как  выяснилось,   было
отправлено куда-то в столицу.
   И вот - долгожданное письмо:  диверсант  оказался  итальянским  морским
офицером-подводником из  Десятой  флотилии  торпедных  катеров,  известной
внезапными   нападениями    человекоуправляемых    мин    на    английские
военно-морские базы в Гибралтаре, Александрии и на острове Мальте.
   В сорок втором году часть флотилии - "Колонну Маккагатта" - перебросили
в Крым.  А  когда  гитлеровцы  прорвались  на  Северный  Кавказ,  "Колонна
Маккагатта"  сконцентрировала  в  Мариуполе  подводные   лодки-малютки   и
самоходные торпеды,  управляемые  "подводными  всадниками"  в  аквалангах,
чтобы перебросить их к новому морскому плацдарму - на Каспий.
   Темной осенней ночью лейтенант Витторио да Кастильоне,  офицер  Десятой
флотилии, прыгнул с парашютом над каспийским  побережьем  возле  Дербента.
Вероятно, ему было приказано изучить подводные подходы к порту и  наметить
объекты для налетов человекоуправляемых торпед. Итальянец забрел в  старые
каменоломни - и нашел там свою гибель. Должно быть, он  так  и  лежал  бы,
придавленный обвалившимися камнями, если бы Опрятин случайно не  наткнулся
на него...
   Впрочем, Опрятина не слишком заинтересовала история диверсанта.  Почему
именно у него оказался ящичек, связанный с загадочным ножом, - это тоже не
вызвало у Опрятина особого интереса. Гораздо важнее было другое: ящичек не
пропал, и Опрятину теперь известно, где он находится.
   "Подведем итоги, - подумал он. - В одном ящичке была рукопись Матвеева.
В  другом  -  нож.  Что  же  в  третьем?  Наверное,  нечто  очень  важное,
проливающее свет на древнюю тайну".
   Что ж, скоро он овладеет этой тайной.
   Николай Илларионович удовлетворенно потер руки.


   Институт физики моря вел подготовку к подъему уровня Каспия.  Это  была
грандиозная работа, но основывалась она на  чрезвычайно  простом  расчете:
проливной дождь может дать 1,5 миллиметра осадков  в  минуту.  Если  такой
ливень в течение года будет непрерывно низвергаться на участок моря длиной
и шириной по тридцать километров, то к концу года уровень моря  поднимется
на три метра.
   Воду  для  ливневания  должно  было  "одолжить"  Черное  море   -   там
предполагалось   создать   мощный   ядерный   реактор-кипятильник.   Новый
отечественный способ получения  ядерной  энергии  позволял  создать  такую
установку.
   При термоядерных реакциях материя превращается в дикий хаос, в  котором
свободные ядра  и  электроны  носятся  с  бешеной  скоростью,  развивая  в
веществе температуру в сотни миллионов  градусов.  Но,  использовав  идею,
высказанную  еще  в  1950  году  Таммом  и  Сахаровым  и  несколько  позже
сформулированную  академиком  Курчатовым,  можно  изолировать   плазму   -
электронно-ядерный газ, -  придав  ей  локальную  форму  мощным  магнитным
полем. Новая отрасль науки - магнитогидродинамика - позволила приступить к
решению этой проблемы.
   Когда из глубины Черного  моря  взовьется  гигантский  фонтан  водяного
пара, целая система направленных антенн заставит нескончаемое облако серой
змеей ползти над Кавказским хребтом. А  каждый  кубометр  облака  -  целый
грамм воды!
   Дойдя до участка ливневания на Каспийском море, облако попадет  в  зону
мощного  электростатического  поля,  и  сконцентрированные  водяные  пары,
потеряв тепло и превратившись в воду, ливнем обрушатся в море.
   Проблемой занимался большой коллектив ученых  и  инженеров.  Надо  было
поставить  массу  экспериментов  и  разрешить  тысячи  мелких  и   крупных
вопросов, самых разнородных: как  отразится  снижение  солености  моря  на
самочувствии каспийской сельди; насколько увеличится  скорость  течения  в
Босфоре; чем возместить потерю пастбищ - полумиллиона  гектаров  кормового
тростника, которым порос обмелевший северный берег Каспия...
   А  чего  стоили  ведомственные  разногласия!  Нефтяники  желали  гибели
древнему морю: обнажатся  новые  нефтеносные  площади.  Химики  стояли  за
немедленный подъем: надо было спасать залив Кара-Богаз-Гол - крупнейшее  в
мире месторождение мирабилита. А испарение воды в этом мелководном  заливе
снижает уровень моря на три-четыре сантиметра в год.
