х бюллетеней.
   Настроение у него было  приподнятое  и  радостное.  "Молодцом,  Николай
Сергеевич!.." Приятно было вспоминать эти слова академика.
   Нет, он не переоценивал своих возможностей: слишком привык к мысли, что
он обыкновенный инженер, какими хоть пруд пруди.  Но  иногда  сам  давался
диву: как же залетела к нему в голову эта идея? "Превосходная идея!" -  он
сам слышал, так сказал один из крупнейших физиков страны...
   То, что Николай увидел и услышал  в  Институте  поверхности,  ошеломило
его. Он начал было писать подробное письмо Юре, но бросил, не дописав и до
половины. Грандиозные  перспективы,  вскользь  намеченные  академиком,  не
сразу укладывались в голове, нужно было с ними освоиться, "переварить" их.
   По вечерам в гостиничном номере они с Приваловым допоздна беседовали об
этих перспективах.
   - Второй час ночи, - спохватывался Привалов. - Ну-ка, спать, спать!
   Сон не шел. Николай лежал с открытыми глазами, ворочался  под  одеялом.
Хотелось курить.
   - Борис Иванович, вы спите? - громким шепотом спрашивал он.
   - Чего еще? - сонно откликался Привалов.
   -  Перестроенное  вещество,  -  быстро  говорил  Николай,  -  это  ведь
совершенно новые материалы, сплавы невиданной прочности, немыслимые до сих
пор соединения...
   - Да спите вы!
   Минут десять было тихо. Потом раздавался голос Привалова:
   - Если говорить о химии полимеров, то...


   Утром они пили чай у себя в  номере.  Борис  Иванович,  прихлебывая  из
стакана, читал купленного вчера "Эйнштейна" из серии "Жизнь  замечательных
людей". Дома жена не  позволяла  ему  читать  за  едой.  Зато,  выезжая  в
командировки, Борис Иванович широко пользовался неограниченной свободой.
   В дверь постучали.
   - Четыреста седьмой, возьмите письма, - сказала дежурная по этажу.
   Писем было два: Привалову от жены  и  второе,  с  размашистой  надписью
"Авиа", - Николаю от Юры. Николай вскрыл конверт, пробежал первые  строчки
и ухмыльнулся: Юрка верен себе.
   Письмо начиналось так:
   "Николасу С.Потапкинсу, эсквайру.
   Сэр, почтовый дилижанс наконец притащился  к  нам  на  участок.  Вместо
обещанного подробного письма я  получил  жалкую  депешу.  Годдэм,  сэр,  я
простой человек, сэр, и я сожалею, что считал Вас  за  джентльмена.  Но  я
пишу Вам, хотя правильнее бы взять не перо, а добрый  винчестер  -  лучшее
средство против проклятых койотов вроде Вас. Прочтя Вашу депешу, я вскочил
в седло и понесся как ветер. Я привязал своего мустанга к кусту  чаппараля
и вошел в ворота Вашего ранчо..."
   Видно, у Юры не хватило терпения продолжать в  бретгартовском  духе,  и
дальше он писал попросту:
   "...Долго торчал в подворотне и ждал, пока дяди Вовина жена  выйдет  во
двор. Тогда я случайно встретился с ней, расшаркался и со  страшной  силой
затрепал языком, наводя ее на вопрос: правда ли, что дядя Вова  с  помощью
нашего акваланга нашел нечто, упавшее в море с "Узбекистана"?  "Откуда  вы
знаете? - спрашивает мадам с подозрительностью во взгляде. - Вы разве тоже
были на "Узбекистане"?" Нет, говорю, я  на  яхте  был,  которая  подобрала
женщину в красном. Тут она берет меня за руку, отводит  подальше  от  окон
Тараканши и такое рассказывает, братец ты мой..."
   И Юра подробно описал происшествие на борту теплохода.
   Прочитав это место, Николай вскочил из-за стола.
