...Видите ли, - продолжила она, -  мы  начинаем  разрабатывать  теорию,
которая  может  объяснить  массу  фольклорных  историй,  обычно  считавшихся
предрассудками. Полтергейсты, например, дома с привидениями и тому подобное.
   - Объясните ему почему, - сказал Моллен.
   Она огляделась.
   - Тут очень уж много народу...
   - Не беспокойтесь. Этот угол чист, и здесь работает искажатель. Даже тот,
кто сидит в метре от нас, может расслышать наши голоса, но  не  разберет,  о
чем мы говорим. Кроме того, обратите внимание, что вокруг  нас  все  столики
пустые, а в следующем ряду за каждым столиком сидят один-два  офицера  и  не
едят, а просто сидят с бокалами. Уж поверьте, мы надежно защищены; и я хочу,
чтобы он все узнал, прежде чем отправится в эту вашу пещеру Аладдина.
   - Как скажете, сэр. - Перед "сэр" была небольшая пауза. Мэри явно еще  не
привыкла к военным порядкам.  -  Понимаете,  Джим,  сам  факт  существования
Пенара в этом корабле доказывает, что разум может существовать вне  материи,
хотя он инстинктивно стремится при любой возможности найти себе материальный
сосуд.
   Джим кивнул.
   - Но вот потом мы наткнулись на настоящую сенсацию. Дело в  том,  что  не
обязательно отдельно существовать должен целый разум. При  обычных  условиях
разум пойдет практически на все что угодно, лишь  бы  не  покидать  тело,  в
котором он развился от искры сознания в зародыше до сложной индивидуальности
человека или животного. Как правило, он лучше дотянет до смерти, чем покинет
тело.  Но  при  некоторых  глобальных  потрясениях  разум  или   его   часть
постарается избежать невыносимой ситуации. Вы понимаете, что я имею в виду?
   - То есть в состоянии ли я разобрать ваши объяснения? Да, в состоянии.
   На лице Мэри мелькнуло недоумение.
   - Прошу вас... - сказала она.
   - Черт возьми, кончай обижаться, Джим, -  добавил  Моллен.  -  сейчас  не
время и не место.
   - Да, сэр. Прошу прощения, - Джим посмотрел на Мэри, - не  знаю,  что  на
меня временами находит. Все это очень интересно, и я готов слушать дальше.
   - Очень важно, чтобы вы все  поняли,  -  сказала  Мэри.  -  Я  привела  в
качестве  примера  полтергейсты.  Большая  часть  полтергейстов  связана   с
молодыми девушками. В некоторых случаях было установлено, а  в  других  само
собой подразумевалось, что вызывавшая это явление  девушка  была  несчастна.
Насколько я знаю, никто  еще  не  научился  устанавливать  степень  подобной
несчастливости.
   - Да, я что-то такое слышал или читал, - сказал Джим.
   - Ну так вот, - продолжила она, - случай  Рауля  помогает  нам  по-новому
взглянуть на то, что происходит  с  полтергейстами,  если  их  действительно
вызывают девочки, которые ощущают себя несчастными. Согласно  тому,  что  мы
выяснили насчет Рауля, можно предположить, что не весь разум, а только часть
его вырывается наружу от напряжения, которое испытывает человек, попавший  в
невыносимое положение. Эта вырвавшаяся  часть,  поскольку  она  не  является
целостным разумом, искалечена, неполноценна. Она ведет себя  как  неразумное
животное или сумасшедший  человек,  то  есть  просто  реагирует  на  внешние
раздражители. Это, конечно, только догадка,  и  она  может  быть  совершенно
неверной.
   - Звучит, однако, логично, - заметил Джим.
   - Эту  же  теорию,  наверное,  можно  распространить  на  некоторые  виды
сумасшествия вообще, - сказала Мэри. - Но это уже из области фантазий, и  мы
занимаемся не этим - мы хотим повторить феномен Пенара. Проблема в том,  что
во всех предыдущих работах и теориях нет абсолютно ничего, что могло бы  нам
помочь. Единственная база, которая у нас есть, это его  случай,  показавший,
что человеческий разум не только способен существовать вне  тела;  он  может
закрепляться в материальных  объектах  и  управлять  ими.  Мы  можем  только
гадать, как он управляет ими, напрямую или через приборы на этих объектах.
   - То есть управляло ли сознание мертвого Рауля двигателями или он  просто
толкал корабль в пространстве одной силой разума?