   - Только три сантиметра, - успокаивали химики.
   - Целых четыре сантиметра! - ужасались гидрологи...


   Восьмая лаборатория готовилась к экспериментам по конденсации  облаков,
и у Опрятина, руководителя лаборатории, было  много  хлопот.  Чего  стоило
одно только создание опытной установки! Сейчас  на  отдаленном,  безлюдном
островке заканчивался ее монтаж, и Опрятин  лично  руководил  работами.  С
островной экспериментальной базой он связывал и некоторые другие планы.
   Опрятина в институте уважали за деловитость,  но  не  очень  любили  за
холодно-ироническую вежливость. Как-то раз  в  предпраздничной  стенгазете
дали серию дружеских шаржей на сотрудников института. Отношение к Опрятину
было выражено двустишием:

   Всегда подтянут, всегда опрятен -
   Все, что мы знаем о вас, Опрятин.

   Николай Илларионович прочел и хмыкнул: шарж ему понравился.
   - Холодноватый стиль у вас, - сказал ему однажды директор института.  -
Вы бы как-нибудь потеплее... Знаете, совместные  обсуждения,  беседы,  что
ли. Это объединяет коллектив...
   Опрятин поднял бровь:
   - Вы хотите сказать, что мой коллектив недостаточно целеустремлен?
   Нет, этого директор сказать  не  мог.  Восьмая  лаборатория  отличалась
превосходным порядком и четкостью.
   Появление двух новых сотрудников внесло некоторую дисгармонию в строгую
обстановку  опрятинской  лаборатории.  Лохматый,   рассеянный   Бенедиктов
разливал по столам реактивы, бил много посуды и часто  устраивал  короткие
замыкания. Он шумно ругался с Опрятиным, и последний терпеливо сносил  это
- вот что было особенно удивительно.
   С появлением Бенедиктова рыбный  вопрос  вдруг  занял  важное  место  в
институте. Во всяком случае, все  лучшие  места  в  коридорах:  Бенедиктов
расставил там свои аквариумы. Он без церемоний брал за пуговицу  людей  из
других отделов и подолгу рассказывал им о тайнах рыбьих организмов.  Кроме
того, он допекал  замдиректора  по  хозяйственной  части  требованиями  на
разнообразный корм для рыб.
   Кормление рыб входило  в  обязанности  нового  лаборанта,  здоровенного
щекастого мужчины с узенькими глазками и рыжеватым  хохолком  на  макушке.
Вова быстро освоился с научной обстановкой.  Когда  он,  мурлыча  песенку,
возился у спектрографа, казалось, что хрупким кассетам и шлейфам  угрожает
неминуемая гибель.
   - Ну и лаборантика добыл  себе  Опрятин!  -  говорили  в  коридорах.  -
Типичный гангстер.
   Ко всеобщему удивлению, оказалось, что огромные лапы  нового  лаборанта
умеют легко и даже нежно обращаться с точными  приборами.  Вова  прекрасно
паял, старательно проявлял спектрограммы и не очень грамотно, но  подробно
вел журналы установок, - этого не ожидал от него и сам Опрятин.
   А когда Вова организовал кружок классической борьбы, к нему  прониклась
уважением вся институтская молодежь.
   Дольше всех с опаской поглядывал на Вову замдиректора по  хозяйственной
части, так как лаборанту приходилось иметь дело  со  спиртом-ректификатом.
Однако тайные наблюдения и опрос институтских шоферов и мотористов, быстро
сдружившихся с Вовой, показали, чти новый лаборант не пьет.
   - Удивляюсь, - пожимал  плечами  замдиректора.  -  Такая  зверюга  -  и
непьющий... Что слышно у вас на острове, Николай Илларионович?
   - Заканчиваем монтаж. Завтра как раз собираюсь съездить.  Не  составите
компанию?
   - С удовольствием бы, да некогда.  Уж  очень  далеко  вы  забрались,  и
сообщение неудобное. Задует норд - сиди потом на острове, как Робинзон...
   "Начальство не склонно к поездкам на остров -  что  ж,  тем  лучше",  -
подумал Опрятин.


   Быстроходная моторка выбежала из бухты и, задрав нос, потянула за собой
пенные усы. Утро было тихое, солнечное, пронизанное октябрьской свежестью.
   Вова, надвинув кепку на брови, сидел у мотора и думал о том,  что  вряд
ли удастся на обратном пути заскочить на рыбный промысел. В прошлом месяце
ему удалось завернуть туда по дороге, купить  по  дешевке  черную  икру  и
потом, в городе, прибыльно ее продать. Но сегодня  Опрятин  не  собирается
ночевать на острове, придется везти его обратно, так что об икре можно  не
думать.