   - Что случилось? - Привалов поднял на него глаза.
   - Читайте, Борис Иванович! Вот отсюда.
   Привалов быстро пробежал страничку.
   - О-о! - воскликнул он. - Матвеевский нож и вправду существует!  Ну-ка,
что дальше?
   Дальше Юра сообщал, что Вова, оказывается, выехал  в  Москву  вместе  с
Опрятиным. Затем описывал, как после разговора с  Клавдией  Семеновной  он
поднялся наверх, к матери Николая, чтобы передать ей зарплату,  полученную
по доверенности. Тут Юра внезапно перешел на стиль матвеевской рукописи:
   "А матушка ваша убивается, что, слыхать, на  Москве  морозы  лютые,  за
полсорока градусов по цельзиеву расчислению, вы же не токмо валяных сапог,
ниже того, теплого споднего взяти с собою не возжелали,  матушкины  о  том
немалыя просьбицы отвергнув..."
   Привалов засмеялся:
   - Узнаю вашего друга. И охота ему язык ломать!
   "...Тем часом, - писал Юра, - некто, постучавшись, взошел. И был то муж
дебелый, ликом зверовиден и, против указу, не брит и не чесан..."


   Действительно, в тот вечер Юра имел разговор с Вовиной женой,  а  потом
зашел к Вере Алексеевне и передал ей зарплату Николая.
   Вера Алексеевна угостила Юру чаем с вареньем, а сама  села  напротив  и
стала жаловаться на сына, не захотевшего взять с собой теплого белья.  Юра
ел варенье и утешал Веру Алексеевну, ссылаясь на то, что у Николая молодой
и здоровый организм.
   Тут раздался стук  в  дверь,  и  вошел  плотный  мужчина  средних  лет,
небритый,  взъерошенный.  Он  кинул  мрачноватый  взгляд  на  Юру  и  Веру
Алексеевну, поздоровался, спросил:
   - Могу я видеть инженера Потапкина?
   - Это я. -  Юра  сделал  за  спиной  знак  Вере  Алексеевне.  Он  узнал
незнакомца и решил выведать, зачем тот пришел.
   - Моя фамилия Бенедиктов.
   - Очень рад. Снимайте пальто, пожалуйста. Садитесь.
   Пальто Бенедиктов не снял. Он сел на стул и положил на колени  шляпу  и
перчатки.
   - Пришел к вам с  ответным  визитом,  -  сказал  он.  -  В  общем,  без
предисловий. Мне говорила жена, что вы интересовались какими-то  железными
коробками. Не могли бы вы объяснить, что это значит?
   - Вы знаете это лучше, чем я, товарищ  Бенедиктов,  -  ответил  Юра.  -
Ящичек с рукописью был выброшен  из  вашей  квартиры.  Нас  заинтересовала
рукопись,  и  мы  решили  разыскать  другие  два  ящичка,  о  которых  там
упоминалось. Очевидно, в одном из них был матвеевский нож. Очень жаль, что
он утонул. Или его уже нашли?
   Руки Бенедиктова беспокойно дернулись.
   - Хорошо, - сказал  он,  прокашливаясь.  -  Если  ваша  осведомленность
простирается столь далеко, то скажите: что спрятано в третьей коробке?
   - Не знаю.
   Они помолчали немного. Затем Бенедиктов проговорил:
   - Насколько мне известно, вы занимаетесь  проблемой  проницаемости.  Мы
тоже кое-что делаем в этом направлении. Я слышал, вы собрали  оригинальную
установку и получили интересный эффект. Если не секрет... - Он замолчал  и
выжидательно посмотрел на Юру.
   - Секрета, конечно, нет, - медленно, выбирая слова, сказал  Юра.  -  Мы
занимаемся проектированием нефтепровода. Попутно нас заинтересовал  вопрос
о диффузии жидкостей. Что касается наших опытов -  к  сожалению,  не  могу
посвятить вас...  Не  уполномочен.  У  нас  есть  дирекция.  Обратитесь  с
официальным запросом.
