не  любила  перец,  не  особенно  любила   бифштексы,   большую   часть
абстракционистской живописи, музыку, играющую, когда она работала,  -  да  и
вообще малейшие помехи, отвлекавшие от задачи, - и любые неудачи и ошибки.
   А еще, думал Джим, она была  влюблена  в  Рауля,  но  понимала,  что  это
безнадежно. Если она и влюбилась,  то  в  образ  человека,  который  сама  и
составила из звука его голоса и выбранных им стихов. Все это открылось Джиму
постепенно, пока они с Мэри работали вместе или бок о бок  под  руководством
сотрудников Эймоса. Ни Эймос, ни Мэри, ни он сам не стремились к  этому,  но
понимание  индивидуальных  особенностей   неизменно   приходило   вместе   с
информацией о том, что она выяснила о Пенаре, и о ее отрасли деятельности  -
а все это ему пришлось узнать.
   В результате  всего  этого  он  постепенно  обнаружил,  что  перестал  ее
недолюбливать. Он все еще не чувствовал особой близости к ней,  но  симпатия
была - симпатия, которой он не мог себе и представить  до  своего  бдения  в
приемной Моллена.
   Какие выводы сделала Мэри о нем, Джим не знал, да и не  хотел  знать.  По
крайней мере, он верил, что она оставит эти  выводы  при  себе,  как  он  не
распространялся о том, что узнал о ней.
   Оба они признавали это молчаливое соглашение,  и  оно  сближало  их.  Еще
одной причиной их сближения стала привычка обедать вместе, только они двое и
больше никого. Официально это  было  для  того,  как  объявила  Мэри,  чтобы
держать Джима в курсе вопросов, которые были засекречены даже  от  Эймоса  и
его команды. Неофициально, как прекрасно понимал Джим, это был шанс для  них
обоих отдохнуть от Нейса, который, сознательно или нет,  раздражал  всех,  с
кем имел дело.
   Они как раз говорили об этой особенности Нейса во время третьей недели их
совместных обедов у Мэри - ее просторная квартира явно была предназначена  и
для официальных приемов.
   - Ему бы хоть раз, - заметила Мэри, - перестать давить на людей, хоть  на
пять минут дать всем передохнуть.
   - Да он, наверное, просто не решается, - ответил Джим. - Он  перепугается
до полусмерти, если сам не будет все время под давлением и других  отпустит.
Я думаю, он просто чувствует себя неуверенно, если не проявляет агрессии.
   - Немного агрессии никому не помешает, - сказала Мэри. - Даже изрядную ее
долю можно стерпеть. Но от него защищаться замучаешься.
   - Если только он сам себя сначала не замучает, -  ответил  Джим.  -  Тебе
просто от него больше всех достается.
   - Потому что я женщина, - мрачно заметила Мэри.
   - Потому что ты его начальник, - поправил Джим. - Я  думаю,  тут  дело  в
этом, а не в том, что ты женщина.
   - Потому что я женщина и его начальник, - сказала Мэри.  -  С  его  точки
зрения, одно другого хуже. У тебя почти получается от  него  отвязаться.  Он
тебя достает, но вяло, как будто из чувства долга.
   - Ну, я большую часть его поведения просто не беру в голову.  Это  лишает
его удовольствия да и выматывает, - объяснил Джим. - Колотить  пустоту  куда
утомительнее, чем каменные стены.
   - А тебя это не утомляет? - она  с  интересом  взглянула  на  него  через
столик.
   - Немного. - Они опять слишком близко подошли к  тому  печальному  факту,
что Джим готов был на что угодно, чтобы вернуться в космос,  даже  на  целый
полк Нейсов, которые бы по очереди работали над ним. Он не  сомневался,  что
Мэри это знает, точно так же, как он знал кое-что о ней.
   - Когда меня пустят на "ИДруга"? - спросил он.
   - У Эймоса учишься?  -  Мэри  неторопливо  попробовала  блюдо  со  стола,
предложила ему, потом забрала обратно. - Ах да, ты же не любишь брокколи.
   - Когда меня...
   - Не сейчас и не в ближайшее время, - спокойно ответила  она.  -  На  это
есть причины, но я не могу их тебе привести. Мне очень жаль.  Если  бы  этих
причин не было, я бы пустила тебя хоть сейчас.
   - Чего вы от меня хотите? - Джим и сам  слышал  усталость  в  собственном
голосе. - Я знаю все слова Рауля так, что они у меня от зубов отскакивают. Я
знаю все, что ты и я сказали после встречи с "Охотником на бабочек". Я знаю,
что ты хочешь от возможных находок, не больше и  не  меньше,  чем  ты  сама.
