зив голос:  -  Есть  у  вашей  супруги  какие-либо  основания
препятствовать нашей работе?
   - Препятствовать?..  Последнее  время  она  усиленно  уговаривала  меня
бросить опыты, вот и все. А к чему вы, собственно?..
   - К тому, что нож не утонул. Сдается мне, Маргарита  Павловна  спрятала
его.
   - Не может быть! - Бенедиктов помрачнел. - Зачем ей прятать?
   - А почему она отговаривала вас?
   Бенедиктов не ответил. Он  стоял  перед  электрокамином,  алые  отсветы
легли на его хмурое лицо.
   - В общем, предоставьте эту заботу мне,  -  сказал  Опрятин.  -  Нож  я
добуду.



5. ВАЛЕРИКУ ГОРБАЧЕВСКОМУ, А ЗАОДНО И ЧИТАТЕЛЮ ПОЗВОЛЯЕТСЯ
ПОСЕТИТЬ ТАЙНУЮ ЛАБОРАТОРИЮ В БОНДАРНОМ ПЕРЕУЛКЕ

                        Прежде чем перейти к этим  опытам,  разрешите  мне
                     высказать надежду, что никто из вас не наделает беды,
                     пытаясь их повторить для забавы.
                                                М.Фарадей, "История свечи"

   Они довольно часто ссорились и быстро мирились. Но эта  размолвка  была
длительной, потому что система "раджа-йога" требовала уединения.
   Теперь с "раджа-йогой" было покончено. Юра  быстро  набрал  килограммы,
потерянные в дни "совершенствования духа", купил  новую,  вызывающе  яркую
ковбойку и с ходу включился в институтский турнир по настольному теннису.
   Он позвонил Вале, и ранним вечером они встретились, как обычно, на углу
возле аптеки. Юра пришел с гитарой на плече, но Валя была  так  рада,  что
даже не сделала ему замечания.
   От уличной жаровни шел  соблазнительный  запах  жареных  каштанов.  Юра
купил кулек и вручил его Вале. Она благодарно улыбнулась ему, и они  пошли
на Приморский бульвар.
   Говорили о всякой всячине. Юра, не щадя  себя,  рассказал  о  печальном
конце  "раджа-йоги",  и  Валя  смеялась,  и  жареные   каштаны   оказались
замечательно вкусными.
   Они сели на  скамью  у  фонтана,  подсвеченного  сквозь  воду  цветными
лампами. Юра взял несколько аккордов и тихонько запел на мотив  известного
романса из кинофильма "Бесприданница":

   Нежно вибрируют струны гитары,
   Трепетно бьется ртутное сердце...