   - С официальным запросом? - Бенедиктов невесело усмехнулся и  встал.  -
Благодарю за совет, товарищ Потапкин. Рад был с вами познакомиться.  -  Он
нахлобучил шляпу на лохматую голову.
   - Я тоже, - любезно ответил Юра,  поднял  с  пола  упавшие  перчатки  и
протянул их Бенедиктову. - Это, кажется, ваши. Вы узнали мой  адрес  через
адресный стол? - спросил он вскользь.
   - В этом доме живет один наш сотрудник.
   - Ах, ну да, конечно... Между прочим, было бы очень интересно взглянуть
на матвеевский нож. Если не секрет.
   - Вы сами сказали, что он утонул, - буркнул Бенедиктов.
   Юра  вышел  в  галерею  проводить  гостя.  Здесь   Бенедиктов   немного
замешкался, глядя на голубую штору.
   - Вы правы, - ответил Юра на  его  невысказанный  вопрос:  -  Опыт  был
поставлен именно здесь.
   Он широким жестом откинул штору. Бенедиктов невольно шагнул поближе, но
увидел только большой стол, на нем - магнитофон причудливой конструкции, а
под столом - два-три черных ящика с аккумуляторами.
   - Установку мы разобрали, -  пояснил  Юра.  -  А  знаете  что,  товарищ
Бенедиктов? Если вы работаете в том же направлении, то почему  бы  нам  не
объединиться? Зашли бы к нам в институт...
   Биофизик взглянул на Юру  из-под  тяжелых,  припухших  век.  Ничего  не
сказал. Попрощался и вышел. Юра, отогнув оконную занавеску,  смотрел,  как
он медленно, шаркая ногами, спускается по лестнице.


   - Любопытные новости, - сказал Привалов и налил себе еще чаю.
   - С самого начала, с того самого дня, я чувствовал, что неспроста упала
она  с  теплохода.  -  Николай,  зажав  в  руке  Юрино  письмо,   принялся
расхаживать по комнате. - Она нырнула за ножом,  это  ясно.  Если  бы  она
нашла его, то, конечно, отдала бы  мужу,  ну,  а  тот  работает  вместе  с
Опрятиным... Но Опрятин искал нож на месте ее падения.  Значит,  Маргарита
Павловна не нашла его... Выходит, нож все еще лежит на  дне  или...  -  Он
замолчал.
   - Или? - спросил Привалов.
   - Или Опрятину удалось его разыскать.
   - В таком случае, - спокойно сказал Борис Иванович, - надо поговорить с
Опрятиным и попросить у него нож для исследования. Это очень облегчит  нам
работу.
   - Вряд ли.
   - То есть как это - вряд ли? Мы всесторонне исследуем нож и...
   - Я не про то, Борис Иванович. Вряд ли Опрятин отдаст вам его.
   - Почему? - удивился Привалов. - Я же объясню ему, для чего нужен  нож.
- Он сделал несколько медленных глотков. - Вот что.  Костюков  пишет,  что
Опрятин в Москве. Садитесь-ка за телефон и обзвоните гостиницы. Начните  с
"Золотого колоса" и "Ярославской".
   Это была титаническая работа - обзвонить огромный гостиничный  городок.
То "занято", то "у нас такие  не  значатся",  а  то,  не  слушая  вопроса,
говорят "мест нет" и кладут трубку.
   Вдруг из седьмого корпуса "Золотого  колоса"  деловитый  женский  голос
ответил:
   - Опрятин? Минуточку... Инициалы?.. Да, есть.  Опрятин  и  Бугров.  Сто
тринадцатый номер.
   Посыпались гудки отбойного зуммера.
   - Здорово! - Николай хохотнул. - Живет в седьмом корпусе, напротив нас,
а мы и не знали.
