то на каток, то в театр, то на стадион. Ни
на шаг не отпускала от себя. Но днем, когда  подруга  была  на  работе,  в
своей архитектурной мастерской, Рита оставалась одна  в  пустой  квартире.
Она читала, слушала утренние концерты по радио или отправлялась бродить по
городу.
   Дважды к ней наведывался гость.
   Опрятин приехал в Москву тем же поездом, что и  Рита.  Морозным  утром,
когда поезд стоял в Минеральных Водах и  Рита  прогуливалась  по  перрону,
Опрятин подошел к ней, заговорил. В  Харькове  они  снова  встретились  на
перроне, и Рита дала ему номер телефона подруги.
   Итак, дважды ее навещал Опрятин. В его присутствии она чувствовала себя
неспокойно. Казалось, будто за ним стоит тень  ее  мужа.  Что-то  грозное,
тревожное наплывало вдруг...
   Опрятин  говорил  мягко,  сочувственно.  Он  был  согласен  с   мнением
профессора: Анатолию Петровичу следует пройти курс лечения.  Он,  Опрятин,
поможет ему получить отпуск любой продолжительности. Маргарита Павловна не
должна беспокоиться: особо тревожных симптомов пока нет. Анатолий Петрович
бодр и увлечен работой.
   "Работа! - думала Рита. - Каторжная, нескончаемая,  бессмысленная.  Она
отняла у меня Анатолия..."
   Опрятин, угадывая ее мысли, говорил:
   - Мы сейчас на правильном пути, Маргарита  Павловна.  Но  учтите:  срок
окончания работы во многом зависит от вас...
   В третий раз Опрятин пришел сегодня утром.
   За окнами выла метель. В комнате было  тепло,  из  репродуктора  лилась
беспокойная, напряженная музыка.
   - Вальс из "Маскарада", - негромко сказала Рита.
   Опрятин сидел на диване, закинув ногу на ногу, и  отбивал  такт  носком
ботинка.
   - Маргарита Павловна, - сказал он,  когда  скрипки,  взлетев,  оборвали
мелодию. - Я рискую надоесть  вам,  но  вынужден  снова  говорить  о  ноже
Матвеева.
   - Это становится невыносимо, - холодно ответила Рита.  -  Двадцать  раз
говорила вам: нож утонул.
   - Он у  вас,  -  возразил  Опрятин.  -  Не  понимаю  вашего  упрямства.
Выслушайте меня и постарайтесь понять. Мы с Анатолием  Петровичем  создали
оригинальную установку. Если исключить тот  случайный  результат,  который
наблюдал ваш предок в Индии,  никто  никогда  не  подходил  так  близко  к
решению проблемы взаимной проницаемости вещества. Мы подошли. Речь идет  о
крупном научном открытии, Маргарита Павловна. Имя  вашего  мужа  станет  в
один ряд с самыми блистательными именами эпохи...
   - Не хочу! - вырвалось у Риты.
   Она, закусив губу, отошла в  дальний  угол  комнаты.  И  уже  спокойней
продолжала:
   - Не нужно ему никакой славы. Пусть вылечится и  вернется  домой.  И...
забудет о проклятом ноже. Только об этом я думаю. Больше ни о чем. И...  и
оставьте меня в покое.
   - Хорошо. - Опрятин встал. - Я оставляю вас в покое.  Но  Бенедиктов  к
вам не вернется. Прощайте.
   Он пошел к двери.
   - Стойте! - крикнула Рита. - Почему... почему он не вернется?
   Опрятин резко обернулся.
   - Потому что он медленно убивает себя.  Потому  что  дозы,  которые  он
принимает, могут и слона свалить. Потому что он не  переживет  неудачи.  А
удача зависит только от ножа. Нож гарантирует решение проблемы и вместе  с
тем - выздоровление Бенедиктова.
   Рита сжала ладонями виски. Глаза у нее были затравленные, больные.