   - Фу, какую чепуху ты поешь! - не выдержала Валя.
   - Думал, тебе понравится. Ну ладно. - Он положил гитару на скамейку.  -
Как твои дела?
   - Мои дела? Знаешь, Юрик, мне  очень  помогла  рукопись  Матвеева.  Для
раздела моей диссертации о Тредиаковском и реформе письменности...
   - Твоя диссертация! Разве ты ее кончишь когда-нибудь?
   - Несносная у тебя все-таки привычка - перебивать! - заметила Валя.
   - Ну-ну, не будем ссориться, - сказал он примирительно. - Тем более что
у меня побольше оснований обижаться.
   - Вот как? - Валя вскинула на него недоуменный взгляд. - А конкретно?
   Юра отнекивался, но она настаивала  -  ей  необходимо  было  сейчас  же
выяснить отношения.
   - Хорошо, - сказал он. - В конце концов, почему я должен молчать, когда
ты любезничаешь с этим типом?
   - С кем я любезничаю? - ледяным тоном спросила Валя.
   - С Опрятиным. Может быть, ты скажешь, что не встречалась с ним?
   - Да, встречалась. Ну и что же?
   - Ничего. - Юра с хрустом разгрыз каштан и стал мерно жевать.
   - Как это мило! - скороговоркой сказала Валя.  -  Ты  не  желаешь  меня
видеть, не подходишь к телефону и  думаешь,  что  я  обязана  из-за  твоих
капризов сидеть взаперти...
   - Я абсолютно не ревную, - официальным голосом сказал Юра.
   - Не перебивай, пожалуйста!
   С минуту они ожесточенно грызли каштаны.
   - Главное - любезничаю! - сказала Валя сердито. - Я шла домой, он шел в
ту же сторону. Поздоровался. Пошел рядом. Он  очень  приличный  и  знающий
человек. И, между прочим, не ходит по улицам с балалайкой...
   - С гитарой, - поправил Юра.
   - С ним приятно беседовать...
   - И в кафе сидеть, - вставил Юра.
   - Да, мы ели мороженое. - Валя чуть порозовела. - А следить за  мной  -
это просто отвратительно!
   - Я и не думал следить. Ребята видели и  рассказали.  Мне  это  глубоко
безразлично.
   - Ах, тебе безразлично? Так  знай,  что  он  ко  мне  и  в  университет
приходил, за рукописью.  И  еще  раз  потом  пришел,  принес  рукопись.  И
вообще...
   - Ты дала ему рукопись? - вскричал Юра.
   - Он очень тепло отзывался о тебе...
   - Зачем ты дала рукопись?!
   - Не кричи, пожалуйста! Он хвалил тебя и  Колю  за  то,  что  вы  ловко
расшифровали надписи на ящичках...
   - Ты и это рассказала?
   - А что такого? Секрет? Просто  у  вас  какое-то  предубеждение  против
этого человека.
   - "Предубеждение"! -  проворчал  Юра.  -  А  ты  возьми  Рекса:  вполне
объективный пес, а помнишь, как он зарычал на твоего друга? Он  просто  не
может слышать запаха Опрятина.
   - Во-первых, он никакой не мой друг! А во-вторых, при чем тут Рекс?
   - Ты разве не знаешь? Собаки здорово разбираются в людях.  На  хорошего
человека воспитанный пес никогда не зарычит, будь спокойна.
   - Убийственный аргумент! - Валя засмеялась.
   - Конечно, дело не в Рексе, - сказал Юра. - Понимаешь,  Опрятин  вьюном
вьется вокруг того случая...
   Тут он осекся и не пожелал дальше рассказывать. Но Валя была  любопытна
и настойчива.
   - Ладно, - сказал Юра. - Только учти -  не  для  распространения.  Хоть
секрета особого нет...
   Валя нетерпеливо закивала.
   - Помнишь, мы шли на яхте, а с теплохода свалилась женщина?
   - В красном сарафане?  -  оживилась  Валя.  -  Явная  психопатка.  Даже
спасибо не сказала.
   - Только смотри при Николае не поноси ее. Он... как бы выразиться...  В
общем, хорошо к ней относится - кажется, есть такой термин.
   - Он с ума сошел! У нее какие-то странные глаза.
   - Глаза - это полбеды, -  заговорщическим  тоном  сообщил  Юра.  -  Она
замужем.
   Валя встала. Она просто не могла больше сидеть.
   - Валька, но дело не в этом. Ты послушай...
   Юра взял ее под руку и  повел  по  аллее.  Он  рассказал,  как  Опрятин
зачем-то обшаривал морское  дно  и  как  они  с  Колей  нанесли  Маргарите
Павловне неожиданный визит и убедились, что она  имеет  отношение  к  трем
матвеевским ящичкам...
   Вдруг Юра остановился, взглянул на часы.
   - Валя-Валентина, извини меня и не обижайся, но я должен тебя покинуть.
Мы затеяли одно интересное дело...
   - Какое? Опять по шерлокхолмсовской части?
   - Нет. По части науки и техники.  Понимаешь,  сегодня  мы  ставим  один
опыт, и ребята ждут меня...
   Они расстались на троллейбусной остановке.
   Через двадцать минут Юра быстрым шагом  пересек  Бондарный  переулок  и
вошел во двор дома, где жил Николай. Из-под арки неслись  пушечные  удары:
полная рослая женщина выбивала коврик. Увидев Юру, она заулыбалась.
   - Давно вас не видно, Юрий Тимофеевич.
   - Добрый вечер, Клавдия Семеновна.
   Юра хотел пройти мимо,  но  женщина,  как  видно,  была  расположена  к
продолжению разговора. Прижав коврик к мощной груди, она сказала певуче:
   - Раньше заходили к нам, а теперь гордые стали?
   - Да некогда все, - буркнул Юра.
   - У Коли сегодня день рождения, что ли? Так и идут к нему. Молодые все,
- ласково сообщила женщина. - А мой-то  Владимир  тоже  по  научной  части
теперь работает. Изобретателем.
   - Я очень рад. Передайте ему сердечный привет. - Юра наскоро улыбнулся,
кивнул и поспешил прочь.
   - Непременно передам! - пропела ему вслед  женщина  и  подкрепила  свое
обещание новым пушечным ударом.
   Прыгая через ступеньки, Юра взлетел на второй этаж и  рывком  распахнул
дверь, из-за которой неслись голоса и смех.


