т, есть что-то
реальное, зафиксированное в памяти компьютера, я должна вдуматься в то,
что скажет Ник, переспросить, если чего-то не пойму, это мой единственный
шанс разобраться...
  - Все довольно просто. Я разложил освещение по спектру, и оказалось так,
как я и думал: в двух крайних прожекторах был "восьмой луч". Вы, конечно,
никогда о нем не слышали, это вещь совершенно запрещенная, даже в военной
промышленности. Но на телевидении его используют довольно часто.
  - Восьмой луч?
  - Или восьмая составляющая спектра, это, конечно, условное название, по
физике оно гораздо сложнее, не в этом дело. Понимаете, на экране можно
сотворить все, что угодно, сделать неотразимым красавцем и умником любого
ничем не примечательного парня. Но если снимается программа с аудиторией,
режиссура и компьютерная графика посредственному ведущему не помогут.
Живых зрителей надо обрабатывать, и "восьмой луч" - самая удобная штука.
  - Это воздействует на психику?
  - Да, что-то вроде расщепления сознания. Каждый присутствующий какой-то
частью своей личности ощущает себя единым целым с шоуменом. А результат -
полное взаимопонимание, самое что ни на есть раскованное общение ведущего
с публикой. Чтобы это выглядело на экране, надо еще работать и работать,
но живая аудитория совершенно счастлива. Страшная вещь этот "восьмой луч".
Если бы его использовали, скажем, в предвыборной компании... но политики
этого друг другу не позволяют. Иначе никакой политики не было бы вообще. А
телевидение - это же так безобидно, на телевидении можно все...
  - Но ведь я была в студии одна...
  - Тем более. Это излучение, если не реализовано сразу, может сохранять
воздействие на довольно длительный срок. В студии вас только облучили, а
потом...
  А потом ярко светило солнце, и на качелях качалась кукла, а я... нет, это
была не я! Что-то вроде расщепления сознания, сказал Ник. Моего сознания -
но зачем?!
  - Ник, может быть... это было случайно?
  Я смотрела на него в упор, и он кивнул головой - нетвердо, несмело, он
отвел утомленные покрасневшие глаза, слишком честные, чтобы не быть
открытой книгой. Как было бы хорошо - если бы случайно, если бы просто
забыли убрать прожекторы после очередного жульнического шоу, а я по
неприятному, но не настолько уж роковому совпадению попала под воздействие
этого безусловно запрещенного "восьмого луча". Если бы можно было на этом
поставить точку, ведь все кончилось хорошо, моя девочка жива и здорова, и
летом мы с ней поедем в гости к хорошему бородатому парню-компьютерщику,
веселому и честному... Слишком.
  - Нет, - медленно сказал Ник. - В предыдущей записи, где
девушка-блондинка, те два прожектора светили нормально. Фильтры на
объектив накрутили перед вашей пробой.
  Я напряглась - самая верхняя, тонкая, готовая лопнуть струна. Расщепить
мое сознание. Непостижимым образом слить его с сознанием убийцы Роми -
одного из двух, о которых писали в газете. Не случайно, целенаправленно...
Кому-то зачем-то это было нужно, мне не важно, зачем, важно - кому. Сейчас
я возьму себя в руки, я буду спокойна-спокойна, и я узнаю.
  - Ник, - мой голос звучит извне, звучит твердо и почти равнодушно. -
Теперь нам надо выяснить, кто был тогда на студии, кто мог это сделать.
Кто имел доступ к этому "восьмому лучу", уже пользовался им, наконец...
Ваш компьютер должен это знать.
  И тут Ник остановился, и это получилось так резко, неожиданно, страшно.
Он повернулся вполоборота, лицом ко мне, наши глаза встретились.
  - Мой компьютер знает все, - сказал Ник, - но я не буду его об этом
спрашивать.
  - Почему?!
  Медленно, раздражающе медленно Ник вынул из кармана джинсов пачку
сигарет, зажигалку, закурил - а я и не знала, что он курит, да что там - я
его совсем не знала... Мы стояли так близко, друг против друга, и ветерок
нес клубы дыма прямо мне в лицо - и это выводило меня из себя, меня вдруг
стало выводить из себя каждое его движение. Я повторила - тихо, сквозь
зубы:
  - Вы мне можете объяснить, почему?
  - Могу, - Ник затянулся и отбросил сигарету. - Кто бы это ни был: это
слишком могущественные люди, чтобы вы вступали с ними в борьбу. Вы
погубите и себя, и свою дочь. Я же вижу, вы не сумеете вовремя
остановиться.
  - И делаете это за меня?!
  Нет, я не могла спокойно смотреть на это заросшее, помятое, красноглазое
лицо. Вовремя остановиться... вовремя струсить! Ну что ж, я узнала от него
достаточно, больше, чем если бы докапывалась сама. И куда это мы шли по
этой пыльной задворочной улочке, ведь мне совсем в другую сторону...
  - Спасибо вам за помощь. До свидания.
  ...Стремительными, широкими, уверенными шагами я вышла к телекомпании,
обогнула ее и направилась к автобусной остановке. Прежде всего - поехать к
Лорейн и забрать Роми. А потом... потом я что-нибудь придумаю.
  Я завернула за угол, подняла голову - и вдруг поняла, что напрасно думала
последние дни, будто избавилась от фантасмагории, будто в моей жизни
что-то изменилось, будто это вообще жизнь... Нет, фантасмагория
продолжалась, потому что там, на нашем месте, под ажурной вывеской с
часами, стоял Дэн, и он сказал:
  - Здравствуй.


