ан
нарушил телефонную связь - снимая рельсы, он повалил и телеграфные столбы.
   Прежде всего нужно поставить локомотив на  рельсы,  затем  вернуться  в
Черчен и  дожидаться  там,  пока  рабочие  не  восстановят  путь.  На  это
потребуется, если не будет никаких других задержек, около двух суток.
   Мы беремся за дело, не  теряя  ни  минуты.  Пассажиры  охотно  помогают
Попову и персоналу поезда, в распоряжении которых имеются все  необходимые
инструменты - домкраты, рычаги,  молотки,  английские  ключи.  После  трех
часов  работы  удается,  не  без  труда,  поставить  на  рельсы  тендер  и
локомотив.
   Самое главное сделано. Теперь нужно дать машине задний ход и  на  малой
скорости вернуться в Черчен. Но какая потеря времени, какое опоздание!  Вы
можете представить, как отчаянно бранится барон, сколько разных  "teufel",
"donnerwetter" и прочих германских ругательств, срывающихся с его губ!
   Я забыл сказать, что после разгрома бандитской шайки все  пассажиры,  и
первым из  них  ваш  покорный  слуга,  сочли  своим  долгом  поблагодарить
господина  Фарускиара.  Наш  спаситель  принял   слова   благодарности   с
достоинством истинно восточного человека.
   - Я только исполнил свою обязанность, как один из директоров  Правления
Великой Трансазиатской магистрали, - ответил он с благородной скромностью.
   Затем, по его приказанию, монголы взяли  на  себя  часть  работы,  и  я
должен заметить, что они проявили  исключительное  рвение,  заслужив  наши
искренние похвалы.
   Тем временем Фарускиар и Гангир о чем-то долго совещались  в  сторонке,
и, наконец, с их стороны последовало неожиданное предложение.
   - Господин начальник поезда,  -  обратился  Фарускиар  к  Попову,  -  я
убежден, что в интересах пассажиров не возвращаться назад, а ехать  вперед
к Чарклыку.
   - Да, без сомнения, господин директор, - ответил Попов, - но  рельсы-то
ведь сняты... Пока не починят путь, мы не сможем двинуться вперед.
   - Рельсы сняты, но мы сами сможем их уложить, хотя бы на первый случай,
чтобы пропустить только наш поезд.
   Предложение дельное и  вполне  заслуживает  внимания.  Поэтому  мы  все
собрались обсудить его - майор Нольтиц, Пан Шао, Фульк Эфринель,  господин
Катерна, американский священник, барон  Вейсшнитцердерфер  и  еще  человек
десять пассажиров, владеющих русским языком.
   Фарускиар продолжал:
   - Я только что прошел по разрушенному участку пути. Почти все шпалы  на
месте, а рельсы только отвинчены и брошены тут же на песке. Их можно снова
закрепить и осторожно провести по  ним  поезд.  Работа  займет  не  больше
суток, а еще через пять часов мы будем в Чарклыке.
   Превосходная мысль! Все ее  поддерживают,  особенно  барон.  Этот  план
вполне осуществим, а если, паче чаяния, не хватит нескольких полос,  можно
будет перенести вперед те рельсы, которые останутся позади поезда.
   Ну и молодчина, Фарускиар! В критическую минуту он оказался на высоте и
завоевал  всеобщее  уважение.  Вот  исключительная  личность,  которой  не
доставало моей хронике! Теперь уж я раструблю о нем на весь  мир,  во  все
свои репортерские трубы!
   Как недальновиден был майор Нольтиц,  заподозрив  в  нем  соперника  Ки
Цзана, разбойника, только что понесшего  от  руки  Фарускиара  заслуженную
кару за свои злодеяния!
   Первым делом занялись укладкой и укреплением шпал  там,  где  они  были
сняты или повреждены.
   Улучив минутку, я пробрался, не боясь быть  замеченным  среди  всеобщей
суеты, в багажный вагон, и удостоверился, что  Кинко  цел  и  невредим.  Я
сообщил  ему  о  случившемся,   посоветовал   соблюдать   осторожность   и
предупредил, чтобы он не смел выходить из своего ящика. Он обещал мне это,
и теперь я за него спокоен.
   Было около трех часов, когда мы взялись  за  работу.  Рельсы  оказались
снятыми на участке в сотню метров. Согласившись с Фарускиаром, мы не стали
их наглухо закреплять. Этим займутся рабочие, которых пришлют из Чарклыка,
после  того,  как  наш  поезд  достигнет  этой  станции,  одной  из  самых
значительных на Трансазиатской магистрали.