   Опрятин ждал. Метель кидала в оконные стекла пригоршни снега, и  стекла
вздрагивали под ударами.
   Деревянными шагами прошла Рита во вторую  комнату.  Щелкнул  чемоданный
замочек...
   Рита вернулась, бросила на стол нож.
   Он упал с легким стуком. Странно легкий стук.
   Опрятин неторопливо подошел к  столу.  Взял  нож  за  рукоятку,  впился
взглядом в узкое лезвие с дымчатым узором. И вдруг наискось вонзил  его  в
стол. Почти до самой рукояти нож ушел в тяжелую полированную доску.  Глаза
у Опрятина вспыхнули торжеством.
   - Маргарита Павловна, разрешите мне...
   - Не надо, - остановила она его. - Уходите.
   Она долго стояла у окна. Смотрела с высоты девятого этажа,  как  Москву
заволакивало снежным дымом.
   Потом выбежала на улицу и поехала на вокзал.


   - Да, Желтая Рысь... Так прозвали меня в  детстве  мальчишки  с  нашего
двора... - Она взяла Николая за руку, глаза ее прояснились, будто туманная
пелена с них спала. - Ваш рисунок сохранился у меня...
   - Меня все время мучило, - сказал Николай  сдавленным  шепотом.  -  Все
время чудилось что-то знакомое.
   - Боже мой, Коля...
   - Желтая Рысь...
   Пожилая продавщица, глядя на них, заулыбалась:
   - Что, встретились, молодые?
   - Значит, я не ошиблась... Когда вы делали доклад  у  нас  в  школе,  я
вдруг подумала... Я почти узнала тебя.
   - А помните, мы с Юрой пришли к вам...
   - Это был Юра?  -  Рита  засмеялась.  -  Господи,  ведь  он  был  такой
маленький... Такой отчаянный, с перьями в волосах.
   - Ведь мы назвали тогда свои фамилии. Разве вы...
   - А ты разве знаешь мою фамилию?
   - Нет.
   - Ну и я не знала ваших. Кого это интересует  в  детстве?  Если  бы  мы
учились в одной школе, тогда другое дело.
   - Мне все время чудилось в вашем лице...
   - Почему ты говоришь "вы"?
   Действительно, почему? Ведь это Ритка, Желтая Рысь из детства. "Неужели
это она?" - изумленно думал Николай, пожирая глазами ее лицо.
   - Вы очень изменились... Ты очень изменилась...
   Улыбка вдруг сбежала с лица Риты. Она испытующе смотрела снизу вверх на
Николая, и ему, как тогда, после доклада в школе,  показалось,  будто  она
хочет ему сказать что-то очень важное...
   Но она только спросила:
   - А ты живешь все там же?
   - Да. В Бондарном переулке.
   - В Бондарном переулке, - повторила она мягко.  -  Как  будто  сто  лет
прошло...
   - Может быть, вы... ты тоже возьмешь  билет  на  среду?  -  спросил  он
несмело. - Поехали бы вместе...
   Рита помолчала. Еще один день в Москве?.. Нет,  она  хотела  уехать  не
позднее чем завтра. Нечего ей здесь больше делать. Но неожиданно для самой
себя она согласилась:
   - Хорошо. Поедем в среду.


   Они  шли  по  Садовому  кольцу.  Рита,  заслонясь  варежкой  от  снега,
рассказывала, как уехала тогда, в детстве, с  семьей  в  Ленинград  и  как
началась война и ее отец, командовавший крупным военным транспортом, погиб
при эвакуации Таллина. Она с матерью пережила в Ленинграде всю блокаду,  а
после войны вернулась в родной город, потому  что  мать  сильно  болела  и
врачи велели ей жить на юге...
   О своем замужестве Рита не стала рассказывать.
   - Почему ты ни разу не пришла к нам? То есть  в  наш  двор?  -  спросил
Николай.