Когда же наконец закончится эта череда наркотиков и вопросов?
   - Ты любишь этот корабль, - сказала Мэри.
   - Будто ты этого раньше не знала, - отозвался Джим.
   - Ты бы мог умереть за него?
   Вопрос застал Джима врасплох. Он задумался на мгновение.
   - Умереть за него? - наконец  ответил  он.  -  Ты  имеешь  в  виду,  если
какой-нибудь идиот попытается взорвать мой корабль или что-нибудь еще с  ним
сделать, рискну ли я ему помешать? Конечно, рискну! Но как можно умереть  за
корабль? Это просто невозможно.
   Мэри кивнула, что, по мнению  Джима,  не  отвечало  ни  на  один  из  его
вопросов.
   - Ну так в чем дело? - поинтересовался он. - Что, "ИДруг" в опасности?  О
чем ты говоришь?
   - Нет, не в опасности, - ответила Мэри, - и хватит об  этом.  Я  получила
ответ на свой вопрос, а тебе новых ответов придется подождать.
   Так она и поступила и не стала больше отвечать ни на какие вопросы.
   Этот ее вопрос, однако, вызвал к жизни все прежние волнения Джима. Он уже
какое-то время ощущал  растущее  раздражение.  Когда  Моллен  сказал  ему  о
возвращении в космос, что это вопрос времени. А после того,  как  он  увидел
"ИДруга" в то первое утро вместе с Молленом и Мэри, Джим не ожидал, что  его
опять перестанут пускать к кораблю.
   Но его не пускали. С тех самых пор он не мог попасть внутрь  пластикового
шатра. И постепенно вернулся в состояние, в котором находился до  того,  как
уселся в приемной Моллена и не сдвинулся, пока  не  добился  своего.  Только
сейчас все было намного хуже: наркотики,  которыми  его  накачивали,  делали
воображение ярче и сильнее.
   Ему опять начали сниться кошмары. Сначала пропал аппетит, потом  он  стал
спать хуже. Бег, плавание и другие  занятия  на  этот  раз  не  помогали.  В
сознании Джима нарастало беспокойство об "ИДруге", и оно не уходило ни днем,
ни ночью.
   Он начал путаться в ответах и забывать слова во время  работы  с  Мэри  и
командой Нейса. В нем родился и рос  новый  страх.  Джим  боялся,  что  стал
непригодным или скоро станет и  не  сможет  больше  выводить  корабль  вроде
"ИДруга" в космос, а тем более на границу.
   Как-то раз за обедом у Мэри он поскандалил по этому поводу.
   - Конечно, у меня не все в порядке! - крикнул он. - Прошлой ночью я  спал
часа три, и все. Если бы вы пустили мена на "ИДруга" или хотя бы  объяснили,
в чем дело, я смог бы заснуть. Ты, и Нейс,  и  Моллен  тоже,  вы  стараетесь
сломать меня, чтобы сделать из меня что-то другое. Что? И почему? Скажи  мне
почему, черт возьми! Скажи мне!
   Он заметил,  что  повторяется,  как  трехлетний  ребенок  в  истерике,  и
заставил себя остановиться. Мэри сидела по другую сторону стола  и  смотрела
на него.
   - И не смотри на меня так! - начал Джим снова. - Зачем смотреть на меня с
жалостью, если ты сама  со  мной  все  это  делаешь?  Вы  через  год  только
подпустили меня к этой вашей программе! Я здесь три месяца, и мне еще  хуже,
чем раньше, а чего вы от меня добились, я не представляю! - Он весь  трясся.
- Либо скажите мне, в чем дело, либо отпустите  на  все  четыре  стороны,  -
сказал он наконец. - Одно из двух.
   - И что ты будешь делать, если мы тебя отпустим? - тихо отозвалась Мэри.
   - Да застрелюсь, наверное, - он тяжело осел в кресле. -  Откуда  я  знаю,
что я буду делать? Я больше ничего не знаю. Я едва понимаю, кто  я  есть,  а
через несколько недель я и этого не буду знать.
   Он замолчал. Мэри ничего не сказала; они сидели и молчали, пока  из  него
не вышла ярость и он не перестал трястись.
   - Я знаю, что мы с тобой делаем, - наконец сказала она мягко. - Я знаю. И
Луис Моллен знает, и нас обоих это мучит. Не Эймоса, конечно, - он  видит  в
тебе только подопытного кролика. Но Луис и я, веришь ты или  нет,  с  самого
начала переживали и мучились вместе с  тобой.  Поверь  мне,  мы  это  делаем
потому, что у нас нет выбора. Ты мне веришь?