   Так  как  рельсы  довольно  тяжелы,  мы  разбиваемся  на  группы.   Все
пассажиры, как первого, так и второго класса, работают  не  покладая  рук.
Барон трудится с таким азартом, что его  приходится  сдерживать.  И  Фульк
Эфринель, даже не заикаясь о прерванной свадьбе,  словно  он  и  не  думал
жениться - делу - время, потехе - час! - старается за четверых. Не отстает
от других и Пан  Шао,  и  сам  доктор  Тио  Кин  пытается  быть  полезным,
напоминая муху из басни, которая захотела сдвинуть воз.
   - Черт побери это горячее  гобийское  солнце!  До  чего  же  беспощаден
"король лучей"! - то и дело восклицает господин Катерна.
   Один лишь сэр Фрэнсис  Травельян  из  Травельян-Голла  в  Травельяншире
спокойно  сидит  в  вагоне  на  своем   месте.   Невозмутимый   джентльмен
предпочитает ни во что не вмешиваться.
   К семи часам восстановлено метров тридцать пути. Скоро стемнеет. Решили
сделать перерыв до утра. После полудня  работа  будет  окончена,  и  поезд
пойдет дальше.
   Наутро, как только рассвело, работа возобновилась.  Погода  прекрасная,
день обещает быть жарким. 24  мая  в  открытой  пустыне  Центральной  Азии
температура такова, что можно  варить  яйца  вкрутую,  слегка  прикрыв  их
песком.
   Работа кипит. Все трудятся с не меньшим усердием, чем накануне. Рельсы,
уложенные на шпалы, закрепляют на стыках. Ремонт пути быстро продвигается.
К четырем часам дня починка дороги закончена.
   Локомотив  разводит  пары  и  медленно  движется  вперед.   Мы   дружно
подталкиваем вагоны, чтобы они не сошли с рельсов.
   Опасное место пройдено, и путь свободен теперь  до  Чарклыка...  Что  я
говорю? - до Пекина!
   Мы занимаем свои места,  и  когда  Попов  дает  сигнал  к  отправлению,
господин Катерна запевает победную песню моряков с  адмиральского  корабля
"Гайде".
   В ответ раздаются громкие ура!
   В десять часов вечера поезд приходит на станцию Чарклык с опозданием на
тридцать часов. Но разве не  достаточно  и  тридцати  минут,  чтобы  барон
Вейсшнитцердерфер пропустил пароход из Тяньцзиня в Иокогаму?



22

   Я жаждал приключений и получил даже с избытком. Не будь с нашей стороны
жертв, я мог бы поблагодарить бога  репортеров.  Сам  я,  как  вы  знаете,
благополучно отделался, и все  мои  номера  целы  и  невредимы.  Несколько
пустяковых царапин не в  счет.  Больше  всех  пострадал  номер  4  -  пуля
продырявила его роскошную свадебную шляпу.
   Теперь у меня в  перспективе  только  возобновление  брачной  церемонии
Блуэтт - Эфринель и развязка авантюры Кинко. Господин Фарускиар уже сыграл
свою роль и вряд ли приготовит нам какой-нибудь  новый  сюрприз.  Впрочем,
еще могут быть всякие неожиданности - ведь  до  Пекина  ехать  целых  пять
суток. Благодаря опозданию,  в  котором  повинен  Ки  Цзан,  наш  путь  от
Узун-Ада будет продолжаться тринадцать дней.
   Тринадцать дней... И в записной книжке  у  меня  тринадцать  номеров  -
чертова дюжина!.. Хорошо, что я не суеверен!
   В Чарклыке поезд стоял три часа.  Мы  заявили  о  нападении  на  поезд,
передали убитых китайским властям, взявшим на себя заботу о погребении,  а
тяжело раненных переправили в госпиталь. По  словам  Пан  Шао,  Чарклык  -
довольно многолюдный поселок, и я жалею, что у меня  не  было  возможности
его осмотреть.
   Начальник  станции  сразу  же  выслал   рабочий   поезд   для   починки
поврежденного пути и телеграфной  линии.  Не  пройдет  и  двух  дней,  как
движение будет полностью восстановлено.
   Нечего и говорить, что  господин  Фарускиар,  как  один  из  директоров
Компании, помог своим авторитетом выполнить  в  Чарклыке  все  необходимые
формальности.  Его  деловые  качества  выше  всяких  похвал,  и  не  даром
железнодорожные служащие относятся к нему с таким почтением.
