наю, что рельсовая дорога  почти
параллельна гужевой,  соединяющей  Тифлис  с  Каспийским  морем.  Обе  они
проходят  через  Навтлуг,  Пойли,  Акстафа,  Долляр,  Елизаветполь   [ныне
Кировабад, Азербайджан], Кюрдамир, Аляты, Баку и пересекают  долину  Куры.
Железной дороге ни в коем случае  не  следует  уклоняться  в  сторону.  По
возможности она должна идти по прямой линии. Закавказская дорога полностью
отвечает этим требованиям.
   Среди  перечисленных   станций   мое   внимание   привлекает   одна   -
Елизаветполь. До получения депеши от "XX века" я предполагал провести  там
целую неделю. Такие  соблазнительные  описания  -  и  только  пятиминутная
остановка  между  двумя  и  тремя  часами  ночи!  Вместо  сверкающего  под
солнечными лучами городского пейзажа увидеть лишь неясные очертания,  едва
различимые при бледном свете луны!
   Отложив в сторону справочник, я начинаю разглядывать своих  попутчиков.
Нас четверо, и мы, естественно, занимаем все четыре угла  нашего  купе.  Я
занял место у окна, по направлению движения поезда.
   В разных углах, друг против друга дремлют двое пассажиров. Едва войдя в
вагон, они надвинули на глаза шапки и завернулись в  одеяла.  Насколько  я
мог догадаться - это грузины и,  по-видимому,  из  породы  тех  счастливых
путешественников, которые способны спать всю дорогу и проснуться  лишь  по
прибытии на место. Из таких людей ничего не вытянешь, для них вагон  -  не
средство передвижения, а просто постель.
   Напротив меня - мужчина лет тридцати двух - тридцати пяти, совсем иного
типа. В нем нет ничего восточного: рыжая бородка, очень живой взгляд,  нос
как у гончей, рот, готовый заговорить в любую минуту, руки - обменяться  с
кем  угодно  дружеским  рукопожатием;  это  человек   высокий,   стройный,
широкоплечий, с могучим торсом. Уже по одному тому, как  он  расположился,
поставил саквояж  и  расстегнул  клетчатую  шотландскую  куртку,  я  узнал
англосаксонского  "travellera"  [путешественника  (англ).],  привыкшего  к
продолжительным путешествиям и проводящего больше времени в поезде  или  в
каюте парохода, нежели в своем собственном  комфортабельном  "home"  [доме
(англ).], если предположить, что таковой у него имеется. Должно  быть,  он
разъезжает по торговым делам. Я с любопытством наблюдаю, как он выставляет
напоказ целую  витрину  драгоценностей:  перстни  на  пальцах,  булавку  в
галстуке, запонки с  искусно  вделанными  в  них  фотографическими  видами
городов, часовую цепь на жилете с бряцающими на ней брелоками. Хотя у него
нет ни серег в ушах, ни кольца в носу, я не  удивлюсь,  если  он  окажется
американцем, больше того, настоящим янки.
   Вот мне и не придется сидеть  сложа  руки.  Разве  не  долг  репортера,
которому необходимо получить очередное интервью, прежде  всего  разузнать,
кто его попутчики, откуда и куда они едут? Итак, начну с моего  соседа  по
купе. Полагаю, что это будет совсем не трудно. Он не собирается ни  спать,
ни заниматься созерцанием ландшафта, освещенного лучами заходящего солнца.
Если я не ошибаюсь,  он  настолько  же  расположен  мне  отвечать,  как  я
задавать ему вопросы, и наоборот.
   Я готов уже приняться за дело... Но тут меня останавливает опасение.  А
что если этот американец  -  могу  держать  пари,  что  он  американец,  -
окажется репортером, посланным каким-нибудь "World" или "New York  Herald"
["Мир", "Нью-йоркский вестник" - американские газеты] по  пути  следования
Трансазиатского поезда? Это привело бы  меня  в  ярость.  Не  хватало  мне
только соперника!
   Я продолжаю колебаться. Спросить или не спросить? Скоро наступит  ночь.
Наконец, решившись, я собираюсь открыть рот, но сосед меня опережает.
   - Вы француз? - спрашивает он на моем родном языке.
   - Да, сэр, - отвечаю я по-английски.
   Теперь-то мы найдем общий язык!
   Лед был сломан, и с той и с другой стороны посыпались вопросы. Поневоле
вспомнишь восточную поговорку: "Глупец за один час задаст больше вопросов,
чем умный за год".