  Фантасмагория-8

  Его глаза... Я совсем забыла его глаза - а они небольшие, карие, глубоко
посаженные, такие мягко-бархатные... А впрочем, у него глаза грустной
собаки. У него уже совсем обрюзгшее лицо, мягкие белые щеки, даже почти
двойной подбородок. И белый воротничок из-под ворсисто-серого дорогого
пиджака. И тяжелая, неспортивная фигура, и чересчур ухоженные руки с
ногтями, покрытыми бесцветным лаком... И брюки, легким изломом ложащиеся
на поблескивающие модельные туфли.
  Я оглядываю тебя с ног до головы, и я вижу тебя насквозь, Дэн
д'Аржантайль. Я вижу тебя такого, какой ты есть - ни на грамм не стройнее,
ни на секунду не моложе, ни на взгляд не обаятельнее. Я - отдельна от
тебя, и я свободна. Я могу долго, неподвижно, целую вечность смотреть в
твои бархатные собачьи глаза, чужие, не имеющие надо мной власти...
  Его пальцы сплетаются, расплетаются, скручиваются жгутом - они всегда
были такими подвижными и такими нежными, его белые ухоженные пальцы. Ему
трудно, мучительно трудно заговорить со мной - и, наверное, поэтому я не
ухожу, я жду, пока он соберется с силами, мне его просто по-человечески
жаль. Я имею право на жалость, я - сильная, я - свободная.
  И он говорит:
  - Я знаю, ты можешь просто отказаться меня слушать, ты можешь уйти, и это
будет уже навсегда. То, что произошло между нами - страшно. Мне
понадобилось три года, чтобы понять, насколько это страшно - но лучше три
года, чем целая жизнь. Я не знаю, как ты прожила эти три года. Наверное, я
заставил тебя страдать, наверное, я разрушил какую-то часть твоего
светлого, прекрасного мира, и ты перестроила его заново, ты возненавидела
или даже забыла меня. Я не пытаюсь оправдаться. Я хочу, чтобы ты поняла:
даже если я пытаюсь вернуть невозможное, я делаю это не ради себя самого
и, может быть, не ради тебя. Ты знаешь, я общаюсь с очень многими людьми -
и по работе, и по своей натуре - и нигде, никогда, ни у кого я не встречал
такого союза, как тот, что соединял когда-то нас. Мы убили его... хорошо,
я убил, но и ты дала ему погибнуть. Это страшно, понимаешь? Не только для
нас, страшно вообще.
  И я, конечно, отвечаю ему:
  - Ты всегда умел красиво говорить, Дэн. У твоих слов только один
недостаток - я им не верю. Может быть, я поверила бы тебе, если бы ты
банально сказал, что любишь меня - и мне было бы только хуже, если бы я
этому поверила. А оказывать нашим союзом услугу человечеству - заманчиво,
конечно, но я уже не играю в эти игры. Наверное, то, что я говорю -
слишком, извини меня, Дэн, но ты опоздал.
  Он смотрит на меня, он покусывает губы, он ждет - ведь я же молчу, я не
могу заставить себя сказать ему все это. Я знаю, что должна произнести
именно эти слова - единственно правильные, единственно достойные. Этот
человек, он же ничего не значит для меня...
  Я делаю шаг вперед, и еще один, я кладу руки ему на плечи, я долго, целую
секунду смотрю в его глаза, а потом прячу лицо на его груди.