   Привалов закрыл "Эйнштейна", посмотрел на часы.
   - Половина девятого. Рановато, пожалуй, звонить...
   Он подошел к окну. На улице вихрилась белая метель. Было еще  темно,  в
окнах гостиничного корпуса напротив горел свет.
   - Впрочем, он не из лежебок. - И Привалов  решительно  набрал  номер  и
попросил дежурную по этажу вызвать Опрятина.
   Некоторое время он ждал. Услышав ответ, оживился:
   - Николай Илларионович? Рад приветствовать вас в Москве...  Привалов...
Да, и более того: живу тоже в "Золотом  колосе",  по  соседству...  Откуда
узнал? - Привалов запнулся на секунду. - От общих знакомых.
   Он сказал, что хотел бы поговорить об  одном  важном  деле,  и  Опрятин
ответил, что будет рад встретиться, только попозже:  он  должен  ехать  по
делам. Они договорились встретиться в двенадцать в вестибюле метро "ВДНХ".
   - Прекрасно! - Привалов положил трубку. - В  час  у  меня  совещание  в
Главнефтеспецмонтаже - как раз успею. А пока приведу в порядок записи. Вы,
Коля,  поезжайте  в  управление,  пробейтесь   к   Бубукину   и   проявите
настойчивость. Сегодня проект приказа должен быть завизирован.
   Николай горестно вздохнул. Он не любил ходить  в  управление.  Тамошние
нескончаемые  коридоры  угнетали  его  и  вызывали  в  памяти  строчки  из
Багрицкого:

   Ой, чумацкие просторы -
   Горькая потеря!
   Коридоры в коридоры,
   В коридорах двери...

   - И вот что еще, - сказал Привалов. - Закажите себе билет на среду.
   - Себе? А вам?
   - Мне придется на несколько дней задержаться.  Съезжу  в  Подольск,  на
завод, - там полно наших заказов.
   - Хорошо, Борис Иванович. Придется на городскую станцию... По  телефону
только за пять дней, а среда послезавтра...


   К полудню метель немного утихла, но все же  мело  еще  порядочно.  Пока
Привалов, придерживая на голове папаху, шел  по  дорожке  меж  сугробов  к
проспекту Мира, его основательно залепило снегом.
   Перейдя проспект,  он  вошел  в  вестибюль  метро.  Его  обдало  теплым
электрическим ветром. Очки запотели. Борис  Иванович  снял  их  и  протер.
Восстановив остроту зрения, он огляделся и почти  сразу  увидел  Опрятина,
только что сошедшего, с эскалатора.
   Опрятин был в элегантном пальто с меховым воротником и пыжиковой шапке.
Он устремился к Привалову и поздоровался  с  ним,  как  показалось  Борису
Ивановичу, с преувеличенной радостью.
   - Как приятно встретить в московской сутолоке земляка! -  Он  энергично
потряс руку Привалова. - Очень, очень рад, Борис Иванович!
   "Что  это  с  ним?  -  удивленно  подумал  Привалов.  -  Всегда   такой
сдержанный... Впрочем, земляка и впрямь приятно встретить".
   Они отошли в сторонку. Обменялись обычными при таких встречах  фразами.
Потом Опрятин спросил, как бы между прочим:
   - Что говорят в академии о записках Матвеева?
   - Пока изучают их. Кстати: высказывается предположение,  что  до  наших
дней дошли не только записки.
   - Что же еще? - Опрятин насторожился.
   - Матвеевский нож.
   - Вы верите в индийские сказки?
   Привалову не понравилось это. К чему увертки? Он решил идти напрямик.
   - Николай Илларионович, мы знаем, что  матвеевский  нож  был  у  вашего
сотрудника Бенедиктова. Потом вы искали  его  в  море,  на  месте  падения
женщины с "Узбекистана". Если вы нашли нож,  то  в  академии  с  интересом
послушали бы ваше сообщение. Вы же серьезный ученый и  понимаете  значение
для науки...