   В три часа утра мы  прибыли  на  станцию  Карабуран,  где  стояли  лишь
несколько минут. В этом месте железная  дорога  пересекает  путь  Габриэля
Бонвало и  принца  Генриха  Орлеанского,  совершивших  в  1889-1890  годах
путешествие по Тибету. Избранный имя маршрут был куда длиннее,  труднее  и
опаснее нашего. Он проходил по круговой линии из Парижа в  Париж  -  через
Берлин,  Петербург,  Москву,  Нижний-Новгород,  Пермь,   Тобольск,   Омск,
Семипалатинск, Кульджу, Чарклык, Батан, Юньнань, Ханой, Сайгон,  Сингапур,
Цейлон, Аден, Суэц и Марсель - вокруг Азии и Европы.
   Рельсовый путь направляется теперь вдоль Наньшаньских гор, еще дальше к
востоку, к озеру Хара-Нур. В гористой области Цайдам дорога делает  частые
повороты, огибая крутые склоны.  Большого  города  Ланьчжоу  мы  достигнем
кружным путем.
   Печальный  и  хмурый  ландшафт  отнюдь  не   соответствует   настроению
пассажиров. У них нет  никаких  оснований  печалиться  и  хмуриться.  День
обещает быть прекрасным. Щедрые солнечные лучи,  насколько  хватает  глаз,
заливают золотистым светом пески пустыни Гоби.  От  Лобнора  до  Хара-Нура
более  пятисот  километров,  и  на  перегоне  между  этими  двумя  озерами
закончится так некстати прерванное бракосочетание Фулька Эфринеля  и  мисс
Горации Блуэтт. Будем надеяться, что никакое происшествие на этот  раз  не
помешает счастью молодоженов.
   С утра пораньше вагон-ресторан снова превратили в салон и  приспособили
для предстоящей церемонии. И свидетели, и будущие супруги  опять  вошли  в
свою роль.
   Преподобный Натаниэль Морз предупреждает нас, что свадьба назначена  на
девять часов и передает приветы от мистера Фулька Эфринеля и мисс  Горации
Блуэтт.
   Майор Нольтиц и ваш покорный слуга, господин Катерна и Пан Шао  обещают
в назначенное время быть во всеоружии.
   Однако первый комик и субретка  не  сочли  нужным  вновь  облачиться  в
театральные костюмы сельских новобрачных. Они  нарядятся  лишь  к  званому
обеду, который  будет  подан  в  восемь  часов  вечера  для  свидетелей  и
некоторых пассажиров первого класса. Господин  Катерна,  подмигивая  левым
глазом, дает мне понять, что за десертом нас  ожидает  сюрприз.  Интересно
знать, какой? Но из скромности я не стал его расспрашивать.
   Незадолго до девяти часов раздаются удары тендерного колокола.
   Нет, это не тревога! Веселый звон приглашает нас в вагон-ресторан, и мы
направляемся торжественной процессией к месту священнодействия.
   Мистер Фульк Эфринель  и  мисс  Горация  Блуэтт  уже  сидят  у  столика
напротив пастора.
   На площадках и в тамбурах  толпятся  любопытные,  стараясь  хоть  краем
глаза увидеть свадебную церемонию.
   Фарускиар и Гангир, получившие персональные приглашения, являются позже
других. Все встают, встречая их почтительными поклонами. Они  тоже  должны
подписаться под брачным договором. Для молодоженов это  большая  честь,  и
если бы я решил жениться,  то  был  бы  весьма  польщен  согласием  такого
знаменитого человека, как Фарускиар, поставить свой автограф на  последней
странице моего брачного контракта.
   Церемония возобновилась, и на этот раз ничего не помешало  преподобному
Натаниэлю Морзу закончить спич, так досадно прерванный  третьего  дня.  Ни
он, ни присутствующие  не  были  сбиты  с  ног  непредвиденной  остановкой
поезда.
   Жених и невеста - мы вправе еще их  так  называть  -  встают  по  знаку
священника, который спрашивает, по обоюдному ли согласию  они  вступают  в
брак.
   Прежде чем ответить священнику, мисс Горация Блуэтт, обернувшись  лицом
к жениху, говорит ему, поджимая губы:
   - Итак, решено, что фирме Гольмс-Гольм будет причитаться двадцать  пять
процентов доходов нашего предприятия!
   - Пятнадцать, - отвечает Фульк Эфринель, - хватит и пятнадцати!
   - Это было бы несправедливо, раз я  согласилась  предоставить  тридцать
процентов торговому дому "Стронг Бульбуль и Кo".
   - Ну, ладно, мисс Блуэтт, помиримся на двадцати процентах.
   - Но это только для вас! - прибавляет вполголоса господин Катерна.
   - В таком случае, по рукам, мистер Эфринель.