   - Я заходила однажды, вскоре после возвращения. Разговаривала во  дворе
с Тараканшей... И про вас с Юрой спрашивала. Она сказала:  Юра  уехал,  не
живет здесь. Коля тоже уехал...
   - Постой, когда это было?
   - В сорок седьмом году. Летом.
   - Летом сорок седьмого?  Ну  да,  Юрка  тогда  уже  переехал  на  новую
квартиру. А я... Я уезжал в пионерлагерь, вожатым работал в  то  лето.  Ты
просто не поняла Тараканшу.
   - Возможно. Заглянула я и в нашу старую квартиру. Там, помню, в галерее
сидела толстая женщина и шила. Не  очень-то  приветливо  разговаривала  со
мной.
   - И больше ты ни разу не приходила?
   - Нет. Мне было очень тяжело. Слишком все напоминало об отце... Если бы
папа был жив, - сказала она, помолчав, - все бы  у  меня  могло  сложиться
по-другому.
   Она зябко повела плечами. Николай решился взять ее под руку.
   - Знаешь, - сказал он, - теперь я вспомнил: ведь у  вас  в  комнате  на
столе лежали два железных бруска с гравировкой. Таинственные буквы...  Все
время меня мучило, что когда-то я их видел. Ты помнишь? Мы еще  поклялись,
что разгадаем их тайну...
   - Знаешь, как моя фамилия? - спросила она вдруг. - Я Матвеева.
   - Матвеева? - растерянно проговорил он. - Позволь, значит, ты...
   - Да, Коля. Значит, я. - Рита помрачнела еще больше. - Не надо об этом,
- попросила она. - Пожалуйста, не надо! Слишком много для одного дня...
   Она осеклась.
   Десятки вопросов вертелись на языке у Николая, но  он  не  стал  больше
говорить о том, что ее тревожило. Он рассказал ей о себе, и  о  Юре,  и  о
том, какая у них замечательная яхта. Он не мог понять, слушает ли она  его
или думает о чем-то другом.
   Рита заторопилась домой. Они вошли в троллейбус. И опять Рита испытующе
посмотрела на Николая. Открытое лицо, серые внимательные глаза. Уши  горят
малиновым огнем. Чудак, в такие морозы ходит в легкой шляпе...
   - Я очень рада, что встретила тебя, - сказала она  тихо.  -  Мне  нужно
многое тебе рассказать... Нет, не сейчас. В поезде.
   На площади Маяковского он вышел из троллейбуса и нырнул в метро.


   Был уже пятый час, когда Николай вернулся в гостиницу.
   - Борис Иванович! - начал он с порога. - Интересные новости!
   Привалов, недавно приехавший с совещания, сидел за столом  и  составлял
очередную докладную записку.
   - Что Бубукин? - спросил он.
   - Завизировал. - Николай вытащил из кармана газету и положил  ее  перед
Приваловым. - Прочтите эту заметочку.
   Борис Иванович поднял очки на лоб и быстро пробежал заметку о  выставке
и ее новых экспонатах.
   - Пластинка с надписью "AMDG"... - Он откинулся на спинку стула, и очки
сами собой опустились на переносье. - Вы думаете, она имеет отношение...
   - Да, Борис Иванович. Та же гравировка, что и на нашем ящичке. А  вдруг
это "ключ тайны"?
   - У итальянского диверсанта? Хм... Сомнительно.
   - Де Местр ведь тоже был из Италии, - возразил Николай. - А  иезуиты  и
сейчас существуют. Надо бы  съездить,  Борис  Иванович,  посмотреть.  Если
размеры пластинки совпадут с теми, что на эскизе...
   Привалов посмотрел на часы.
   - Ладно. - Он встал  и  сложил  бумаги.  -  Только  надо  поторопиться,
выставка, наверное, рано закрывается.
