спокоила, пока  мы  не  решим,  что  со  всем  этим  делать.
Заходите.
   Она прошла внутрь, Джим за ней. Древний металлический коридор, ведущий  к
кабине пилота, сиял чистотой, как какой-нибудь  экспонат  в  музее.  Повсюду
висели магнитные лампы, но не меньше  света  пробивалось  сквозь  проломы  и
повреждения, нанесенные оружием лаагов. Кабина выглядела как  развалины,  но
очень  аккуратно  прибранные.  Приборы  и  панель  управления   были   почти
уничтожены, а от пилотского кресла осталась только половина. На полу посреди
кабины стоял черный ящик, явно современный,  который  выглядел  здесь  очень
неуместно. Он был подсоединен к переборке толстым серым кабелем.
   - Так я был прав, - сказал Джим, оглядевшись. - Ни одно живое существо не
может это пережить. Это контрольный центр  вел  корабль  и  был  вторым  "я"
Пенара, так ведь? На самом деле он не выжил?
   - И да, и нет, -  ответила  Мэри.  -  Вы  были  правы  насчет  того,  что
контрольный центр каким-то образом впитал личность Пенара. Но вы  оглядитесь
повнимательнее. Контрольные центры - это живая ткань, плавающая и растущая в
питательном растворе, а здесь за ней некому было ухаживать. Разве могла  она
выжить в такой обстановке?
   Джим осмотрел изодранные и  разбитые  внутренности  кабины.  Его  пробрал
озноб, и он снова подумал о большом призрачном  каноэ  из  легенды,  которое
плывет по небу среди белоснежных облаков со своей мертвой командой домой, на
новогодний праздник, к живым друзьям и родным.
   - Нет... - выговорил он онемевшими губами. - Но... где же он тогда?
   - Здесь! - и Мэри стукнула кулаком по металлической переборке, к  которой
был подсоединен серый кабель. Отзвук удара  загудел  у  него  в  ушах.  Мэри
серьезно взглянула на Джима.
   - Вы правильно поняли, -  сказала  она,  -  что  контрольный  центр  стал
Пенаром - он был Пенаром после того, как тот умер.  Не  просто  записью  его
памяти, но и его жизненной искрой, способной принимать  решения.  Но  и  это
было только половиной чуда. Живая ткань в  контрольном  центре  тоже  должна
была умереть, и она знала, как и сам Пенар знал, что не дотянет до дому.  Но
Пенар был полон решимости и нашел выход.
   Она остановилась и посмотрела на Джима в поисках подтверждения, что он ее
понял.
   - Продолжайте, - сказал Джим.
   - Контрольный центр, - сказала Мэри, -  соединен  с  системой  управления
кораблем  промежуточным  твердым  элементом,  который  положил  начало  всем
неодушевленным компьютерам в современных кораблях. Связь проходила от живого
вещества  сквозь  зону  действия  физики  твердого  тела  к  электронным   и
механическим системам управления.
   - Я знаю, - сказал Джим. - Нас этому учили...
   - Жизненная искра Рауля Пенара, подталкиваемая его абсолютной  решимостью
попасть домой, перешла от него к живой ткани полуодушевленного  контрольного
центра, - продолжала Мэри, будто Джим и не открывал рта. - А там  она  путем
некой нейробиологической реакции вошла в поток  импульсов  внутри  элементов
твердого  тела.  После  этого  уже  ничто  не  мешало  ей  перейти  во   все
взаимосвязанные твердые тела корабля.
   Мэри обвела движением руки разрушенную кабину пилота.
   - Вот это, - сказала она, - Рауль Пенар! И это! - Она еще раз стукнула  в
переборку над черным ящиком. - Человеческое тело умерло. Ткани в контрольном
центре умерли. Но Рауль все-таки попал туда, куда он так долго стремился!
   Мэри замолчала. Ее голос постепенно угас в тишине кабины.
   - И таким образом,  -  продолжила  она  уже  спокойнее,  -  он  подсказал
разгадку проблемы, над которой мы в Бюро уже давно бились. Мы  открыли  путь
потоку накопившихся теорий и исследований. Мы давно пытались выяснить, может
ли жизненная сущность человека  существовать  вне  зависимости  от  обычного
биохимического человеческого организма; теперь мы это знаем. Нам потребуется
время, но рано или поздно ни одна искра жизни не будет погашена, если только
живое существо само этого не захочет.
   Джим слушал ее вполуха. У него появилась  мысль  настолько  горькая,  что
отнес в горле возник комок.