   - Не особенно, - нехотя проговорил он. - Слишком уж долго это тянется.
   - Тогда попробуй поверить  вот  чему,  -  сказала  она,  -  и  я  нарушаю
секретность, говоря тебе это все,  -  я  тебе  рассказываю  больше,  чем  ты
осознаешь. Нам нужно было довести тебя до срыва, а ты  оказался  устойчивее,
чем мы думали. Но у человеческого разума есть предел... и ты, похоже,  дошел
до него.
   Джим  удивленно  уставился  на   нее:   объяснение   казалось   очередной
бессмыслицей.
   - Я хочу сказать: потерпи еще немножко. Старайся остаться в здравом  уме.
Теперь уже недолго.
   Он не знал, верить ей или нет, но деваться было некуда. Единственное, что
ему оставалось, - работать с ней и с Нейсом и терпеть. Но мучения не  только
продолжались, будто Мэри не обещала ему близкий конец; все стало еще хуже.
   Из-за наркотиков, которые ему вкалывали  в  лаборатории,  он  теперь  все
время был как бы в тумане.  Джим  перестал  различать  дни;  они  слились  в
длинную цепочку, каждое звено которой ничем не отличалось от  предыдущего  и
последующего.
   В результате он никак не отреагировал, когда все наконец изменилось.  Он,
Мэри, Нейс и его команда погрузились на один из заступавших на вахту больших
командных кораблей и совершили прыжок на границу.
   В последнюю неделю бессонница  и  наркотический  дурман  особенно  сильно
сказались на нем; а может, думал про себя Джим, он просто начал  слабеть,  и
скоро его начнут утомлять вещи, которых он раньше и не замечал. В чем бы тут
ни было дело, раньше у него  никогда  не  наблюдалось  болезни  перехода,  а
теперь фазовый переход на границу вызвал у него приступ тошноты. Приступ был
настолько сильный, что он сумел встать с постели и выбраться из каюты только
через пару часов после прибытия на пост.  А  Мэри  просила  его  подойти  на
мостик, как только они прибудут.
   В желудке у него все еще ощущались  последствия  приступа;  и  зрение,  и
чувство равновесия были не в порядке. Из-за всего этого даже  при  том,  что
искусственная гравитация на корабле составляла всего девять десятых  земной,
путешествие вверх на пять уровней и вдоль половины корабля до мостика отняло
у него много сил. От усталости подгибались ноги, все восприятие исказилось -
казалось, что палубу кренит то влево, то вправо, хоть он и знал, что это  не
так. Как только он пытался приспособиться к наклону вправо, все вокруг  него
начинало идти влево; а зеленые  стены,  между  которыми  он  шел,  наклоняли
верхушки то к нему, то от него.
   Но он добрался; часовой у входа на мостик осмотрел документы и  пропустил
его. На нетвердых  ногах  Джим  вошел  в  комнату  глубиной  в  пять  шагов,
тянущуюся вдоль всего корабля. Слева и справа от него, на расстоянии четырех
метров друг от друга, были два контрольных поста с множеством приборов.  Оба
пустовали - корабль управлялся автоматически. Они примыкали к экрану обзора,
проходившему по всей передней стенке.
   Экран был разделен на несколько окон. Всю левую  половину  занимало  одно
окно, показывавшее сектор границы,  охраняемый  истребителями  под  командой
этого корабля. В правой половине отдельные окна  показывали  крупным  планом
истребители в составе подчиненных командному кораблю эскадрилий. Джим  знал,
что некоторые из них находились больше чем за пять световых лет от него.
   Перед левой частью экрана стоял офицер из командного  состава  корабля  и
наблюдал за происходящим. Пульт управления в его правой руке мигал огоньками
от разных приборов на контрольных постах.  Из  него  доносилось  непрерывное
жужжание, предупреждавшее о приближении  кораблей  лаагов.  Очевидно,  лааги
были еще далеко - на экране они еще не появились.
   В ушах у Джима стоял гул, красный форменный  комбинезон  офицера  казался
слишком ярким на фоне зеленых  стен  и  черного,  густо  усеянного  звездами
экрана. Его искаженное зрение  воспринимало  людей  и  предметы  на  мостике
болезненно  контрастно  и  подчеркнуто  объемно.   Во   всем   чувствовалась
неестественность; пульт жужжал куда громче, чем следовало бы.