   - Это и есть дело, по которому вы хотели со мной  говорить?  -  прервал
его Опрятин. Теперь от него веяло холодом,  радостного  оживления  как  не
бывало.
   - Да, по этому делу.
   - Вас неверно информировали, - ледяным тоном сказал  Опрятин.  -  Я  не
имею ни малейшего представления о ноже.
   - Позвольте, но вы искали...
   - Мои "розыски", как вы говорите, в море  связаны  только  с  проблемой
уровня Каспия. Больше ни с чем. Что касается Бенедиктова, то  он  ведет  у
нас в институте определенную работу, а чем занимается в неслужебное время,
не знаю.
   Это была отповедь. Вежливая, но решительная. Привалову  стало  неловко:
действительно, какие основания были у него для подобного разговора? Письмо
Костюкова? Болтовня какой-то вздорной "дяди Вовиной супруги"?..
   - Извините, - сказал он. - Видимо, меня неправильно информировали.
   - Да, неправильно. - Опрятин вдруг заторопился,  взглянул  на  часы.  -
Должен вас покинуть, Борис Иванович. Дела! - Он улыбнулся  одними  губами,
пожал Привалову руку и быстро пошел к выходу.
   Привалов озадаченно посмотрел ему вслед.
   Если бы он знал, что в  эту  самую  минуту  Опрятин,  идя  по  дорожке,
протоптанной в снегу, и заложив  руку  за  пазуху,  нащупывает  в  кармане
рукоятку матвеевского ножа!


   Проведя несколько томительных часов в  управлении,  Николай  поехал  на
Курский вокзал.
   У касс предварительной продажи было много народу. Николай стряхнул снег
со шляпы и подошел к хвосту очереди.
   - Кто последний?
   Приземистый гражданин в коричневом кожаном пальто оторвался от газеты и
неодобрительно глянул на Николая:
   - Я крайний. Только не лично. Лично за мной занимала гражданка... -  Он
осмотрелся. - Вон она, в черной шубе. Будете за ней.
   Николай мельком взглянул на гражданку в черной шубке и  белой  шапочке.
Она стояла спиной к нему у киоска "Союзпечати".
   Кожаное пальто, простуженно потягивая носом, углубилось в международное
обозрение. Николай, пользуясь преимуществом роста, от нечего  делать  стал
просматривать   через   плечо   гражданина   газетные    заголовки.    Его
заинтересовала заметка о выставке "Трофейная техника шпионажа и диверсий",
открытой недавно после ремонта. В  заметке  описывались  новые  экспонаты.
Остатки  самолета-разведчика  одной  заморской  державы,  сбитого   нашими
летчиками...  Бесшумные  пистолеты...  Портативные  рации...   Отравленная
булавка... Оборудование итальянского  диверсанта  из  пресловутой  Десятой
флотилии, который погиб в 1942 году в одном из Каспийских  портов,  -  его
тело было  случайно  найдено  в  прошлом  году  в  подземелье.  Диверсант,
очевидно, принадлежал к ордену иезуитов, так  как  носил  на  шее  толстую
пластинку с выгравированными начальными буквами...
   Что такое?.. Николай  подался  вперед  и  впился  взглядом  в  петитные
строчки.
   "...Начальными буквами девиза иезуитов "AMDG"...
   Кожаное пальто раздраженно сказало:
   - Не люблю, молодой человек, когда мне в ухо дышат.
   - Извините, - пробормотал Николай  и  кинулся  к  газетному  киоску.  -
"Московскую правду", пожалуйста.
   Он схватил газету и тут же, у прилавка "Союзпечати", стал  перечитывать
про итальянца.
   Вдруг он почувствовал чей-то пристальный взгляд. Досадливо покосился на
соседку - ту самую, в черной шубке. И даже головой дернул, как от удара  в
челюсть: рядом с ним стояла Маргарита Павловна.
