ю часть пассажиров. Впрочем, те, кому не
хватит места внутри, могут постоять и на площадках.
   На дверях вагонов первого и второго классов были вывешены объявления:
   "Мистер Фульк Эфринель, представитель торгового дома "Стронг Бульбуль и
Кo" в Нью-Йорке имеет честь пригласить вас на свое бракосочетание  с  мисс
Горацией Блуэтт, представительницей фирмы Гольмс-Гольм в Лондоне.  Брачная
церемония  состоится  в  загоне-ресторане  поезда  Великой  Трансазиатской
магистрали 22 мая сего года, ровно  в  девять  часов  утра  в  присутствии
преподобного Натаниэля Морза из Бостона".
   "Мисс Горация Блуэтт, представительница фирмы  Гольмс-Гольм  в  Лондоне
имеет честь пригласить вас  на  свое  бракосочетание  с  мистером  Фульком
Эфринелем,  представителем  торгового  дома  "Стронг  Бульбуль  и  Кo"   в
Нью-Йорке. Брачная церемония состоится..." и т.д.
   Ну право же, если я не извлеку из такого события хотя бы  сотни  строк,
значит, я ничего не смыслю в своем ремесле.
   А пока суть да дело, я должен справиться у Попова,  в  каком  месте  мы
будем находиться в эту торжественную минуту.
   Попов указывает мне его на карте,  приложенной  к  путеводителю.  Поезд
будет в ста пятидесяти километрах от станции Чарклык, в  пустыне,  которую
пересекает здесь небольшая река, впадающая в озеро Лобнор.  На  протяжении
двадцати лье не встретится ни одной  станции,  и  очередная  остановка  не
нарушит церемонии.
   Само собой разумеется, что я и господин Катерна уже в половине девятого
были готовы к исполнению своих обязанностей.
   Майор  Нольтиц  и  Пан  Шао  тоже  немножко  принарядились  по   случаю
торжества. Вид у майора был весьма серьезный, как у хирурга, собирающегося
приступить к ампутации ноги,  а  китаец  скорее  походил  на  насмешливого
парижанина, попавшего на деревенскую свадьбу.
   Доктор Тио Кин, конечно, не пожелает разлучиться со  своим  Корнаро,  и
они явятся на этот скромный праздник, как всегда,  вдвоем.  Насколько  мне
известно, благородный венецианец не был женат  и  не  оставил  специальных
суждений  о  браке  с  точки  зрения  неумеренного  расходования  основных
жизненных соков, если только кое-какие разрозненные замечания не  найдутся
в начале главы:
   "Верные и легкие средства скорой помощи при различных случаях,  опасных
для жизни".
   - Я могу согласиться, - заметил Пан Шао, только что процитировавший мне
эту фразу из Корнаро, - что брак вполне можно отнести к  одному  из  таких
опасных случаев.
   Восемь часов сорок пять минут. Новобрачных еще  никто  не  видел.  Мисс
Горация Блуэтт заперлась в уборной первого вагона, где она, без  сомнения,
занимается  своим  свадебным  туалетом.  По-видимому,  и  Фульк   Эфринель
завязывает где-нибудь свой галстук, наводит  последний  блеск  на  кольца,
брелоки и другие драгоценности своей портативной ювелирной лавки. Меня  не
беспокоит их отсутствие. Они явятся, как только зазвонит колокол.
   Я сожалею лишь о том, что Фарускиар и Гангир чем-то озабочены  и,  судя
по всему, им сейчас  не  до  свадьбы.  Почему  они  продолжают  пристально
всматриваться в пустынный горизонт? Ведь ничего другого не  увидят  они  в
районе озера Лобнор, кроме бесплодной, печальной и мрачной  пустыни  Гоби,
такой, как она рисуется  в  описаниях  Грум-Гржимайло,  Блана  и  Мартена.
Интересно знать, что их так тревожит?
   - Если предчувствие не обманывает меня, - говорит майор Нольтиц, -  тут
что-то кроется.
   Что он хочет этим сказать?.. Но некогда раздумывать: тендерный  колокол
шлет уже веселые призывы. Девять часов. Пора идти в вагон-ресторан.
   Господин Катерна становится в пару со мной и бойко напевает:

   Это колокол на башенке
   Вдруг так нежно зазвучал...

   А госпожа Катерна отвечает на трио из "Белой дамы" [опера  французского
композитора Буальдье, поставлена  в  1825  году]  припевом  из  "Вийярских
драгунов" [комическая опера французского композитора  Майяра,  написана  в
1856 году]:

   И звон, звон, звон,
   И звон, и перезвон...