  Фантасмагория-9

  Скрипач играет только для нас двоих, он перебирает быстрыми пальцами нити
мерцающего света, и темно-бордовое вино вспыхивает алыми искрами на дне
двух бокалов. Мой почти полон, а Дэн уже допил до половины. Он кладет свою
белую, узкую, теплую руку поверх моей, холодной и напряженной до
побелевших косточек. В его глазах - те же пурпурные отблески, и от этого
они еще более теплые, его глаза... А мне холодно, моя выпрямленная спина
не касается мягкой спинки стула - потому что все это неправда. И вино, и
скрипка, и касание пальцев Дэна, и его улыбка... И вместе с тем это
реальность, единственно возможная реальность - слишком сложно, слишком
много для меня, нервный озноб пробегает сверху вниз по напряженной спине.
  - Ты счастлива? - мягко спрашивает Дэн.
  Да! Я счастлива. Сейчас я поверю в это... моей руке уже становится тепло.
Я подношу к губам бокал - терпкое красное вино, немного света и скрипки...
Я счастлива...
  - Теперь все будет хорошо, - говорит Дэн. - Страшно разбить рукой стекло,
но зато потом осколки сверкают, как бриллианты.
  Осколки... Бокал в моей руке... В бокале ничего не было, зачем я вообще
думаю про какой-то бокал? Разве существует что-то за размытыми границами
мерцающего света, что-то, кроме карманного мира круглого столика на двоих,
кроме человека, который всю жизнь будет вот так смотреть на меня и
касаться моей руки?..
  Существует. Роми.
  - Роми никогда тебя не видела, - медленно, словно преодолевая напряжение,
говорю я. - Она у Лорейн, поедем туда, сейчас?
  Стоп-кадр. Это когда лицо живого человека внезапно превращается в маску.
Останавливаются глаза, губы, даже мельчайшие, неуловимые движения мышц
лица, которые делают его живым. И только по зрачкам бродят красные блики,
отдельные на мертвом лице.
  Я успеваю удивиться, испугаться, полуоткрыть губы не то для вопроса, не
то для крика - но через мгновение лицо Дэна снова обретает подвижность,
словно опять пустили пленку, и он говорит:
  - Нет, я не могу... это слишком сразу, - и вдруг, резко и неожиданно для
меня:
  - Помнишь водопад?
  Я вздрагиваю, потому что помню. Потому что это слово растворяет прошедшие
годы, поднимает со дна разочарование и боль обманутого доверчивого
ребенка. Дэн обещал отвезти меня на водопад - и не сделал этого, только и
всего. Но вечность назад это было важно для меня, настолько важно, что
потом мне было больнее вспоминать этот водопад, чем все остальное, чего
Дэн не сделал, а он не сделал слишком многого... Вечность назад...
  - Хочешь, поедем туда завтра? - спрашивает он так просто, но в голосе
замерла внутренняя дрожь. - Завтра воскресенье, я свободен. Ты, я и Роми...
  Длинную секунду он смотрит на меня, он уже знает, что я согласна, что не
в моих силах отказаться от себя - прошлой, юной, верившей, что
когда-нибудь так и будет... Потом он встает.
  - Извини, я должен идти. У меня еще дела на студии...
  Он залпом допивает вино, а мой бокал еще полон, и лучи тусклого света, и
блики, и скрипка...