   Джим повернулся к Моллену и Мэри, стоявшим справа от него. Оба  они,  как
ему казалось, смотрели на него  как-то  странно;  но  все  кругом  было  так
искажено, что он не доверял своему восприятию как деталей, так  и  выражений
лиц. Он пошел в их сторону.
   Однако едва Джим сделал первый шаг, они перевели взгляд с него  на  левую
половину экрана. Он остановился и сам посмотрел туда. На части экрана, прямо
перед офицером, появилось новое окно.  Что-то,  Джим  и  сам  не  знал  что,
притянуло его взгляд к видневшемуся там одинокому кораблю.
   Он взглянул на корабль пристальнее, потом вытаращил глаза в удивлении.
   Он забыл о Мэри и  Моллене  и  бросился  по  кренящемуся  полу  настолько
быстро, насколько позволяло шаткое равновесие, пока не добрался  до  офицера
командования и не уставился вместе с  ним  на  корабль  в  новом  окне.  Его
переполняло изумление и неверие.
   - Это же мой корабль! - воскликнул Джим.
   Офицер, казалось, не слышал его. Предупреждающее жужжание давило Джиму на
уши.
   - Я сказал - это мой корабль! - крикнул  он  в  ухо  офицеру,  перекрывая
жужжание.
   Рядом с экраном, показывающим "ИДруга", появился еще один,  поменьше.  На
нем  темными   силуэтами   просматривались   приземистые   корабли   лаагов,
напоминавшие лососей на нересте.
   - Да это просто какая-то старая  жестянка,  которой  пора  на  свалку,  -
отозвался офицер, не сводя глаз с экрана. Он, похоже, расслышал слова  Джима
только наполовину. - На борту нет никого.
   - Никого нет на борту?! - воскликнул Джим.
   - Да, это просто беспилотная мишень. Они  там  хотят  выяснить,  в  какие
части корабля лааги будут стрелять, если корабль не защищается и идет  прямо
на них...
   Пока он говорил, что-то изменилось;  на  экране  с  "ИДругом"  показалась
искорка - выстрел с одного из кораблей лаагов; сами они были еще далеко и не
попадали в тот же экран. Борт "ИДруга" разрезало наискосок.  Корабль  слегка
развернуло, словно раненое животное, потом он выровнялся  и  снова  двинулся
прямо под огонь надвигающихся пришельцев.
   - Поверните его! Верните его назад! - Джим схватил  офицера  за  руку,  -
Поймите же, это мой корабль, "ИДруг". Они его уже  год  изучают,  он  привел
обратно корабль Рауля Пенара. Он же ценный, разве вы не  понимаете?  Верните
его!
   - Нет-нет, - успокоил его офицер, отодвигаясь в сторону. - Это  и  правда
ваш корабль, но они уже с ним  разобрались.  Теперь  это  просто  консервная
банка, которая годится в мишени. Смотрите-ка, как лааги его крошат!
   - Мне это снится, - лихорадочно  убеждал  себя  Джим.  -  Это  опять  мой
кошмар. Это не правда!
   Но это был не сон, во сне было не  так,  как  сейчас,  -  Мэри  и  Моллен
подошли ближе и смотрели. Ни безумно кренящийся пол у него  под  ногами,  ни
детали изображений в окнах ничем не напоминали сон.  Пушки  лаагов  снова  и
снова били по "ИДругу", а он все шел на них, не уворачиваясь, не  отбиваясь,
просто двигался вперед к своей гибели.
   -  Разворачивайся  и  беги,  малыш.  Уходи,  уходи  и  отстреливайся.   -
Собственный голос казался Джиму молитвой. Перед глазами у него стояло пустое
кресло пилота в кабине "ИДруга". Пальцы  его  дергались,  будто  тянулись  к
кнопкам управления, которые находились за сотни тысяч  миль  отсюда,  внутри
гибнущего истребителя.
   Снова и снова "ИДруг" вздрагивал под ударами орудий лаагов,  вспарывавших
его  металлические  борта,  как  раскаленные  лезвия   бумагу.   Джим   ясно
представлял себе пустую кабину, пустое кресло пилота в ней; огни  на  панели
управления мигают, хоть их никто не видит, показывая, что орудия наведены на
цель, ожидая указаний стрелять и уходить от  огня.  Но  отдать  приказ  было
некому.
   Он отчаянно ухватился за пульт в руке офицера, но его  подвела  вызванная
наркотиками неустойчивость. Офицер отдернул руку. Джим потерял равновесие на
кренящемся полу.
