н насторожился, взгляд его стал внимательным и острым.
- А какая, собственно, связь?
   - Матвеев пишет, видишь ли, что индусы носили в горы какую-то смолу,  -
неторопливо сказал Колтухов. - Оставляли ее на  высоких  вершинах,  и  там
она, дескать, получала "небесную силу". Вот я и  подумал:  может,  индусы,
сами не зная, что это такое, использовали энергию космических лучей - ведь
на большой высоте она особенно эффективна. А в смолах они толк  знали.  И,
говоря по-современному, получали они мощно заряженные электреты.
   - Мощно заряженные электреты, - негромко повторил Опрятин и побарабанил
пальцами по столу. - Да, это интересно...


   Нас часто поражает прозорливость великих  ученых  прошлого.  На  многие
десятки лет вперед они умели предсказывать направление развития науки.
   Более ста лет назад Майкл Фарадей выразил твердую  уверенность  в  том,
что в будущем появится специальная наука о взаимосвязях и  управлении.  Он
даже дал этой "науке будущего" название  -  "кибернетика"  [от  греческого
слова "кибернос" - рулевой, управляющий].
   Он же предсказал,  что  в  электричестве  должна  быть  найдена  прямая
аналогия с магнетизмом. Магнитный брусок намагничивает железо  -  передает
ему свои свойства, а сам их  при  этом  не  теряет.  Фарадей  считал,  что
когда-нибудь тело,  заряженное  электричеством,  сможет  передавать  заряд
другому телу, а само при этом не разрядится.
   По своему обыкновению, Фарадей дал этому "будущему веществу" название -
"электрет" [по  аналогии  с  английским  произношением  слова  "магнит"  -
"магнет"].
   В двадцатых годах нашего века японские ученые Сато  и  Эгучи  заметили,
что некоторые смолы, расплавленные и остывшие в сильном электростатическом
поле, между обкладками конденсатора, заряжаются  и  делаются  постоянными,
совершенно  новыми  источниками  электричества.  Они,   подобно   магниту,
передавали свои свойства, не теряя их. Это и были электреты. Если электрет
разрезать, то на новых концах возникают новые полюсы.
   В годы войны японцы широко применяли полевые телефоны  без  батарей,  с
электретами [электреты большей частью делают из естественных смол,  воска,
канифоли;  в  последнее  время  в   поисках   мощных   электретов   ученые
приготовляют их из серы, стекла,  пластмасс;  электреты  применяются  и  в
ядерной технике, для счетчиков].


   Юра все чаще засиживался в  колтуховской  "смолокурне".  Ему  нравилось
готовить  новые  составы  пластмасс  по  рецептам  Павла   Степановича   и
производить электрометрические измерения заряженных смол.
   Колтухов был доволен своим помощником. Он рассказывал Юре об электретах
и, как ему самому казалось,  тонко  и  ловко  внушал  этому  покладистому,
немного легкомысленному парню, что  опыты  с  поверхностным  натяжением  -
затея пустая и, может быть, даже вредная, что вообще  надо  всегда  стоять
"на практических рельсах", а не витать в "беспочвенных облаках".
   Однажды он послал Юру к Опрятину заряжать очередную порцию смолы.
   Опрятин принял Юру любезно, провел в лабораторию, к  электростатической
машине, сам помог включить ее.
   Юра живо осмотрелся. В лаборатории работало несколько человек  в  белых
халатах. Один из них, грузный и лохматый, сидел спиной к Юре у  стола,  на
котором стояли аквариум, обмотанный спиралью, и ламповый генератор.
   "Хорош генератор, - подумал Юра. - Не то что наша кустарщина!"
   - Высокой частотой занимаетесь? - спросил он как бы между прочим.
   - Одна из наших побочных тем, - ответил Опрятин и внимательно посмотрел
на Юру. - А почему вас интересует высокая частота?
   - Да нет, просто так...
