что это правило касается только
молоденьких незамужних девушек. Я таковой не являюсь. И все-таки.
  Я, Элберт Вирри, желаю через десять лет улететь отсюда. Пусть без единого
волоска на голове, - теперь ни один нормальный мужчина в Галактике не
дорожит волосами, - но с круглым капиталом на счету во Вселенском банке. С
тем, чтобы купить несколько крупных и богатых рудой астероидов где-нибудь
в Леонидах, обзавестись техникой и повести разработки так, как считаю
нужным. Еще через пару лет я стану если не мульти-, то просто миллионером
- это уже не желание, а констатация факта.
  Надо же - я чуть было не изложил свои идеи в университетской дипломной
работе. Вот смеху было бы: высший балл за проект, который и в том,
студенческом, сыром варианте стоил многих сотен тысяч универсальных
единиц.
  Но я не продам его ни за какие деньги. Я открою свое дело. Свое.
Собственное.
  И десять лет моей молодой жизни - не такая уж высокая цена.
  Во всяком случае, так думаешь сейчас, откинув на подушку отяжелевшую
голову, весело гудящую после вечеринки с комендантом и новыми коллегами.
Сухой закон! Последний раз я набирался подобным образом еще в альма-матер,
на выпускной. Моя фляга не оказалась лишней, но, похоже, тут у каждого
сотрудника имеется солидный подпольный погребок. И как им удается?...
  Однако утром, выбираясь из капсулы, косо застрявшей в насыпи выработанной
породы, я не был таким оптимистом. Никто и не подумал меня встретить.
Кое-как сориентировавшись на местности, я побрел в сторону далекого
грязно-серого купола, который мог оказаться базой. Как, впрочем, и чем
угодно.
  Меня предупреждали: воздух на планете поначалу кажется непригодным для
дыхания, но это только с непривычки. Придется привыкнуть. И к воздуху,
раздирающему легкие, и к постоянному полумраку из-за пыльной взвеси, и к
пейзажу, незатейливо составленному из карьеров, шламмовых гор и
неопрятного запустения. Я читал, что раньше здесь была пышная, питаемая
радиационным фоном растительность. Но, скажите, кто бы стал обращать
внимание на все эти папоротники, хвощи и гигантские грибы - если уран тут
можно добывать голыми руками с лопатой? К тому же - неплохая мысль
какого-то рационализатора - бесплатными голыми руками.
  И я шагал по щиколотку в пыли, и поминутно терял из виду цель, и ругался
сквозь зубы, и проклинал раскуроченную планету, незнакомого пока
коменданта, станцию на орбите и свои непомерные амбиции. Потом провалился
в совершенно невидимую яму, доверху полную пылью. Ком колючей шерсти забил
горло и носоглотку, стеклянное крошево засыпало глаза...
  Надрывно кашляя, матерясь и плача, я выбрался оттуда - и вот тогда увидел
ее.
  Ее не могло тут быть.
  Собственно, я ничего толком и не разглядел. Логично предположил, что
вообще показалось, - а потом наугад, из чистого любопытства задал вопрос
коменданту.
  Выяснилось, правда.
  Женщина, жена какого-то каторжника. А вовсе не сияющее сплетение сказок о
феях, детских снов, юношеских эротических фантазий и галлюцинаций
смертельно раненых воинов. Она стояла на гребне выработанной руды, такая
нелепая, до смешного чужая и ненужная здесь. Светлая, манящая... Она
исчезла за кручей внезапно, как и полагается болезненным
фантасмагорическим видениям.
  А я, идиот, чуть было не бросился догонять.