   Но так как ни я, ни мой попутчик не выдаем  себя  за  мудрецов,  то  мы
можем болтать, сколько бог на душу положит, перемешивая идиомы  [идиома  -
своеобразное выражение, свойственное только  данному  языку]  обоих  наших
языков.
   - Wait a bit! [Подождите немного! (англ.)] - говорит мой американец.
   Я подчеркиваю этот оборот, так как он будет часто повторяться.
   - Wait a bit! Готов биться об заклад  -  один  против  десяти,  что  вы
репортер!..
   - И вы выиграете!..  Да...  действительно  репортер.  Газета  "XX  век"
поручила мне ознакомиться с новым маршрутом и подробно рассказать обо всех
дорожных приключениях.
   - Вы едете до Пекина?
   - Да, до Пекина.
   - Так же, как и я, - замечает янки.
   Этого-то я и боялся.
   - Мы коллеги? - спрашиваю я, настороженно сдвинув брови.
   - Нет... Успокойтесь, сударь... Наши интересы не соприкасаются.
   - Клодиус Бомбарнак  из  Бордо.  Рад  случаю  путешествовать  вместе  с
мистером...
   - Фульк Эфринель из торгового дома "Стронг Бульбуль и Кo" в  Нью-Йорке,
штат Нью-Йорк, США.
   Он не забыл добавить - США.
   Вот мы и представились друг другу. Я - охотник за  новостями,  а  он  -
искатель... Но чего? Это мне и остается узнать.
   Беседа продолжается. Фульк Эфринель, как  легко  догадаться,  понемногу
путешествовал везде и, по его словам, "даже дальше". Он знает обе  Америки
и почти всю Европу. Но в Азию он отправляется впервые. И он  все  говорит,
все говорит, и повторяет свое неизменное "Wait a  bit!".  Не  обладает  ли
Гудзон  тем  же  свойством,  что  и  Гаронна,  поставляющая  свету  хорошо
подвешенные языки?
   Он болтал без умолку в течение двух часов. Мне едва удавалось различать
названия станций, которые объявлялись на каждой остановке: Навтлуг,  Поили
и другие. А ведь я так хотел полюбоваться пейзажами  при  лунном  свете  и
попутно кое-что записать в свою памятную книжку.
   К счастью, мой собеседник уже проезжал по восточным провинциям  Грузии.
Он обращает мое внимание  на  особенности  местного  ландшафта,  указывает
селения, реки, проступающие где-то на  горизонте  силуэты  гор.  А  я  еле
успеваю  все  это  заметить.  Противная  вещь  железная   дорога!   Едешь,
прибываешь на место, ничего толком не увидев в пути.
   - Разве это путешествие?! - восклицаю я. - То ли дело езда на почтовых,
на тройке,  в  тарантасе,  с  забавными  встречами  на  постоялых  дворах,
переменами лошадей,  водкой,  которую  хлещут  ямщики;  а  иногда...  и  с
"благородными  разбойниками",  подстерегающими  вас  на   пути!   Впрочем,
разбойников с большой дороги в наш век становится все меньше и  меньше,  и
скоро они окончательно исчезнут.
   - Господин Бомбарнак! - обращается ко мне Фульк Эфринель. - Неужели  вы
серьезно обо всем этом жалеете?
   - Совершенно серьезно, - отвечаю я. - Вместе с  преимуществами  прямого
рельсового пути, мы потеряли живописность наших прежних дорог,  причудливо
извилистых, образующих кривые и  ломаные  линии.  И  скажите  на  милость,
господин Эфринель, разве вы не  чувствуете  никакого  сожаления,  читая  о
путешествиях по Закавказью, совершенных лет сорок назад? Увижу ли  я  хоть
одну  из  деревень,  населенных  казаками,  одновременно  и   воинами,   и
земледельцами?  Смогу  ли  я  полюбоваться  кавказскими  играми,   которые
приводили  в  восхищение  всех  туристов,  особенно  "джигитовкой",  когда
всадники,  стоя  на  лошадях,  без  промаха  мечут  кинжалы  и   разряжают
пистолеты; и те же джигиты составляют ваш эскорт, если вы путешествуете  в
обществе русского чиновника или офицера из "станицы".
   - Не спорю, мы действительно теряем много интересного, -  отвечает  мой
янки. - Но зато, благодаря этим железным лентам, которые  в  конце  концов
опояшут весь земной шар, как бочку с сидром или матерчатый  мячик,  мы  за
тринадцать дней преодолеем расстояние от Тифлиса до Пекина. Поэтому,  если
вы рассчитывали на приключения, искали развлечений...