   - Возможно, он был способен делать и то и  другое,  -  заметила  Мэри.  -
Вообще-то в случае Рауля кое-какие данные указывают на  то,  что  он  двигал
корабль  силой  разума.  Этим  кораблем,  особенно  в  конце  пути,   просто
невозможно было управлять механически. Да, кстати, не могли бы вы  перестать
говорить о Рауле так, будто он мертв? Для меня он жив, да и для всех, кто со
мной работает.
   - Хорошо, - ответил Джим.
   - Вы явно имеете в виду - ничего хорошего, - сказала Мэри с  раздражением
в голосе. - Я отлично  знаю,  что  вы  думаете,  когда  вот  так  выдвигаете
подбородок и смотрите в потолок с мученическим видом. Говорю вам, это  очень
важно, чтобы те, кто с ним работает - а вы будете  иногда  с  ним  работать,
хотя мы постараемся вас особенно не беспокоить, - не  думали  о  нем  как  о
мертвом. Мы ведь не думаем, что мы сами как-то  по-особенному  живы?  Просто
мыв одном состоянии, а он в другом.
   - Мне показалось, вы сказали, что он даже не целый разум,  -  пробормотал
Джим. Тем не менее он почувствовал смущение. - Ладно, еще  раз  извините.  Я
постараюсь думать о нем как о живом.
   - Отлично, - сказала она. - Вы всем нам очень этим поможете.
   - А чего конкретно вы от меня хотите? - спросил Джим. - Я как раз говорил
генералу Моллену, что не знаю, какой от меня может быть толк.
   - Мы пока не знаем, - ответила Мэри. - Мы идем вслепую, проверяем сначала
одну теорию, потом другую. Для проверки  некоторых  теорий  нам  потребуется
ваша помощь. Например, один из  важнейших  факторов  происшедшего  -  любовь
Рауля к своему кораблю. Вы бы могли сказать, что любите "ИДруг", Джим?
   Она задала вопрос чрезвычайно серьезным тоном.
   - Ну конечно, как моряк любит свой корабль, - ответил он. -  Может,  даже
больше - когда мы в космосе, "ИДруг" практически часть меня.  Наверное,  это
как любить собаку. Разве с вами такого не бывало, Мэри? Разве вы  не  любили
свой первый велосипед или какого-нибудь домашнего питомца?
   - Нет, - сказала Мэри. - Любить кусок металла - это как-то дико, и  я  не
тот человек, чтобы заводить домашних животных, а уж тем более любить их.
   - Вы сказали, что хотите, чтобы я испытал эти теории? - спросил Джим.
   - Да.
   - На Рауле?
   - На Рауле. Может быть, и на самом себе, в качестве контрольного  объекта
- вы, похоже, воспринимаете свой корабль также, как он воспринимает свой. Мы
сравним реакции и, может быть, что-нибудь обнаружим.
   - Вы же сказали, что он теперь куда  меньше  разговаривает.  Он  ответит,
если вы с ним заговорите?
   - Вроде бы он отвечает, - сказала Мэри. -  Похоже,  что  это  зависит  от
того, как наши вопросы связаны с тем, о чем он сейчас  думает  или  мечтает.
Иногда у нас получается воссоздать для  него  пограничную  ситуацию,  и  это
помогает прорваться к нему и добиться ответной реакции. Надеюсь, вы  сможете
нам в этом помочь.
   - Конечно, я сделаю, что смогу.
   - Ну ладно, вас ждет ужин, да и мы тоже еще не ели, -  заметила  Мэри.  -
Когда закончите, подходите ко мне, и я вас проведу по нашей лаборатории.
   - Хорошо, - отозвался Джим.
   - Даже отлично, - сказал Моллен, - потому что не знаю как вы, а я  умираю
с голоду. Мы сейчас прямо и закажем. Мэри, подходите к нам, когда поедите, -
думаю, мы закончим раньше.
   - Как хотите.
   Она встала, мужчины тоже. Как только Мэри пошла через площадку и  Джим  с
Молленом снова сели, к ним  подлетел  официант,  похоже,  дежуривший  где-то
неподалеку.
   Поев, они еще с полчаса разговаривали, пока Мэри и ее спутник заканчивали
обед. К счастью, день был будничный, не играл оркестр, так что  танцплощадка
оставалась свободной, и им все хорошо было видно. Джим, впрочем, подозревал,
что даже если бы было полно танцующих, им бы дали  знать,  как  продвигаются
дела за другим столиком. Но вот Мэри отодвинула тарелку,  сказала  несколько
слов своему спутнику, встала и подошла к Джиму.