  * * *

  - Главное - не пробуй заводить знакомства с голомордыми, - говорил Торп,
уверенно шагая чуть впереди меня. - Они - сами по себе, мы - сами по себе.
Если тебе кажется, что они похожи на людей, забудь эту блажь. У них не
осталось ничего, чтобы так называться.
  Его голос звучал приглушенно из-за маски, закрывавшей лицо. Оказалось,
здесь только каторжники никак не защищаются от радиации и пыли - за что и
получили соответствующую кличку. Меня, конечно, никто заранее не
предупредил. Поэтому сейчас на мне болталась запасная маска Торпа,
старшего инженера, - большая на пару размеров.
  Торп производил впечатление мужика, с которым можно поладить. Впрочем,
ладить пришлось бы с любым напарником и непосредственным начальством.
Будем считать, что для начала мне повезло.
  - В первый месяц все обычно из кожи вон лезут, - негромко продолжал он. -
Испытательный срок, как же! Фигня это все, Эл. Оставаться или нет - решать
тебе. Нет, оно, конечно, месячишку многие выдерживают... Думают, что им
море по колено, но к концу года большинство ломается, проверено на опыте.
Текучка страшная. Потому-то и настоящие бабки начинают платить уже со
второго года.
  Систему я знал и без него. Месяц работаешь за бесплатно, год - за более
чем умеренную сумму. И только потом с тобой заключают контракт на
оставшиеся девять лет. Два шанса вернуться. Лазейка для слабаков.
  Торпу, я уже спрашивал, оставалось около двух с чем-то лет. После чего я
мог претендовать на его должность - с окладом повыше, чем у простого
инженера. И, что б там не советовал старший товарищ, зарекомендовать себя
с лучшей стороны стоило уже теперь.
  - Боб просил меня взглянуть на перекрытия Второго-лямбда, - вспомнил я как
бы невзначай. - Там вроде проблемы.
  Торп поморщился - даже маска не могла этого скрыть.
  - Второй-лямбда все равно вот-вот обвалится, - хмыкнул он. - И чем скорее,
тем лучше. Даже не вздумай туда соваться! Старый Боб всегда так шутит над
новичками. Можешь мне поверить, Эл, та развалюха ремонту не подлежит.
Забудь.
  - Но там же, - как-то чересчур юношески возмутился я, - работают лю...
  "У них не осталось ничего, чтобы так называться".
  - Если хочешь, прогуляемся, это недалеко, - предложил Торп. - в порядке
экскурсии. Должен же ты знать свое будущее хозяйство. Пошли.
  Через час стало ясно, что наши с ним представления о небольших расстояниях
кардинально различны. Я с трудом волочил ноги. Сила тяжести на планете
лишь чуть-чуть превышала привычную, но теперь я понял, что и это чуть-чуть
достойно уважения. Дыхание свистело, пыль, проникшая под неплотно
прилегающую маску, мерзко скрипела на зубах.
  Когда мы, наконец, добрались, на руднике как раз объявили перерыв на обед.
Там и тут среди бурых гор шламма виднелись небольшие кучки темных
скукоженых фигур, сосредоточенно хлебающих что-то из общего на группку
котла.
  Не останавливаясь, мы со старшим инженером прошли мимо одного такого
скопления. Каторжники не обращали на нас внимания, торопясь урвать
побольше желеобразной похлебки. Только двое или трое подняли головы. Почти
черные невыразительные лица, красные белки воспаленных глаз и гнилые зубы.
  И тут я во второй раз увидел ее.
  И теперь уж рассмотрел как следует.
  Она была среднего роста, стройная, хоть и отнюдь не бестелесная,
блондинка. То есть, такого цвета волос мне раньше видеть не приходилось:
что-то вроде золотистой паутины под ярким солнцем... ну допустим,
блондинка. Неправдоподобно белокожая - словно вездесущая пыль каким-то
образом отталкивалась от ее лица, шеи и округлых рук. Широко расставленные
глаза, мягкий овал щек и подбородка, короткий нос и пухлые губы.
  На женщине было поношенное шерстяное платье с короткими рукавами, довольно
глубоко декольтированное. На груди переливалось ожерелье из овальных
мерцающих камней. В руках она сжимала объемистый полиэтиленовый сверток.
Боязливо покосилась на нас и проскользнула вперед, явно высматривая
кого-то среди обедающих каторжников.
  Шла она босиком. И ноги выше щиколоток все-таки подернулись серым слоем
пыли.
  - Жена Хгара? - мне захотелось выглядеть осведомленным в глазах Торпа.
  - Ага, - кивнул тот. - Понесла ему поесть. Он-то общую гадость не жрет,
сукин сын!
  Я проводил женщину взглядом. Это было легко, светлая фигурка искрой
выделялась на общем буро-черном фоне. Вот остановилась на шламмовой круче
- как вчера - вот скрылась за ней, вот снова появилась вдалеке.
Остановилась, и навстречу ей поднялось что-то темное, едва различимое,
большое и приземистое.