   Он упал и тут же попытался встать. Но уклон  палубы,  приступ  тошноты  и
потеря равновесия помешали ему, как  будто  болезнь  перехода  усилилась  во
много раз. Джим сумел подняться на колени, но потом снова упал.
   - Ох, детка... -  выдохнул  он,  перекатившись  на  спину  на  кренящейся
палубе. Перед глазами у него оказались  краешек  зеленого  потолка  и  кусок
черного неба и звезд на экране - так, как они виднелись бы прямо  сейчас  на
экране "ИДруга". Джим вытянул руки перед собой, словно мог дотянуться  через
тысячи миль до кнопок управления  перед  пустым  креслом.  Он  видел  только
кабину пилота...
   Он был в кресле пилота; невидимый, но он  был  там.  Его  невидимое  тело
взялось за работу. Его невидимые пальцы находили кнопки управления  и  огня.
Они нажимались у него перед глазами,  и  корабль  изменял  курс  и  открывал
огонь.  Внезапно  выстрел  лаагов  уничтожил  половину  кабины,  в   которой
находилось кресло.  Сквозь  невидимый  скафандр,  защищавший  несуществующее
правое плечо, он почувствовал секундный тепловой удар. Теперь им с "ИДругом"
было уже не уйти, но они по крайней мере могли сражаться. Лааги  не  получат
корабль просто так. Они с  "ИДругом"  будут  отбиваться.  Они  будут  стоять
насмерть...

Глава девятая

   Он  проснулся,  окруженный  тишиной  и  темнотой.  Абсолютной  тишиной  и
бесконечной темнотой, как будто  всё  звезды  во  Вселенной  погасли  и  она
протянулась кругом  него  в  бесконечность,  безграничная,  беспросветная  и
проникнутая покоем...
   - Где я? - спросил Джим и услышал, как его голос отдается эхом в пустоте.
   - Все  в  порядке,  -  отозвалась  Мэри.  В  голосе  ее  слышались  нотки
беспокойства. - Вы на базе, и ты, и "ИДруг". Все в порядке.
   - Вы можете его починить?
   - С ним все в порядке,  -  послышался  голос  Моллена,  -  он  и  не  был
поврежден. Он никуда не улетал - на границе ты видел симулятор, подделку.
   Джим обдумал новую информацию.
   - Я вам не верю, сэр, - сказал он наконец. - Я бы его где  угодно  узнал.
Это был "ИДруг".
   - Нет, - ответил Моллен. - Поэтому тебя и накачали наркотиками. - Его тон
стал резче. - Неужели ты думаешь, что мы это не учли? Вот поэтому ты был под
таким кайфом. Скопировать твой корабль  мог  кто  угодно,  но  только  ты  в
состоянии оживить его.
   Джим вспомнил, что Моллен и сам когда-то был пилотом истребителя.  И  для
него когда-то настало время покинуть свой корабль.  Он  ничего  не  ответил,
обдумывая этот факт и слова генерала. Теперь  он  чувствовал  себя  легко  и
естественно, только вот вокруг была  темнота.  Он  не  торопился  с  ответом
потому, что внезапно ощутил - есть время подумать, сколько угодно времени.
   - Я ведь в "ИДруге" сейчас, как Пенар в своем корабле, правда?  -  сказал
он наконец.
   - Да, - ответила Мэри. - Ты не мог смотреть, как расстреливают то, что ты
считал своим кораблем, и перенесся к  нему;  но  ты  перенесся  в  настоящий
"ИДруг", который все время был на базе.
   - Да, - согласился Джим.
   - Вы нас видите? - спросил новый голос. Сначала Джим не мог  понять,  кто
это, но потом узнал врача с базы, к которому  ходил  почти  каждый  день  до
самой своей сидячей забастовки в офисе Моллена.
   - Нет, - ответил он. - Я, пожалуй, сейчас посплю. Я очень устал.
   Когда он проснулся, было все еще темно.  Джим  остался  в  этой  темноте,
повторяя в уме разговор перед сном.
   - Вы нас видите? - спросил доктор. Но он их не видел; он никого не видел.
Сможет ли он вообще видеть, если захочет? Если "ИДруг" был на прежнем месте,
то он сейчас находится под пластиковым шатром в лаборатории Мэри.  Наверняка
он сможет это разглядеть.
   Он смог. Это не было похоже на внезапное просветление. Он  даже  не  знал
толком, каким образом он видел, что он использовал в качестве глаз и где они
находились на корпусе "ИД руга". Просто вдруг он смог видеть все что  хотел,
в любо