   Через полчаса Привалов  и  Николай  вышли  из  такси  возле  старинного
особняка в тихом переулке. Посетителей на выставке было немного. У  стенда
с портативными рациями громко спорили,  перебивая  друг  друга,  несколько
мальчишек. Двое летчиков осматривали остатки заморского самолета,  сбитого
над нашей территорией.
   Во втором зале Привалов и Николай без труда нашли высокую  застекленную
витрину, в которой стоял в  полный  рост  манекен,  одетый  в  потрепанный
костюм, с парашютом на спине. На шее, за распахнутым воротом, поблескивало
маленькое распятие. У  ног  манекена  были  разложены  плитки  взрывчатки,
акваланг с гидрокостюмом, пистолет, рация, моток нейлоновой  веревки,  еще
что-то.
   Никакой пластинки с надписью "AMDG" не было.
   - Странно... - Николай еще раз осмотрел снаряжение диверсанта. -  Очень
странно. Ведь в газете ясно сказано...
   - Обратимся к дирекции, - сказал Привалов.
   Они прошли в маленькую, жарко  натопленную  боковую  комнату.  Директор
выставки,  невысокий  лысоватый  человек  в  военном  кителе  без   погон,
удивился, выслушав Привалова:
   - Как это - нет пластинки? Вы, товарищи, просто не заметили. Пойдемте в
зал.
   Но и директор не обнаружил пластинки с иезуитским девизом. Она исчезла.
Лицо директора стало озабоченным.
   - Вчера вечером пластинка была на месте, - сказал  он  отрывисто.  -  Я
экскурсантам ее показывал. - Тут он заметил, что дужка маленького  замочка
на дверце витрины перерезана - Кусачками перекусили,  -  проговорил  он  и
покачал головой. - И цепочку, на которой висела пластинка, тоже, наверное,
кусачками.
   - Может, на цепочку польстились? - предположил Привалов. - Она  золотая
была?
   - Позолоченная. Нет, тут другое... Распятие - видите? - не  тронули,  а
оно золотое. - Директор посмотрел на Привалова. - Попрошу  вас,  товарищи,
задержаться. Как свидетелей.
   Он повел их к себе в кабинет. Сунул желтый от табака палец в телефонный
диск, набрал номер и попросил кого-то срочно приехать. Затем  вытянул  обе
руки на столе и попросил Привалова объяснить, почему его интересует именно
эта пластинка.
   Привалов коротко изложил историю ящичков. Об их содержимом он  умолчал,
сказал только, что оно представляет интерес для Академии наук.
   - У вас, конечно, есть опись имущества диверсанта, - заключил  он  свой
рассказ. - Разрешите взглянуть на описание похищенной  пластинки.  Нам  бы
хотелось сверить ее размеры с нашими данными и...
   - Минуточку, - сказал директор. - Попрошу предъявить ваши документы.
   Он долго и старательно читал документы инженеров.  С  Привалова  градом
катился пот. Он снял папаху и вытер платком лоб и шею.
   Письмо со  штампом  Академии  наук  произвело  на  директора  серьезное
впечатление.
   - Прошу извинить эту формальность, - сказал он, возвращая документы.  -
Понимаете, дело не простое...
   - Так вы разрешите нам посмотреть опись?
   Директор извлек из шкафа зеленую папку, перелистал ее.
   - Вот. Только дальше этой страницы попрошу не читать.
   Привалов и Николай с изумлением  прочли,  что  труп  диверсанта  и  его
снаряжение были найдены в августе прошлого года  в  окрестностях  Дербента
кандидатом технических наук Н.И.Опрятиным.
   - Всюду этот Опрятин, - негромко проговорил Николай.
   - Что-то я  слышал  насчет  его  дербентского  приключения,  -  заметил
Привалов. - Ну, дальше.
   В описи за номером 14 значилась металлическая пластинка  с  вырезанными
буквами "AMDG" и ниже и мельче -  "JdM".  Вес  пластинки  -  430  граммов.
Размеры...
   - Те самые, - сказал Николай взволнованно. - Я хорошо помню. Это  "ключ
тайны", Борис Иванович. Никаких сомнений.
