оданы и
диваны.
   -  Тряпочники,  -  процедил  Ягер   презрительно.   -   Когда   Грациано1
капитулировал у Бедафомма, небось не собирали шмотки по домам... А теперь мы
воюем, а они нажирают себе ряшки.
   (1 Грациано, Родольфо -  генерал,  командующий  итальянскими  войсками  в
Киренаике, капитулировавшими в феврале 1941 г.)
   Каунитц тут же заволновался насчет обеда.
   - Успокойтесь, лейтенант, - отрезал Ягер. - Всему свое время.
   Обедали они примерно  через  час  в  столовой  при  комендатуре.  Вернее,
обедали там Богер, Каунитц и Юлиус, а капитан и Ягер  быстро  перекусили  до
них и отправились в какую-то кофейню.
   В кофейне было жарко и темно. Как  и  должно  быть  в  настоящей  хорошей
кофейне - Фрисснер повидал  их  в  Танжере  и  Тунисе.  Перед  ними  тут  же
появились чашечки с ароматным напитком, а майор к тому же извлек из  кармана
плоскую фляжку, искусно оплетенную  кожаными  ремешками.  Перехватив  взгляд
Фрисснера, он пояснил:
   - Ром. Настоящий ямайский ром, у меня есть небольшой запас. Из трофеев.
   - Спасибо Очинлеку? - улыбнулся Фрисснер. Ягер улыбнулся в ответ,  но  не
слишком весело.
   - Я не о напитке, я о фляжке, - сказал Фрисснер. - Красивая работа
   - В Папенбурге у меня работает знакомый... Папенбург -  это  лагерь,  там
сидят в основном уголовники, а они - искусный народ. Не то что политические,
которые только языком умеют болтать. Один из них делает вот такие фляжки для
офицеров. Когда-нибудь плюну  на  все  и  переведусь  в  лагерь.  Простая  и
рутинная работа, но зато в тишине и покое, - поделился Ягер, добавляя рому в
кофе. Согласия Фрисснера он не спросил, и капитан запоздало подумал, что ром
можно было употребить и отдельно, а не портить хороший кофе...
   Некоторое время они молча пили кофе. Фрисснер чувствовал,  как  по  спине
сбегают струйки пота, появилось непреодолимое желание почесаться. Он потерся
спиной о деревянную подпорку крыши.
   - Осторожно, - заметил майор. - У них тут все на соплях держится.
   - Учту.
   - Боленберг дал технику?
   - Разумеется. Он, похоже, хороший человек.
   - Хороший... - фыркнул Ягер. - У них здесь своего рода анархия,  капитан.
Не сравнить с Восточным фронтом. Да что там, я воевал  в  Греции,  там  было
куда больше порядка! Одичали они здесь, вот что.
   - Жаль, не удалось встретиться с Роммелем, - пробормотал Фрисснер, словно
не расслышав слов майора. - Всегда уважал этого человека.
   - Надеюсь, к лету он наконец возьмет Тобрук. - Ягер плеснул в свою чашку,
где оставалось меньше половины кофе, еще рому.
   - Нет, мне достаточно. - Фрисснер накрыл чашку ладонью. -  Боленберг  дал
три итальянских грузовика и легковушку "фиат".
   - Эту дрянь? Вы не знаете итальянских машин, капитан!
   - У меня нет оснований не доверять полковнику. Он специалист.
   - Возьмите наш полугусеничный бронетранспортер!
   - И танк. Майор, это научная экспедиция, а не разведка боем!  К  тому  же
итальянские машины привлекут меньше внимания.
   - Когда от них начнут  отваливаться  детали,  вы  заговорите  по-другому.
Черт, я не хочу ехать на итальянском одре! Они не умеют делать  машины!  Они
вообще ничего не умеют делать, только петь оперы и плавать на гондолах!
   Ягер поболтал гущу на дне чашечки и одним глотком отправил в рот.
   - Хотите еще кофе? - спросил он.
