то он вообще его узнал. Да,
пресс-конференцию им устраивал Франсис, но все переговоры с ним вел Филип
Фальски. Сон мог видеть менеджера только мельком, когда он встречал и
провожал их у пресс-центра. Что ж, у мужика хорошая память. Наверное, это
профессиональное.
  - Не ошибаетесь, господин Сон.
  Драматург опустился обратно за столик и указал Франсису на соседний стул.
  - Присаживайтесь. Если вас не ждут, конечно.
  Франсис вспомнил о старушке и усмехнулся. Потом подумал о Поле, о ребятах,
об Анни, поющей теперь не ему, даже о той длинноногой шлюхе Линде, - и
вздохнул.
  Никто его не ждал. Конечно.
  Он присел за столик напротив драматурга.
  - Два коньяка, пожалуйста, - бросил Сон официантке. Новенькой, ни за что б
не назвавшей Франсиса на "ты". - Здесь хороший коньяк, гораздо лучше, чем
виски.
  - Я знаю.
  Что ж, почти как в прежние времена. Выпьем превосходного фирменного
"плезирского" коньяка, - пусть не со старыми друзьями и подругами, так
зато с самим Альбертом Соном. Все-таки великий драматург. Тридцать три
года. Холост.
  Везет же.
  И тут Франсис по-настоящему, чуть не до крови прикусил язык, как если бы
произнес это вслух. Мысль не прикусить, даже если она такая мелкая, подлая
и кощунственная. Счастливая мужская свобода, то есть возможность
ежевечерне торчать тут, просаживая деньги на выпивку и баб, - и Марша.
  Сравнил. Додумался же сравнить!
  Он уже собирался встать и уйти, вежливо поблагодарив драматурга за
приглашение, когда Сон поинтересовался, который час. Было всего лишь
пятнадцать минут восьмого, и Франсис решил, что уходить прямо сейчас не
имеет смысла. Он обещал Марше быть вовремя и сдержит обещание с точностью
до минуты. Торчать же почти полчаса на улице или в машине было бы глупо,
тем более что...
  Альберт Сон!
  И Марша, бедняжка, неделю рывшаяся в старых газетах, не спавшая полночи
перед той злосчастной прессухой. И в результате так и не задавшая ни
единого вопроса театральному светилу, сидящему сейчас с ним за одним
столиком.
  Если этот Сон нормальный мужик, он должен понять. Если он холост, это еще
не значит, что он ни разу в жизни не был готов расшибиться в лепешку ради
того, чтобы какая-нибудь глупенькая женщина не плакала втихомолку по
ночам. Если они, двое мужчин, посидят полчасика в "Плезире" за бутылочкой
фирменного коньяка... А Марше можно будет и не говорить, что интервью уже
у нее в кармане, а просто дать какой-нибудь контактный телефон, якобы
оставшийся в пресс-центре. Этот материал у нее действительно оторвут с
руками где угодно, она вернется домой сияющая и счастливая, пряча в
сумочке какую-нибудь безделушку для него, Франсиса, она проникнется
уверенностью, что способна сдвигать с места горы... Альберт Сон, ну что
тебе стоит?...
  Анни допела латиноамериканскую песню, и музыканты после секундной
передышки заиграли джаз. Лампы под потолком зажглись холодным синеватым
светом.
  - Четверть восьмого, - медленно повторил драматург. - Да, сегодня уже
навряд ли... Ну что ж. У меня есть не совсем обычное предложение для вас,
господин Брассен.
  - Франсис, - надо бы поскорее перейти с ним на "ты". Официантка принесла
две хрустальные рюмки коньяку, и Франсис хотел попросить всю бутылку...
черт, денег может и не хватить, лучше не стоит.
  - Только не спеши считать меня сумасшедшим, Франсис, - с готовностью
непринужденно отозвался Сон, еще больше прищуривая совершенно синие теперь
глаза. - Барышня, это ведь хороший коньяк? Тогда принесите нам всю
бутылочку. Даже если я сейчас предложу за здорово живешь купить твою душу.
  - За бизнес, - Франсис приподнял рюмку. - И во сколько же ты ее
оцениваешь, Альберт?
  - Дорого, - серьезно ответил Альберт Сон. Слишком серьезно.
  И тем более неожиданной показалась его улыбка, внезапно взорвавшаяся на
лице. Искристая и победная, счастливая и смущенная, радостная и усталая.