   Тут в лабораторию вошел рослый мужчина в синей спецовке, в котором  Юра
с удивлением узнал Вову Бугрова.
   - Товарищ Бенедиктов, - сказал  Вова  густым,  хрипловатым  голосом,  -
получите корм для ваших рыбок.
   Лохматый  человек,  сидевший  возле  лампового  генератора,  обернулся,
кивнул, принял из Вовиных рук  два  бумажных  пакета.  Юра  так  и  впился
взглядом в его широкое лицо с припухшими веками.
   - Здорово! - Вова направился к Юре, протягивая руку. - Ты  чего  у  нас
делаешь?
   - Привет, дядя Вова...
   Бенедиктов, поднявшись, высыпал из пакета  в  аквариум  щепотку  корму.
Опрятин подошел к нему, они о чем-то заговорили.
   - Ты разве здесь работаешь? - спросил Юра, все глядя на Бенедиктова.
   - Лаборантом, - сказал Вова. - По науке пошел, понятно? Меня знаешь как
уважают? Я  тут  кружок  организовал,  классической  борьбы.  Для  научных
работников, которые поздоровее. Хочешь, ходи на занятия.
   - Слушай, дядя Вова, чем тут у вас  Бенедиктов  занимается?  -  понизив
голос, спросил Юра.
   - Бенедиктов? Научный работник он, по рыбной части. А еще я знаешь  что
делаю? - Вова расхвастался не на шутку. - Изобретаю, брат.  Электросиломер
делаю - во! - Он отогнул кверху большой палец.
   Зарядив смолу, Юра кинулся к себе в институт. Он ворвался в лабораторию
и заставил Николая оторваться от толстой подшивки трубных стандартов.
   - Колька, новости есть!
   Глотая в спешке слова, он рассказал  о  встрече  с  Бенедиктовым,  и  о
ламповом генераторе, и о Вове.
   - Высокая частота - и рыбы? - Николай провел ладонью по крутому лбу.  -
Непонятно. Опрятин ведь уровнем моря занимается...
   - Вот бы спросить у этого Бенедиктова про ящички!
   - Так он тебе и скажет!
   - Не скажет, - согласился Юра. - Зело мрачный у него вид. Ну, я  пошел.
Пал Степанов ждет.
   - Иди, иди, смолокур несчастный!..
   - А ты? Знаешь, кто ты такой? Дикий кот.
   - Почему? - удивился Николай.
   -  Есть  такой  тип  ученых  -  дикие  коты.  Которые  рассчитывают  на
случайность.
   - Ладно, ладно, иди, - сердито сказал Николай. - Нахватался у Колтухова
словечек!..
   К Юре действительно быстро прилипали разные словечки. После  знакомства
с рукописью Матвеева он стал кстати и некстати  вворачивать  в  свою  речь
старославянские словечки - все эти "зело", "сиречь"  и  "дондеже".  С  его
легкой руки они разлетелись по  институту.  Теперь  институтская  молодежь
называла чертежи не иначе, как "грунт-рисы" и "зейгер-рисы", а  масштаб  -
"мачтапом".
   Кроме того, Юра  увлекся  индийской  гимнастикой  фиксированных  поз  -
"хатха-йога". Он донимал двух молодых инженеров из Бомбея,  проходивших  в
институте практику, просьбами продемонстрировать "четыре  дыхания"  и  был
очень удивлен тем, что индийцы оказались малосведущими по этой части.
   Он раздобыл затрепанную книгу индийского йога  Рамачарака,  изданную  в
1910 году в Санкт-Петербурге. Книга  пошла  по  рукам  вместе  с  копиями,
снятыми  Юрой  с  фотографий  в  журнале  "Физкультура   и   спорт",   где
изображались  позы   "хатха-йога".   Многие   увлеклись   этой   необычной
гимнастикой. Но пока один только Юра освоил позу сидящего Будды -  "лотос"
или, иначе, "падмасану", из которой он, опрокинувшись  назад,  упершись  в
пол теменем и  держась  руками  за  ступни  скрещенных  ног,  переходил  в
великолепную "матсиасану".