   Загадочная поверхность Мебиуса увлекла Николая и  Юру.  Они  перечитали
все, что можно было найти, о ее математических свойствах. Тетрадь  "Всякая
всячина" распухла от формул и эскизов перекрученных  колец.  Среди  прочих
сведений в ней появилось краткое жизнеописание Августа-Фердинанда Мебиуса,
немецкого геометра, профессора Лейпцигского университета, который  в  1858
году впервые установил существование односторонних поверхностей.
   Не забыли и профессора  Геттингенского  университета  Иоганна-Бенедикта
Листинга, который, ничего не зная о поверхности Мебиуса,  через  семь  лет
открыл таковую вторично.
   Были упомянуты и другие математики,  которые  построили  еще  несколько
односторонних поверхностей, гораздо  сложнее,  чем  кольцо  Мебиуса.  Чего
стоила  одна  "поверхность  Клейна"  -  нечто  вроде  бутылки,  пронзающей
изогнутым горлышком собственную стенку...
   "Достоинство поверхности Мебиуса не в том, что она первая, а в том, что
она - простейшая из возможных в трехмерном мире и наиболее  пригодная  для
нас", - резюмировали наши друзья.
   - Здорово ты придумал, Колька! - восхищался Юра, хлопая друга по спине.
- Использовать поверхность об одной стороне!  Я  уверен:  колечко  Мебиуса
создаст нам то самое поле.
   Николаю  было  приятно  это  слышать.  Широченная  улыбка  сама   собой
раздвигала его губы. Но он гнал ее с лица долой и отвечал:
   - Уймись, смолокур. Еще ничего не известно.
   - Нет, ты представь себе:  никаких  труб!  Нефтяная  струя  преспокойно
шпарит через море!
   Николаю невольно передавалось его волнение.
   - Я прикидывал, Юрка: на Транскаспийском отказ от труб даст экономию  -
двадцать пять тысяч тонн металла...
   - Поди ты со своей экономией! - Юру понесло. -  Мы  научимся  управлять
поверхностью! Здесь пахнет мировым открытием!
   - Прекрати телячьи восторги! - рассердился Николай. - Мировое открытие!
Думать надо, о чем говоришь. - И уже спокойно  добавил:  -  Мы,  с  нашими
силенками, должны держаться узкой задачи: усилить поверхностное  натяжение
ртутной капли. Если удастся - перейдем на нефтепродукт.
   - И только? - Юра помрачнел.
   - Нет, еще одно: не вздумай звонить по институту. И шефу пока ничего не
говори. Ясно?
   - Конфиденция, - печально вздохнул Юра. - Вот так когда-то  инквизиторы
давили на Галилея.
   Николай засмеялся:
   - Ах ты, бедный Галилей Тимофеевич...
   Застекленная  галерея  в  Бондарном  переулке  снова   превратилась   в
лабораторию. Каждый вечер там сверлили, паяли, собирали хитрые электронные
схемы. Юре и  Николаю  помогали  еще  трое  молодых  инженеров  из  отдела
автоматики. Часто гас свет, и начиналась возня  у  счетчика  при  спичках.
Хорошо еще, что мать Николая была женщиной доброй и терпеливой.
   Лаборант  Валерик  Горбачевский   был   любопытен.   Он   с   интересом
прислушивался к разговорам о матвеевской рукописи.  Он  охотно  помогал  в
сверхурочное время Привалову и Багбанлы: бегал в  стеклодувную  мастерскую
паять стеклянные трубки, помогал затаскивать в одну из комнат  лаборатории
статор от ржавевшей в институтском дворе старой  динамо-машины.  Никто  не
объяснял Валерику, зачем все это нужно. А сам он  не  лез  с  расспросами:
гордость не позволяла.
   Кроме  того,  он  побаивался  инженера  Потапкина.  Инженер   Потапкин,
наверное, думает, что  он,  Валерик,  только  и  делает,  что  шляется  по
бульвару и пристает к девушкам. Ну и пусть думает!
   Одно только обидно: на яхту к ним теперь не попадешь.  Раньше  Потапкин
обещал взять  его,  Валерика,  в  команду,  а  теперь,  после  встречи  на
бульваре, можно и не заикаться об этом. Плакала яхта.
   Ну и пусть!..
   Гордый Валерик долго крепился - и не выдержал  наконец.  Он  подошел  к
Юре, спросил, глядя в сторону:
   - Вам по вечерам помогать не надо?
   - По вечерам? - Юра внимательно посмотрел на него. - Откуда ты  знаешь,
что мы делаем по вечерам?
   - Не глухой же я... Что вы там делаете, я не  знаю.  Просто  спрашиваю:
может, помочь нужно?
   - Как твои занятия в школе?
   - Я уплотнюсь.
   - Ладно, приходи завтра к восьми. - Юра назвал адрес Николая. -  Только
учти: никому ни слова о том, что ты увидишь. И Борису Ивановичу. Их работа
- одно, наша - другое.
   Валерик кивнул.
   - И еще учти: когда-то Фарадей тоже был лаборантом.
   - Фарадей?
   - Ага. Правда, не в "НИИТранснефти", а в Королевском институте. Так что
перед тобой великое будущее.
   Валерик ухмыльнулся.
   - А как Николай Сергеевич ко мне отнесется? - осторожно спросил он.
   - Я буду перед ним ходатайствовать. - Юра доверительно  прибавил:  -  Я
тебе сочувствую, потому что в Душе я сам стиляга. Но  почему-то  не  люблю
стиляг.
   - Значит, я приду, - сказал повеселевший Валерик.