   - Разумеется, господин Эфринель!
   - Иллюзии, господин Бомбарнак! Ни с вами, ни со мной ничего  особенного
не  случится.  Wait  a  bit!  Я  предрекаю  вам  самое  монотонное,  самое
прозаическое, самое  будничное  и,  наконец,  самое  скучное  путешествие,
плоское, как  Каракумские  степи,  которые  мы  пересекаем  в  Туркестане,
ровное, как пустыня Гоби, которую мы пересекаем в Китае.
   - Поживем - увидим. Ведь я путешествую только для того, чтобы  развлечь
моих читателей...
   - Я же путешествую только ради своих собственных дел, - заявляет янки.
   Из этого ответа я заключаю, что Фульк Эфринель,  безусловно,  не  будет
тем попутчиком, о котором я мечтал. Он должен продавать свои товары,  а  я
не собираюсь их покупать.
   Теперь мне ясно, что за время долгого  пути  между  нами  не  возникнет
никакой сердечной близости. Судя по всему, это один из тех янки, о которых
можно сказать, что когда они держат доллар за зубами, то его уже оттуда не
вытянешь... Да и вообще я из него не вытяну ничего стоящего.
   Хоть он и сообщил  мне,  что  является  представителем  торгового  дома
"Стронг Бульбуль и Кo" в Нью-Йорке, но я  понятия  не  имею,  что  это  за
фирма. А послушать этого американского  дельца,  поневоле  покажется,  что
весь мир должен быть  осведомлен  о  процветании  торгового  дома  "Стронг
Бульбуль и Кo". Как же так  могло  получиться,  что  я,  репортер,  в  чьи
обязанности входит знать обо всем понемногу, проявил такое невежество?
   Чувствуя себя пристыженным, я собрался уже подробно расспросить  Фулька
Эфринеля, чем занимается его фирма, но тут он сам обратился ко мне:
   - Скажите, господин Бомбарнак, а вы бывали когда-нибудь  и  Соединенных
Штатах?
   - Нет, господин Эфринель, не приходилось.
   - А вы собираетесь когда-нибудь в нашу страну?
   - Все может случиться.
   - Так вот, когда будете в Нью-Йорке, не забудьте  как  следует  изучить
торговый дом "Стронг Бульбуль и Кo".
   - Изучить?
   - Да, это именно то слово.
   - Хорошо, я не премину последовать вашему совету!
   - И вы сами убедитесь, что это одно из самых замечательных промышленных
предприятий Нового Света.
   - В этом я нисколько не сомневаюсь, но не могу ли я узнать?..
   - Wait a bit, господин Бомбарнак! - с воодушевлением подхватывает Фульк
Эфринель. - Представьте себе  огромный  завод,  просторные  помещения  для
изготовления  и  сборки  деталей,  машину,  мощностью  в  полторы   тысячи
лошадиных  сил,  вентиляторы,  делающие  шестьсот   оборотов   в   минуту,
генераторы,  ежедневно  пожирающие  сотню  тонн  угля,  трубу,  высотою  в
четыреста пятьдесят футов, обширные склады для готовой продукции,  которую
мы распространяем в пяти частях света;  одного  главного  директора,  двух
заместителей, директора, четырех секретарей, восемь помощников секретарей,
персонал, состоящий из пятисот служащих  и  девяти  тысяч  рабочих,  целый
легион разъездных агентов - среди них и ваш покорный слуга! - включивших в
сферу  своей  деятельности  Европу,  Азию,  Африку,  Австралию,   Америку;
наконец,  колоссальное  количество  деловых  операций  и  годовой  оборот,
превышающий сто миллионов долларов! И все это, господин Бомбарнак, все это
для того, чтобы изготовлять миллиарды, да, я не оговорился, миллиарды...
   В эту минуту заработали автоматические тормоза,  поезд  стал  замедлять
ход, затем остановился.
   -  Елизаветполь!..  Елизаветполь!  -  разом   закричали   кондуктор   и
вокзальные служащие.
   Наша беседа оказалась прерванной. Я опускаю окошко  со  стороны  своего
дивана и открываю дверцу. Очень хочется размять ноги. Фульк Эфринель выйти
из вагона не пожелал.
   И вот я шагаю по платформе. Вокзал  прилично  освещен.  Человек  десять
пассажиров уже высадились со своей поклажей. Пять-шесть грузин топчутся на
подножках вагонов.
   Десять минут стоянки, в Елизаветполе, больше железнодорожное расписание
не отпускает.