Улыбка девушки, одевающейся на первое свидание, улыбка мальчишки,
подстрелившего самую недоступную мишень в тире, улыбка солдата,
осознавшего, что война окончена и он жив... Улыбка была направлена поверх
головы Франсиса, и он невольно обернулся...
  - Познакомьтесь, - раздался из-за спины голос Сона. - Мой друг Франсис
Брассен. Госпожа Лара Штиль.
  И совсем негромко, - Франсис решил, что можно этого и не слышать:
  - Я уже переставал ждать.

  * * *

  Ждать оставалось совсем чуть-чуть.
  Марша потянулась, сладко зевнула и вспрыгнула с ногами в мягкую глубину
дивана. Внутри с натугой взвизгнули пружины. Грибной аромат рагу доносился
и сюда, хотя она тщательно завернула сотейницу в несколько слоев махрового
полотенца и закрыла все это сооружение в еще теплой духовке. Ждать
оставалось минут пять-семь, не больше. Марша раскрыла тупую детективную
книжку. Прежде чем возвращать этот шедевр Люси, надо хотя бы узнать, кто
там убийца.
  Под локтем зашуршала газета, и Марша - ну можно быть такой неуклюжей? -
вытянула из-под себя смятый листок "Обозрения". Скомкать и выбросить или
отнести на кухню и положить в хозяйственную стопку? Для первого варианта
не нужно было вставать, и, сформировав из газетной полосы компактный
теннисный мячик, Марша запустила его в сторону корзины для бумаг у
противоположной стены. И, естественно, не попала.
  "Рецепт воплощения жизни в мечту" Лары Штиль, ради которого, собственно,
Марша и купила сегодня утром газету, оставил неуловимый неприятный осадок,
какое-то гнетущее чувство чуть ли не на целый день. С одной стороны,
совершенно ясно, что для написания такой статьи не нужно брать никакого
интервью. К тому же было непохоже, чтобы та журналисточка видела хоть один
спектакль по пьесе Сведена, Сона и Фальски. И уж конечно Лара Штиль не
копалась в старых газетах, выискивая любопытные факты из биографий
драматургов. Она всего лишь поприсутствовала на пресс-конференции. Всего
лишь!
  А получилось у нее так здорово, что Маршу пару раз кинуло в холодный пот
при мысли, что она могла не выбросить свои вчерашние художества, а, чего
доброго, предложить их в какую-то редакцию. Да если бы им случайно попало
в руки "Обозрение", если б они прочитали и сравнили...
  А если бы прочитал и сравнил Франсис?!
  Франсис, которому эта женщина улыбалась и строила глазки, - она, красивая,
стройная, смелая, независимая и, оказывается, по-настоящему талантливая!
  Франсис, который женат на толстой, бесцветной, глупой и бездарной
неудачнице.
  Строчки детектива прыгали и перемешивались перед глазами, а на другом
конце комнаты, смутно белея на границе бокового зрения, валялся в
полуметре от мусорной корзины теннисный мячик из газетной полосы.
  Марша вспорхнула с дивана и пересекла комнату, двигаясь легко и плавно.
Статью Лары Штиль надо уничтожить, разорвать на мелкие кусочки, а еще
лучше сжечь. На письменном столе лежала, переливаясь, никелированная
зажигалка Франсиса в виде чешуйчатой рыбки с зелеными камушками вместо
глаз. Марша взяла ее в руки, и вдруг рыбьи глаза с глухим стуком поскакали
по столу, один из них скатился на пол, и она нагнулась, пытаясь нащупать
его на ворсистом ковре...
  И тут в дверь позвонили.
  Франсис!
  Только почему он звонит, у него же ключ?...
  Невесомая и воздушная, Марша метнулась к двери и щелкнула замком. И
отпрянула, - прямо под ноги выскочило блестящее сооружение из тонких
металлических палочек, пританцовывая на трех растопыренных ножках. Она
сразу же узнала его: живой пюпитр из спектакля "Снежинка и Музыкант", на
который она ходила дважды. Во второй раз, когда они были в театре с
Франсисом, посреди второго акта в пюпитре что-то сломалось, и Музыканту
пришлось на руках уносить его со сцены...
  Франсис появился следом - румяный, заснеженный. И отступил в сторону,
пропуская их.
  И они вошли: щуплый и белесый Джозеф Сведен, высоченный бородатый Альберт
Сон и черноволосый приземистый Филип Фальски.