   Затем им пришлось повторить рассказ о ящичках приехавшему следователю -
черноглазому молодому человеку. Следователь  слушал,  записывал  что-то  в
блокноте.
   - Вы считаете, что кража совершена лицом,  которое  знало  о  возможной
научной ценности ящичка? - спросил он.
   Привалов пожал плечами:
   - Во всяком случае, любопытно, что вор взял именно  этот  ящичек,  хотя
рядом висело золотое распятие.
   - Кто, кроме вас, знает про ящички?
   - Знают многие сотрудники нашего института. Знают некоторые ученые. Это
солидные люди, все они вне подозрений.
   - Безусловно, - согласился  молодой  человек.  -  Но  все-таки,  будьте
любезны, назовите их.
   Привалов назвал фамилии. Николай попросил записать  еще  и  Опрятина  и
Бугрова Владимира.
   - Кстати, они сейчас в Москве, - добавил он. - Опрятин, конечно, сам не
похищал, а вот Бугров... Имею на него подозрение.
   - Их адрес?
   - Гостиница "Золотой колос", седьмой корпус.
   Следователь поблагодарил инженеров и попросил не разглашать  историю  с
кражей, "пока не будут выяснены ее мотивы".
   Было уже довольно поздно,  когда  наши  друзья  вышли  на  улицу.  Мела
поземка. Мороз пощипывал уши.
   В полупустом вагоне метро Привалов сказал:
   - Вы в самом деле подозреваете Опрятина?
   - Он знал об эскизах ящичков. Ну, а  диверсанта  он,  оказывается,  сам
нашел... И, если он с Бенедиктовым работает над  проблемой  проницаемости,
то, конечно, "ключ тайны" должен его здорово интересовать.
   - "Ключ тайны"... Что бы это могло быть? - задумчиво сказал Привалов. -
Очевидно, очень важный документ.
   - Может быть, описание установки?
   - Не успел вам рассказать о встрече с вашим тезкой.
   - С моим тезкой? - переспросил Николай. - А, с  Опрятиным!  Расскажите,
Борис Иванович.
   -  Да  что  рассказывать?  О  ноже  он  ничего  не  знает.   Отверг   с
негодованием. Когда встретились - сиял улыбкой, когда прощались  -  волком
глядел. Скрытный человек...
   Они шли по дорожке, протоптанной в снегу,  к  гостиничному  городку.  С
одной стороны тянулись заборы, с другой - промтоварные  ларьки  и  киоски.
Где-то выла собака. Впереди сверкали освещенными окнами корпуса гостиниц.
   "Ну и денек!" - подумал Николай. Только  теперь  он  вспомнил,  что  не
обедал сегодня.
   - Пойду в столовую, Борис Иванович.
   Проходя мимо седьмого корпуса, Николай вдруг остановился у подъезда.
   "А что, если попробовать?.. - подумал он.  -  Вызвать  его  из  номера,
только чтоб Опрятин не знал... Сразу  огорошить  его  вопросом,  к  стенке
прижать..."
   Он вошел в вестибюль и попросил дежурного администратора вызвать из сто
тринадцатого номера гражданина Бугрова.
   - Бугров? - сказал администратор и заглянул в  пухлую  книгу.  -  Выбыл
Бугров. В шестнадцать двадцать. Опрятин и Бугров. Вызвали такси и уехали в
аэропорт.



11. ВНИМАНИЮ ЧИТАТЕЛЯ ПРЕДЛАГАЮТСЯ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ
СВЕДЕНИЯ ИЗ ИСТОРИИ РОДА МАТВЕЕВЫХ

                   Как   прилежно   стараюсь   я   вести    рассказ,    не
                останавливаясь, и как плохо мне это  удается!  Но  что  же
                делать! Люди и вещи перепутываются таким, досадным образом
                в этой жизни и сами напрашиваются на ваше внимание. Примем
                это спокойно, расскажем коротко, и мы  скоро  проникнем  в
                самую глубь тайны, обещаю вам!