   При первом ударе колокола я подхожу к вашему вагону, поднимаюсь к  себе
и с удивлением убеждаюсь, что мое место занято. Да... напротив  американца
уселась какая-то особа с той англосаксонской бесцеремонностью, которой нет
границ, как нет границ бесконечности. Молода она или  стара?  Красива  или
уродлива? В темноте это установить невозможно. Но  как  бы  там  ни  было,
французская галантность не позволяет мне спорить из-за места, и  я  сажусь
рядом с незнакомкой, которая даже не находит нужным извиниться.
   А Фульк Эфринель между тем успел заснуть,  оставив  меня  в  неведении,
какие  именно  изделия  фабрикует  миллиардами  и  поставляет  всему  миру
знаменитая фирма "Стронг Бульбуль и Кo" в Нью-Йорке...
   Поезд трогается. Елизаветполь остается позади. Что же увидел я  в  этом
прелестном городке с  двадцатью  тысячами  жителей,  расположенном  в  ста
семидесяти километрах от Тифлиса на Ганжачае,  притоке  Куры,  в  городке,
который, следуя своему обычному методу, я предварительно успел  изучить?..
Где они, утопающие в зелени  кирпичные  домики,  где  развалины  старинных
зданий, где красивая мечеть, построенная в начале XVIII века, как выглядит
Майданская площадь?  Мне  едва  удалось  разглядеть  в  полутьме  верхушки
высоченных платанов - гнездовье ворон и дроздов, источник тени и  прохлады
в знойные летние дни. А на берегах бурной речки, несущей свои  серебристые
воды  вдоль  главной  улицы  города,   я   заметил   несколько   домов   с
палисадниками, похожими на зубчатые крепости. В памяти моей остались  лишь
какие-то неясные контуры, едва различимые сквозь клубы  пара,  извергаемые
нашим локомотивом. Но почему эти строения выглядят так, будто они готовы к
обороне? Да потому, что Елизаветполь подвергался частым набегам ширванских
лезгин-горцев, которые, если верить источникам, ведут свое начало  еще  от
гуннов времен Аттилы  [предводитель  гуннов,  центральноазиатских  племен,
вторгшихся в Европу в V веке].
   Было около полуночи. Мною овладела усталость, клонило ко  сну,  но  как
опытный репортер я решил, что буду спать одним глазом и одним ухом.
   Все же я впал в  дремоту,  которую  навевает  равномерный  стук  колес,
прерываемый  пронзительными  свистками,  лязгом  буферов  при   уменьшении
скорости и оглушительным грохотом, когда встречаются два поезда. К тому же
во время коротких  остановок  громко  объявляются  названия  станций  и  с
металлической резкостью хлопают двери.
   Так я слышал, как называли Геран, Евлах, Ляки, Уджары, Кюрдамир,  затем
Карасу, Наваги... Я тянулся к окну, но ничего не мог увидеть, ведь  я  был
бесцеремонно вытеснен со своего места в углу.
   И я начинаю ломать голову, что же скрывается за этим ворохом  вуалеток,
накидок и юбок, занимающих мое место. Но вопрос остается без ответа. Будет
ли эта пассажирка моей попутчицей до самого конца Великого Трансазиатского
пути? Обменяюсь ли я с ней дружеским поклоном на улицах Пекина?.. Затем от
спутницы мысли мои переносятся к спутнику, который храпит в своем  углу  с
такой неимоверной силой, что мог бы смело заменить один из вентиляторов  в
торговом доме "Стронг Бульбуль и Кo". Но что же, черт возьми, производится
на этом колоссальном предприятии Соединенных Штатов Америки? Железные  или
стальные мосты, локомотивы, броневые плиты, паровые  котлы  или  рудничные
насосы?  Из  того,  что  мне  рассказывал  американец,  у  меня  сложилось
представление о промышленном гиганте, который может соперничать с заводами
Крезо, Кокерилля или Эссена. Если только этот  Фульк  Эфринель  ничего  не
приврал, ведь он совсем не похож  на  тех,  кого  в  его  стране  называют
"зелеными".
   Но вскоре я погружаюсь в сон, забываю обо всем на свете и даже не слышу
храпа моего янки. Тем временем поезд приходит  на  станцию  Аляты,  делает
десятиминутную остановку, отправляется дальше, а я ничего этого не  слышу.