  На всех рагу не хватит, - лихорадочно пронеслось в голове, - боже мой,
Франсис, ну разве так можно, почему ты не предупредил меня, когда
звонил?!...
  - Познакомьтесь, - сказал Франсис, - это госпожа Марша Брассен, свободный
журналист. Господа Сведен, Сон и Фальски, известные также как Три
мушкетера.
  Он держался строго и официально, как будто пришел с визитом к совершенно
чужой женщине. Франсис! На его отросших усах медленно таяли снежинки.
  Драматурги молча кивнули и вошли в прихожую. Пюпитр запутался между
длинными ногами Сона, тот споткнулся и чуть не потерял равновесия. Сведен
и Фальски негромко рассмеялись. А Франсис...
  Франсис закрыл входную дверь - с той стороны.
  В узкой прихожей стало слишком людно, чтобы быстро пробраться к выходу, да
это было и невежливо - вот так стремиться напролом к двери, игнорируя и
даже расталкивая знаменитых гостей... но такие мелочи не имели никакого
значения...
  - Франсис!!!
  Он уже спускался по лестнице и остановился с явным неудовольствием.
  - Иди к гостям, Марша. Бери интервью.
  - Франсис...
  Он вздохнул, потрогал пальцем усы, прикусил нижнюю губу, снова вздохнул.
Заговорил:
  - Ты должна меня понять, Марша. Я встретил другую женщину, - женщину,
которая подходит мне гораздо больше, чем ты. Извини. Я сделал для тебя
все, что было в моих силах. У тебя впереди блестящая карьера, так что ты
вполне можешь обойтись без меня. Прощай.
  - Франси-и-и-и-ис!!!
  Гулкое эхо лестничного пролета подхватило и умножило ее крик, а из
квартиры выскочил металлический треножник и запрыгал по ступенькам,
ритмично дребезжа при каждом прыжке...
  Марша проснулась и резко села на диване. Телефон звонил уже, наверное,
очень долго, и она бросилась в маленькую комнату, спросонья попав ногой
только в один тапок. Свет в этой комнате не горел, и в темноте Марша
налетела на что-то твердое, опрокинувшееся с раскатистым грохотом.
Наверное, этажерка, предположила она, тормозя у телефонной тумбочки и
протягивая руку к трубке. Обычно в таких случаях именно этот звонок
оказывается последним, и после всех опустошений по дороге в награду
достаются только короткие гудки.
  - Алло.
  - Марша, золотце, привет. Это Люси. Я тебя случайно не разбудила?
  А как же! Очень даже случайно. Пожалуй, не стоило так лететь к телефону...
  - Нет, что ты. Я очень рада тебя слышать.
  И к тому же этот дурацкий сон. На редкость дурацкий.
  - У меня потрясающие новости! Мы с Питером не придем к вам на Новый год, и
знаешь почему? Мы решили встретить его в Южном полушарии! Скажи, это
шикарно: у вас тут снег, холодина, все делают вид, что так и надо, Новый
год, то да се, - а у нас лето и пальмы! У Питера выгорело одно денежное
дело, а он давно мне обещал... Кстати, мы сегодня отмечали это в
"Плезире", и знаешь, кого там видели? Только не говори ему, что это я тебе
сказала... В общем, твоего благоверного! И не подумай, что одного - с
дамой!
  Марша вздохнула. Уже не в первый раз. И как Люси не надоест?
  Марша не сомневалась, что подруга в лучшем случае ошиблась, а скорее всего
попросту вдохновенно сочиняет. И ответила первое, что пришло в голову:
  - Это была его начальница.
  Люси на том конце провода была явно разочарована.
  - Да? А она у него очень даже ничего, я тебе скажу. Молоденькая, фигурка
очень даже, челочка гладенькая и такая родинка пикантная над губой...
  И что-то оборвалось, и накатилась неудержимая волна чего-то темного и в то
же время издевательски пронзительного и откровенного, как лязг
металлического пюпитра в том нелепом жутком сне...
  - Я знаю. Пока, Люси, передавай привет Питеру. И счастливого Нового года.
  Она повесила трубку и медленно, стараясь не споткнуться об опрокинутую
этажерку, добралась до стены. Пошарила ладонью и включила свет.
  На стенных часах большая стрелка лихорадочно дернулась, перескакивая к
двенадцати, а маленькая мелко завибрировала на десяти.
  И Франсиса не было.

