шли сами по себе, что в этом плохого?
   Защищаясь, она выставила вперед длинный подбородок.
   - Кто это? -  спросила  Табита,  занятая  графическим  изображением  на
экране, где разрушения отмечались красными вспышками.
   - Серафимы!
   В голосе Саскии звучала настоящая боль.
   Табита повернулась  в  кресле,  Саския  поднималась  со  своего  места,
протягивая руку к петле на потолке:
   - Я тебе здесь не нужна. Я пойду.
   - Нет, все в порядке, извини. Я просто... - Табита устало махнула рукой
в сторону пульта.
   Саския взглянула на смятый черный обломок в своей руке.
   - От меня никакой пользы, - сказала она.
   Табита жестом указала на монитор:
   - Иди помоги своему брату, - предложила она. И тут же поняла,  что  зря
сказала это.
   Саския бросила на нее взгляд, открыто недовольный.
   Раздраженная, Табита вскинула руку.
   - То вы сидите,  обнявшись  и  свернувшись  калачиком,  а  в  следующий
момент...
   - Я стараюсь! - сказала Саския срывающимся от  возбуждения  голосом.  В
тот момент она истово верила, что это так. - Кстаска... - я  знаю,  ты  не
можешь их понять, даже мы не можем этого сделать,  во  всяком  случае,  не
совсем; но иногда можно было посмотреть на нее и понять, о чем она думает,
что чувствует, и ты думала - вот она далеко от дома и участвует в паршивом
цирковом номере, но в ее глазах было это...  -  Беспечно  стоя  в  проходе
между креслами, Саския выпрямилась, подняв голову и расправив плечи.  -  И
ты думала, хотела бы я так уметь, быть такой, как она.
   У них красивые плечи, подумала Табита, совершенно не  следившая  за  ее
речью. У нее возник внезапный порыв встать и  обнять  Саскию,  обвить  эти
плечи руками, но она была вовсе не уверена, что это хорошая мысль.  Однако
из-за этого возникла странная, неловкая пауза, и Табита почувствовала, что
ей надо что-то предложить, хотя бы просто для того, чтобы что-то сказать:
   - Так что же она сделала? - спросила она.
   Саския уставилась  на  нее  так,  словно  Табита  спросила,  кто  такие
капеллийцы или кто построил Изобилие:
   - Она спасла нас!
   Табита чувствовала себя все более неловко. Она показала большим пальцем
на далекий пиратский корабль:
   - Ты имеешь в виду, сейчас?
   - Нет! Нас! Могула и меня!
   - От чего?
   Теперь вид у Саскии стал озадаченный:
   - Из Абраксаса!
   - Вы из Абраксаса?
   - Они создали нас! Я же тебе говорила. А Кстаска вытащила  нас  оттуда.
Она посадила нас на корабль и увезла, и мы больше не вернулись. А потом  и
она уже не могла вернуться. - В голосе Саскии снова зазвучала скорбь.  Она
опустила глаза, снова глядя на испорченный прибор у нее в руках. -  Что  с
этим делать?
   Табита не знала, что сказать. Она смотрела  на  печальную  фигурку,  на
контуры разрушений,  аккумуляторы,  которые  терпеливо  листал  перед  ней
дисплей.
   - Там есть еще, - сказала она, - в... в...
   Появилось изображение осевого запора, кристалл  вспыхивал  и  вспыхивал
красным светом. Все, над чем так трудился Кстаска, пошло насмарку.
   - Я пойду и принесу их, - сказала Табита. - Через минуту.
   Но Саския уже ушла назад в трюм.
   Табита вздохнула, нахмурилась и сосредоточилась.
   Слева от нее огни  стали  зелеными.  Табита  посмотрела  на  монитор  и
увидела еще одного робота, выходившего из сервисного туннеля,  ведущего  к
двигателям, в его манипуляторах тускло  поблескивал  сварочный  лазер.  Он
вспышкой послал добро и отчет по линии  и  надежно  закрыл  за  собой  люк
туннеля,  прежде  чем  проковылять  прочь,  чтобы  вернуть   оборудование,
выданное ему со склада.
   Можно было бы кое-что сказать в пользу механических товарищей. Ни  тебе
полосатых перьев, ни сексуальных трудностей, ни внезапной смерти.
   Шли условные часы.
   Табита вынуждена была признать, что из них получилась хорошая  команда.
Теперь, когда темперамент сдерживался  страхом  и  утратой,  они  работали
вместе с дисциплинированностью, выработанной  акробатикой  и  показыванием
фокусов. Вернулась жизнерадостность; они насвистывали и  пели  отрывки  из
песен. Табита стала подумывать, что могла бы почти примириться  с  ними  в
тех аспектах, где она могла им доверять. За исключением  всех  этих  басен
про фраска.