  Фантасмагория-10

  Мое отражение в длинном узком зеркале - это зеркало на одного, и я одна.
Швейцар приоткрывает дверь, он смотрит на меня недоуменно: почему я не
ухожу? Я медленно провожу рукой по волосам... действительно, почему?
  Что-то держит меня, что-то привлекает и никак не может полностью
завладеть моим вниманием. Узкое высокое зеркало, оно отражает только
меня... и светящийся прямоугольник над моей головой. Экран телевизора.
  Я оборачиваюсь, и, угадав мое движение, портье нажимает на кнопку пульта,
прибавляя звук. И я отступаю на шаг назад, и еще на один, я касаюсь локтем
холодной поверхности зеркала, потому что...
  - Субботний вечер, и с вами снова "Шоу с Дэнни"!
  Несколько минут я стою неподвижно, я слежу за его уверенными движениями и
гибкой, сильной фигурой, за обаятельной улыбкой и большими сверкающими
глазами. Просто слежу, наблюдаю отрешенно и даже без удивления.
Безупречная работа компьютера, примерно такого же, как стоит на столе у
Ника. Странные они, эти люди в студии, они-то должны видеть того реального
человека, который только что ушел отсюда... Камера скользит по аудитории -
влюбленные глаза женщин, мужчины с готовностью подхватывают реплики,
брошенные в зал экранным, ненастоящим Дэном. Так забавно: я, только что
простившаяся с ним - холодна, критична, а они, совсем чужие ему люди...
  ...Портье отшатывается назад, потому что я - вихрь, страшный,
неуправляемый, способный сбить с ног, уничтожить:
  - Можно позвонить?!!
  Гудок в трубке, и еще один, гудок за гудком, непереносимо-медленные... Я
знала - гудок - знала это уже давно. Как только увидела его под часами -
гудок - нет, раньше, когда Ник говорил о шоу-программах и "восьмом
луче"... Нет, я знала - гудок - с самого начала, знала, что это он, что
некому кроме него... гудок, и еще...
  - Алло?
  - Лорейн?!
  - А, это ты... я была в ванной, я вообще не хотела...
  - Где Роми?!!
  Голос - далекий и безмятежный:
  - Твой только что приходил и забрал ее. Сказал, что свозит на водопад...
  Падает трубка, и с отчаянным звоном соскальзывает со стойки телефон, и
надрывно стонет, задрожав, огромное зеркало...

  Фантасмагория-11

  Ветер со свистом врывается в полуопущенное окно, рвет мои волосы,
залепляет ими отчаянное лицо. Автомобиль несется по автостраде, и быстрее
уже нельзя, и поэтому хочется кричать, но ветер бьет в лицо, перехватывает
дыхание, и я только стискиваю руки, сейчас я сломаю свои пальцы... И
сумерки, жесткие, давящие сумерки, закрывающие горизонт непроглядной
пеленой. И ветер, холодный, резкий, пыльный...
  Черный человек, спокойно надевающий петлю на пластмассовую шейку куклы.
Только на самом деле она не была куклой. Она была его дочерью.
  Резкий, помноженный на скорость поворот - я ударяюсь виском о край
спущенного стекла, острая боль пронзает меня всю, до кончиков онемевших
пальцев, все это реальность, а не дикий, кошмарный сон. Нет, не реальность
- фантасмагория. Он был уверен, что убил Роми и что убедил меня, будто я
сама убила ее... А потом увидел меня, идущую на телестудию, что-то
подозревающую, способную что-то раскрыть... Он забил тревогу, он
запаниковал, он захотел во что бы то ни стало все узнать - и встретил меня
там, на нашем месте, под часами... А потом - потом я все сказала сама, я
сказала ему, что Роми жива. Роми, которая по его дикому, страшному,
непостижимому желанию должна быть мертвой.
  Машина несется на закат, на один из тех неповторимых закатов, что каждый
вечер пылают над водопадом. Над водопадам, где я не была с Дэном. Где я не
была с Роми. Где сейчас...
  Скрежещут тормоза, я бросаю кошелек водителю, я перебегаю перед потоком
встречных машин автостраду, я бегу по камням и траве наперерез тропинкам,
мои острые каблучки проваливаются в землю и скользят по щебню и валунам, я
позволяю себе полусекундную остановку - сбросить туфли - я лечу, почти не
касаясь мокрой земли. А вокруг непроглядные сумерки, и только впереди -
ало-багровый пожар, мне нужно туда, на закат...
  Негромкий, неумолимый, непрекращающийся рокот - я так внезапно начинаю
слышать его, этот страшный голос водопада. Под ногой - пустота, я падаю в
мокрую траву, я поднимаюсь, взбегаю на возвышенность - и вижу там,
впереди, на тускнеющем фоне заката, черную плоскую фигуру мужчины с
ребенком в поднятых над головой руках.
  И вот тогда я кричу - беззвучно, хрипло - я уже не бегу, внешняя,
посторонняя сила несет меня туда, и черный человек оборачивается мне
навстречу...