   - А Пенар знает? - спросил он наконец. - Вы сказали, что он  не  в  своем
уме. Но он знает, что добрался? Он знает, что уже дома?
   - Да, - сказала Мэри. - Мы думаем, что знает. Послушайте...
   Она отвернулась от Джима и заговорила так, как будто Рауль был где-то  за
углом, внутри кабины.
   - Рауль? - позвала она.
   ...И голос Рауля Пенара тихо зазвучал из корпуса корабля со  всех  сторон
от них, так, как будто он говорил сам  с  собой,  но  тише,  спокойнее,  чем
раньше. Рауль снова читал стихи Уильяма Генри  Драммонда.  Но  на  этот  раз
стихи были на чистом английском, и тени акцента не слышалось в словах...

   Дух гор сегодня с нами говорит,
   Хоть грустен глас его, он память воскрешает,
   Видения охоты средь древних Лорентид,
   Когда летели мы, оленей догонял.
   И дальше мчится память, как сладкий сон маня,
   Мы слышим весел плеск...

   Он продолжал, почти шепча себе под нос блаженным тоном. Джим поднял глаза
и увидел странный жесткий взгляд Мэри, какого он прежде у нее не замечал.
   - Похоже, вы меня не совсем поняли, - сказала она, - не  уловили,  что  я
имела в виду. Вы один из лучших наших людей, настоящий рыцарь. Все  мы  рано
или поздно мечтаем стать подобными, но  лишь  один  из  миллионов  рождается
таким.
   Джим взглянул на нее в упор.
   - Я же сказал вам, меня уже не переделаешь.
   - Я не об этом, - отозвалась Мэри. - Вы хотели сражаться с драконами,  но
жизнь для этого слишком коротка. А что теперь?
   - Теперь? - повторил Джим, уставившись на нее. - Вы имеете в виду меня?
   - Да, вас. - Выражение ее лица было  странным  и  напряженным,  а  голос,
казалось, плыл поверх потока слов из черного ящика.  -  Что  вы  собираетесь
делать через тысячу лет?

Глава пятая

   У  Джима  накопилось  больше  месяца  отпускного  времени,  и  он   решил
воспользоваться этим: отправиться куда-нибудь, где под ногами горячий песок,
а в воздухе пахнет морем. Он хотел  забыть  о  космосе,  о  Рауле  Пенаре  и
"Охотнике на бабочек"; он хотел забыть о старых канадских песнях и стихах  и
о Мэри Гэллегер. Больше всего он хотел забыть об их последнем разговоре.  Он
убеждал себя, что хочет думать о женщинах, песнях и вине.  Но  он  лгал  сам
себе. Надеясь, что песок, соленый бриз и женские ласки выжгут из его  памяти
все, что он хочет забыть, Джим отправился  в  маленькое  местечко  в  Нижней
Калифорнии под названием Баррес де Ихо и остановился  в  гостинице.  Там  он
нашел все, что хотел, даже рыбачью лодку напрокат, чтобы ловить рыбу-парус и
тарпона. А еще в гостинице был бассейн, где он встретил  туристку  по  имени
Барби Новак. Она вполне отвечала его идеалам  красоты  и  была  в  восторге,
узнав, что он, пограничный пилот, в отпуске.
   Дни и ночи слились в нечто приятно туманное. Барби была рядом с ним, пока
ей не пришла пора возвращаться домой. А потом Джим встретил девушку по имени
Джоан Такари. Однако утром, когда она ушла, а он очнулся на пляже,  надеясь,
что она благополучно добралась домой, он вдруг обнаружил, что не помнит, как
она выглядела.
   Тогда он перестал искать женщин и стал  проводить  время  в  одиночестве.
Лежал на пляже и слушал шум волн или сидел на скалах и смотрел  вниз  на  ту
часть  берега,  где  не  было  пляжа,  наблюдая,  как  прибой  белой   пеной
разбивается об иссиня-черные валуны.
   Не то чтобы он хотел жить вечно, но слова Мэри  не  выходили  у  него  из
головы. Каким-то образом они проникли в пустоту внутри него, и в эту  темную
пещеру пробился лучик света.
   Он  мечтал  о  космосе  и  рвался  туда  с  тех  пор,  как  осознал   его
существование, а случилось это раньше, чем он мог вспомнить. Вся  его  жизнь
была устремлена в космос. Это было его место, здесь он мог чего-то добиться,
сделать что-то, что останется на века. Что он хотел сделать  и  как,  он  не
знал, но чувствовал себя как человек,  который  стремится  к  вершине  горы,
такой далекой, что в детстве она казалась ему лишь облачком на горизонте. Но
эта гора была все там же, день за днем, и однажды он двинулся к ней.