   Они прошли несколько кварталов по освещенным улицам базы до более  старой
ее части.
   Остановились у четырехэтажного  деревянного  здания,  в  котором  раньше,
видимо, располагались офисы. В некоторых  окнах  горел  свет.  Мэри  отперла
высокую деревянную дверь.
   Они ушли в сторону от уличного освещения, и  Джим,  задрав  голову  перед
тем, как зайти внутрь, смог разглядеть  в  чистом  ночном  небе  звезды  над
вершинами гор. Мысли о космосе внезапно пронзили его с такой  остротой,  что
он ощутил внутреннюю боль. Потом он вслед за Мэри зашел в здание, и дверь за
ними закрылась.
   Маленькая комната, в которой они оказались, была  ярко  освещена.  Скорее
даже это были две комнаты: от входа до двери в противоположной стене тянулся
прозрачный экран от пола до потолка. За экраном  виднелись  одиночный  стол,
одиночный стул и одинокий сержант с пистолетом в  кобуре.  Ощущение  тесноты
усугублялось ярким светом, низким потолком и слабым запахом лака.
   - Ваши документы, мэм? Сэр?
   Голос сержанта донесся до них  через  громкоговоритель  в  потолке.  Мэри
порылась в большой бежевой сумке, висевшей у нее на левом плече,  и  достала
два серебристых удостоверения с фотографиями.
   - Благодарю вас, мэм. Сэр.
   Дверь в задней стене распахнулась. Перед  тем  как  пройти  дальше,  Мэри
протянула одно из удостоверений Джиму.
   - Вот, возьмите, лучше вам держать это при себе.
   Джим взял удостоверение. Фотография на нем была  такая  же,  как  на  его
обычном, действительном для всей базы. Он сунул удостоверение в  бумажник  и
прошел вслед за Мэри. Дверь закрылась за ними.
   Они очутились в помещении, которое  на  первый  взгляд  показалось  Джиму
огромным. Он с удивлением заметил, что  деревянная  передняя  стена  здания,
впрочем, как и боковые, была  укреплена  бетонными  блоками  в  четыре  фута
толщиной, надежно скрепленными  цементом.  Они  при  этом  словно  оказались
внутри огромной пещеры. В трех этажах над ними  горели  несколько  отстоящих
друг от друга прожекторов, усиливая иллюзию огромного пустого пространства.
   Часть здания слева от Джима также  была  поделена  на  комнаты  и  офисы.
Высотой с те же четыре этажа, что и первое  здание,  это  напоминало  башню,
построенную внутри пещеры. Во всех помещениях горел свет, но людей видно  не
было. Мэри протянула руку и коснулась  соседней  стены.  Лампы  вспыхнули  в
пещере как на третьем этаже, так и у потолка.
   Освещение настолько усилилось, что на какое-то время Джим был ослеплен  и
не мог ничего разглядеть. Потом он посмотрел вверх и заметил, что на  уровне
четвертого этажа висят разные краны и толстые канаты. Тогда он понял,  зачем
укрепили стены, - здание обвалилось бы при поднятии грузов, на которые  явно
была рассчитана эта техника.
   Но по-настоящему он удивился, когда  взглянул  на  открытое  пространство
пола. Там стоял не только "Охотник на бабочек", корабль, который был  Раулем
Пенаром, но и еще один корабль, который он сразу узнал.
   - У вас здесь "ИДруг"!
   Эхо в пустом помещении превратило его восклицание в крик.
   - Конечно, - ответила Мэри. - Ваш корабль связан со спасением  Рауля.  Мы
ничего не знаем, так что мы работаем со всем, что хоть как-то может помочь.
   Джим  инстинктивно  подошел  поближе  к  "ИДругу"  и  положил   руку   на
отполированный изгиб носовой части.
   - Она тебя не обижает, малыш? - прошептал он так тихо, чтобы не  услышала
даже  Мэри  Гэллегер.  Прикосновение  к  металлу,  казалось,   придало   ему
уверенности.
   Джим повернулся к "Охотнику  на  бабочек".  В  отличие  от  оборудования,
корпус корабля не ремонтировали и даже не чистили.
   - Похоже, вы не хотели  рисковать  и  менять  слишком  многое  в  корабле
Пенара, - сказал Джим, обернувшись к Мэри, и  голос  его  прозвучал  слишком
громко в пустом помещении. - Он выглядел точно  так  же,  когда  мы  впервые
увидели его по ту сторону границы.