   Юра распахнул дверь и вошел в галерею. Все уже были в сборе. Николай  и
еще трое молодых инженеров  возились  с  приборами.  Им  деловито  помогал
Валерик, нимало не подозревавший, что ему суждено стать героем этого дня.
   - Где тебя носит? - сказал  Николай,  оглянувшись.  -  Мог  бы  сегодня
пораньше прийти.
   - Дяди Вовина супруга задержала и велела передать тебе горячий  привет,
- не задумываясь, ответил Юра.
   - А гитару зачем притащил?
   - Песни буду вам петь.
   - Трепло! Давай-ка проверь соединения.
   -  Вот  зачем  гитара.  -  Юра  заговорил  серьезным  тоном:  -  У  нас
камертонный генератор  вибрирует  под  действием  электромагнита,  так?  А
электромагнит -  лишнее  магнитное  поле.  Паразитные  частоты.  Вот  я  и
подумал...
   - Понятно! - прервал его смуглолицый Гусейн  Амиров.  -  По  эталонному
камертону можно настроить и гитару и  камертонный  генератор.  Проще,  чем
электромагнитом. Правильно, дорогой!
   - А продолжительность звучания? - спросил Николай.
   - А много ли нужно? - ответил Юра.  -  Я  трону  гитарную  струну,  она
зазвучит, и  сразу  завибрирует  камертонный  генератор.  Секунды  на  две
хватит. Для каждой отдельной позиции опыта вполне достаточно. Ну, начнем?
   За шторой из голубого пластиката, отделявшей часть галереи, на  большом
столе была собрана установка. Это было все то же "ртутное  сердце"  и  все
тот же ламповый  генератор  с  камертонным  прерывателем.  Но  теперь  над
установкой возвышалось огромное кольцо Мебиуса -  перекрученная  петля  из
прямоугольной медной трубки. К катушкам, окружавшим кольцо, был  подключен
выходной контур лампового генератора, а внутри кольца  помещались  весы  с
"ртутным сердцем".
   Одноповерхностное кольцо Мебиуса! Инженеры полагали, что под  действием
рожденного им поля натяжение поверхности ртути  резко  усилится  и  сожмет
кольцо так, что она перестанет пульсировать. Тогда можно будет, добавив  в
нее ртути до восстановления пульсации, вычислить по увеличению веса капли,
насколько увеличилось поверхностное натяжение.
   А потом, когда будет найдена нужная комбинация частот, перейти на опыты
с нефтепродуктами...
   Николай включил батарею  -  для  этого  пришлось  залезть  под  стол  и
потревожить Рекса, который мирно спал в углу.
   Юра проверил соединения. Неоновая лампочка в рукоятке его отвертки то и
дело вспыхивала розовым мерцающим огоньком.
   - Все в порядке! - провозгласил Юра. -  Начнем!  Он  вынул  из  коробки
эталонный камертон "ля первой октавы". - Частота  прерывания  -  четыреста
сорок герц...