  * * *

  Перекрытия на Втором-лямбда действительно никак не подлежали реставрации.
Что мне стало ясно с первого же небрежного взгляда. Выработку рудник давал
минимальную, - тоже не обязательно быть гением, чтобы это определить.
Короче, его следовало закрывать, и немедленно.
  Я поделился своими соображениями с Торпом, и он расхохотался мне в лицо,
тряся респиратором маски. После чего предложил накатать рапорт Бобу.
Конечно, я решил ничего подобного не делать. Неохота в первый же день
прослыть паникером, выскочкой и гуманистом.
  Пока мы были внутри, у каторжников окончился обед, и они хмурыми стаями
потянулись нам навстречу. И остановились поодаль, пропуская нас -
инженеров, настоящих людей, с которыми у них не могло быть ничего общего.
  - Салют, Торп! Чегой-то тебя к нам занесло?
  От безликой массы отделилась невысокая квадратная фигура. Бородатый мужик
шагнул вперед, протягивая коричневую ручищу с грязными ногтями и черной
сеткой линий на раскрытой ладони.
  И старший инженер Торп как ни в чем не бывало пожал ее!
  - Привет, Хгар! Вот, показываю новичку наши развалины. Тут никого еще не
придавило?
  - Покамест нет, - подчеркнуто серьезно отозвался каторжник. И оба
расхохотались, словно выдали дуэтом старую, но на редкость удачную шутку.
  Я ни черта не понимал.
  - Это Эл, - отсмеявшись, представил меня Торп. Честное слово, я чуть было
не вздрогнул при мысли, что сейчас тоже придется пожимать лапу немытого
чудища. Хгар оказался точь-в-точь таким, как я мог вообразить по аннотации
коменданта.
  "Разбой, пиратство, несколько убийств, в том числе полисменов..."
Даже еще мрачнее и волосатее.
  Он окинул меня с ног до головы блестящими глазами, исчерченными малиновой
сеточкой, и не подал руки. Вместо этого на прощание еще раз обменялся
рукопожатием с Торпом.
  "Они - сами по себе, мы - сами по себе".
  - Я смотрю, вы большие друзья, - саркастически прокомментировал я через
несколько шагов, - с этим... голомордым.
  Торп пожал плечами и ничего не ответил. А я угодил ногой в невидимую
колдобину, чуть было не свернул голеностопный сустав и потерял всякую
охоту к беседам. Предстоял обратный путь, и в моих интересах было пустить
в рот как можно меньше пыли.
  И всю дорогу я без помех размышлял об аварийном руднике, о напарнике, о
стратегии собственных действий. А между делом - и о непостижимой
психологии женщин, готовых разделить пожизненную ссылку с такими вот
мужьями.

  * * *

  - Ну так скажи, Эл: что, по-твоему... делает человека... ик... человеком?
- ни с того ни с сего ляпнул Торп вечером в каптерке. Я чуть не опрокинул
бутыль технического спирта.
  Похоже, что закладывать за воротник здесь было принято после каждого
рабочего дня. Без всякого повода. Не в моих правилах, - но можно
привыкнуть. Тем более что никто особенно не следил, как часто я наполняю
свою рюмку.
  Старший инженер нетерпеливо повторил вопрос.
  Пожалуй, стоило отослать Торпа к миллионнолетней истории вселенской
философской мысли, располагавшей массой разнообразных ответов. Лично я
подобными проблемами никогда не задавался. Другой профиль, извините. Так
что мое мнение лучше всего выражалось идиотской гримасой с поднятыми
бровями.
  - Человека делает человеком собственность, - наставительно изрек пьяный
инженер на одном дыхании.
  - Собственность? Интересно, - мне совершенно не было интересно.
  - И поэтому, - мой собутыльник едва ворочал языком, но эмоции били через
край, - поэтому я всегда подам руку человеку... Да, человеку! Который
сумел... ик... сумел отстоять свою собс-с-ственность, несмотря ни на что.
Да, подам! И, если ты мой др-руг, не смей называть... Хгара... голомордым!
  Он опрокинул очередную стопку и потянулся за бутылью. Я тоже вежливо
пригубил техническую гадость и кивнул.
  - Договорились.