   показывая театральным жестом, будто дергает за веревку.
   Пассажиры   торжественно   направляются   в   вагон-ресторан.   Шествие
возглавляют четверо свидетелей, а за ними с обоих концов деревни - я хотел
сказать, поезда - идут приглашенные.  Среди  них  -  китайцы,  туркмены  и
несколько татар. Всем хочется побывать на свадьбе.
   Священник сидит в вагоне-ресторане  за  маленьким  столом,  на  котором
красуется брачный договор, составленный Натаниэлем Морзом в соответствии с
требованиями будущих супругов. Видимо, он привык к такого рода  операциям,
настолько же коммерческим: как и матримониальным.
   А жениха и невесты все еще нет.
   - Неужели они передумали? - говорю я комику.
   - Если и передумали, - со смехом отвечает господин Катерна, - то  пусть
преподобный вторично обвенчает меня с моей женой.  Недаром  же  мы  надели
свадебные наряды!.. Да и другим будет не обидно. Правда, Каролина?
   - Конечно, Адольф, - не без жеманства отвечает ему субретка.
   Однако повторное бракосочетание супругов Катерна не состоится. Вот  он,
Фульк Эфринель, одетый в  это  утро  точно  так  же,  как  и  вчера,  и  -
любопытная подробность! -  с  карандашом  за  левым  ухом:  добросовестный
маклер только что закончил какую-то калькуляцию для своего торгового  дома
в Нью-Йорке.
   А вот и мисс Горация Блуэтт, тощая, сухопарая и плоская,  какой  только
может быть английская маклерша. Поверх дорожного платья она накинула плащ,
а взамен украшений на поясе у нее бренчит связка ключей.
   Все присутствующие вежливо встают  при  появлении  новобрачных,  а  те,
поклонившись направо и налево, и, "переведя дух", как сказал  бы  господин
Катерна, медленно подходят к священнику, который стоит,  положив  руку  на
библию, открытую, несомненно,  на  той  самой  странице,  где  Исаак,  сын
Авраама и Сарры, берет в жены Ревекку, дочь Рахили.
   Если бы еще зазвучала приличествующая обряду органная музыка, то  легко
было бы вообразить, что находишься в церкви.
   Но есть и музыка! Правда, это не орган, а всего лишь гармоника, которую
не забыл захватить с собой господин Катерна. Как бывший  моряк,  он  умеет
обращаться с этим орудием пытки и демонстрирует свое  искусство,  стараясь
воспроизвести слащавое анданте из "Нормы" [опера итальянского  композитора
Венченцо Беллини, поставлена  в  1831  году]  с  типичными  для  гармоники
заунывными интонациями.
   Старомодная  мелодия,  которая  так  темпераментно   звучит   на   этом
инструменте,  по-видимому,  доставляет  большое   удовольствие   уроженцам
Центральной Азии. Но всему  на  свете  приходит  конец,  даже  анданте  из
"Нормы".
   Преподобный Натаниэль Морз обращается к молодым супругам  со  свадебным
спичем, который, надо думать, ему не раз уже приходилось произносить.
   "Две  души,  слившиеся  воедино...  Плоть  от  плоти...   Плодитесь   и
размножайтесь..."
   Мне думается, он поступил бы лучше, если бы пробормотал  скороговоркой,
как простой нотариус: "В нашем, священника-нотариуса, присутствии Эфринель
Блуэтт и Кo составили настоящий..."
   К сожалению, я не могу  закончить  мою  мысль.  Со  стороны  локомотива
доносятся крики. Пронзительно скрипят тормоза. Поезд резко замедляет  ход,
вздрагивает от сильных толчков и останавливается, взметая тучи песка.
   Какое грубое вмешательство в брачную церемонию! В вагоне-ресторане  все
опрокинулось - люди и мебель, новобрачные и свидетели. Никто не  удержался
на ногах. Невообразимая свалка сопровождается криками ужаса  и  протяжными
стонами... Но, тороплюсь заметить, никто не получил серьезных повреждений,
так как остановка не была мгновенной.
   - Быстрее выходите... торопитесь! - кричит мне майор.



20

   Ушибленные и перепуганные пассажиры в туже минуту выбежали из  вагонов.
Среди всеобщего смятения и растерянности слышались со всех  сторон  только
жалобы и недоуменные вопросы на трех или четырех языках.
   Фарускиар с Гангиром и четверо монголов первые выскакивают на полотно и
выстраиваются на пути, вооруженные револьверами и кинжалами. Нет  никакого
сомнения: остановка поезда подстроена злоумышленниками с целью грабежа.