   - Да, - ответила Мэри. Она подошла поближе и теперь стояла в шаге от него
и его корабля и в полудюжине шагов от корабля Рауля. -  Нам  пришлось  взять
немного образцов для исследований, но в остальном мы ничего не трогали.
   Его внезапно охватило страстное желание посидеть еще раз в кресле  пилота
"ИДруга". Он не видел свой корабль с тех пор, как приземлился на базе  рядом
с кораблем  Пенара.  Несколько  раз  он  пытался  к  нему  попасть,  но  его
завернули, объяснив, что ни к "ИДругу", ни к "Охотнику на бабочек" никого не
пускают, пока их не проинспектируют все отделы, начиная с разведки,  которые
считают, что им есть зачем инспектировать корабли.
   В тот же самый момент  ему  показалось,  как  будто  что-то  мелькнуло  в
обращенном на него взгляде Мэри, мелькнуло и исчезло. Что это было и не плод
ли это его собственного воображения, он не знал. Жалость? Но у Мэри не  было
причин жалеть его, да он и не был уверен, что она способна на жалость.
   Но пока он думал об этом,  стремление  снова  посидеть  в  кресле  пилота
привело его в движение. Он развернулся, прошел три шага вдоль борта "ИДруга"
и положил руку на рычаг входного люка.
   - Раз я здесь, загляну внутрь...
   - Нет! - сказала Мэри так резко, что он невольно остановился.
   Он развернулся к ней.
   - Это мой корабль.
   - Мне очень жаль, - сказала Мэри. - Это часть протокола - вы  же  знаете,
как это бывает. Внутрь нельзя никому, кроме меня и моей команды.
   Она улыбнулась ему с оттенком грусти.
   - Мне очень жаль, - сказала она таким тоном, будто и правда имела  это  в
виду, - Вы же знаете, приказы...
   Но пограничные пилоты редко действовали по уставу, иначе большая их часть
давно бы уже погибла.
   -  Ну,  приказы  приказами,  -  сказал  он  легкомысленным  тоном,  снова
поворачиваясь к люку, - а все-таки...
   - А все-таки ты их выполнишь! - послышался  резкий  голос  Моллена.  Джим
обернулся и увидел генерала, а с ним сержанта, дежурившего  при  входе,  или
его двойника, которые подошли со стороны "Охотника на бабочек".
   Он беспомощно опустил руку.
   - Я зашел узнать, не отвезти ли тебя в офицерское общежитие, -  продолжил
Моллен. - Завтра ты переедешь в жилое крыло этого здания, но сегодня  можешь
спать на привычном месте.
   - Спасибо, сэр, -  отозвался  Джим  и  взглянул  на  Мэри.  -  Если  Мэри
закончила с экскурсией - мы только что пришли...
   - Боюсь, что больше показывать нечего,  -  ответила  она.  -  Лаборатории
заперты, и сейчас там никого нет.  Я  просто  подумала,  что  вам  захочется
увидеть, где стоят корабли, ваш и Рауля.
   - Я вам очень благодарен, - сказал ей Джим. Он повернулся к  генералу.  -
Еще раз спасибо, сэр. Я уже иду.
   - Отлично, - откликнулся Моллен.
   Он повернулся и пошел к выходу на улицу, Джим за ним. Там было так темно,
что поначалу Джим едва разглядел лимузин Моллена,  парящий  над  мостовой  в
шаге от двери. Мэри осталась на месте. Моллен жестом пригласил Джима внутрь,
и они оба сели на заднее сиденье.
   - Офицерское общежитие, здание К247, - сказал
   Моллен водителю, и они тронулись.
   - Да ради всего  святого,  -  сказал  наконец  генерал,  нарушив  тишину,
воцарившуюся в машине по пути к общежитию, - не сиди ты с таким видом, будто
тебя на расстрел ведут. Рано или поздно ты вернешься в космос, я обещаю.
   Джим взглянул на него с пробудившейся надеждой.
   - Вы правда обещаете, сэр? - сказал он и затаил дыхание.
   - Обещаю, - проворчал Моллен. - Только  ты  сам  можешь  помешать  своему
возвращению в космос. Но тебе придется пока потерпеть.
   - Я потерплю, - сказал Джим.

Глава шестая

   И он стал ждать.