  * * *

  По зрелом размышлении я все-таки написал рапорт по поводу аварийного
Второго-лямбда. Но, разумеется, не Бобу, а прямиком в Центр. Я на
испытательном сроке, а потому не обязан соблюдать субординацию. Впрочем,
создавалось впечатление, что на этой планете никто не считает себя
обязанным делать хоть что-нибудь.
  Сегодняшний день я решил посвятить обходу рудников нашего участка.
Наверняка удастся обнаружить немало столь же вопиющих нарушений, как и на
Втором, - и мешкать с этим не стоит.
  Когда я снимал со стены план участка, Торп почему-то хмыкнул. Но его
скептицизм был мне до одного места. Рудники располагались на карте
красивой полукруглой цепочкой, и я был намерен обойти практически все,
начиная с Первого-альфа на востоке.
  Неприятности начались уже по дороге.
  Во-первых, никто не удосужился нанести на план грунтовой разлом в форме
гигантского полумесяца или же мерзкой каменной ухмылки. Разлом пришлось
обходить, и крюк получился дай боже. В пыльном полумраке я чуть было не
потерял ориентировку. Развернул карту, покрутился на месте, определяя
направление. И со скрежетом зубовным обнаружил, что теперь до искомого
рудника топать еще минимум полчаса.
  И действительно, не прошло и тридцати пяти минут, как я вышел к
безобразной груде давно заброшенных развалин. Ржавый остов бывшего рудника
издевательски торчал из эвереста выработанной породы.
  Материться было бесполезно.
  Плохо пригнанная маска натирала скулы и переносицу - и уж точно ни от чего
не защищала. Я раздраженно сдернул ее. В горле запершило, но ненадолго.
Если б только все проблемы ограничивались местным воздухом!...
  Ладно, возьмем себя в руки. Первый-бета лежал немного в стороне от
намеченного заранее маршрута. Зато уж точно работал - вчера Торп упоминал
при мне это название. Стоит прогуляться туда и, пообщавшись с управляющим,
скорректировать карту. Потому что насчет Второго-гамма у меня не было
теперь никакой уверенности.
  Я вычислил азимут и браво зашагал вперед.
  Через четверть часа начал прищуриваться, вглядываясь вдаль, - что за
чертовщина? - и ускорил шаги.
  Через сорок минут занервничал по-настоящему.
  Через час повернул назад.
  Сбиться с дороги я не мог - а значит, никакого рудника под номером
Первый-бета в природе не существовало. Точка на карте, нанесенная от
фонаря. Для отчетности. И Торп, скотина, бессовестно врал, делая идиота из
нового инженера... Что ж, на эту тему также следует написать рапорт. Там,
наверху, посмеются, наверное, от души, - а затем призадумаются о
чем-нибудь серьезном. О кадровой политике, например.
  Внезапно на пути выросла высоченная гора сыпучего шламма. Раньше ее не
было, - похоже, я слегка отклонился от курса. Выругавшись, попробовал
штурмовать препятствие. Ноги немедленно погрузли по колено. Выбрался,
кое-как отряхнулся и пошел - а что делать? - в обход. С таким расчетом,
чтобы срезать угол и выйти сразу к следующему руднику, не возвращаясь к
развалинам. Наверное, в этом и состояла ошибка...
  Два часа спустя я растерянно озирался по сторонам, окруженный шламмовыми
холмами и бездонными рытвинами. Воспаленные глаза уже не слезились, а
пекли жгучим огнем, язык наждачной бумагой царапал н„бо. Пропыленная маска
болталась на поясе, и надевать ее не хотелось. Хотелось двух вещей:
оказаться у себя в каптерке или кого-нибудь убить. Лучше и то, и другое.
  Какая, к черту, ревизия рудников!...
  Точки на пыльной карте выстроились издевательски правильным полукругом.
  Я понятия не имел, где нахожусь.
  Впрочем, путь из тупика был только один - туда, откуда я пришел.
Развернувшись на сто восемьдесят градусов, я двинулся назад, от злости все
ускоряя шаги и совершенно не глядя под ноги.
  Совсем несерьезная колдобина - не глубже лунки для гольфа. Но щиколотку
резанула нестерпимая боль, и я заорал во всю глотку, благо услышать и
посмеяться все равно было некому. Потом сцепил зубы и попробовал встать.
  И вот тут-то стало по-настоящему страшно.
  Никогда мне отсюда не выбраться.