   Табита включила коммуникатор.
   - О'кей, ребята. Надевайте скафандры, складывайте  все  и  закрепитесь.
Посадите Тэла в ящик. У нас опять работает привод.
   Приветственные крики, свист, аплодисменты.
   - ЭТО ИСПЫТАНИЕ? -  спросил  Марко.  Тэл  хлопал  крыльями  у  него  на
запястье, больше похожий на ястреба, чем на попугая.
   - Если он не работает, значит, испытание. Если работает, то мы будем  в
пути через пять минут условно.
   - Пять минут, - повторила Табита и отключила связь.
   Теперь она осталась наедине с Элис, как и сотни раз  до  того,  готовая
заботливо вести корабль через новое нарушение  законов  физики.  Компьютер
переварил все необходимые данные и вновь разработал маршрут. На  экране  и
считывающем  устройстве  поток  цифр  замерзал,   складываясь   в   тайные
комбинации, которым предстояло открыть тройной замок измерений.
   - Поехали, Элис.
   Табита переключила  основные  механизмы  на  малые  обороты  и  врубила
капеллийский привод. Она почувствовала, как он зажужжал.  Она  чувствовала
это жужжание в своих костях, в тканях корабля.
   Снаружи свет звезд таял и превращался  в  звук  деревянных  музыкальных
инструментов.  Внутри  с  панелей  палубы  и  стен  поднималась   знакомая
сумеречная дымка перехода.
   Табита поняла, что задержала дыхание. Она выдохнула воздух -  глубоким,
тяжелым вздохом.
   Корабль раскачивался, шатаясь из стороны в сторону.  Машинально  Табита
потянулась, чтобы скорректировать его.
   Она   прислушивалась,   ожидая   услышать   стук,   знакомое   неровное
постукивание.
   Стука не было.
   Был жалобный вой.
   Табита нахмурилась.
   Они прыгнули.
   Их обволокло  рыхлым  пухом  сверхпространства.  Время  и  пространство
прекратили свое существование.
   Вой не прекратился.
   - Что это, Элис?
   - ПОИСК.
   От воя заныли зубы.
   Корабль вибрировал, все чаще и быстрее, заставляя стучать зубы Табиты.
   - Элис!
   Табита зажала рот. И по-прежнему ощущала,  как  вибрируют  ее  зубы  за
губами.
   - КРИСТАЛЛ ОСЕВОГО ЗАПОРА.
   Корабль кричал.
   - АВАРИЯ.
   Табита выругалась.
   - АВАРИЙНЫЙ СТОП, - отбивала она. - АВАРИЙНЫЙ СТОП. АВАРИЙНЫЙ СТОП.
   Крик поднялся на октаву вверх.
   Раздался громкий удар.
   - О, ЧЕРТ...
   Они снова были в космосе, по экранам потоком лились  звезды  галактики,
тошнотворно кружась вокруг ветрового стекла. Они, крутясь, падали вниз.
   Табита одной рукой врубила двигатели, другой привела в действие приборы
автоматической коррекции.
   Элис рывком вышла из вращения и начала дрожать.
   Табите стало очень холодно. Ее память немедленно подала в мозг  все  ее
знания на случай аварийных ситуаций - смятением отработанных  рефлексов  и
трезвых советов. Нажимая кнопки, стуча по клавишам,  она  пыталась  выжать
хоть что-нибудь осмысленное из всего этого  сумбура.  Она  снова  услышала
жалобный крик. На сей раз кричала она сама.
   - Элис, пожалуйста, пожалуйста, не надо...
   Элис все еще дрожала. Элис падала вниз. Она  искала  ближайший  колодец
гравитации и собиралась спускаться в него.
   Запутавшись в стремительных потоках данных в наушниках,  на  экранах  и
считывающих  устройствах,  задавая  вопросы  пальцами  и  глазами  получая
ответы, Табита в этот  момент  не  могла  бы  отделить  себя  от  корабля.
Компьютеры, реле, весь замысловатый строй кнопок, клавиш и  переключателей
расстилался перед ней, и все это было продолжением ее собственной  нервной
системы. Поверьте мне, если  бы  корабль  мог  лететь  только  силой  воли
Табиты, он бы поднялся и проделал весь путь до Титана.
   Корабль падал.
   На секунду оторвавшись от панели управления и бросив взгляд в  ветровое
стекло, Табита испуганно вскрикнула.