   Еще в XI веке итальянец Гвидо из Ареццо изобрел четырехстрочную систему
записи нот. Пятая линейка добавилась на триста лет позже.
   Этот же Гвидо назвал  ноты  первыми  слогами  строчек  шуточного  гимна
певцов, просящих святого Иоанна уберечь их от хрипоты. В гамме Гвидо  было
только шесть нот; седьмая нота - "си" - была введена только  в  конце  XVI
века Ансельмом из Флоренции [si - начальные буквы слов "Sanctus Joannes"].
   В наше прозаическое время эталоны звуков - камертоны - помечают  числом
герц - колебаний - в секунду. А в будущем наивные "ре-ми-фа-соль" Гвидо из
Ареццо будут, вероятно, полностью вытеснены  цифрами.  И  любители  оперы,
восхищаясь певицей, будут восклицать: "С какой точностью она взяла частоту
1047 герц!"


   Данн-данн, - тихонько и нежно вибрировал камертон в тишине галереи.
   Юра торопливо подкручивал колки  гитары.  Потом  настроили  камертонный
прерыватель, передвигая грузики на его ножках.
   Теперь  стоило  тронуть  гитарную  струну,  как  контакты  камертонного
прерывателя начинали четыреста сорок раз в секунду разрывать цепь  высокой
частоты.
   "Ртутное сердце" спокойно пульсировало в недрах загадочного поля кольца
Мебиуса. Наши экспериментаторы знали,  конечно,  что  предстоят  долгие  и
скучноватые поиски  режима.  Знали,  что  с  первого  раза  опыт  не  даст
ожидаемого эффекта. И все же... Все же в  глубине  души  жила  надежда:  а
вдруг "чудо" произойдет уже сегодня?
   "Чуда" не было.
   - Надо изменить условия, - сказал Николай. - Валерик,  возьми  камертон
"си".
   Данн, данн...
   Юра пощипывал гитарную струну.
   Тишина.
   И вдруг - резкий стук в дверь.
   - Кто бы это? - сказал Николай. - Мать сегодня поздно придет.
   Он отогнул занавеску, посмотрел - и сделал знак рукой.
   - Конфиденция, - тихо сказал Юра.
   Инженеры отошли от приборов и задернули штору. Теперь за шторой,  возле
установки, остался только Валерка со своим камертоном да Рекс.
   - Больше жизни! - крикнул Юра. Ударив по струнам гитары и  приплясывая,
он запел в бешеном темпе:

   Что ты ходишь, что ты бродишь, черноокая моя!
   Порошок в кармане носишь, отравить хотишь меня...