  * * *

  Она смотрела на меня.
  Светлые продолговатые глаза, очень широко расставленные и чуть-чуть
косящие в разные стороны. Изумленно округленные губы. Гладкая белая шея.
Овальные переливающиеся камни на полуоткрытой груди...
  И я спросил:
  - Как тебя зовут?
  Какого черта? Раз эта женщина оказалась тут, раз нашла меня, надо
немедленно требовать, чтобы она привела помощь. Кажется, у меня не просто
вывих, а самый настоящий перелом. Повезло, ничего не скажешь. Хотел бы я
знать, есть ли на этой планете нормальный врач? В любом случае, нужно как
можно скорее... При чем тут ее имя?!
  Она смотрела на меня. С наивным удивлением приподняла почти невидимые
брови, а потом недоуменно склонила голову набок. На щеку упала прядь
тонких волос цвета золотистой паутины под ярким солнцем.
  Не знает языка, - вспомнил я из того разговора с комендантом. И оттуда же:
она здесь уже два года. За это время можно не научиться формулировать
философские мысли - но чтобы не понять элементарного вопроса "как тебя
зовут"?...
  И как теперь объяснить ей, что я сломал ногу и нуждаюсь в срочной помощи?!
  Женщина выпрямилась, плавным движением отвела волосы с лица. Переступила с
ноги на ногу, оправила на талии поношенное платье. Спокойно, с угасающим
интересом, сверху вниз посмотрела на меня и...
  И я остро, болезненно понял: сейчас она попросту повернется и уйдет
отсюда. Навсегда.
  Не своим голосом я заорал:
  - Стой!!!
  Слава богу, остановилась. Вздрогнула, содрогнулась, как от удара. Легкие
волосы описали в воздухе дугу, косящие глаза блеснули из-за округлого
плеча непобедимым ужасом. Она вскинула к лицу раскрытую ладонь жестом
беспомощной детской самозащиты.
  Идиот, - мысленно застонал я, - что ж ты вопишь, как резаный, она ведь
убежит и оставит тебя тут подыхать. Было совершенно очевидно, что женщина
до сих пор здесь единственно из-за парализующего страха, пришпилившего ее
к месту.
  Во всяком случае, мой первый вопрос ее не испугал.
  - Как. Тебя. Зовут? - как можно четче и дружелюбнее повторил я.
  Вроде бы ее лицо смягчилось. Опустилась напряженная рука, разгладилась
страдальческая складка между бровями. Немного успокоившись, женщина
смотрела на меня - и не понимала.
  Ну что ж. Как это делалось в старых фильмах про межпланетный контакт.
  Я ткнул себя пальцем в грудь и раздельно выговорил:
  - Эл-берт.
  И - чтобы уже совсем просто:
  - Эл.
  Она повела светлыми бровями и даже, кажется, улыбнулась... нет. Просто
полуоткрыла и слегка развела губы для чужого, непривычного звука. Между
ровными рядами мелких зубов мелькнул острый кончик языка, загнутый к
альвеолам:
  - Эл-л-ль...
  Голос ее вызывал в памяти тот музыкальный инструмент, где маленькие
молоточки бегают по тонким металлическим пластинам. Не помню, как
называется.
  Я бодро кивнул, радуясь, что дело сдвинулось с мертвой точки. Снова указал
на себя, а затем направил палец ей в грудь:
  - Я - Эл. А ты?
  Черт! Опять замерла и напряглась, будто я собирался застрелить ее из
пальца. Но через секунду, слава богу, расслабилась, поняла, подняла руку,
коснувшись выпуклого камня у себя на груди, и сказала...
  Если б я умел играть на том инструменте, с молоточками, я, может быть, и
повторил бы, - окажись эта штука здесь, среди серо-бурых шламмовых холмов.
А так...
  Она назвалась еще раз. Теперь музыкальная фраза звучала чуть обиженно.
Словно это я, последний тормоз, ничего не могу понять. Нормально?
  И я произнес, насильственно вычленяя приемлемое из звенящей капели высоких
звуков:
  - Ле-ни... так? Лени.
  Поджала пухлые губки, поморщилась, как от фальшивой ноты. Потом кивнула -
и улыбнулась. Чуть-чуть, одними кончиками губ. И тут же прикрыла улыбку
лодочкой ладони, как зажженую спичку на ветру.
  Ну допустим. Познакомились. И что теперь?
  - Лени, - заговорил я, перемешивая слова с жестами, - я ногу сломал. Нога.
Видишь? Она болит. Больно. Не могу идти. Мне врач нужен. Позови
кого-нибудь. Нога. Помощь. Я...
  Я напряженно следил за выражением ее лица. И заметил, что проблески
осмысленности в ее глазах появляются только тогда, когда я называю
конкретное понятие или действие, не склоняя и не связывая слова. Любое
короткое предложение или словосочетание в косвенном падеже повергали Лени
в панику непонима