   - Нет, спасибо, у меня еще много. Так вы едете с нами?
   - Конечно, я же замещаю Рике.
   - Рике не должен был ехать с нами. Он  должен  был  всего  лишь  выделить
людей.
   - А я поеду сам. Учтите, штурмбаннфюрер...
   - Капитан! - перебил Фрисснер.
   - Я-то знаю, что вы штурмбаннфюрер, точно так же,  как  и  двое  ваших  -
оберштурмфюреры1 в лейтенантских погонах... Маскарад.
   (1 Оберштурмфюрер  -  звание  в  СС,  соответствующее  званию  армейского
обер-лейтенанта)
   - Не я это придумал. - Фрисснер пожал плечами. - Вы, кстати, тоже  ходите
в армейском.
   - Я и говорю: маскарад.
   - В пустыню поедем в гражданском.
   - Это я знаю. Так вот, учтите... капитан, я еду с вами до  самого  конца.
Вы доверяете ученому?
   - Вполне.
   - А я - нет. Вы, наверное, думаете, что он действительно  бедная  овечка?
Невинная жертва гестапо?
   - Я знаком с его  делом.  По  таким  обвинениям  можно  посадить  каждого
второго немца.
   - Не каждого второго. Настоящее дело  Замке  было  изъято  по  инициативе
генерального   секретаря   "Анненербе"1   Вольфрама   Зиверса.   Ваш   Замке
неблагонадежен, к  тому  же  труслив,  на  допросах  выдал  и  замазал  всех
попавшихся под руку, даже по мелочным  предлогам.  А  его  отец  вообще  был
странной фигурой. Отказывался от предложений "Анненербе"  по  финансированию
ряда его экспедиций, от других интересных проектов. Когда он поехал  сюда  в
1938 году, в "Анненербе" об этом даже не знали! Такое  впечатление,  что  он
пытался утаить свои исследования от рейха. И его сын,  не  исключено,  такой
же. Куда он вас заманит?
   (1   "Анненербе"   -   германское   научное    общество,    подчинявшееся
непосредственно Гиммлеру и, в  частности,  ведавшее  всеми  археологическими
раскопками.)
   - С нами будут люди, которые знают пустыню.
   - На проводников из местных я  бы  полагаться  не  стал.  Добыча  слишком
привлекательна: машины, бензин, оружие, продукты...  За  ними  самими  нужно
будет следить. Боленберг, конечно, даст вам знающих солдат, но в  тех  краях
они не были.
   - А вы? - Фрисснер не понимал, к чему клонит майор.
   - Я тоже. Но я знаю человека,  который  был  там  в  тридцать  восьмом  с
Вильгельмом Замке. Его зовут Муамар.

   13

   Разве ты не знаешь, что у Аллаха власть
   над небесами и землей?
   И он ответил "Не знаю"
   Апокриф. Книга Пяти Зеркал 101(107)

   - Муамар? - Фрисснер прищурился. - Если не ошибаюсь, это имя  упоминалось
в работе профессора. Впрочем, я просматривал его рукописи довольно бегло...
   - Мне трудно сказать. - Ягер  поиграл  чашкой,  словно  взбалтывая  водку
перед глотком. -  Я  не  читан  этих  записок  вообще.  Но  Муамар  ходил  в
экспедицию со старым профессором, это точно. И места эти  он  знает.  Иногда
мне кажется, что в голове у  этого  араба  вся  карта  Ливии.  Со  всеми  ее
пустынями.
   - Он коренной житель? - спросил Фрисснер.
   - Что?
   - Я говорю: Муамар коренной?
   - Тут очень трудно собрать данные о  ком-либо  из  местных.  -  Ягер  зло
усмехнулся.  -  И  без  того  скудные  архивы  итальянцев  разворованы   или
уничтожены. А местные, мне кажется, даже писать не умеют.