                                                У.Коллинз, "Лунный камень"

   Свисток - как удар бича. Поезд послушно тронулся.  Поплыл  перрон  мимо
зеленых вагонов, и вместе с перроном стали уплывать столбы, киоски, Ритина
подруга, машущая рукой, и Борис Иванович в новой коричневой кепке.
   Прощай, Москва!
   - Молодой человек, поднимитесь с подножки,  -  строго  сказала  толстая
проводница.
   Николай, в последний раз махнув рукой, поднялся и вслед за Ритой  вошел
в коридор вагона.
   За  окном  все  еще  текли  московские  улицы,  кварталы  новых  домов,
магазины, троллейбусы. На  переездах,  за  полосатыми,  шлагбаумами,  урча
моторами, толпились автомобили.
   - Давно я не ездил в поездах, - сказал Николай. - Дикая трата  времени.
Летать куда лучше.
   - А я люблю поезда, -  сказала  Рита.  -  Хорошо  спится  в  дороге.  И
читается. Люблю смотреть в окно.
   - Тебе не жаль уезжать из Москвы?
   Рита пожала плечами.
   В соседнем купе шел громкий спор. Упитанный гражданин  средних  лет  не
пожелал уступить женщине нижнее место, мотивируя это тем, что заплатил  за
него деньги; соседи совестили его. Николай  ввязался  в  спор  и  упрекнул
гражданина в отсутствии гуманизма.
   - Ты, оказывается, крупный общественник, - сказала Рига.
   - Ничем его не прошибешь, - проворчал Николай. - Сидит с величественным
видом в своей пижаме и ухом не ведет.
   - Может быть, он начальство?
   - Любое начальство, даже самое грозное, на девяносто процентов  состоит
из воды.
   - Не только начальство. - Рита улыбнулась.
   В Серпухове Николай выскочил  на  перрон.  Ему  очень  хотелось  купить
чего-нибудь для Риты. Но в ларьке, кроме  колбасы,  консервов  и  печенья,
похожего  на  круглые  кусочки  фанеры,  ничего  не   оказалось.   Николай
нетерпеливо огляделся. Навстречу шла шустрая девчонка  в  белом  халате  и
огромных валенках.
   - Купите мороженое! - взывала она к пассажирам. - Мороженое кому?
   - Мне! - не задумываясь, отозвался Николай.
   Он вошел в купе  и  протянул  Рите  холодный  дымящийся  пакетик.  Рита
удивленно посмотрела, подбородок у нее задрожал от сдержанного смеха.
   - Ну кто в такой мороз ест мороженое?
   - Реклама велит есть мороженое круглый год.
   - Ну и ешь его сам. Раз ты придерживаешься требований рекламы.
   Николай молча развернул пакетик, откусил. Заныли зубы.  Рита  взглянула
на его огорченное лицо, и глаза у  нее  стали  мягкими  и  грустными.  Она
отвернулась и долго смотрела в окно. Там убегали березы - белые  на  белом
снегу. На их голые ветки нанизывались клочья желтого дыма.
   Быстро сгущались ранние  зимние  сумерки.  Возникли  и  пролетели  мимо
небольшой поселок, замерзшая речушка и три темные фигуры  с  удочками  над
прорубями.
   Николай проговорил негромко:
   - Рита, ты хотела о чем-то мне рассказать.
   - Да.
   Мерно постукивали колеса на стыках рельс.
   Николай ждал, рассеянно глядя в окно.
   - Не знаю, с чего начать, -  сказала  наконец  Рита.  -  Сложно  все  у
меня... Я ни с кем еще не делилась... -  Она  тихонько  вздохнула.  -  Ну,
слушай. Ты вспомнил, как тогда, в детстве, у  папы  на  столе  лежали  два
металлических брусочка.