   А в последнее время Юру будто подменили. Он стал  Удивительно  тихим  и
молчаливым. Он избегал разговоров  и  совершенно  перестал  улыбаться.  Не
подходил к телефону, когда его вызывала Валя,  обеспокоенная  затянувшейся
размолвкой. Даже с Николаем он почти не разговаривал, а на вопросы отвечал
междометиями или кивками.


   Вернувшись после доклада в институт, Николай принялся  изучать  профили
дна и сведения о грунтах порученного ему участка.
   Звонок возвестил  о  перерыве.  Лаборатория  опустела.  Но  Николай  не
поднялся из-за стола. Он задумчиво рисовал какие-то  завитки  и  кудряшки.
Потом отрезал от края ватмана узкую полоску. Один конец ее прижал к столу,
перекрутил второй на полоборота и склеил концы вместе.
   Долго смотрел он на получившееся продолговатое  звено  с  перекрученной
стороной и думал.
   Потом, взяв карандаш, Николай повел черту вдоль звена,  пока  черта  не
замкнулась. Она обошла обе стороны  бумажной  полоски,  хотя  карандаш  не
отрывался и ни разу не пересек ее ребро. Это бумажное звено  было  моделью
математического парадокса, известного под названием "поверхность Мебиуса".
С математической точки  зрения,  такое  звено  не  имело  толщины,  а  его
поверхность не делилась на наружную и внутреннюю. Это была поверхность - и
только поверхность. Окно в область Неведомого, открытое математикой.
   Если б Николай не перекрутил полоску, то получилось бы простое звено  -
вроде тех, которые клеят для елочных украшений. Оно имело бы внутреннюю  и
внешнюю поверхности, разъединенные толщиной бумаги.
   Николай сделал второе звено с закруткой в  ту  же  сторону,  попробовал
вложить его в первое. Это  оказалось  невозможным:  ведь,  вкладывая  одно
звено в другое, подобное, мы обращаем внутреннюю поверхность одного  звена
к внешней поверхности другого. Но если оба звена не имеют ни  внешней,  ни
внутренней поверхности, то как их совместить?
   Он взял ножницы и разрезал звено вдоль, но  оно  не  распалось  на  два
узких звена, как можно было ожидать, а просто стало вдвое длиннее, но зато
потеряло "одноповерхностные" свойства. Николай  еще  раз  разрезал  кольцо
вдоль - теперь  оно  разделилось,  но  оба  получившихся  звена  оказались
продетыми друг в друга.
   Бросив звенья, Николай подпер голову руками.
   А  что,  если  сделать   такую   "сукрутину"?   Взять   медную   трубку
прямоугольного сечения, нагреть ее, перекрутить на полоборота... А дальше?
Включить в выходной контур генератора?
   Николай встал. Где Юрка? Куда он делся?
   Раньше Юра перед звонком на перерыв обычно вытаскивал бутылку кефира  и
торжественно  объявлял:  "Время  звенеть  бокалами".  А  теперь  -  просто
исчезает.
   Николай отправился на поиски.
   В  коридоре  трое  молодых  техников  разбирали   хаггардовскую   "Дочь
Монтесумы".
   - "Драв суорд, ю дог", - монотонно читал один из них. - Значит,  э-э...
"тащите меч, вы собака..."
   - Зачем так буквально? - остановился  возле  них  Николай.  -  Надо  по
смыслу: "Защищайся, собака!" Вы Костюкова не видели?
   - На этом этаже - нет, - ответили ему. - Мы  были  и  в  австерии  и  в
кружале.
   Значит, в столовую и буфет можно не заглядывать.
   Николай поднялся этажом выше и вошел в бильярдную.