   - Напрасно вы так думаете. - Фрисснер прихлебнул из  чашечки.  Оказалось,
что кофе остыл и приобрел противный вкус. - Я думаю, что наш профессор  смог
бы рассказать вам много об этом народе. И о его письменности в том числе...
   - Да уж... - Людвиг потянулся. - Наш профессор... Та еще  птица.  За  ним
нужен глаз да глаз.
   Фрисснер пожал плечами и махнул рукой человеку, который пристально следил
за ними.
   - Еще кофе, пожалуйста.  -  Потом  повернулся  к  Ягеру:  -  Смотрите  не
перестарайтесь. Когда я вытащил его из Бельзена, он шарахался от собственной
тени. Мне бы хотелось, чтобы он делал свою работу, не оглядываясь  постоянно
через плечо.
   - Не беспокойтесь, я знаю свое дело. - Ягер посмотрел  на  новую  чашечку
кофе, поставленную перед Фрисснером. - Хотите еще рома?
   - Нет, благодарю.
   - Как будет угодно. - Ягер поднялся. - К сожалению,  я  должен  идти.  Вы
доберетесь до дома сами? Тут недалеко... Увидимся завтра.
   Он пожал руку Фрисснеру, решив держаться с ним поближе. Тем более что  им
предстояла совместная очень неблизкая дорога, и  с  самого  начала  накалять
обстановку было бы неразумно.
   Оставив штурмбаннфюрера, то есть капитана, допивать кофе  в  одиночестве,
Ягер вышел на улицу, предварительно оплатив оба счета. Средств, слава  боту,
хватало, а оказать маленькую услугу Фрисснеру Ягер  считал  правильным.  Тем
более что его опыт работы и вербовки агентуры  рекомендовал  подобные  ходы.
Часто получалось так, что мелкие и  незначительные  услуги  ценились  людьми
гораздо выше, чем действительно реальная помощь.
   Людвиг переждал, пока мимо него проедет телега, груженная  разнообразными
фруктами, и перешел улицу. Тут  же  под  ноги  бросился  попрошайка,  лопоча
что-то на ломаном итальянском. Ягер легко пнул его сапогом и пошел дальше.
   - Ааа... господин... Одну монетку, прошу... Господин... -  Попрошайка  не
унимался, цепляясь за брюки.
   - Пшел вон, - сквозь зубы бросил Людвиг. Наметанным глазом он  заметил  в
полутьме подворотни нескольких человек, которые  с  напряжением  следили  за
действиями попрошайки.
   - Всего одну монету... Господин... Ну пожалуйста...
   Ягер сделал несколько шагов, а потом с  деланным  недовольством  полез  в
карман. Попрошайка тут же оказался рядом. Люди в подворотне насторожились.
   Людвиг вынул монетку, подкинул ее в воздух, затем ловко поймал и, зажав в
кулаке, двинул им попрошайке в ухо. Оборванец покатился в пыль.
   - Ну, как тебе? - обратился к нему Ягер. - Еще хочешь монетку?
   Нищий уполз в пыль, прикинувшись какой-то ветошью.  Фигуры  в  подворотне
истаяли.
   Жест Людвига не был продиктован просто  жестокостью  или  жестокосердием.
Это был инстинкт самосохранения. Прожив в Триполи некоторое время, он хорошо
изучил нравы местного дна. Милосердие тут было не в почете и каралось весьма
жестоко.  Уличная  шпана,  обладавшая  чутьем  стаи  шакалов,  с   легкостью
определяла человека мягкосердечного и слабого.  Поэтому  податель  милостыни
через два квартала мог вполне нарваться на  нож  или  просто  быть  избит  и
ограблен. Так что поступок Ягера был воспринят окружающими вполне спокойно.
   Через две улицы, запруженные  различными  повозками,  осликами  и  просто
пешими людьми с баулами за  плечами,  Людвиг  вышел  к  большому  по  меркам
военного  Триполи  ресторану.  На  площади  перед  ним  было  шумно.   Отряд
итальянской полиции безуспешно пытался снести самодельные торговые  палатки.