   И действительно,  рельсы  сняты  на  протяжении  около  ста  метров,  и
локомотив, очутившись на шпалах, уперся в песчаный бугор.
   - Как! Дорога еще  не  достроена,  а  билеты  выдаются  от  Тифлиса  до
Пекина?.. Но ведь я для того только и поехал трансазиатским поездом, чтобы
сократить себе кругосветное путешествие на девять дней!
   Узнаю сердитый голос барона, упрекающего Попова на немецком  языке.  Но
на этот раз он должен обвинять не инженеров  железнодорожной  Компании,  а
кого-то другого.
   Мы обступаем Попова с расспросами, а майор Нольтиц  не  сводит  глаз  с
Фарускиара и монголов.
   - Барон не прав, - отвечает нам Попов. -  Дорога  вполне  закончена,  а
рельсы кто-то снял с преступными намерениями.
   - Чтобы задержать поезд! - восклицаю я.
   - И чтобы похитить сокровища, которые он везет  в  Пекин,  -  добавляет
господин Катерна.
   - Это несомненно, - говорит Попов. - И мы  должны  быть  готовы  отбить
нападение.
   - Кто эти разбойники? - спрашиваю я. - Не Ки Цзан ли со своей шайкой?
   Имя грозного бандита приводит пассажиров в трепет.
   - Почему непременно Ки Цзан... а  не  Фарускиар?  -  тихо  говорит  мне
майор.
   - Что вы, он один из директоров дороги!..
   - Допустим. Но если справедливы слухи, что Компания вошла  в  сделку  с
некоторыми предводителями банд, чтобы обеспечить движение поездов...
   - Никогда я этому не поверю, майор!
   - Как вам угодно, господин Бомбарнак, но Фарускиар-то ведь знал, что  в
"траурном" вагоне...
   - Полно, майор, сейчас не до шуток!
   - Да, сейчас не до шуток. Мы должны защищаться  и  защищаться  со  всей
решительностью.
   Китайский офицер расставил своих солдат вокруг  вагона  с  сокровищами.
Солдат было двадцать, да нас, пассажиров, не считая женщин,  десятка  три.
Попов роздал оружие - его всегда держат  в  поезде  на  случай  нападения.
Майор Нольтиц, Катерна, Пан  Шао,  Фульк  Эфринель,  машинист  и  кочегар,
путешественники, как азиатского  происхождения,  так  и  европейцы  -  все
решили сражаться ради общего спасения.
   По правую сторону, приблизительно в ста шагах  от  полотна  -  дремучие
заросли кустарника. Там, по всей  вероятности,  и  скрываются  разбойники,
готовые с минуты на минуту броситься в атаку.
   Вдруг  раздаются  воинственные  крики.  Ветки  раздвигаются,  пропуская
засевшую в кустарнике банду - около шестидесяти гобийских  монголов.  Если
разбойники осилят, поезд будет  разграблен,  миллионы  похищены  и  -  что
непосредственно касается нас - пассажиры будут безжалостно перебиты.
   А как ведет себя господин Фарускиар,  так  несправедливо  заподозренный
майором Нольтицем?  Он  словно  преобразился:  стал  еще  выше,  стройнее,
красивое лицо побледнело, в глазах сверкают молнии.
   Пусть я ошибся насчет мандарина Пен Лу, но, по крайней мере, не  принял
директора железнодорожной Компании за пресловутого юньнаньского бандита!
   Как только показались разбойники, Попов  велел  госпоже  Катерна,  мисс
Горации Блуэтт и всем другим, женщинам вернуться в вагоны.
   Я вооружен только шестизарядным револьвером, но постараюсь не выпустить
зря ни одной пули. Я мечтал о  приключениях,  происшествиях,  сенсациях...
Так вот они! Теперь  будет  о  чем  порассказать  читателям.  Хроникер  не
останется без хроники, если только выйдет целым и невредимым из переделки,
к чести репортажа и к вящей славе "XX века"!
   А не удастся ли с самого начала пустить пулю в лоб атаману шапки, чтобы
заставить нападающих отступить? Дело сразу бы обернулось в нашу пользу.
   Разбойники  дают  залп,  потрясают  оружием,  испускают  дикие   крики.
Фарускиар, с пистолетом в одной руке и с кинжалом в  другой,  бросается  в
атаку, подбодряя словами и жестами Гангира и четырех монголов, которые  не
отстают от него ни на шаг. Мы с майором Нольтицем устремляемся в гущу боя,
но нас опережает господин Катерна. Рот у него открыт, белые зубы оскалены,
глаза прищурены. Теперь он не опереточный комик, а прежний бывалый матрос!