   Мне показалось в ту минуту, что свадьба  находится  под  угрозой  из-за
этих злополучных пяти процентов.
   Однако сделка  состоялась  к  обоюдной  выгоде  обоих  торговых  домов.
Преподобный Натаниэль Морз повторяет свой вопрос.
   Сухое  "да"  мисс  Горации  Блуэтт,  отрывистое  "да"  мистера   Фулька
Эфринеля, и все кончено: жених и невеста стали мужем и женой.
   Под брачным контрактом подписываются: сначала молодые, затем свидетели,
потом господин директор Фарускиар и,  наконец,  все  приглашенные.  Теперь
очередь за священником, который скрепляет документ своим именем, званием и
росчерком.
   - Вот они  и  скованы  на  всю  жизнь,  -  говорит  мне  первый  комик,
ухмыляясь.
   - На  всю  жизнь,  как  пара  снегирей!  -  подхватывает  субретка,  не
забывшая, что эти птицы отличаются верностью в любви.
   - В Китае, - замечает молодой Пан Шао, - не снегири, а  пекинские  утки
символизируют супружескую верность.
   - Утки или снегири - это все  едино!  -  философски  изрекает  господин
Катерна.
   Брачная церемония закончилась.  Приняв  поздравления,  молодые  супруги
вернулись к своим делам:  мистер  Эфринель  к  торговому  балансу,  миссис
Эфринель к приходно-расходной книге. В поезде ничто  не  изменилось:  лишь
прибавилась еще одна супружеская чета.
   Мы тоже занимаемся своими делами. Майор Нольтиц, Пан Шао и я  курим  на
площадке, а комическая пара что-то репетирует в своем углу - должно  быть,
они готовят обещанный вечерний сюрприз.
   В окружающем пейзаже нет никакого  разнообразия  -  все  та  же  унылая
пустыня Гоби с вершинами Гумбольдтовых гор с правой стороны, соединяющихся
Тянь-шаньской  цепью.   Редкие   станции   представляют   собой   довольно
неприглядное зрелище: среди нескольких разбросанных лачуг возвышается, как
монумент, домик путевого обходчика. Время от времени на таких  полустанках
мы запасаемся водой и топливом. Приближение настоящего Китая, многолюдного
и  трудолюбивого,  почувствуется  только  за  Хара-Нуром,  где  мы  увидим
настоящие города.
   Эта часть пустыни Гоби нисколько не походит на  те  области  восточного
Туркестана,  которые  мы  оставили  за  Кашгаром.  Поезд  идет  сейчас  по
местности, настолько же новой для Пан Шао и доктора Тио Кина,  как  и  для
нас, европейцев.
   День прошел без всяких приключений. Поезд опять сбавил скорость,  делая
не больше сорока  километров  в  час,  но,  несомненно,  довел  бы  ее  до
восьмидесяти километров, если бы были приняты во  внимание  жалобы  барона
Вейсшнитцердерфера. По правде говоря, китайские машинисты и кочегары  даже
и не пытаются наверстывать время, потерянное между Черченом и Чарклыком.
   В семь часов вечера - пятидесятиминутная остановка на берегу Хара-Нура.
Озеро это, не столь обширное, как Лобнор, вбирает в себя воды реки Сулэхэ,
берущей начало в Наньшаньских горах [ошибка автора: Хара-Нур -  бессточное
озеро]. После утомительного однообразия пустыни взоры наши  чарует  пышная
зелень,  окаймляющая  южный  берег.  Приятное  оживление   вносят   стайки
порхающих птиц.
   В восемь вечера, когда мы  отъезжали  от  вокзала,  солнце  еще  только
садилось за песчаными дюнами, а над горизонтом уже  расстилались  сумерки.
Это походило на мираж, который создавали  нагретые  за  день  нижние  слои
атмосферы.
   Не успел поезд тронуться, как мы собрались в вагоне-ресторане,  который
принял свой обычный вид. Но то был не обычный ужин, а свадебная трапеза  -
своего  рода  железнодорожная  тайная  вечеря  [в   евангельской   легенде
последняя вечерняя трапеза Христа со своими учениками-апостолами].  В  ней
должны принять участие человек двадцать гостей  во  главе  с  великолепным
Фарускиаром. Но, -  кто  бы  мог  подумать?  -  он  отклонил  по  какой-то
непонятной причине приглашение Фулька Эфринеля.
   Я очень пожалел об этом, так как надеялся занять место рядом с ним.