Эта процедура повторялась каждый день  с  занудным  постоянством.  Обычно  к
вечеру полиция все-таки сносила последний шатер, хозяина, если его удавалось
поймать, препровождали в комендатуру, но к утру все торговцы снова  толклись
на прежних местах.
   Ягер обогнул шумящую и дерущуюся толпу и нырнул в неприметный подвальчик,
источающий сладкий, дурманящий аромат.  Человек,  сидящий  у  дверей,  дюжей
комплекции малый, безразлично скользнул по  Людвигу  взглядом.  Скользнул  и
отодвинулся от входа - проходи, мол.
   Ягер не заставил  себя  долго  ждать  и  с  головой  окунулся  в  темноту
помещения.
   Лестница, застланная коврами  и  ведущая  куда-то  в  темноту,  никак  не
отозвалась на подошвы  офицерских  сапог.  Через  несколько  метров  тусклый
светильник обозначил поворот, и снова  бесшумная  темнота  заскользила  мимо
Людвига.
   Наконец спуск кончился, и он очутился в помещении, где на полу, устланном
коврами и циновками, лежали люди, вперив в пространство неподвижный  взгляд.
В воздухе витал сладкий дурман, источаемый десятками кальянов.
   Шум  улицы  остался  где-то  в  прошлом.,  В  носу  засвербело.   Страшно
захотелось чихнуть.
   Людвиг не страдал пристрастием к постоянному курению гашиша, но иногда, с
переменным успехом, пробовал это зелье.  Галлюцинации,  порождаемые  им,  не
вызывали в Ягере никакого трепета. Скорее наоборот, ничего, кроме жалости  к
этим беспомощным людям, он не испытывал. А знать, что ты и сам превращаешься
в подобное существо, даже если это происходит только в момент курения,  было
крайне неприятно. Главное, зачем он приходил в это место, -  это  встречи  с
агентурой.
   Рядом возник человек в жилетке на голое тело и в шароварах. Поклонился  и
вопросительно посмотрел на Ягера.
   - Кальян?.. - донесся до  Людвига  сильно  сдобренный  арабским  акцентом
голос.
   Ягер покачал головой. Человек тут же исчез. Одна из причин встреч в  этом
месте состояла в том, что хозяева не были назойливы.
   Найдя нужного человека, Ягер пересек зал и прилег  на  мягкие  подушки  в
отдельной комнатке.
   - У вас не найдется немного табака? - спросил  человек,  возлежавший  там
вместе с полуголой, довольно немолодой женщиной.
   - Нет, только что выкурил последнюю трубку,  -  условной  фразой  ответил
Ягер.
   Человек в белом костюме задумчиво покивал и всосал в себя дым из кальяна,
потом передал трубку своей подруге. Та втянула яростно, так  что  в  чашечке
зашкворчало. Глаза ее подернулись осенним ледком.
   - Прошу вас, - сказал связной по-немецки. Он  принял  немного,  но  гашиш
успел подействовать. Жесты  были  плавными,  слова  немного  заторможенными.
Жесткий  немецкий  язык  в  его  устах  приобрел  явно  арабский  оттенок  и
цветистость. Впрочем, разум этого человека  был  закален  достаточно,  чтобы
сохранять необходимую ясность в любой ситуации.
   - Они прибыли сегодня, - сказал Ягер  также  по-немецки.  -  Профессор  с
сопровождением. Дневники старика находятся у профессора. О цели  путешествия
он сам имеет  весьма  смутное  представление.  Руководит  всем  предприятием
капитан...
   - Не надо имен, - предостерег Людвига человек, чем вызвал в Ягере  легкое
раздражение. Впрочем, этого связной не заметил, он был занят рассматриванием
острой стрелки на своих белоснежных брюках.
   - ... Капитан руководит всем, но и он, как мне кажется,  окончательно  не
посвящен в суть. Этот человек практик.
   - Тогда в чем же смысл?