   Игра шла на трех столах. Сухо постукивали шары. Ожидающие своей очереди
подсказывали игрокам и издевались над неудачными ударами.
   Юры здесь не было, но Николай ушел не сразу. Сам он играл  неважно,  но
любил смотреть на эту тригонометрическую игру, требующую верного  глаза  и
твердой руки.
   Недаром более ста лет назад Гаспар  де  Кориолис  подолгу  наблюдал  за
игрой знаменитого Менго, автора  книги  "Благородная  игра  на  бильярде",
Менго, впервые снабдившего кий кожаной наклейкой, что позволило  применять
"крученые"  шары.  Понаблюдав,  Кориолис  написал  "Математическую  теорию
бильярдной игры" - книгу, из-за  которой  до  сих  пор  иные  незадачливые
студенты  проклинают  теорию  удара  упругих  тел,  поворотные  ускорения,
Кориолисовы силы инерции и самого Кориолиса с его бильярдом.
   До конца перерыва оставалось двадцать минут. Николай  махнул  рукой  на
поиски. Купив в буфете бутерброд, он вышел  во  двор.  В  тенистом  уголке
между вибрационным стендом и айлантами, что росли вдоль  стены,  он  вдруг
увидел Юру.
   Юра сидел на земле, скрестив босые ноги, но не по-турецки, а  наоборот,
уложив ступни  на  бедра,  подошвами  кверху.  Ладони  на  коленях,  глаза
полузакрыты, голова опущена: это была "падмасана" - поза Будды.
   Николай шагнул было к новоявленному йогу, но передумал и тихонько пошел
назад. Ему повстречалась уборщица тетя Дуся.
   - Что с дружком твоим случилось?
   - А что?
   - Вон глянь - сидит в  том  уголку  не  по-человечьему.  Весь  перерыв,
цельный час, сидит - не  шелохнется.  Уже  который  день.  Может,  головой
повредился?
   - Может быть, - кивнул Николай и поспешил в лабораторию.
   "Позвонить Вале? "Вряд  ли  она  что-нибудь  знает:  Юрка  все  еще  не
помирился с ней. Позвоню его матери", - решил он.
   Юрина мать была встревожена. Оказывается, уже несколько дней,  как  Юра
почти ничего не ест. Уходит на работу ни  свет  ни  заря,  а  возвращается
ночью. Вчера вовсе не ночевал дома. На вопросы не отвечает.
   - Я сама хотела тебе позвонить, Коля. Что с ним творится?
   Николай пообещал узнать, что творится, и положил трубку.
   После работы он незаметно последовал  за  Юрой.  Проследил  за  ним  до
пригородного  вокзала  электрички,  сел  в  соседний  вагон  и  на  каждой
остановке поглядывал, не выйдет ли он.
   Юра вышел на  маленькой  станции  около  заброшенного,  малопосещаемого
пляжа. Николай в два прыжка подскочил к станционному ларьку и спрятался за
ним. Кажется, Юрка не заметил. Он шагал по платформе  не  оборачиваясь.  И
походка у него какая-то другая стала - неторопливая, деревянная...
   Сонный продавец подозрительно посмотрел  на  Николая  и  сказал  грубым
голосом:
   - Чего надо?
   Николай купил полкруга  кривой  и  тонкой  колбасы.  Потом  спрыгнул  с
платформы и, увязая в  песке,  пошел  к  прибрежным  скалам,  за  которыми
скрылся Юра. С вершины песчаного гребня он  осторожно  огляделся.  Никого.
Только мрачноватые скалы, песок  да  зеленая  вода.  Мерные  шорохи  волн,
бесконечно бегущих на берег...
   Волоча за собой длинную тень, Николай пошел по  гребню  дюны.  И  вдруг
замер:  в  расщелине  между  скалами,  заросшей  диким  гранатом,   что-то
мелькнуло. Крадучись, Николай подошел ближе - и увидел Юру.