   Джим не знал, что ждет его на пути. Но он был полон решимости идти вперед
и найти именно ту вершину, о которой мечтал. Просто надо было все время идти
вперед. Так он никогда не заблудится, потому что все дороги  ведут  туда.  В
конце концов он понял, что все дороги - это части одной и той  же  дороги  -
Вечной Дороги, как он ее назвал.
   Так что однажды утром он уехал из гостиницы и вернулся на базу, на  место
своей службы, в горах неподалеку от  Денвера.  В  офицерском  общежитии  ему
передали сообщение от генерала Моллена: "Как только вернешься, позвони мне".
   Он так и сделал, и его соединили с генералом.
   - Ну, как рыбалка? - спросил Моллен.
   - В порядке, сэр, - ответил Джим. - Я думал остаться подольше, но  отпуск
надоел мне раньше, чем я думал. Хочу приступить к работе.
   - Рад слышать, - сказал Моллен. - Мне надо с тобой  об  этом  поговорить.
Давай-ка поужинаем сегодня в офицерском клубе.
   Что должен ответить майор, когда генерал приглашает его на ужин?
   - Спасибо, сэр, с удовольствием поужинаю с вами. В котором часу, сэр?
   - В девятнадцать ноль-ноль. Встретимся в баре.
   - Да, сэр. Спасибо.
   Джим готов был спорить на что угодно, что генерал опоздает как минимум на
четверть часа, а то и на час. Но сам он на всякий случай пришел  в  клуб  на
пятнадцать минут раньше назначенного времени.  Для  бара  это  было  горячее
время, и небольшой зал, в котором он  находился,  был  полон  народу.  Джиму
повезло, и он нашел место у изгиба подковообразной стойки как  раз  напротив
входа, так что ему был виден не только вход в бар, но и дверь клуба.
   - Рад снова видеть вас, майор, - сказал сержант за стойкой.
   - И я тебя, Ли, - отозвался  Джим.  Они  были  знакомы,  но  такой  обмен
приветствиями был традицией между барменом и пограничными пилотами  -  никто
из них не был уверен, увидит ли он еще когда-нибудь клуб.
   - Имбирное пиво, - сказал Джим. - Со льдом.
   - Сию секунду, сэр.
   Джим сел у стойки,  потягивая  имбирное  пиво  и  поглядывая  на  вход  в
ожидании  Моллена.  Подошел  Джереми   Тиклер,   который   тоже   командовал
эскадрильей на границе и проходил вместе с Джимом офицерскую подготовку. Они
заговорили о службе, и Джим рассказал ему об обеде с генералом.
   Ровно в 19.00 входная дверь открылась и вошел Моллен.
   - Извини, Тик, он уже  пришел,  -  прервал  Джим  своего  собеседника.  -
Увидимся позже.
   - Будем надеяться,  -  протянул  не  вполне  трезвый  Тик  и  отсалютовал
уходящему Джиму бокалом.
   - О, ты уже здесь, отлично, - сказал Моллен, меняя направление.  -  Тогда
пойдем прямо в столовую.
   Джим последовал за ним к столовой, где их встретил дежурный  и  провел  в
тихую часть зала, к столику, который конечно же  уже  ждал  генерала  и  его
гостя.
   - Мне простой бурбон. Без льда,  воды,  содовой,  без  ничего,  -  сказал
генерал.
   - Есть, сэр, - ответил дежурный и через пару минут сам принес  заказанный
напиток. За ним шел официант.
   - Мы еще не хотим обедать, - сказал Моллен официанту. -  Подойдите  минут
через двадцать.
   Дежурный и официант ушли.
   - Ну, за успешную рыбалку, - Моллен  поднял  бокал.  Джим  из  вежливости
составил ему компанию.
   Они говорили о рыбалке до тех пор, пока генерал не выпил половину второго
бурбона, но Джим уже к концу первого понял, что Моллен тянет  время.  Он  не
мог изменить ситуацию и ждал, пока его начальник не доберется до сути.
   - А вон Мэри Гэллегер, -  генерал  перебил  сам  себя  посредине  второго
бокала. Он показал на танцевальную площадку,  вокруг  которой  располагались
столики.
   Джим оглянулся - это и вправду была Мэри, с незнакомым  ему  майором.  На
плечах у майора красовались эполеты со шнуром, а это значило, что он состоял
в адъютантах у какого-то высокопоставленного офицера. Пара как раз  садилась
за столик на виду у всех, на краю танцплощадки.