   - Они должны найти предмет и доставить его в Берлин. На  этом  их  миссия
заканчивается.
   - Это ваши личные заключения или?..
   - Мои личные.
   Связной покачал головой.
   - Нам этого достаточно. Мы свяжемся с вами позднее.

   14

   И когда говорят им: "Что же ниспослал
   вам ваш Господь?" - они отвечают
   "Сказки древних"
   Коран. Пчелы 26 (24)

   - В пустыне ночью холодно... - задумчиво сказал Богер, глядя в  окно.  Он
сидел на подоконнике и курил, стряхивая пепел наружу.
   - К чему это ты? - насторожился Каунитц.
   - Да просто так. Всегда, когда сижу в тепле, курю, думаю о том,  что  мог
бы морозить задницу где-нибудь в России,  например...  Мой  брат  сейчас  на
Восточном фронте. Дай бог, чтобы у него все  было  хорошо...  Он  летает  на
"хейнкеле".
   О брате Богера Фрисснер прекрасно знал. Он всегда вспоминал о  нем.  Макс
Богер.  Старший  брат  был  для  него  примером,  еще  с  ученических   лет,
наверное... Где-то в Силезии жила мать Богера,  Фрисснер  однажды  видел  ее
фотографию: толстая опрятная старушка с лицом морщинистым,  словно  иранский
изюм.
   Каунитц был куда более скрытным. Он  никогда  не  выносил  на  люди  свои
мысли, прячась под маской этакого беспросветного пессимиста. В полку его так
и звали - Ворчун Каунитц.
   "Я верю им, как самому себе, - подумал Фрисснер. - Как самому себе.
   А верю ли я самому себе? Это очень  громкая  фраза...  Если  бы  я  верил
самому себе, тогда в сороковом я пошел бы в десантники, когда меня приглашал
сам Штудент1... А ведь не пошел.  Потому  что  десантники  -  это  война  по
правилам, а я не люблю войну по правилам. Никто в  "Эббингаузе"  -  из  тех,
разумеется, о ком вообще стоит вспоминать, - не любил войну по правилам.  Ни
фон Хиппель, ни затейник  Граберт,  ни  капитан  Катвиц,  ни  обер-лейтенант
Кнаак, погибший под Двинском в самом начале войны против русских...
   (1 Штудент, Курт -  генерал,  командующий  парашютно-десантными  войсками
Германии с 1939 г.)
   И вот, вместо десанта, вместо "Бранденбурга"  -  СС.  Из  капитанов  -  в
штурмбаннфюреры, и опять в капитаны, пусть и фиктивные".
   Фрисснер потянулся до хруста в спине, заложил  руки  за  голову.  Чертова
подушка набита, наверное, песком. Итальянцы спали на своем, перины и  пух...
А нам - дырявые матрацы.
   Он покосился на Богера, который что-то чуть слышно напевал себе под  нос,
все так же глядя в окно, в звездную ночь.
   Старая испытанная тройка. Вернее,  четверка.  Был  еще  Хоффман,  который
погиб в Бельгии. С тех пор их осталось трое.
   Трое, которыми гордилось спецподразделение "Эббингауз".
   Трое, которыми гордился полк "Бранденбург-800".
   Четверка,  конечно,  распалась,  и  распалась  безвозвратно.  Стандартный
набор: Фрисснер - командир группы, Хоффман -  связист,  Богер  -  снайпер  и
Каунитц  -  узкий  специалист,  сапер  и  механик...  Почти   все   четверки
"Эббингауза" теперь уже распались. Идея "Бранденбурга" была хороша, но  полк
медленно  превращался  в  обычную  боевую  единицу.  Появился  батальон   из
украинских националистов "Нахтигаль", поговаривали о  формировании  роты  из
русских горцев... С такими людьми Фрисснер не мог воевать бок о бок. Поэтому
он несказанно обрадовался, когда, уйдя из  полка,  почти  сразу  же  получил
предложение возглавить эту маленькую экспедицию в Африку.