   Он только что разделся и остался в одних трусах. Вот он сел на песок  и
тщательно, при помощи рук, скрестил ноги - босыми пятками кверху. Морда  у
него глубокомысленная. Зажимая пальцем то одну, то другую  ноздрю,  делает
какое-то особое дыхание. Выучился факирским штучкам... Дальше что? Положил
ладони на колени, закрыл глаза, застыл, как изваяние.
   Ладно, подождем, решил Николай. Он  сел  на  плоский  слоистый  камень,
взглянул на часы.
   Над   взморьем   прошелся   ветер,   стало   прохладно.   Небо   быстро
заволакивалось тучами.
   Через полчаса Николай выглянул - Юра неподвижно сидел в той же позе.
   Тени удлинялись прямо на глазах, а потом  вовсе  исчезли:  тучи  серыми
кораблями подплыли к солнцу, низко висевшему над морем, и занавесили его.
   Николай прыгнул с камня на мягкий песок и, раздвинув кусты, встал перед
Юрой. Тот даже бровью не повел.
   - Эй ты, Вишну-Кришну, - сказал Николай, - довольно с ума сходить.
   Юра не пошевельнулся. Николай рассвирепел.
   - Сейчас же прекрати! - заорал он. - Анахорет!
   - Если можно, - тихо сказал Юра, открыв глаза, - не кричи  так  громко.
Мне это неприятно.
   - А когда тебя на комсомольское бюро  вытащат,  приятно  будет?  А  ну,
вставай. Живо! На, жри! - Он вытащил из свертка колбасу и сунул ее Юре под
нос. - Жри, мерзавец! Я тебе покажу, как плоть умерщвлять!
   Юра  крутил  головой,  отворачивался.  Произошла  короткая  схватка,  и
Николаю удалось запихать один конец колбасы в рот "анахорету".
   Юра  отчаянно  замычал,  дернулся,  но  Николай  крепко   держал   его.
Сопротивление было сломлено. Чтобы не задохнуться, Юре  пришлось  откусить
колбасу. Он быстро прожевал кусок, а дальше пошло еще быстрее.
   -  Не  наваливайся,  -  командовал  Николай.  -  Ешь  понемногу,  а  то
подохнешь. Что, вкусно?
   - Нет ли у тебя зубочистки? - спросил Юра, покончив с колбасой.
   Николай уселся рядом с другом.
   - Вчера всю ночь здесь просидел? И сегодня собирался?  Ну-ка,  объясни,
какого дьявола ты ударился в мистику.
   - Никакой мистики. Я проводил физиологический эксперимент. А он требует
одиночества. Вот и все.
   - Что за эксперимент?
   Помедлив, Юра потянулся к своим брюкам и вытащил  из  кармана  записную
книжку.
   - Понимаешь, - сказал он, - я  прочитал  о  системе  "раджа-йога".  Вот
послушай: "йоги считали "хатха-йогу" - "низшую йогу" - не  гимнастикой,  а
подготовкой к  высшему  сосредоточению,  системе  "раджа-йога"  -  "высшая
йога", которая основана на том, что при надлежащей  тренировке  ума  можно
достичь  высоких  уровней  познания...  Дальнейшие  стадии  йога  ведут  к
интуитивному прозрению...".
   - Откуда взял?
   - Из Джавахарлала Неру. А вот из Ромена Роллана: "Является  ли  система
йога высшим духовным состоянием, открывшим путь к дальнейшим знаниям,  или
же это только род самогипноза, я не знаю. Хорошо известно, что  чрезмерное
увлечение методом йога приводило..." Ну, и так далее...
   - Ну-ка, ну-ка? - заинтересовался Николай. - К чему  приводило?  -  Он,
выхватил у Юры  записную  книжку  и  дочитал  цитату:  -  "...приводило  к
печальным  последствиям  для  разума  человека".  Очень  правильно!  -  Он
выразительно посмотрел на Юру.