   Вдруг он навострил уши: сквозь мерный  рокот  мотора  до  него  донесся
обрывок интересного разговора.
   - Нет, - сказал Опрятин, - не думаю, что они знают про нож.
   - Почему же они  приходили  ко  мне?  -  возразил  Бенедиктов.  -  Рита
говорит, они интересовались тремя железными коробками. Откуда три? В одной
нож, в другой, как вы говорите, они нашли  эту  рукопись,  а  что  еще  за
третья?
   - Это моя забота, Анатолий Петрович. Вы занимайтесь своим делом.
   - Я-то занимаюсь делом, а вы...
   - Перестаньте, - прервал его Опрятин. - Мы не одни.
   Плавно  покачиваясь,  бежала   моторка   по   сине-зеленому   осеннему,
прохладному морю.  Ветер  струился  навстречу.  Опрятин  плотнее  запахнул
непромокаемый плащ. Бенедиктов чиркал спичками; они  гасли  на  ветру,  он
сердился и бросал их в воду.
   Вот и остров. Моторка вошла в маленькую бухточку с  приглубым  берегом.
Заглушив мотор, Вова ловко выпрыгнул на  мокрый  песок  и  обмотал  фалинь
вокруг компрессорной трубы, которую он вбил в грунт еще в один  из  первых
рейсов.
   Этот  неуютный  необитаемый  островок  и  был  экспериментальной  базой
восьмой лаборатории.
   Два месяца назад тупоносая самоходная баржа вылезла плоским  брюхом  на
песчаный берег. Ее передняя стенка откинулась  и  превратилась  в  сходню.
Морские  ужи  и  черепахи,  составлявшие  население   острова,   оторопело
смотрели, как из темного нутра самоходки с лязгом и грохотом выползали  на
берег трактор и гусеничный кран.
   Со времен войны на острове остался  старый  дот.  Теперь  Спецстрой  по
заказу Института  физики  моря  переоборудовал  это  приземистое  бетонное
сооружение под опытную установку конденсации облаков.
   Бенедиктов и Опрятин поднялись на невысокий глинистый обрыв и  скрылись
в бывшем доте. Вова остался внизу. Он походил  взад  и  вперед  по  песку,
разминая ноги, потом сел на камень и задумался.
   А задуматься было о чем. Вот уже два месяца он "вкалывает", как никогда
раньше, номерок на табель вешает, а толку? Где  ножик,  ради  которого  он
согласился работать лаборантом? Где красивая афиша, на которой  он,  Вова,
изображен в белой чалме, с ножом, торчащим из шеи?..
   Перед  дружками  совестно.  Приходят,  смеются:  работничек,  в   науку
ударился. Кончай, говорят, лямку тянуть.
   Надо кончать. Вот силомер только бы сделать. Занятная будет штука  -  с
кварцевыми пластинами  и  с  этими...  тензометрами.  Стань  на  подножку,
напряги мышцы - и пожалуйста: прибор силу покажет. Никаких тебе лампочек и
звонков - не то что старые уличные силомеры. Наука!..
   Ребята из кружка классической борьбы помогают ему с силомером.  Хорошие
ребята, ничего  не  скажешь,  уважительные.  "Владимир  Антоныч,  Владимир
Антоныч"... "Правильно я захват делаю, Владимир Антоныч?" А он им в ответ:
"Думать надо! Куда вы ему руку  загибаете?  Надо  в  другую  сторону!  Мы,
научные работники, творчески должны подходить..."
   Эту  фразу  Вова  слышал  на  собрании  по  перевыборам   институтского
месткома. Она ему очень понравилась...
   Тут он рассердился на собственные мысли. Подумаешь, нашел о чем жалеть!
Нож - вот что ему нужно. Гастроли с ножиком по районным центрам...
   Неподалеку на камень села чайка. Вова свистнул, замахал руками -  чайка
тяжело взлетела, часто хлопая изогнутыми крыльями.
   Вова вскарабкался на обрыв и пошел  к  доту.  Соскочив  в  траншею,  он
открыл наклонную стальную дверь и вошел в подземный коридор,  заставленный
стеллажами с аккумуляторами. Коридор вел в круглое  помещение  с  куполом,
где стоял двигатель внутреннего сгорания. Отсюда через  узкий  проем  Вова
прошел в каземат.