   Навстречу ей неслось что-то огромное и зеленое.
   "Уродливая Истина".
   Нет. Нечто, гораздо большее по размеру, гораздо  более  опасное.  Нечто
такое, что нельзя отключить, с помощью Херувима или без нее.
   Табита закричала в коммуникатор.
   - Я не могу удержать ее! Мы ударимся и ударимся сильно!
   Космоса больше не было.
   Кабина вся наполнилась зеленым сиянием.
   "Элис Лиддел" упала с неба.
   Под ней утренние зори на  сотню  километров  выплеснули  горизонтальные
языки туманного пламени.
   Она упала сквозь пламя.
   Под ним солнечный свет затмевали жирные, зеленовато-желтые облака.
   Она упала сквозь облака, шипевшие вокруг ее изуродованного корпуса, как
кипящая вода. Она упала  в  туман,  взметнув  пыль,  снова  ослепившую  ее
сканеры и жевавшую ее антенны.
   Под ним, в красной темноте, играли зловещие молнии. В их неровном свете
Табита увидела раскинувшиеся сердитые горы, выбрасывавшие языки  ядовитого
дыма в туманный воздух. У подножия гор, как заляпанная  и  смятая  бумага,
лежали потрескавшиеся сухие и желтые скалистые равнины.
   Элис пронеслась мимо гор.
   За  ними  бессмысленно  билось  о  скалы  густое,  разбухшее  море.   С
поверхности  моря  к  кораблю,  пробивавшемуся  сквозь   тяжелый   воздух,
спиралями поднимались огромные ленивые струи ядовитого пара.
   Внутри корабля жара была настоящей пыткой. Разъяренное небо сжимало их.
Иллюминаторы трещали, обшивка корпуса стонала. Близнецы сжали друг друга в
объятиях. Все смотрели друг на друга сквозь стекла масок своих костюмов  с
ужасом, так широко раскрыв глаза, словно хотели вобрать в себя все, прежде
чем придет смерть и тьма поглотит их навеки.
   Элис вихрем пронеслась над морем.
   За морем была земля; такой земли никто из них никогда еще не видел. Это
был растительный ад. Она кипела от лесов; она бурлила от джунглей.
   Манили к себе зубчатые голубые верхушки деревьев.
   Потрескивая от жуткого огня, "Элис Лиддел" врезалась в лес.
   Деревья, если их вообще можно было  так  назвать,  разлетались  впереди
нее, как подкошенные. Она оставляла  за  собой  длинные  тракты  древесных
губок. Она как серпом срезала гибкие рощицы  светящихся  спагетти.  Позади
нее поднимался грязный дым, сгущая насыщенный влагой воздух.
   Ветки бешено бились в ветровое стекло,  отрывали  от  корпуса  сканеры.
Табита уже ничего не видела.  Она  что-то  пронзительно  кричала,  кричала
вместе с кораблем, взвывшим, когда они ударились о землю.
   Корабль занесло и повернуло в  мягкой  сочной  растительности,  вспенив
все, что находилось под ним. По покалеченному корпусу дождем брызнул  сок.
Вокруг раздавались вопли ярости и панический визг.
   А потом все было кончено.
   Растительный  мерцающий  свет  сомкнулся  над   загубленным   кораблем.
Страшная  жара  усилилась  вдвойне.  Зеленовато-желтый   пар   извилистыми
струйками просачивался сквозь трещины в плексигласе и изорванную сталь.
   Все было кончено. "Элис Лиддел" была повержена.
   Повержена в грязь, в джунглях, на Венере.




ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ПЛЕННИКИ БОГИНИ ЛЮБВИ


41

   В наше время мало кто помнит, что планета Венера получила свое название
по имени древней богини любви. Для нас, особенно,  для  тех,  кто  на  ней
побывал, в планете Венере мало привлекательного.
   Венера никогда не была серьезным претендентом на  колонизацию,  даже  в
Годы  Пик,  когда  предлагались  и  значительно  более  безумные  проекты.
Укрощение пылающих континентов и угрюмых морей - задача, от которой  скоро
отказались все, кроме самых одержимых и расточительных. И  целый  мир  был
оставлен на потребу эксцентричной и любящей крайности публики, для которой
"Вулкан Турз" по сей день организует свои печально знаменитые  ежемесячные
экскурсии. Но и они не пытаются спускаться на поверхность этого капризного
и беспощадного мира, где солнце движется медленно и в обратную сторону.