   - Я подхожу как материалист, - защищался Юра. - Чисто  экспериментально
и сознательно. Надо отбросить от себя все постороннее  и  сосредоточиться.
Дисциплина тела, минимум движений, минимум еды. Тогда  разум  обостряется,
приходит новая интуиция...
   -  Чушь!  -  закричал  Николай.  -  "Интуиция"!   Тут   и   не   пахнет
материализмом. "Хатха-йога" - дело понятное, мы из нее берем физкультурную
часть, отбрасывая  оккультно-философскую  основу.  Но  зачем  ты  полез  в
"раджа-йогу"?
   Юра промолчал.
   - Признавайся! - продолжал  Николай.  -  Ты  хотел  таким  диким  путем
разгадать тайну трех ящичков, да?
   Быстро сгущались сумерки, и первые капли  дождя  упали  на  песок.  Юра
встал и, прыгая на одной ноге, натянул брюки.
   - Знаешь, Колька, - сказал он. - Мне в  голову  пришло:  а  вдруг  этот
Бенедиктов  -  потомок  Бековича-Черкасского?  Фамилии  у  них   одинаково
начинаются...
   Николай захохотал. Он хватался руками за кусты и вытирал глаза и  никак
не мог остановиться.
   - Это... это все, что ты  познал?..  -  стонущим  голосом  произнес  он
наконец. - Своим обострившимся разумом? - Новый взрыв смеха сотряс его.
   Юра обиженно моргал. Но потом не выдержал, тоже засмеялся.
   Под припустившим дождем друзья  побежали  к  редким  огонькам  станции.
Мокрые, с тяжелыми комьями грязи на туфлях, они поднялись на  платформу  и
укрылись под навесом в ожидании электрички.
   - Юрка, - сказал Николай, отдышавшись немного, - ты способен сейчас  на
серьезный разговор?
   - Способен.
   - Когда ты перестанешь метаться из стороны в сторону? С кем ты, в конце
концов: с Колтуховым или с нами?
   - Да у нас не получается что-то...
   - Обожди, - прервал его Николай. - Скажи лучше: ты помнишь такую  штуку
- поверхность Мебиуса?



4. БЕНЕДИКТОВУ И ОПРЯТИНУ ПРИХОДИТ В ГОЛОВУ НОВАЯ ИДЕЯ,
ДЛЯ ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ КОТОРОЙ НУЖЕН МАТВЕЕВСКИЙ НОЖ

                            Вторая цепь сейчас в Лионе, третья - в Анжере,
                         а  четвертую,  говорят,  утащили,  черти,   чтобы
                         связать ею Сатану.
                                        Ф.Рабле, "Гаргантюа и Пантагрюэль"

   - Наконец-то! - воскликнул Опрятин, прочитав  письмо,  отпечатанное  на
официальном бланке.
   Бенедиктов оторвался от микроскопа, взглянул на физика:
   - Что случилось?
   Тонкие губы Опрятина кривились в улыбке. Он  прошелся  по  лаборатории,
привычным жестом погладил себя по жидким волосам.
   - Ничего, - сказал он, покосившись на Бенедиктова. - Занимайтесь  своим
делом.
   Чем же обрадовало Опрятина письмо с московским штемпелем?
   Еще летом, когда Бенедиктов показал ему ящичек  от  исчезнувшего  ножа,
Опрятина взволновали  латинские  буквы,  вырезанные  на  одной  из  стенок
ящичка. AMDG... Сразу встало в памяти: древний подземный ход  в  Дербенте,
труп диверсанта, небольшое распятие на груди и рядом -  толстая  пластинка
на золотой цепочке и те же буквы, выгравированные на ней... Теперь Опрятин
знал, что существует три ящичка. И третий - дербентский -  хранил  в  себе
некий "ключ тайны".
   Опрятин завязал осторожную переписку - вначале с Дербентом, а потом и с
Москвой,  потому  что  диверсантское  снаряжение,