  /.../

  - ... Исполняются мечты, - ненавязчиво журчал негромкий голос Сона. -
Обычно это представляют себе так: вот человек заключил сделку, - он
иронически усмехнулся, - с дьяволом... или с кем-нибудь еще, и все его
фантазии начинают сбываться со скоростью автоматной очереди. Или же более
плавно, почти естественно, одна за другой... Это детали, а суть одна и та
же: у него рано или поздно не остается ни одной мечты. История с
предсказуемо грустным концом: глубокая депрессия, полное душевное
опустошение и смерть, чаще самоубийство. Без мечты человек не может. Я
имею в виду, если всю жизнь до этого они у него были, мечты... Что очень
важно, несбыточные мечты.
  Брассен недоуменно пожал плечами.
  - Что хорошего в несбыточных мечтах?
  - Ничего, - согласился Сон. - Но человек так устроен, что сживается с
ними, привыкает, словно к сильному наркотику. Безнаказанно сломать эту
зависимость невозможно.
  Он помолчал. Хорошая пауза, эффектная. Альберт Сон по-прежнему сидел на
полу, теперь он перенес тяжесть тела на одну подобранную под себя ногу, а
другая, согнутая в колене, выступала вперед, и с нее свободно свисала
большая костистая рука. Кончики пальцев насквозь просвечивались
красноватым огнем камина. Не хватает лишь рубинового перстня на пальце, -
подумала Лара, из последних сил принуждая себя воспринимать все это с
ироническим скепсисом. Она перевела взгляд на Брассена - белокурый
красавец уже подался вперед, широко раскрыв глаза и на полном серьезе
приготовившись слушать продолжение.
  - С вами все произойдет совершенно иначе. Я долго думал... путь только
один. Диссонанса в психике не будет, если начать с самого начала, с самой
первой мечты. Человек, для которого с детства не существует ничего
несбыточного, - сильный и счастливый человек. Новые мечты возникают у него
естественно и органично, его ничуть не смущает, что они обязательно
сбудутся. Я наложу такой фильтр на ваши судьбы в обратной перспективе...
если вы согласитесь, конечно.
  - Но ведь это, - медленно выговорил Брассен, - это означает... совсем
другую жизнь?
  Сон не стал спорить.
  - Жизнь, основанную на ваших о ней представлениях. Расхождения с
оригиналом, так сказать, зависят от того, насколько вы счастливы теперь.
Грубо говоря, все хорошее останется с вами, а плохое... Ну, я не предлагаю
вам приторную идиллию. Будут и разочарования, и неприятности, и
неисполнившиеся желания, как в любой нормальной человеческой жизни. Речь
идет только о мечтах, - он улыбнулся. - В четыре года вы могли сколько
угодно закатывать истерику на набережной - мама все равно не покупала вам
третьего за день мороженого, и это обстоятельство не изменится. А вот
велосипед, который с шести до двенадцати лет снился вам каждую ночь...
  - У меня был велосипед, - с легким вызовом бросила Лара.
  Улыбка пропала с лица Сона.
  - Меня не интересует, что вам снилось, - проговорил он неожиданно жестко.
- И вы можете отказаться. Хотите - сейчас. А можно и после того, как
попробуете. Ровно через неделю я гарантирую вам возвращение... в
теперешнюю жизнь.
  - В это же самое место и время? - по-деловому поинтересовался Брассен.
  - А было бы неплохо? - драматург довольно зло усмехнулся. - Да нет, при
чем тут место и время... Я с ними не работаю. Только мечты.
  Скрипнула дубовая спинка стула, качнувшегося под тяжестью навалившейся на
нее широкой мужской груди. Лара взглянула на Брассена с почти настоящим
сочувствием. Он верил. Верил каждому слову, произнесенному этим
глуховатым, проникающим в душу голосом. Дурачок, если б ты действительно
писал для "Древней башни" или хотя бы в "Обозрение", если б ты целый вечер
потратил на бессмысленную расшифровку кассеты, наговоренной тем же
обаятельным голосом и с той же обволакивающей убедительностью...
  Кстати! Есть гениальная идея.
  Если изощренный план чисто женской мести полетел, пора признаться, ко всем
чертям, почему бы не отомстить господину Альберту Сону в лучших традициях
одной из древнейших свободных профессий?
  Если получится.
  А почему бы и нет?
  Лара поставила на пол кофейную чашку и громко спросила:
  - У меня не размазалась помада?