   - Эти мерзавцы, - кричит он, -  лезут  на  абордаж!  Пираты  хотят  нас
потопить! Вперед, вперед, за честь флага! Пли с штирборта! Пли с бакборта!
[штирборт - правый борт; бакборт - левый борт] Огонь с обоих бортов!
   И он вооружен не театральным  кинжалом,  и  не  пистолетом,  заряженным
безобидным порошком. Нет! В обеих руках у него по  настоящему  револьверу,
из которых он палит направо и налево - с штирборта, с бакборта и  с  обоих
бортов!
   Молодой Пан Шао  тоже  храбро  сражается,  не  переставая  улыбаться  и
увлекая за собой остальных пассажиров - китайцев.  Попов  и  вся  поездная
прислуга смело  выполняют  свой  долг.  Даже  сэр  Фрэнсис  Травельян,  из
Травельян-Голла в Травельяншире сражается  с  присущей  ему  хладнокровной
методичностью, а Фульк Эфринель - с бешенством истого янки, приведенного в
ярость не только нарушением свадебного обряда, но и опасностью, угрожающей
его сорока двум ящикам искусственных зубов. И я не  знаю,  какое  из  этих
двух чувств перевешивает в сознании практичного американца.
   Короче  говоря,  шайка   злодеев   наткнулась   на   такое   энергичное
сопротивление, какого она совсем не ждала.
   А барон Вейсшнитцердерфер?  О,  барон  -  один  из  самых  неустрашимых
бойцов. На его губах выступила кровавая пена, он взбешен  до  исступления,
ничего не видит и не  слышит,  рискуя  стать  первой  жертвой  резни.  Его
приходится все время выручать. Снятые рельсы, остановленный поезд, дерзкое
нападение посреди пустыни Гоби, досадная задержка - все это может привести
к опозданию на пароход в Тяньцзине, нарушить  расписание  первой  четверти
маршрута, испортить кругосветное путешествие! Какой щелчок по  германскому
самолюбию!
   Величественный Фарускиар, мой герой -  не  могу  назвать  его  иначе  -
выказывает  чудеса  храбрости.  Расстреляв  весь  револьверный  заряд,  он
действует кинжалом,  как  человек,  не  раз  глядевший  в  лицо  смерти  и
нисколько ее не боящийся.
   С обеих  сторон  есть  раненые,  а  быть  может,  и  убитые.  Несколько
пассажиров неподвижно лежат на пути. Живы ли они?  У  меня  слегка  задето
пулей плечо, но я не обращаю внимания на эту пустую царапину.  Преподобный
Натаниэль Морз, несмотря на свой духовный  сан,  сражается  как  настоящий
воин и, судя по тому, как он обращается с оружием, можно заключить, что  в
этом деле он не новичок.
   У  господина  Катерна  прострелена  шляпа,  не   забудьте,   та   самая
широкополая серая шляпа  сельского  новобрачного,  которую  он  извлек  из
своего актерского гардероба, и это дает ему повод  разразиться  виртуозной
матросской бранью; вслед за тем тщательно прицелившись, он убивает наповал
бандита, осмелившегося продырявить его головной убор.
   Вот  уже  десять  минут,  как  продолжается  битва.  С   обеих   сторон
увеличивается число выбывших из строя, а исход  боя  все  еще  сомнителен.
Фарускиар,  Гангир  и  монголы,   теснимые   разбойниками,   отступают   к
драгоценному вагону, от которого не отходят китайские  солдаты.  Двое  или
трое из них уже смертельно ранены, и сам офицер только что  убит  пулей  в
голову. И тут мой  герой  делает  все,  что  только  может  сделать  самое
беззаветное мужество для защиты сокровищ Сына Неба.
   Продолжительность  битвы  очень  меня  тревожит.   Она,   конечно,   не
прекратится до тех пор, пока атаман шайки, высокий  чернобородый  человек,
не перестанет бросать своих молодцов на штурм  поезда.  До  сих  пор  пули
щадят  его  и,  несмотря  на  все  наши  усилия,  он  медленно,  но  верно
продвигается вперед. Неужели мы вынуждены будем укрыться в вагонах, как за
стенами крепости, и отстреливаться оттуда до той  минуты,  пока  не  падет
последний из нас? А это непременно случится,  и  даже  очень  скоро,  если
бандиты не перестанут нас теснить...