  * * *

  Я медленно провела рукой по мокрому лбу, облепленному спутанными
волосами. В траве громко звенели сверчки, накладываясь на мерный рокот
водопада. В воздухе дрожали мириады мельчайших, почти неощутимых брызг, и
они мягкой прохладой оседали на мои горячие щеки.
  - Красиво, правда? - сказал Ник.
  Закат потухал, он был уже не багряным, а бледно-лиловым, последние
блестки отражались в бурлящей пене там, где разбивались струи водопада. В
сгущающихся сумерках блеснула улыбка Ника, засветилось, обернувшись ко
мне, фарфоровое личико Роми. Ник протянул ее мне - маленькие теплые ручки
обвили шею, цепкие, настоящие, живые. Я все еще не могла выговорить ни
слова, дыхание вырывалось из груди неровными хриплыми толчками.
  - Но этой Лорейн Адамс я не доверил бы даже аквариума с рыбками, - сообщил
Ник - так спокойно, словно между делом, как умел только он один. - Это ж
надо - так просто отдать ребенка совершенно постороннему мне, и хоть бы
что. Даже не спросила, куда мы пойдем, пришлось самому десять раз
повторять, чтобы она запомнила. Представляю, что б вы подумали, если бы
позвонили, а эта красавица ничего не знает...
  Роми крепко прижалась к моей неровно вздымающейся груди - словно
прислушиваясь к сердцу, которое отбивало дикий, совершенно сумасшедший
ритм. Я наклонила голову и поцеловала завитки ее мягких, нежных, душистых
волосков. Боже мой... Если бы Ник хоть что-то представлял себе, он ни за
что бы не привез ее сюда. Зачем ему вообще понадобилось забирать Роми у
Лорейн, вмешиваться не в свое дело, вынуждать меня снова испытать
невозможный кошмар фантасмагории?
  Хотя фантасмагория началась намного раньше. Когда Дэн...
  Я попыталась перевести дыхание - но глубоко вдохнуть не могла, слишком
тесно прижалась ко мне Роми. Я вдруг почувствовала острую застежку на ее
комбинезоне, она больно впивалась мне в грудь... И одновременно накатила
страшная, непобедимая слабость, Роми стала большой и тяжелой, а ноги,
которых я совсем не чувствовала, могли подогнуться в любую секунду...
  Ник шагнул вперед, взял Роми у меня из рук.
  - Обопритесь на меня, вот так. Здесь мокрая трава, лучше не садиться, а т
простудитесь. Сейчас выйдем на трассу, там полно такси, довезу вас домой.
  Я почти не видела его - на серо-лиловом фоне сумерек перед глазами
плясала сеть мелких черных точек. Я широко раскрыла глаза и сделала
несколько глубоких вдохов, мертвой хваткой вцепившись в плечо Ника. Я
должна взять себя в руки. Ничего пока не случилось. Пока. Я не имею права
на слабость.
  Я выпрямилась, сделала несколько шагов, а потом присела на корточки,
чтобы надеть туфли. Очищая мокрые чулки от налипших листьев и травинок, я,
наконец, смогла заговорить.
  - Простите меня. Я чересчур перенервничала, Лорейн не сказала мне, что это
вы... и я вообще переживаю, когда Роми с кем-то посторонним...
  Пожалуй, получилось как-то невежливо. А впрочем, он сам первый произнес
это слово. Я встала, чуть покачнувшись на высоких каблучках, и мы пошли
вперед, по направлению к трассе. Ник молчал - так непохоже на него -
наверное, мои слова все-таки его обидели. Надо бы хоть как-то их
смягчить...
  Не глядя на него, я сказала вперед, в темноту:
  - Я всегда слишком волнуюсь за Роми. Мне кажется, что мы с ней - одно
целое, у нас с ней общее сознание...
  Это было как вспышка - яркий всепроникающий свет в огромной темной
комнате. Я даже остановилась, и Ник обернулся - все ли со мной в порядке?
- но в следующее мгновение я уже шла вперед, шла легко, стремительно,
летяще. Само собой было сказано ключевое слово, и теперь я понимала все,
абсолютно все.
  Восьмой луч, позволяющий сливать воедино сознания совершенно посторонних
людей. Дэн облучил на студии меня, а затем - того, кто должен был убить
Роми. Хотя настоящим убийцей был он сам, тот безумец даже не понимал, что
совершает - я помню, кукла на качелях. Кукла или маленькая девочка... не
все ли равно, это воспоминание, став моим, должно было деморализовать
меня, навсегда связать мне руки. Дэн д'Аржантайль продумал и просчитал все
- кроме одного.
  Ведь это была не чужая, посторонняя, отдельная от меня девочка. Это была
моя Роми.
  У нас всегда было общее сознание. Я и моя, только моя маленькая девочка -
мы всегда были частью друг друга. Восьмой луч обострил, возвел в
превосходную степень нашу внутреннюю связь, и она была