  Брассен даже вздрогнул от неожиданности, а Сон с театральной
беспомощностью развел руками. Разумеется, вы мужчины и ничего в этом не
понимаете. Лара вздохнула, открыла сумочку, вынула круглое зеркальце и
придирчиво изучила вишневый контур четко очерченных губ. Защелкивать
сумочку назад она не стала, так и оставила распахнутой на коленях. Не
такой уж он мощный, наш старый верный диктофон...
  Потом отыскала взглядом прищуренные серые глаза драматурга и громко
спросила в упор:
  - Скажите, Сон, а вам зачем все это надо?
  Он приподнял домиком брови.
  - Мне?
  - Вам.
  Драматург встал. Потянулся, хрустнув сцепленными замком пальцами.
  И вдруг заходил по комнате широкими размашистыми шагами. Неторопливо
пересек ее по диагонали - от камина к цепочке стульев, постоял у дальней
стены, так же неспешно вернулся обратно. Легонько поскрипывали в такт
шагам половицы древнего паркета. Зубы Лары медленно впивались изнутри в
нижнюю губу.
  Он словно издевался. Как будто не только знал о диктофоне в сумочке, но и
довольно четко представлял себе радиус его работы. Совсем маленький,
несерьезный радиус. Даже если встать вот тут, слева, у каминного изразца,
то, учитывая два с лишним метра моего роста, ваша машинка ничего не
запишет, не так ли? Я так и думал, госпожа Шторм... то есть Штиль.
  Спокойно, как ни в чем не бывало, он произнес:
  - Хорошо, я вам отвечу.
  Скрипнул стул под напрягшимся Брассеном. Этот звук непременно запишется на
пленку. Даже более чем отчетливо.
  Ну и наплевать! Выключить диктофон к чертям собачьим, чтобы не позориться,
и пусть Сон будет доволен. Только не сейчас, когда в тишине уютно
потрескивают огненные язычки. Такого удовольствия, как громкий звук
отжимаемой кнопки, я ему не доставлю. Пускай начнет говорить.
  И Альберт Сон начал говорить.
  Но за секунду до этого неуловимым кошачьим движением он переместился на
краешек свободного стула напротив Лары и всем корпусом наклонился вперед,
так что задняя пара дубовых ножек оторвалась от пола.
  А шевелящиеся губы оказались почти что в полуметре от раскрытой сумочки.
  - Дело в том, что я пишу... то есть мы - Сведен, я и Фальски - не так
давно написали пьесу, это будет новогодняя премьера Театра на Проспекте.
"Жизнь и мечта", вы знаете, мы говорили о ней на пресс-конференции. Эта
пьеса - далеко не самое сильное наше произведение. Возможно... я
высказываю свое мнение, Джо и Фил могут со мной не согласиться... Словом,
откровенно слабая пьеса. Хлипкая, бездоказательная сказка. На Новый год,
учитывая средства, затраченные на рекламу, она пойдет и, может, будет
иметь какой-никакой успех. Но после, когда зрители оправятся от новогодней
эйфории, спектакль скорее всего снимут. Так вот, чтобы этого не
случилось...
  Лара снова кусала изнутри губы - чтобы не расхохотаться, не взвизгнуть от
восторга или хотя бы не расплыться в глупой блаженной улыбке. Браво,
Альберт Сон! Такие заявления из ваших уст будут пикантной неожиданностью
для читателей "Обозрения". А может...
  Действительно, ну его к черту, это "Обозрение", с Рокси, Вероникой и
Стариком вместе взятыми! С настолько сногсшибательным материалом вполне
реально предложить себя в какую-нибудь лучше финансируемую и менее
прогнившую изнутри контору. Почему бы не совместить приятное с полезным?
Браво, Сон! Продолжайте.
  - Есть немало технологий подогревания интереса публики к провальным
пьесам. Например: появление в центре общественного внимания реальных
прототипов персонажей вещи. Через пару недель после премьеры в центральных
журналах - таких, как "Люкс" или "Древняя башня", - появится интервью с
человеком, все мечты которого регулярно сбываются. С неким Франсисом
Брассеном, например. Во врезке, да и несколько раз в самом интервью
корреспондент ненавязчиво вспомнит, что история господина Брассена
послужила толчком к написанию нашумевшей пьесы Сведена, Сона и Фальски
"Жизнь и мечта". Тем, кто до сих пор не видел спектакля, станет стыдно
перед знакомыми. Или же попросту любопытно. И пьеса будет идти, так как
привлечет