   - У нее теперь на базе своя собственная  рабочая  территория,  там  стоит
"Охотник на бабочек", и своя команда, - сказал Моллен.
   - Да, сэр, - отозвался Джим. Они отвлеклись от Мэри и ее спутника и через
стол посмотрели друг на друга.
   - В этом замешана политика, - сказал Моллен и глотнул из бокала.  -  Тебе
приходилось сталкиваться с политиками, Джим?
   - К счастью, сэр, мне это не по чину, - ответил Джим.
   - Ты зря  так  уверен,  -  произнес  Моллен.  Его  бульдожья  физиономия,
обрамленная шапкой все еще темных волос, была очень серьезна,  -  Считается,
что мне это тоже не по чину. Но то, что они делают с армией вообще, касается
всех и каждого из нас. Вот и тот факт, что Мэри и ее  лаборатория,  как  они
это называют, сидят у нас на базе, - это тоже вопрос политики.
   - Неужели, сэр? - Джим ничего не знал о Мэри  и  лаборатории,  он  просто
проявлял вежливость. Похоже, генерал все еще вел светский разговор.
   - Именно. И это касается и меня, и тебя, - сказал Моллен. - Они  устроили
ужасный скандал, когда узнали, что я разрешил тебе уйти в отпуск. К счастью,
они ко мне прислушались и поняли,  что  если  внезапно  отозвать  тебя,  это
привлечет  больше  внимания,  чем  если  позволить  тебе  вернуться,   когда
захочется. Да я тебя знаю, вряд ли бы ты там долго просидел.
   - Да, сэр, - сказал Джим, совсем уж ничего не понимая.
   - И я был прав. Ты здесь, и ничего не случилось; но больше,  боюсь,  тебе
уже никуда вырваться не удастся. Теперь, если ты куда-нибудь  отправишься  с
базы, с тобой поедет пара ребят из Секретной службы.
   Джим изумленно уставился на него.
   - С чего это, сэр?
   - Я же сказал, -  политика.  Так  уж  вышло,  что  "Охотник  на  бабочек"
вернулся домой через североамериканский  сектор  границы.  Это  значит,  что
Рауль Пенар и весь научно-исследовательский  потенциал,  заключенный  в  его
разуме, что  продолжает  жить  внутри  металла  корабля,  принадлежат  этому
континенту. Но это также значит, что Пенар,  корабль,  Мэри  Гэллегер  и  ты
имеют огромную ценность для наших партнеров, которые охраняют другие секторы
границы. Если, конечно, они о нем знают. Но общее мнение  таково,  что  если
они и не знают пока, то скоро узнают. Кроме того, все,  кто  в  курсе  дела,
считают, что слишком многое на кону и нельзя полагаться  на  случай.  Может,
Мэри намекнула тебе - существует  возможность  бессмертия  или,  по  крайней
мере, жизни, продолжительность которой не связана с  тем,  сколько  выдержит
тело. Но кроме того  открываются  неограниченные  возможности  строительства
кораблей и другой техники, если не надо учитывать необходимость защиты жизни
экипажа при высоких ускорениях.
   Генерал сделал еще глоток из бокала.
   - Может, война с лаагами и превратила все народы  Земли  в  союзников,  -
продолжил он, - но  межнациональное  соперничество  все  еще  существует,  и
многие только и ждут дня,  когда  смогут  возобновить  прежнюю  гонку  между
странами. Так что все вы теперь под особой охраной.
   - Но я всего лишь слушал Пенара, пока мы вели его обратно!
   - И видел его корабль. И слышал его опять уже на Земле. И  Мэри  Гэллегер
летела с тобой, а значит, ты мог подхватить у нее кое-какие догадки  и  идеи
насчет Пенара. Нет, Джим, если ребята наверху - политики, которые  принимают
такие решения, - решили, что ты теперь под охраной, - значит, ты будешь  под
охраной.
   - Но уходить с базы мне можно, если со мной секретные агенты?
   - Я этого не говорил, - ответил Моллен. - Вообще-то я не уверен, что тебя
куда-нибудь  выпустят,  разве  что  в  Вашингтон,  доложить  начальству  или
что-нибудь в этом роде.
   - Понятно, сэр, - мрачно ответил Джим.
   - Крепись, - продолжил генерал, - это еще только начало. Тебе  не  только
не дадут покидать базу, тебе еще и на базе не позволят ходить куда попало  и
общаться с кем попало. Ты  переедешь  в  особое  жилое  помещение  при  этой
лаборатории, о которой я говорил; Мэри и  ее  команда  живут  там  же.  А  в
рабочее время ты будешь при мне - я лично за тебя отвечаю.