   Конечно, я сообщу "XX веку" о подвиге Фарускиара. Пусть публика  узнает
и запомнит его имя! Я пошлю в Париж  телеграмму,  как  бы  дорого  она  ни
стоила: такое известие оправдает любые расходы. Уж на этот раз я не получу
выговора от редакции! Тут не может быть никакой  ошибки,  вроде  той,  что
произошла у меня с мандарином  Иен  Лу.  Она  остается  на  моей  совести,
несмотря на то, что попался я на удочку в стране лже-Смердиса  [Смердис  -
сын персидского царя Кира (VI в. до н.э.) - был убит своим братом, который
держал в тайне его смерть, в то время, как жрец  Гомата  выдавал  себя  за
убитого Смердиса]. Пусть хоть это послужит мне оправданием!
   Значит, решено. Как только мы  прибудем  в  Сучжоу,  я  немедленно  даю
телеграмму. Славное имя Фарускиара должно прогреметь на всю Европу! К тому
времени испорченный участок пути, а вместе с ним и телеграфная линия будут
полностью восстановлены.
   И вот мы сидим  за  столом.  Фульк  Эфринель  постарался  все  устроить
наилучшим образом. Свежая провизия для настоящего пиршества была закуплена
в  Чарклыке.  Но  кухня  теперь  не  русская,  а  китайская,  и  руководит
приготовлением блюд китайский повар.  К  счастью,  нам  не  придется  есть
палочками:  в  поезде  Великой  Трансазиатской  магистрали  ножи  и  вилки
допускаются даже и при китайских кушаньях.
   Я сижу слева от миссис Эфринель, а майор Нольтиц  -  справа  от  Фулька
Эфринеля. Остальные гости расселись,  как  пришлось.  Немецкий  барон,  не
способный дуться и отнекиваться, если маячит лакомый кусок, тоже находится
в числе приглашенных. Другое дело сэр  Фрэнсис  Травельян  -  тот  даже  и
бровью не повел, когда был позван на свадебный пир.
   Сначала были  поданы  супы  -  с  курицей  и  яйцами  чибиса;  затем  -
ласточкины гнезда, расчлененные на тонкие нити, рагу из крабов, воробьиные
горлышки, хрустящие свиные ножки под соусом,  бараньи  мозги,  жаренные  в
масле трепанги, плавники  акулы,  клейкие  и  тягучие;  наконец  -  побеги
молодого бамбука в собственном соку,  корни  кувшинок  в  сахаре  и  много
других   невероятных   китайских   кушаний,   запиваемых   подогретым    в
металлических чайниках шао-сингским вином.
   Праздник проходит оживленно, весело и, можно даже сказать,  в  интимной
обстановке. Однако молодой супруг, как  это  ни  странно,  не  уделяет  ни
малейшего внимания молодой супруге и... наоборот.
   А наш первый комик, вот неугомонный балагур! Из  него  так  и  сыплются
залежалые  анекдоты,  непонятные  большинству   прибаутки   и   допотопные
каламбуры, которые кажутся ему верхом остроумия.  И  он  так  заразительно
хохочет, что невозможно не засмеяться вместе с ним. Ему захотелось во  что
бы то ни стало узнать несколько китайских слов, и когда  Пан  Шао  говорит
ему, что "чин-чин"  значит  спасибо,  он  принимается  по  всякому  поводу
"чинчинить", корча при этом уморительные рожи.
   Потом приходит черед и до песен - французских, русских, китайских.  Пан
Шао поет "Шанг-Туо-Чинг" или "Песню мечты", из которой я узнаю, что "цветы
персика особенно хорошо пахнут  при  третьей  луне,  а  цветы  гранатового
дерева - при пятой".
   Праздник окончился только в полночь. Мы вернулись на свои места и сразу
же улеглись спать. Никто из нас не слышал, как объявляли названия станций,
предшествующих Сучжоу.
   Местность заметно меняется по мере того, как  железная  дорога,  огибая
восточные отроги Наньшанских гор,  спускается  ниже  сороковой  параллели.
Пустыня  постепенно  исчезает,  видны  многочисленные  поселки,  плотность
населения  возрастает.  Вместо  безнадежно-унылых   песчаных   пространств
повсюду расстилаются зеленые  равнины  и  нередко  даже  рисовые  поля.  С
окрестных гор  сюда  сбегают  быстрые  ручьи  и  полноводные  реки.  После
тоскливого однообразия Каракумов, после безотрадных  гобийских  песков  мы
можем только порадоваться  такой  перемене!  От  самого  Каспийского  моря
пустыни  беспрестанно  сменялись  пустынями,  за  исключением   небольшого
отрезка пути, проходящего  по  массивам  Памирского  плоскогорья.  Теперь,
приближаясь  к  Пекину,  поезд  Вел