ности, молодого Пан Шао, избавившегося на этот раз  от  доктора  Тио
Кина. Пан Шао с радостью согласился быть нашим посредником в переговорах с
китайскими властями.
   И вот, в присутствии заплаканной Зинки, я  подробно  рассказываю  своим
друзьям историю ее жениха: как он путешествовал в ящике  и  как  я  с  ним
познакомился. И я говорю им, что если бы он не  обманул  Компанию  Великой
Трансазиатской магистрали, то не попал бы в Узун-Ада на поезд, а  если  бы
не попал в Узун-Ада на поезд, мы лежали бы  мертвыми  на  дне  пропасти  в
долине Чжу.
   Затем я сообщаю известные мне одному факты - как я, подслушав  разговор
Фарускиара  с   его   сообщниками,   предупредил   Кинко   о   готовящемся
преступлении; как храбрый юноша, с опасностью  для  жизни  и  удивительным
хладнокровием, набил топку углем,  закрыл  клапаны  и  взорвал  локомотив,
чтобы остановить поезд.
   Мое повествование сопровождалось оханьем и аханьем слушателей, а  когда
я  кончил,  первый  комик  выразил  свою  признательность,  воскликнув   с
актерским пафосом:
   - Ура, Кинко!.. Пусть ему дадут медаль за спасение утопающих!
   Не дожидаясь, пока Сын Неба пожалует герою медаль за спасение утопающих
или орден Зеленого Дракона, госпожа Катерна привлекает к себе Зинку Клорк,
обнимает и целует ее, не в силах  удержать  слез.  Субретка,  а  в  случае
необходимости и первая любовница, умеет их  проливать  по  ходу  действия.
Подумайте только, такая интригующая любовная драма, прерванная в финальной
сцене!
   Однако нужно спешить. Близится развязка, пятый акт идет к концу, и  его
не следует слишком затягивать. "Всех актеров  к  рампе!",  как  сказал  бы
господин Катерна.
   - Нельзя же допустить, чтобы отдали под суд этого  славного  малого!  -
говорит  майор  Нольтиц.  -  Мы  все  должны  отправиться   к   начальнику
Трансазиатской дороги,  и  когда  он  узнает  факты,  то  первый  помешает
преследованию.
   - Несомненно, - отвечаю я, - потому что Кинко спас не только поезд,  но
вместе с ними всех пассажиров.
   - Не говоря уже о сокровищах Сына Неба, - прибавляет господин Катерна.
   - Все это так, - замечает Пан Шао, - но, к  несчастью,  Кинко  попал  в
руки полиции и посажен в тюрьму, а вырваться из нашей тюрьмы очень трудно.
   - Так пойдемте же скорее к начальнику дороги! - говорю я.
   - А нельзя ли будет сложиться и заплатить за его проезд?  -  спрашивает
госпожа Катерна.
   - Это предложение делает тебе  честь,  Каролина!  -  восклицает  первый
комик, делая вид, что шарит в карманах жилета.
   - Спасите, спасите моего жениха! - умоляет Зинка Клорк, и  ее  красивые
глаза вновь наполняются слезами.
   - Успокойтесь, моя душенька, - утешает ее госпожа Катерна. - Мы  спасем
вашего жениха, и если понадобится, дадим в его пользу спектакль...
   - Браво, браво, Каролина! - ликует господин Катерна и шумно аплодирует,
как заправский клакер.
   Мы вверяем румынку заботам добрейшей субретки, настолько же  искренним,
как и показным.  Она  объявляет  нам,  что  полюбила  девушку  материнской
любовью и станет грудью на ее защиту, как мать защищает свое  дитя.  Затем
мы с майором Нольтицем, Пан Шао и господином Катерна спешим на вокзал, где
помещается канцелярия начальника китайской службы  Великой  Трансазиатской
магистрали.
   Начальник у себя в кабинете, и по просьбе Пан Шао, нас вводят к нему.
   Это  во  всех  отношениях  типичный  службист,  способный   на   всякое
административное  крючкотворство,  бюрократ  до  мозга   костей,   готовый
запутать любое ясное дело, чиновник, который заткнул бы за пояс всех своих
европейских коллег.
   Пан Шао рассказывает ему, в чем дело,  а  так  как  начальник  понимает
немного по-русски, то  и  мы  с  майором  Нольтицем  принимаем  участие  в
разговоре.
   Начинается спор. Упрямый чиновник твердит, что  случай  с  Кинко  очень
серьезен. Обмануть железнодорожную Компанию... проехать без  билета  шесть
тысяч километров... нанести Компании  и  ее  акционерам  убыток  в  тысячу
франков.
   Мы пытаемся ему втолковать, что  все  это  совершенно  справедливо,  но
дорога понесла бы куда больший урон, если бы в  багажном  вагоне  не  было
этого "зайца". Ведь не кто иной, как он, рискуя жизнью, спас поезд и  всех
пассажиров.
   И - поверите ли вы? - живой фарфоровый болванчик дает нам понять, что с
юридической точки  зрения  было  бы  легче  примириться  с  гибелью  сотни
пассажиров, чем найти для мошенника смягчающие вину обстоятельства.