   - Вы... вы в Москве? - растерянно сказал он.
   - Как видите. - Она пристально смотрела  на  него,  глаза  у  нее  были
невеселые.
   - А я в командировке... - Николай кашлянул и начал складывать газету.
   "Дурак!  -  выругал  он  себя.  -  Очень  ей  интересно,   что   ты   в
командировке..."
   - Вы едете домой? - спросила Рита, наблюдая за нервными движениями  его
пальцев.
   - Да. Хочу на среду взять билет. А вы?
   - Завтра уезжаю.
   Николай сунул многократно сложенную газету в карман. Рита повернулась к
продавщице:
   - Я возьму эти открытки.
   Она отложила пять или шесть открыток с цветными репродукциями.  Николай
рассеянно взглянул на них. Какой-то северный пейзаж. Левитановский "Март".
"Вирсавия". Картинка в билибинском духе: корабль с  выгнутым  парусом,  на
котором изображено солнце, подходит  к  пристани,  где  бородатые  люди  в
длинных кафтанах стоят у пушек, окутанных клубами дыма...
   Он сказал первое, что пришло в голову:
   - "Пушки с пристани палят, кораблю пристать велят".
   - Да. - Рита расплатилась с продавщицей и сунула открытки в сумочку.  -
С детства люблю эту сказку.
   - Я тоже, - сказал Николай. - Когда-то в детстве  я  перерисовывал  эту
картинку.
   - Перерисовывал? - Рита резко повернулась к нему и посмотрела в упор. -
А рисунок никому не дарили?
   У Николая перехватило дыхание. Во все глаза он смотрел  на  это  милое,
переменчивое, вопрошающее  лицо  -  и  вдруг  увидел...  Проступили  давно
знакомые черты... задорный нос,  обсыпанный  веснушками,  озорная  улыбка,
желтые воинственные косички...
   - Желтая Рысь? - прошептал он.



10. "КЛЮЧ ТАЙНЫ" ИСЧЕЗАЕТ И СНОВА ПОЯВЛЯЕТСЯ МАТВЕЕВСКИЙ НОЖ

                                         Черный крест на груди итальянца,
                                         Ни резьбы, ни узора, ни глянца...
                                         Молодой уроженец Неаполя!
                                         Что оставил в России ты на поле?
                                                    М.Светлов, "Итальянец"

   Что делала Рита в Москве?
   Подруга встретила ее на вокзале и привезла к себе. В тот же  день  Рита
отправилась  на  Пироговскую  и   записалась   на   прием   к   известному
профессору-невропатологу. Профессор принял ее через два дня и  внимательно
выслушал взволнованный Ритин рассказ.
   - Специальный курс лечения, - сказал он. - Только  это  поможет  вашему
мужу. Курс нелегкий и длительный, но в кем единственное спасение. У вас  в
городе успешно практикует доктор Халилов, мой ученик.  Вы  должны  убедить
мужа лечь к нему в больницу. Дело в том, что закон  разрешает  лечение  от
наркомании только с согласия самого больного. Употребите все свое влияние,
чтобы получить согласие мужа. Чем скорее, тем лучше. Я дам  вам  письмо  к
доктору Халилову.
   Рита встревожилась еще больше.  Решила,  не  дожидаясь  конца  каникул,
выехать домой. Но подруга уговорила ее остаться в Москве еще  хотя  бы  на
неделю.
   - Сумасшедшая,  тебе  надо  рассеяться,  отвлечься,  набраться  сил,  -
говорила она. - Посмотри, на кого ты стала похожа. Прежде чем  браться  за
лечение своего муженька, приведи себя в порядок! Свежий воздух  и  снег  -
вот что тебе нужно. Завтра мы  смотрим  чехословацкий  балет  на  льду.  В
воскресенье возьмем лыжи и поедем за город...
   Каждый вечер она водила Риту