   - Сэр, но вы же не можете выводить эскадрилью на границу вместе со  мной!
- возмутился Джим. - Стрелок-генерал,  разве  такое  бывает?  Эти  шишки,  о
которых вы говорите, не могут такого требовать!
   - А они и не требуют, - буркнул Моллен. - Не я буду  с  тобой,  а  ты  со
мной.
   Джим сначала не понял, что генерал имеет в виду. Наконец он  в  изумлении
уставился на своего собеседника.
   - Сэр, не может же... Вы что, хотите  сказать,  что  меня  отстраняют  от
полетов?
   - Именно, - ответил Моллен. - С завтрашнего дня ты  въезжаешь  в  офис  в
моем штабе и занимаешь пост начальника секции.
   - Но, сэр, - сказал Джим, - должен же  быть  какой-то  другой  способ!  Я
пилот, я ничего не знаю о штабной работе. Разве нельзя...
   Но Моллен уже не слушал. Он скользил взглядом по комнате явно  в  поисках
официанта. Официанта не было, но уже  через  минуту  дежурный  покинул  свой
обычный пост у входа и поспешил к ним.
   - А, Свен, - сказал ему Моллен, - не хотел тебя беспокоить, но не мог  бы
ты подойти к Мэри Гэллегер - ты ведь  ее  знаешь?  Отлично!  Спроси  ее,  не
присоединится ли она к нам на пару минут? Долго мы ее не задержим, так ей  и
скажи.
   - Конечно, генерал.
   Дежурный отправился исполнять поручение. Они увидели, как он наклонился к
Мэри Гэллегер, и через минуту она и ее спутник отодвинули  стулья  и  встали
из-за стола.
   - Черт побери, а верный пес ее мне зачем? - проворчал Моллен.
   Но майор со шнуром просто проявлял вежливость.  Мэри  направилась  к  ним
через площадку, а он снова сел  за  стол.  Джим  и  Моллен  в  свою  очередь
поднялись на ноги. Мэри подошла к ним, и они все вместе сели за стол.
   - Джим только что из отпуска, - сказал Моллен  Мэри.  -  Я  как  раз  ему
объяснял, что он поселится у  вас  и  будет  командовать  секцией  в  штабе.
Конечно, Джим, мы заодно сделаем тебя полковником.
   - Да я бы лучше остался майором, сэр, - отозвался Джим.
   - Все еще надеешься вернуться к своей эскадрилье? Не беспокойся, если  уж
представится возможность, мы тебя и так пошлем, даже если ты  будешь  первым
подполковником, когда-либо командовавшим  пограничной  эскадрильей  из  пяти
кораблей.
   - Спасибо, сэр, - ответил Джим, не особенно вслушиваясь в то, что говорит
генерал. Он смотрел на Мэри. На ней было светло-голубое коктейльное  платье,
из-под рыжеватых волос виднелись  серьги  в  виде  неровных  обломков  камня
наподобие аквамарина.
   Ей это шло, у нее была хорошая фигура. И  Джим  снова  подумал,  что  это
женщина  абсолютно  не  его  типа.  Ее  лицо   с   правильными   чертами   и
голубовато-зеленые глаза постоянно бросали вызов всему миру, в том  числе  и
ему, хотя для этого не было причин.
   Сейчас, правда, она выглядела усталой.
   - Вы, похоже, зря времени не теряли, - сказал он ей, не  придумав  ничего
лучшего. Моллен наконец поймал официанта и послал его  за  бокалом  того  же
белого вина, что Мэри пила за своим столиком.
   - Верно, - ответила Мэри, - но  зато  теперь  мы  все  наладили,  и  дела
сдвинулись с места. Я вас часто дергать не стану, но время от времени  будут
возникать проблемы, и нам понадобится ваша помощь, если вы не против.
   - Он не будет против, - сказал Моллен.  -  Он  будет  счастлив  вырваться
из-за конторского стола.
   - А как Рауль? - поинтересовался Джим.
   - Все еще счастлив, что попал домой, по-моему, - ответила Мэри. - Он  уже
не так много говорит, но это, я думаю, потому, что та  часть  рассудка,  что
сохранилась от него в корабле, целыми днями мечтает. У нас ведь он не  весь,
то есть даже разум его не весь, а только та его доля,  которая  так  рвалась
домой. Это мы как раз выяснили.  Вовсе  не  обязательно,  чтобы  весь  разум
перемещался в неодушевленный объект...
   Она замолчала. Подошел официант с вином.
   - Спасибо.
   - К вашим услугам, мэм.
   -