   Теперь к шуму выстрелов присоединяются крики женщин; некоторые из  них,
совершенно обезумев, выбегают на площадки,  хотя  мисс  Горация  Блуэтт  и
госпожа Катерна стараются удержать их  внутри  вагона.  Правда,  стенки  в
нескольких местах пробиты пулями, и я  задаю  себе  вопрос:  не  ранен  ли
Кинко?
   Майор Нольтиц говорит мне:
   - Плохи наши дела!
   - Да, дела неважны, - отвечаю я, - да  и  заряды  кажется,  на  исходе.
Необходимо вывести из строя атамана. Пойдемте, майор.
   Но то, что хотели сделать мы, делает в ту же минуту другой  -  господин
Фарускиар. Ловко отражая направленные на него  удары,  он  прорывает  ряды
нападающих и отбрасывает их от полотна... И вот он  уже  лицом  к  лицу  с
главарем банды... заносит кинжал... поражает его прямо в грудь.
   Разбойники тотчас же отступают, даже не подобрав убитых и раненых. Одни
удирают в степь, другие исчезают в кустарнике.  К  чему  их  преследовать,
если битва кончилась в нашу пользу? И я смело могу утверждать,  что  нашим
спасением  мы  обязаны  только  удивительной  храбрости   великолепнейшего
Фарускиара. Не будь его, вряд ли была бы написана эта книга.
   Но атаман разбойников еще жив, хотя кровь струится у него из раны.
   И тут последовала сцена, которая навсегда запечатлелась в моей памяти.
   Разбойник упал на одно колено,  вытянув  одну  руку  вперед,  а  другой
опираясь о землю.
   Фарускиар стоит над ним, подавляя его своим высоким ростом.
   Сделав последнее усилие, атаман выпрямляется, угрожающе подымает  руку,
смотрит на врага в упор...
   Последний удар кинжала пронзает ему сердце.
   Тогда Фарускиар оборачивается и, как ни в  чем  не  бывало,  произносит
по-русски.
   - Ки Цзан умер, и так будет со всяким, кто осмелится пойти против  Сына
Неба!



21

   Так значит, Ки  Цзан  произвел  в  пустыне  Гоби  нападение  на  поезд!
Юньнаньский разбойник все-таки узнал, что  к  составу  прицеплен  вагон  с
золотом и драгоценными камнями на огромную сумму! И чему  тут  удивляться,
если об этой новости писали даже в газетах, в том числе и парижских? У  Ки
Цзана было достаточно времени, чтобы подготовиться к нападению:  разобрать
рельсы, застопорить движение и устроить засаду. Не повергни  его  к  своим
ногам вельможный Фарускиар, разбойник не только завладел бы  императорской
казной, но и перебил пассажиров. Теперь я понимаю,  почему  наш  спаситель
проявлял с самого утра беспокойство и так упорно всматривался в  пустынный
горизонт.  Монгол,  севший  в  Черчене,  по-видимому,  предупредил  его  о
намерениях Ки Цзана, и теперь нам уже не страшен этот  разбойник.  Правда,
директор Правления Трансазиатской дороги учинил над ним суровую  расправу,
но в монгольской пустыне нельзя быть очень  требовательным  к  правосудию.
Там еще нет судебной администрации - к счастью для монголов.
   -  Теперь,  я  полагаю,  вы  откажетесь  от  своих  подозрений   насчет
Фарускиара? - спросил я майора Нольтица.
   - До известной степени, господин Бомбарнак.
   - До известной степени?.. Черт возьми, однако и требователен  же  майор
Нольтиц!
   Прежде всего мы должны установить потери.
   С нашей стороны трое убитых - среди них китайский офицер - и двенадцать
раненых, причем четверо ранены тяжело, а остальные не настолько  серьезно,
чтобы не быть в состоянии доехать до Пекина. Попов отделался  ссадиной,  а
первый комик царапиной, которую госпожа Катерна сама хочет перевязать.
   Майор велел перенести раненых в вагоны и  поспешил  оказать  им  первую
помощь. Доктор Тио Кин тоже предложил свои  услуги,  но  все  предпочитают
русского военного врача, и я это понимаю. Что же касается наших спутников,
павших в бою, то их решили отвезти на ближайшую станцию,  где  им  отдадут
последний долг.
   Бандиты, как я уже говорил,  бросили  своих  мертвых.  Мы  прикрыли  их
песком и перестали о них думать.
   Поезд был остановлен на половине пути между Чарклыком  и  Черченом.  На
той и на другой станции нам обеспечена помощь, но, к  несчастью,  Ки  Цз