   О, не он первый так рассуждает! Как это нам знакомо:  пусть  лучше  мир
перевернется, но принцип восторжествует!
   Короче говоря, мы ничего  от  него  не  смогли  добиться.  Дело  пойдет
законным порядком. Кинко будут судить за мошенничество.
   Мы уходим, не дождавшись,  пока  у  господина  Катерна  иссякнет  запас
морских  и  актерских  ругательств,  которые  он  обрушивает   на   голову
бездушного чиновника.
   Что делать?
   - Могу вас уверить, господа, - говорит Пан Шао, - что не пройдет и двух
часов, как несчастного Кинко приведут к окружному судье и тот не  замедлит
вынести приговор. Вполне возможно, что,  кроме  тюремного  заключения,  он
получит еще бамбуковые палки.
   - Только этого не хватало! - восклицает первый комик, всплеснув руками.
- Тогда бы его постигла участь дурачка Зизеля из оперетки "Если бы  я  был
королем!".
   - Вот именно, - отвечает Пан Шао, - уж я-то знаю, как  вершится  суд  и
расправа в Поднебесной Империи.
   - Этому безобразию надо помешать, - говорит майор Нольтиц.
   - Или, по крайней мере, попытаться, - замечает Пан Шао. - Поручите  мне
быть защитником Кинко  на  суде,  и  пусть  _я  потеряю  лицо_  [китайское
выражение, которое означает  "быть  обесчещенным"  (прим.авт.)],  если  не
добьюсь облегчения его участи!
   Это лучшее и даже единственное, что можно сделать. Мы  берем  экипаж  и
минут через двадцать подъезжаем к довольно жалкому домику. Здесь находится
окружной суд.
   Собралась целая толпа. Дело получило широкую огласку.  Все  уже  знают,
что в багажном вагоне Трансазиатского  поезда  проехал  "зайцем"  какой-то
чудак, умудрившийся просидеть в ящике всю дорогу  от  Тифлиса  до  Пекина.
Всем хочется взглянуть на этого ловкого "зайца", но никто  не  знает,  что
мошенник проявил себя настоящим героем.
   Вот он, наш храбрый Кинко!  Его  стерегут  двое  дюжих  полицейских,  с
желтыми, как айва, лицами, готовых по  первому  приказанию  судьи  отвести
узника в тюрьму и дать ему  по  пяткам  столько  дюжин  бамбуковых  палок,
сколько заблагорассудится вершителю правосудия.
   Кинко растерян и смущен,  что  совсем  не  вяжется  с  его  решительным
характером. Правда, увидев нас, он  несколько  приободрился  и  глаза  его
стали менее грустными.
   За судейским столом сидит смешной человечек в очках, а перед ним  стоит
ломовой извозчик и что-то долго и  пространно  излагает.  По-видимому,  он
дает свидетельские показания. Судья  качает  головой  с  видом  далеко  не
утешительным для обвиняемого, который, при всем желании, ничего не  сможет
сказать в свое оправдание, так как ни слова не понимает по-китайски.
   Но вот к столу  подходит  Пан  Шао.  Судья  его  знает  и  любезно  ему
улыбается.
   Наш молодой спутник - сын богатого пекинского купца, владельца  большой
чайной фирмы. Поэтому качание судейской головы  можно  теперь  принять  за
благосклонность.
   С каким пафосом  и  красноречием  выступает  наш  молодой  адвокат!  Он
производит впечатление на судью, он  трогает  публику  рассказом  о  нашем
путешествии и сопровождавших его  приключениях,  он  предлагает  заплатить
железнодорожной Компании все, что ей причитается...
   Но, к великому своему огорчению, судья не  может  на  это  согласиться.
Компании был нанесен материальный ущерб одновременно с ущербом моральным и
т.д.
   Тут Пан Шао еще больше воодушевляется, и хотя мы ничего не понимаем  из
его речи, но догадываемся, что он говорит о мужестве Кинко, о том, как  он
едва не погиб, спасая поезд и пассажиров. И, наконец, следует последний  и
самый веский аргумент: ведь подсудимый спас от  разбойников  императорские
сокровища!
   Никакое красноречие и никакие аргументы не в  силах  воздействовать  на
безжалостного чиновника, который за вею свою долото  службу  не  оправдал,
вероятно,  и  десяти  подсудимых.  Он  согласен  избавить  преступника  от
палочных ударов, но должен посадить его на полгода в тюрьму и  приговорить
к уплате потерь и  убытков  Компании  Великой  Трансазиатской  магистрали.
Затем, по знаку этой карательной машины, бедного Кинко уводят.
   Пусть читателей "XX века" не печалит его участь!  Я  иду  даже  на  то,
чтобы потерять лишнюю  сотню  строк,  но  расскажу  немедленно,  как  было
дальше.