   Фрисснер не был ученым, он был диверсантом, военным, сорви-головой. Но уж
никак не ученым, не мистиком, он не верил в то, ради чего его сюда  послали.
Зеркало Иблиса... Выдумка? Может быть. Но выдумка, которая чего-то да стоит,
раз нас сюда послали, - Фрисснер думал именно так. А его ребята не  привыкли
задавать лишних вопросов.
   Армейский ты майор или штурмбаннфюрер СС - разница невелика.  Фрисснер  с
уважением относился к СС, но никогда не считал  их  сверхлюдьми  -  хотя  бы
потому, что многие сослуживцы, которые - объективно - были хуже него,  стали
эсэсовцами куда раньше, чем Фрисснер, Каунитц и Богер.
   - Эмиль, кажется, пришел кот.  Слышишь,  скребется?  Открой,  пожалуйста,
дверь, - попросил с подоконника Богер. Каунитц молча поднялся, открыл,  и  в
комнату вошел  худой  полосатый  кот.  Богер,  большой  поклонник  кошачьего
племени, уже успел его  прикормить,  и  кот  сообразил,  что  такой  дружбой
пренебрегать не стоит.
   - Красавец! - расплылся в улыбке Богер. Фрисснер подумал,  что  красавцем
кота назвать трудно. Длинный и тощий,  он  то  ли  забрел  в  дом  случайно,
изголодавшись  на  бедных  помойках  Триполи,  то  ли   приехал   вместе   с
итальянцами, которые его потом бросили. Кот запрыгнул  на  колени  к  своему
благодетелю и, разлегшись там, блаженно замурлыкал.
   - Сейчас открою тебе консервы, - пообещал Богер.
   - Если он нагадит, я выкину его в окно, - предупредил Каунитц, возившийся
с пистолетом. Он очень любил оружие, Эмиль Каунитц. Чистил и  смазывал  свой
"люгер" каждый день, а Богер из вредности все время склонял его к  спорам  о
пистолетах  и  револьверах,  доказывая,  что  "люгеру"   не   сравниться   с
"вальтером" и даже браунингом.  Каунитц  неизменно  пускался  в  спор,  хотя
аргументы обеих сторон были избитыми донельзя. Спор  превратился  в  ритуал,
который однажды нарушил Фрисснер, нахально заявив, что никакой  пистолет  не
сравнится с  "кольтом".  Это  повергло  спорщиков  в  шок,  после  чего  оба
обрушились на штурмбаннфюрера. Впрочем, во второй раз этот номер не прошел.
   - Не нагадит, - промямлил Богер, ласково почесывая  кота  за  ухом.  -  И
потом, скорее я выкину тебя. Один  тип  -  между  прочим,  из  лейбштандарта
"Адольф Гитлер" - пнул кошку в пивной, в Гамбурге.
   - И что? - с интересом спросил Фрисснер.
   - Я пнул его.
   - А он?
   - Он, естественно, пнул меня. Короче, нас выкинули оттуда, потому что  мы
оба были пьяны в стельку, и мы продолжили беседу на улице. Оказался неплохой
парень... Но с кошками я его обращаться научил!
   - Что тебе в них? - спросил Каунитц, заглядывая в ствол пистолета.
   - Кошки - животные самостоятельные. Если бы ты выбросил этого приятеля, -
Богер погладил кота, - в окно, ты думаешь, он пропал бы? Черта с два. Это не
собака, которая по своей натуре раб, и раб, мало  приспособленный  к  жизни.
Оставь в глухом лесу кота и собаку. Собаку быстро сожрут волки или  медведи,
а кот обживется, найдет пищу, одичает. Я сам как кот. Я тоже  не  пропаду  в
лесу, там, где другого сожрут.
   - Да ты философ, - улыбнулся Каунитц.
   - Я диверсант, - улыбнулся в ответ Богер. -  Если  я  когда-нибуд