Какая досада! Ведь Аляты - маленький  портовый  город,  откуда  я  мог  бы
окинуть  первым  взглядом  Каспийское  море,  увидеть  места,  по  которым
проходила армия Петра Великого... Добавить еще немного сведений из Буйе  и
Ларусса [издатели энциклопедических словарей] и хватило  бы  материала  на
два столбца историко-фантастической хроники... Впрочем, чтобы дать  толчок
моему воображению, вовсе не обязательно было  посетить  эту  страну  и  ее
столицу.


   Баку! Баку!..
   Меня разбудили крики.
   Было семь часов утра.



3

   Пароход  отходит  в  три  часа  дня.  Те  из  моих  спутников,  которые
собираются пересечь Каспийское море, торопятся на пристань.  Нужно  занять
каюту или запастись местом на палубе.
   Фульк Эфринель-тотчас же покидает меня:
   - Мне нельзя терять ни одной минуты, -  говорит  он.  Я  должен  срочно
переправить свой багаж на пароход.
   - А он у вас велик?
   - Сорок два ящика.
   - Сорок два! - восклицаю я.
   - И я сожалею, что не вдвое больше, -  говорит  янки.  -  Но  с  вашего
разрешения...
   Он торопился так, будто ему предстояло переплыть не Каспийское море,  а
Атлантический океан и пробыть в пути не двадцать  четыре  часа,  а  восемь
суток.
   Можете мне поверить, что американец даже и не подумал  предложить  руку
нашей незнакомке, чтобы помочь ей выйти из вагона. Это сделал за  него  я.
Путешественница, опираясь на мою руку, медленно опускается на платформу. В
награду за это я получаю лишь отрывистое "thank you, sir" [благодарю  вас,
сэр (англ.)], произнесенное с поистине британской сухостью.
   Теккерей   сказал   где-то,   что   благовоспитанная    англичанка    -
совершеннейшее создание бога на земле. Я  готов  проверить  это  галантное
изречение на нашей попутчице. Наконец-то она подняла  вуалетку.  Кто  она,
молодая дама или старая дева? У англичанок никогда этого не поймешь.
   На вид ей можно дать лет двадцать пять. Лицо у нее бесцветное,  походка
угловатая, пышное платье вздымается, как волна во время равноденствия. Она
без очков, хотя ее голубые глаза близоруко щурятся.  На  мой  почтительный
поклон она отвечает небрежным кивком, приведя в движение  только  позвонки
своей длинной шеи, и размашистым шагом направляется к выходу.
   Вполне возможно, что мы еще встретимся с ней на борту парохода.  Но  на
пристань я спущусь перед самым отплытием. Раз уж случай привел меня в Баку
и в моем распоряжении есть только  полдня  для  его  изучения,  то  нельзя
потерять даром ни одного часа.
   Название этого города,  пожалуй,  не  вызовет  никакого  любопытства  у
читателя. Но, быть может, у него разыграется воображение,  если  я  скажу,
что Баку - это столица огнепоклонников.
   Окруженный тройным рядом зубчатых стен, Баку расположен на  Апшеронском
полуострове, у крайних отрогов  Кавказского  хребта.  Где  я  нахожусь,  в
Персии или в России?.. Конечно, в России -  раз  Грузия  является  русской
провинцией, но можно подумать, что и в Персии -  настолько  Баку  сохранил
свой персидский колорит [с XVI до начала  XVIII  вв.  Баку  находился  под
властью персов].  Я  осматриваю  ханский  дворец,  архитектурный  памятник
времен Шахрияра и Шахразады, "дочери луны" и искусной рассказчицы.  Тонкая
скульптура во дворце так  свежа,  будто  только  что  вышла  из-под  резца
ваятеля. Дальше, по углам старой  мечети,  куда  можно  войти,  не  снимая
обуви, поднимаются стройные минареты. Правда, муэдзин не поет там  в  часы
молитвы звучные стихи из Корана. К тому же в Баку есть и вполне русские  и
по  внешнему  виду,  и  по  господствующим  нравам  кварталы,  застроенные
деревянными  домами,  без  всякой  восточной   окраски;   и   внушительный
железнодорожный  вокзал,  достойный  любого  большого  города  Европы  или
Америки; и вполне современный порт в новой части города,  где  сотни  труб
загрязняют  атмосферу  густым  дымом  от  каменного  угля,  сжигаемого   в
пароходных топках.
   Вы вправе спросить, зачем употребляется уголь в этом  городе  нефти?  К
чему это топливо, если голая и бесплодная почва Апшеронского  полуострова,
на которой растет лишь понтийская полынь, так богата минеральными маслами?
Здесь можно добыть столько дешевой