   Нельзя сказать, что  лик  Венеры  не  прекрасен,  особенно  при  первом
приближении. Его гнилая, пенистая атмосфера  так  густа,  а  воздух  столь
влажен и плотен, что все климатические зоны кажутся пятнами разного цвета,
мерцающими и меняющимися  по  мере  того,  как  занимается,  расцветает  и
умирает долгий день. Венера -  хамелеон  с  цветовым  спектром  павлиньего
пера, форели, бабочки. На сияющем краю света,  впереди  медленно  тлеющего
терминатора   просыпается   Ниобея,   окрашенная   в    абрикосовый    или
розовато-лиловый цвет, а дальше -  уже  сверкает  Эйсила,  оранжевая,  как
молодой огонь, испещренная черными размытыми  пятнами  раскатов  грома.  В
жарком  белом  свете  невероятной  луны,  раскаленное  и  дымящееся,   как
расплавленное золото, сверкает Маре Эвита Перон; а Бассейн Иезавели -  это
поток бирюзовых чернил  в  барашках  голубовато-зеленой  пены.  Переландра
Планития дремлет, распростершись в апатичном свете дня, ее упругие нагорья
поблескивают остриями и осколками радуги.  Вечер  поглотил  Астерию  с  ее
измятыми полосами тумана, похожими на  отшлифованную  бронзу  в  последних
отблесках солнечного света.
   Ночь  здесь  синяя,  ультрамариновая,  она  кажется  иссиня-черной   на
окутанных  тьмой  склонах  Нокомис.  Ослепленный,  ты  отворачиваешься  от
смотрового окна, у тебя перехватывает дыхание; ты бросаешь взгляд на часы.
Ты не отрывался от окна целый час, и тем не менее, кажется, что  это  было
мгновение ока. Если ты молод и восторжен, если ослеплен великолепием, тебе
покажется, что Венера манит тебя обещанием, риском и обжигающей  красотой.
Если уже не молод и не готов оценивать мир только  по  внешнему  виду,  ты
будешь восхищаться  и  издавать  восторженные  восклицания,  но  при  этом
раздумывать, какие скалистые и зазубренные неожиданности подстерегают тебя
за этим богатым, ослепительным камуфляжем.
   И ты прав.
   На Венере колоссальные вулканы Беты Регио изрыгают  пылающую  грязь  на
огненные пляжи разъеденного серого камня.  На  западе,  за  горами,  голые
равнины  из  глинистого  сланца  переходят  в  больные  песчаные  пустыни,
трескающиеся и разрывающиеся, спекающиеся  днем  и  замерзающие  ночью.  К
северу, в котле  Мнемозины,  по  промокшим  долинам  постоянно  проносятся
серные ураганы. К югу, в Фебе и  Фемиде,  косматые,  скрученные  мангровые
деревья сочатся ядом,  стекающим  в  кислые  зеленые  болота.  На  востоке
находится Море Джиневры, где из волн оловянного цвета выпрыгивают огромные
хищные змеи, чтобы поглощать прячущихся в норах песчаных акул.
   На полюсах, так же, как и в пустынях, нет ничего живого, да и не  может
быть. В страшном  неумолимом  холоде  замороженные  вещества  сковываются,
просеиваются и снова движутся в диком  вихре  материи  -  ни  твердой,  ни
жидкой, ни газообразной. Полярные районы Венеры -  это  холодный  ад,  где
ветры-титаны восстают против неволи, с  завываниями  и  воплями  превращая
химические снега в безумные водовороты и замерзающие белые арки.
   Коралловые  рифы  Эреба  поднимаются  из  вязкого  моря,  как  огромные
зазубренные шпили. Изъеденные, обветренные горные кряжи вьются спиралью  и
проходят зигзагами на десятки километров по дымно-черной воде. Встречаясь,
они выбрасывают замерзшие, шишковатые взрывы зубчатых скалистых  холмов  и
скопления минеральных зубьев.  На  остриях  этих  зубьев,  сплетенные,  на
последнем издыхании  висят  медузы  -  шары  мышечной  слизи,  выброшенные
бурями, раздирающими липкие волны морей, где нет ни приливов, ни  отливов.
Коралловые утесы густо покрыты пятнами  их  крови.  Угловатые,  совершенно
черные  омары  длиной  более  полуметра  выдавливают  опухоли   из   своей
сморщенной, мягкой плоти; ящерицы-пираньи дерутся за их волокнистые глаза.
   В Белладонне, меж изъеденных тлеющих конусов, все еще дымятся и  бурлят
кратеры. На склонах древних кальдер, среди черных  трав,  понуро  гнущихся
под разъедающими ветрами, чахлые деревья протягивают руки к тяжелому небу.
