   Вот как прокладывали ее  русские  инженеры,  превзошедшие,  как  я  уже
говорил, быстротою работ американцев на Дальнем Западе.
   Первым  делом  генерал   Анненков   сформировал   строительный   поезд,
насчитывавший тридцать девять вагонов, куда  входили:  четыре  двухэтажных
для офицеров, двадцать двухэтажных для рабочих и  солдат,  вагон-столовая,
четыре  вагона-кухни,  санитарный  вагон,  вагон-телеграф,  вагон-кузница,
вагон-кладовая и один запасный. Это  были  одновременно  и  мастерские  на
колесах и казармы, где помещались и получали  довольствие  полторы  тысячи
человек  -  военизированных  рабочих  и  чиновников.  Строительный   поезд
продвигался вперед, по мере того, как укладывались рельсы. Работы велись в
две смены, каждая по шесть часов.  В  помощь  строителям  были  привлечены
пятнадцать тысяч рабочих из местных жителей, которые ютились  в  палатках.
Место работ было  соединено  телеграфной  линией  с  фортом  Михайловским,
откуда по узкоколейной железной дороге доставлялись рельсы и шпалы.
   При таких условиях, а также благодаря горизонтальности почвы, ежедневно
удавалось прокладывать по восемь километров пути, тогда  как  на  равнинах
Соединенных Штатов прокладывали не более четырех. К тому же и рабочая сила
стоила недорого: жителям оазисов платили по сорок пять франков в месяц,  а
пришедшим на заработки из Бухары и того меньше - по пятьдесят  сантимов  в
день [в переводе на русскую денежную систему того  времени  приблизительно
15 рублей в месяц и 15 копеек в день].
   Таким образом, солдаты Скобелева были  переправлены  в  Кизыл-Арват,  а
потом еще на полтораста километров к юго-востоку, в Геок-Тепе. Этот  город
сдался лишь после того, как были разрушены его укрепления и убито двадцать
тысяч защитников; но оазис Ахал-Теке к тому  времени  был  уже  во  власти
русских войск. Вслед за тем не замедлили покориться и жители оазиса  Атек,
которые еще раньше искали помощи  у  русского  царя  в  их  борьбе  против
Мервского предводителя Кули-хана. Вскоре  их  примеру  последовали  двести
пятьдесят тысяч мервских  туркмен,  в  июле  1886  года  на  станции  Мерв
остановился первый локомотив.
   - А англичане, - спросил я майора Нольтица, - какими  глазами  смотрели
они на успехи России в Центральной Азии?
   - Конечно, завистливыми, - ответил майор. - Подумайте  только,  русские
рельсовые пути сомкнулись с китайскими, а не  с  индийскими.  Закаспийская
железная дорога конкурирует теперь с железнодорожной линией Герат -  Дели.
К тому же англичанам далеко не так посчастливилось в Афганистане, как  нам
в Туркестане [англичане вторглись в 1878 году в Афганистан,  но  встретили
длительное и упорное сопротивление; в освободительной воине с  англичанами
афганцы неоднократно наносили  им  серьезные  поражения;  в  Средней  Азии
столкнулись  интересы  царского  правительства   и   Британской   империи;
англичане делали все возможное, чтобы помешать присоединению Туркестана  к
России, но когда им не удалось, англо