   Здесь было тесно от лабораторного оборудования.  Электрокамин  светился
докрасна раскаленным нихромом. За  столом  в  ярком  свете  аккумуляторной
лампы сидели Опрятин и Бенедиктов.
   Опрятин вскинул недовольный взгляд на вошедшего:
   - В чем дело?
   Вова стал посредине каземата - руки в карманах,  ватник  нараспашку,  в
глазах непочтительная дерзинка.
   - Ножик обещали? Обещали, - сказал он. - Когда готов будет?
   Опрятин забарабанил пальцами по столу.
   - Вот  что,  милейший,  -  сдержанно  сказал  он,  -  если  будете  мне
надоедать, вообще не получите ножа. Не видите, что ли, - оборудование  еще
не полностью установлено. Терпение надо иметь.
   - Я имею, - вызывающе ответил Вова. - Чересчур даже  имею  терпение.  А
только предупреждаю: давайте поскорее.
   - Идите, идите, Бугров. Ознакомьтесь получше с силовым агрегатом -  вам
придется его обслуживать.
   Вова сбил кепку на затылок и вышел. Бунт на острове был подавлен.
   - Не понимаю, - сказал Бенедиктов, - чего вы нянчитесь с этой гориллой?
   - Какая неблагодарность! - Опрятин покачал головой. - Ведь не кто иной,
как эта горилла, добывает вам ваше любимое снадобье. - И в знак того,  что
это шутка, он вытянутой рукой трижды похлопал Бенедиктова по плечу -  так,
как это сделал бы робот.
   Бенедиктов  промолчал,  только  отодвинул  подальше  свое   парусиновое
кресло.
   - Он прав: надо поскорее, - продолжал Опрятин. -  Мы  не  всегда  будем
здесь одни. Конденсацией облаков тоже придется заниматься, значит -  будут
приезжать сотрудники. Конечно, вниз я их пускать не стану, но все же...
   - Послушайте, - прервал его Бенедиктов, - давайте  говорить  начистоту.
Мы с нашими опытами зашли в тупик. Я  ищу  новые  пути,  работаю  двадцать
часов в сутки, а вы... То у вас собрание, то совещание, то вы  обхаживаете
какую-то девчонку...
   - Девочку не трогайте, - холодно сказал Опрятин.  -  Я  у  нее  выведал
весьма полезные сведения.
   - Оставим это. - Бенедиктов поднял тяжелые веки и посмотрел на  физика.
- Помните наш первый опыт? Вы изволили назвать его великой минутой. Как вы
его оцениваете теперь?
   - Я вам уже докладывал. Проявились силы отталкивания. Но  проницаемость
была. Пусть на мгновение, но была.
   - Почему же нам ни разу не удалось повторить тот результат?
   - Очевидно, общая концепция имеет дефект. Сработало нечто, не  учтенное
нами.
   - Значит, случайность. А раз так - придется вашу концепцию выбросить  в
помойную яму.
   Опрятин пожал плечом.
   - Ценю ваше умение сильно выражаться,  -  сказал  он  сухо.  -  Что  вы
предлагаете взамен?
   - Вернемся к нашему исходному материалу - к ножу. Этим самым ножом, как
утверждает  Федор  Матвеев,  он  убил  какого-то  Бестелесного.   Как   вы
объясняете индийское чудо?
   - Я не очень-то верю в Бестелесного. Но,  поскольку  нож  -  это  факт,
можно допустить, что вещество ножа относительно вещества Бестелесного было
нормально, - медленно сказал Опрятин. - Относительно других тел  оно  было
проницаемо-проницающим. И превращение, очевидно, производилось посредством
очень несложного оборудования. У меня, Анатолий Петрович, появилась  новая
мысль...
   И он рассказал  о  недавнем  разговоре  с  Колтуховым,  об  эпизоде  из
рукописи Матвеева и об электретах.
   -  Понимаете?  Очень  возможно,  что  индусы  применяли  электреты  как
источник энергии. Есть у электретов одно странное свойство,  о  котором  я
много размышляю...
   - Какое?
   -  Перемена  полярности.  Скажем,  вы  приготовили  электрет,  а  через
несколько часов он начинает терять свой заряд. Заряд снижается до нуля,  а
потом возникает снова, но плюс и минус меняются местами. И дальше электрет
с  поменявшимися  полюсами  существует  неопределенно  долго.  Иногда  это
бывает, иногда нет... Какие изменения происходят в веществе электрета? Что
за нулевой порог, через который проходит его заряд? Вот вопрос...