Их листья похожи на сальную кожу, но осенью, которая рано наступает в этих
широтах, они увядают и опадают, как почерневшие обрывки бумаги, вылетающие
из костра. Их плоды - бледные, продолговатые и напоминают  больную  бамию.
Десятками тысяч на них спускаются пещерные летучие мыши и  обдирают  ветви
по ночам. Кора этих печальных деревьев рыхлая и постоянно  сочится  густым
серым соком, поскольку в ней обитает целая раса  паразитирующих  древесных
червей, питающихся тканями дерева. Все лето они жуют и размножаются,  жуют
и размножаются. Иногда, по слухам, можно увидеть,  как  зараженное  дерево
дымится и даже вспыхивает от собственного внутреннего жара.
   Фауна Венеры - безмозглая, воинственная и дикая. Они выходят на  тропу,
вооруженные броней и  когтями;  они  передвигаются  под  панцирями,  низко
пригнувшись к земле. Они оставляют за собой след  из  слизи  и  слюны,  из
крови и соков их жертв - существ, менее хитрых и хуже вооруженных, чем они
сами. В клейких аммиачных болотах Айно обитают  змеи-лезвия  и  гигантские
мохнатые скорпионы, покрытые  корой  и  красные,  как  стручки  перца.  На
берегах Биршебы  водится  черепаха  Стрейкера  -  по  сути,  это  даже  не
черепаха, а плоский кайман с тяжелым щитком, вес которого в девяти случаях
из десяти в конечном итоге ломает его собственную  толстую  шею;  а  также
людоед-броненосец.   Подмышка   Афродиты   -   место   обитания    тяжелых
металлических игуан, пурпурных,  как  свежий  порез,  и  одного  из  видов
асбестовых ящеров.
   Их жертвы - древесные черви и им подобные. Слизняки, толстые и  желтые,
или  серые  и  грубые,  как   каша,   гигантские   многоножки   и   жирные
желтовато-коричневые жуки с девятью конечностями;  молочно-белые  ползучие
совы;  быстрые  волосатые  пауки.  Млекопитающим,   если   бы   даже   они
когда-нибудь появились в жестокой, кипящей венерианской среде, не было  бы
ни одного шанса выжить.
   Природа, несомненно,  поступила  правильно,  оставив  Венеру  зловонным
котлом химического и  растительного  буйства,  где  рептилии  сражаются  с
насекомыми, и проявила милосердие,  не  благословив  ее  разумной  жизнью.
Подумайте только, какая жестокая раса могла бы выйти из этих адовых лесов,
какие крепости из угольно-черного камня могли возникнуть среди этих  диких
холмов, где повернули назад  даже  фраски.  В  один  прекрасный  день  эти
существа могли бы расправить  крылья  из  сальной  кожи  и  бросить  вызов
вонючему лону воздуха, они могли протянуть свои когти по  меньшей  мере  в
космос и, возможно, вцепиться в прекрасную почву Земли.
   На Венере нет разумной  жизни;  поэтому  там  некому  было  в  ужасе  и
благоговейном страхе наблюдать за тем, как перегретый "Кобольд"  с  криком
прорвался сквозь пелену леса, вспахивая все перед  собой,  разбрасывая  во
все стороны огромные волны  грязи  и  сочной  растительности  и,  в  конце
концов, со стуком и грохотом остановившись в подлеске Земли Афродиты.



42

   Табита Джут подняла голову.
   Свет был странным, липким,  как  в  подземелье.  Она  увидела  руины  и
разрушения. Ветровое стекло  было  все  в  трещинах  и  полностью  покрыто
пятнами красной жижи, раздавленной плесени и листьев. Инструменты вылетели
из своих креплений и валялись, разбитые вдребезги, на  полу  среди  комков
грязи и поблескивающих обломков плексигласа. Сетки-держатели были вырваны,
и по всей кабине были разбросаны масляные тряпки, старые колесные диски  и
пустые катушки из-под изоленты. На всех панелях были или красные огни, или
они вообще не светились, а сканеры все погасли или бесполезно жужжали.
   - Элис?
   Ответа не было.
   Табита дрожащей рукой  дотянулась  до  пульта.  В  шоке  она  не  могла
вспомнить ни единой команды. Воздух казался наполненным звоном и шипением,
и ей  понадобилось  несколько  минут,  чтобы  сообразить,  что  это  поток
кислорода в ее скафандре. Табита все еще была на связи с режимным  каналом
мозга корабля, но через него ничего не поступало.
   - Элис, ты меня слышишь?
   Ничего.
   Глаза Табиты наполнились слезами. Из носа у нее  текло.  Она  проверила
давле