   К нему прикрепили старшего лейтенанта и сержанта, которые знали все,  что
требовалось для того, чтобы его офис функционировал. В день ему  приходилось
принимать решения примерно в течение пятнадцати минут, а потом  делать  было
больше нечего. Он работал в отделе обеспечения и доставок, и к тому же на не
особо высокой должности, если говорить о принятии решений.  Бумаги,  которые
он подписывал, касались либо вещей, которые явно надо  было  заказать,  либо
вещей, которые могут пригодиться - или не пригодиться - только через месяцы,
а то и годы. Он прислушивался к  советам  лейтенанта  и  сержанта,  особенно
сержанта, и в итоге выполнял  свои  обязанности  без  труда  и  особенно  не
задумываясь.
   Как и все пограничные пилоты, Джим привык в свободное время  развлекаться
на полную катушку. Но теперь все его время было свободным.  Он  мог  бегать,
плавать, играть в теннис или гольф, заниматься в  спортзале  или  дневать  и
ночевать в офицерском клубе, если захочет.
   Всем этим он и занялся. Даже во время рабочего  дня  офицерский  клуб  не
пустовал - многие работали по ночам, по свободному графику, люди приезжали и
уезжали с базы. Но по сравнению с тем, что творилось после  пяти,  днем  это
напоминало пустыню. Пограничные пилоты, конечно, заходили в любое время  дня
и ночи, и с ними он мгновенно находил общий язык.
   Но постепенно это удовольствие для него померкло.  Прошли  недели  с  тех
пор, как он последний раз был на границе, и он все  меньше  чувствовал  себя
одним из них. Кроме того, они строили такие же планы, как и он сам раньше, -
развлечься, встретить женщину, погулять от души, одним словом, снять стресс,
которому он больше  не  подвергался.  Удовольствия,  редкие  раньше,  теперь
быстро надоели, потому что были доступны ему в любое время.
   Ему нельзя было  уходить  с  базы  с  другими  пилотами,  поэтому  он  не
участвовал в большей части их приключений и не мог найти себе подружку.  Да,
Моллен был прав - только  необходимость  доклада  в  Вашингтоне  или  другая
подобная важная причина позволила бы  ему  покинуть  базу.  Постепенно  Джим
обнаружил, что не так уж и нравится ему общаться с подвыпившими еще до ленча
друзьями, даже со своими товарищами с границы; что вообще  ему  не  хотелось
заниматься тем, чем они обычно занимались на наземных базах, - празднованием
того, что они выжили. Ему, по крайней мере, праздновать было нечего.
   Джим стал все больше  времени  проводить  в  одиночестве.  Оставался  еще
спорт, и он занимался им все яростнее. Он установил себе программу  занятий,
чтобы остаться в форме для возвращения в космос. Но времени  было  много,  и
программа разрослась. Вместо пяти миль он пробегал пятнадцать. Вместо  одной
мили проплывал пять. На тренажерах проводил два часа вместо получаса.
   В то же  время  он  почувствовал  растущее  безразличие  к  еде.  Он  вел
достаточно активный образ жизни и голод  ощущал,  но  вместо  удовлетворения
здорового аппетита еда стала очередной обязанностью. По  результатам  тестов
он по-прежнему был в отличной  форме,  но  на  вид  стал  худым  и  жилистым
затворником-одиночкой.
   Друзья-пилоты, особенно из его эскадрильи, беспокоились о нем и старались
подбодрить. По их мнению, причиной всех его проблем был  недостаток  женщин.
Пилоты всегда пилоты, и они составляли бесконечные схемы  и  планы,  как  им
обойти правила: сначала пытаясь вытащить его с базы и уложить  в  постель  к
хорошенькой женщине, потом, когда выяснилось, что за ним слишком  пристально
следят, - пытаясь  провести  женщину  для  него  на  базу  и  обеспечить  им
уединение.
   Еще больше беспокоило друзей отсутствие у него интереса к их планам.  Так
или иначе, ничего у них не вышло - его охраняли как национальное  достояние,
а может, кто-то его таковым и считал. Как  Моллен  и  обещал,  вскоре  после
возвращения Джима с "Охотника на бабочек"  его  произвели  в  подполковники.
Чуть больше чем через шесть  месяцев  он  стал  уже  полковником  -  Моллен,
кстати, за пару месяцев  тоже  получил  очередную  звездочку.  Друзья-пилоты
ухватились за этот повод, чтобы устроить для него шикарную вечеринку в клубе
и в офицерском общежитии.
   Джим сидел во главе стола, как призрак на банкете. Напрасно все старались
подлить ему водки в имбирное пиво и заманить в пустое помещение с  красивыми
женщинами, которым поручили его соблазнить.
   После этого праздника от него отступились