   Делом  Кинко  занялась  газета.  Пекинская  "Ши-Бао"   и   тяньцзинская
"Чайниз-Таймс" потребовали  помилования  молодого  румына.  Его  необычная
история была доведена до сведения богдыхана одновременно  с  прошением  Па
Шао, и таким образом китайский  император  узнал,  что  принадлежащие  ему
золото и драгоценные камни не попали в руки разбойников  только  благодаря
самоотверженности Кинко,  который  -  клянусь  Буддой!  -  заслуживает  не
тюрьмы, а награды.
   И представьте себе, подвиг Кинко был оценен в пятнадцать тысяч  таэлей,
то есть в сто тысяч франков! Сын Неба  в  порыве  великодушия  послал  ему
означенную сумму вместе с помилованием.
   Я не берусь описывать радость, ликование и  всеобщий  восторг,  которые
вызвала эта новость, принесенная нам самим Кинко. Ни один язык в  мире,  и
даже китайский, со всеми его цветистыми оборотами и метафорами, не в силах
выразить чувств хорошенькой Зинки Клорк.
   А теперь, с позволения читателей "XX века",  я  расскажу  в  нескольких
словах о моих спутниках, занесенных - каждый под своим  номером  -  в  мою
записную книжку.
   Номера 1 и 2, Фульк Эфринель и  мисс  Горация  Блуэтт.  Поспорив  из-за
процентов, упомянутых в брачном договоре,  они  развелись  через  три  дня
после приезда в Пекин. Словно и не было свадьбы, отпразднованной в  поезде
Великой Трансазиатской магистрали! Мисс Горация Блуэтт так и осталась мисс
Горацией Блуэтт. Да  поможет  бог  сухопарой  маклерше  закупить  в  Китае
побольше волос, а практичному  маклеру  -  усадить  искусственными  зубами
челюсти всех подданных Сына Неба!
   Номер 3 - майор Нольтиц. Он деятельно занимается в Пекине  организацией
госпиталя за счет русского правительства.  Когда  пробил  час  разлуки,  я
почувствовал, что оставляю в этих далеких краях друга.
   Номера 4 и 5, господин и госпожа Катерна. Проведя три недели в  столице
Поднебесной Империи, симпатичный первый комик и милейшая субретка уехали в
Шанхай, где они с успехом выступают во французском театре.
   Номер 6 - барон Вейсшнитцердерфер. В  последний  раз  я  выписываю  эту
нескончаемую фамилию, чтобы сообщить, что незадачливый  турист  не  только
опоздал на пароход в Тяньцзине, но и через месяц пропустил его в Иокогаме;
затем, спустя шесть недель, он  потерпел  крушение  у  берегов  английской
Колумбии, и, наконец, попал в железнодорожную катастрофу  на  линии  между
Сан-Франциско  и  Нью-Йорком.  В  результате  ему  не  без  труда  удалось
закончить кругосветное путешествие... в сто восемьдесят семь  дней  вместо
тридцати девяти.
   Номера 9 и 10, Пан Шао и доктор Тио Кин. Что я могу  сказать?  Пан  Шао
остался все тем же парижанином, как вы его знаете. Каждый  раз,  когда  он
приезжает во Францию, мы вместе обедаем  у  Дюрана  или  Маргери.  Что  же
касается доктора, то он, следуя предписаниям Корнаро, довел свой рацион до
одного яичного желтка в день и тем не менее не теряет надежды  прожить  до
ста двух лет, по примеру благородного венецианца.
   Номер 8 - сэр Фрэнсис Травельян, и номер 12 - великолепный Фарускиар. Я
больше никогда не  видел  первого,  от  которого  так  и  не  дождался  ни
извинения, ни сигары,  и  не  слышал,  чтобы  повесили  второго.  По  всей
вероятности, знаменитый  разбойник  вышел  из  состава  Правления  Великой
Трансазиатской  дороги  и  перенес  свою   плодотворную   деятельность   в
Монгольские провинции.
   Наконец Кинко, номер 11. Нечего и говорить, что  он  женился  на  Зинке
Клорк. Мы все присутствовали на их свадьбе, очень  пышной  и  парадной,  и
если Сын Неба  щедро  вознаградил  молодого  румына,  то  молодая  румынка
получила прекрасный подарок от пассажиров поезда, спасенного ее женихом.
   Вот правдивый и точный рассказ о моем путешествии из Тифлиса в Пекин. Я
сделал все, что мог, выполняя на всем протяжении  пути  свой  репортерские
обязанности. И  пусть  редакция  "XX  века"  выразит  мне  удовлетворение,
несмотря на некоторые промахи и ошибки, которые я допустил.
   Проведя три недели в Пекине, я вернулся во Францию морским путем.
   И наконец, мне остается сделать последнее и очень неприятное для  моего
самолюбия признание. На следующий день после приезда в столицу Поднебесной
Империи я получил такую телеграмму в ответ на мою, посланную из Ланьчжоу:

   "Клодиусу Бомбарнаку. Пекин Китай.
   Редакция "XX века" поручает своему корреспонденту  Клодиусу  Бомбарнаку
принести поздравления и благодарность доблестному и отважному Фарускиару".

   Но так как я избавил себя от неприятности отвечать на  эту  телеграмму,
то решительно утверждаю, что она не дошла до адресата.

   1892 г.