   Николай открыл дверь, и вошел Вова. На нем была синяя полосатая пижама.
   - Привет компании, - вежливо сказал  он  и  оглядел  галерею,  задержав
взгляд на голубой шторе и на обрезках  проволоки,  разбросанных  по  полу.
Затем он обошел молодых людей и с каждым поздоровался за руку. -  Гуляете?
- произнес он. - Доброе утро. А я, Коля, к тебе на минутку. -  Он  вытащил
из кармана ржавую пружину. - Подсчитай, какая в ней сила.
   - А ты говорил, что перешел на электрические силомеры, - сказал Юра.
   - Так оно и есть, - с достоинством ответил Вова. - А это, -  он  кивнул
на пружину, - дружки зашли, просят помочь.
   Николай быстро измерил диаметр пружины и проволоки, из которой она была
свита, и несколько раз передвинул движок счетной линейки.
   - Двадцать восемь килограммов.
   - Спасибо. - Вова забрал пружину и двинулся к двери.
   В этот момент за шторой раздался грохот. Инженеры  переглянулись.  Вова
быстро обернулся и уставился на штору. Оттуда, стуча когтями, вышел  Рекс,
потянулся и обнюхал Вовины ноги.
   - Пшел, пшел, - сказал Вова, отступая к двери. - Я этого не люблю.
   Он вышел. Николай запер за ним дверь. Юра на всякий  случай  отбил  еще
несколько плясовых тактов и, щелкая басовыми струнами, запел:

   Порошок в кармане носишь, отравить хотишь меня,
   Паровоз в кармане носишь, задавить хотишь меня!
   Тара-дара, тара-дара...

   Николай отдернул штору. Пьезо-весы с "ртутным сердцем" были  сорваны  с
места. В лужице разлившегося раствора, среди блестящих капель ртути, лежал
опрокинутый камертонный генератор. Рядом на столе  сидел  Валерка,  белый,
как молоко. Он держал у лица правую руку с отставленным мизинцем и смотрел
на него остановившимися, широко раскрытыми глазами.



6. МИЗИНЕЦ ВАЛЕРИКА ГОРБАЧЕВСКОГО

                                               Не тычь пальцем - обломишь!
                                                         Русская поговорка

   В тот вечер Привалов и Колтухов засиделись в институте после работы.
   - Я перерыл кучу литературы, - рассказывал Борис Иванович. -  Многое  в
экспедиции Бековича непонятно. Некоторые военные специалисты считали,  что
у него не было надобности дробить отряд в Хиве  на  пять  частей.  Кое-кто
даже считал его предателем. Насчет Кожина тоже смутно...
   - Постой, - прервал его Колтухов. - Не  об  этом  ли  Кожине  упоминает
Соловьев в своей "Истории"? Как он озоровал в Астрахани и въехал  во  двор
бухарского посла на тележке, запряженной свиньями.
   - Он, верно. Но учти,  что  Кожин  -  худородный  дворянин,  да  еще  с
неуживчивым характером, а его сослуживцы по Каспию - князья; ясно, что они
умаляли его заслуги  и  возводили  поклепы.  Кожин  прежде  всего  крупный
гидрограф. Он составил первую карту Финского залива. Да и на Каспии...
   - Ладно. Не о Кожине речь. Ты нашел что-нибудь о Матвееве?
   - Ничего. Никаких упоминаний. Но, поскольку  его  рукопись  -  документ