   - Магнит намагничивает, не теряя своих свойств. Электрет  заряжает,  не
теряя заряда, - сказал Бенедиктов, прикрыв глаза  и  будто  вслушиваясь  в
свои слова. - Прекрасно! Это подтверждает  мою  мысль...  Слушайте!  Нужно
создать установку, в которой нож будет датчиком. Нож будет заряжать своими
свойствами другие тела, перестраивать их структуру подобно своей. Точнее -
"заражать" проницаемостью.
   Несколько мгновении Опрятин молча смотрел на Бенедиктова.
   - Заражать проницаемостью, - повторил он негромко. -  Нож  -  датчик...
Это идея!
   - Слушайте дальше,  -  продолжал  Бенедиктов.  -  Если  идти  по  линии
"заражения", то надо учесть, чти нож  сделан,  конечно,  не  из  химически
чистого железа, а из стали. Какие еще элементы могут входить в него?
   - Ну, прежде всего, разумеется, углерод -  постоянный  спутник  железа.
Дальше  -  вредные,  но  неизбежные  сера  и  фосфор.  Нитраты.  Известное
количество кислорода. Может быть, хром, никель, марганец...
   - Отлично! Надеюсь, вам известно,  что  все  это,  в  иных  пропорциях,
встречается и в живых организмах?  Так!  Теперь  рассмотрим  их  магнитную
восприимчивость. Какова она? Это по вашей части.
   Опрятин озадаченно смотрел на биофизика:
   - Вы куда клоните?
   - Извольте отвечать на вопрос.
   - Ладно, - подчинился Опрятин. - Вещества бывают:  ферромагнитные  -  с
положительной магнитной восприимчивостью, парамагнитные - с ослабленной, и
диамагнитные - с отрицательной. Большинство веществ - парамагнетики...  Но
все  это  не  имеет  никакого  отношения  к  живому  организму.   Белковые
соединения обладают особыми свойствами. То, что вы сказали о  "заражении",
очень любопытно, но живой организм, дорогой мой, оставьте в покое.  Он  не
поддастся.
   - Не поддастся?
   Бенедиктов выпрямился в кресле.
   - Да будет вам известно, - сказал он  не  без  торжественности,  -  что
белок - основа жизни - обладает ферромагнитными свойствами.
   - Должно быть, вы переутомились, Анатолий Петрович...
   -  А  вы  отсталый  человек!  Вам,  наверное,  известно,  что  если  на
парамагнитное вещество одновременно  наложить  два  взаимоперпендикулярных
поля - сильное постоянное  и  слабое  переменное,  -  то  вещество  начнет
поглощать  энергию  переменного  поля.  Но  вы  не  знаете,  что   недавно
установлено: в белке, в нуклеопротеидах,  есть  частицы,  которые  в  этих
условиях проявляют ферромагнитные свойства...
   Бенедиктов  вытащил  из   портфеля   толстую   тетрадь   и   начал   ее
перелистывать.
   - Вот, я сделал выписки.
   Опрятин взял тетрадь и погрузился в чтение. Закончив, он  поднял  глаза
на Бенедиктова:
   - А вы молодец!
   Он заходил по каземату - прямой,  сухощавый,  будто  приготовившийся  к
прыжку.
   - Выходит, мы и с живой материей справимся? - спросил он.
   - Именно с живой. Не зря я возился с рыбами...
   Опрятин повернулся на каблуках.
   -  Подведем  итоги,  Анатолий  Петрович.  Мы  приготовим   электрет   с
перевернувшейся полярностью, он создаст постоянное поле. Усилим его мощным
зарядом статического электричества - генератор Ван-де-Граафа у  нас  есть.
Потом  создадим  второе  поле  -  переменное,   высокочастотное.   Соберем
установку так, чтобы поля перекрещивались. В одном из узлов перекрещивания
поместим  источник  "заражения"  -  матвеевский  нож.  В  другом  узле   -
излучатель. Ультракоротковолновый, Вроде этакой  клетки...  Туда  поместим
ваших рыбок. Или собачек. Что угодно! Будем  менять  напряженность  полей,
искать угол между ними, будем искать, пока не добьемся...  -  Опрятин  был
возбужден как никогда. - Мы заставим нож передать  свои  свойства  другому
предмету!
   Споря и перебивая друг друга, ученые принялись  набрасывать  на  бумаге
варианты будущей установки. Вдруг Бенедиктов отбросил  карандаш  и  встал,
хрустнув суставами.
   - Нож, - сказал он. - Нужен нож. Без него ничего не  выйдет.  Вы  плохо
ищете, Николай Илларионович.
   - Я уже трижды обшарил дно в  том  месте.  -  Опрятин  помолчал.  Потом
спросил, пони