ощи местного населения
   Артуру припомнилось, как выскочил, бесшумно передвигаясь по снегу,  из-за
кустов лапландец, уже совсем седой, но крепкий старик.  И  каким  неуловимым
движением соскользнула с  его  плеча  двустволка,  мигом  отыскавшая  самого
главного в группе, его, Фрисснера. Помнится, он  тогда  едва  успел  поднять
руку вверх, и Богер замер, хотя рука  все  еще  судорожно  нащупывала  курок
шмайсера. Остальные даже среагировать толком не успели,  старик  был  больше
похож на снежного призрака, чем  на  человека.  Как-то  его  звали?  Мати?..
Кажется,  так.  Фрисснер  почему-то  хорошо  запомнил  только  его  фамилию.
Хейсконен.  Да,  именно  так.  Богер  потом  долго   пытался   освоить   эту
наработанную годами сноровку, вскидывать ружье наперевес так, чтобы  толстый
тулуп не только не  мешал,  а  наоборот...  А  Каунитц  пил  с  братом  того
гостеприимного  старика  свирепую  самогонку.  Пил  наперегонки,  да  так  и
свалился на широкую столешницу, а  брат  Мати  Хейсконена,  такой  же  седой
старикан, пошел в баню, где долго кряхтел, охал,  а  потом  вышел  и  уволок
бездыханного Эмиля  в  душную,  протопленную  комнатушку,  где  густо  пахло
осиной,  медом  и  чем-то  еще,   горьким,   перехватывающим   дыхание,   но
невообразимо приятным.
   Богер возился на лавке, с интересом разбирая неведомо как очутившуюся  на
хуторе Мати подборку старых газет. Разных, даже русских...
   Капрал Вайс, который на деле был совсем  не  капрал,  а  какая-то  важная
сволочь из штаба, которую было необходимо доставить в нужное место, всю ночь
шастал за  внучкой  или  даже  правнучкой  Хейсконена.  А  наутро  предложил
расстрелять всю семью, мол, видели много, не положено,  и  вообще  лапландцы
как-то сильно не укладывались в "расовую доктрину" самого Вайса. Его послали
к такой матери, а покойный Шиммельпфениг по прозвищу  Вонючка  просто  выбил
"капралу" зубы. Тот долго шипел как гадюка, брызгал кровью и  утирал  сопли,
зло поглядывал на Фрисснера,  грозил  неприятностями.  А  потом,  когда  вся
группа с потерями перебралась через огромное, едва покрывшееся  слабым,  как
оказалось, льдом болото и до цели оставались считанные километры  спокойного
пути, заявил, что лично вышлет в эти края карательный отряд.  Пусть  вырежут
всех до единого местных ублюдков..
   Каунитц застрелил его в затылок и долго смотрел на залитый  кровью  снег,
думая о чем-то своем.
   А Фрисснер  тогда  вспомнил  внучку  или  правнучку  старика  Хейсконена,
которая, устав прятаться от Вайса, скользнула под бок к Артуру, отдавая  ему
всю свою нерастраченную в дремучих лесах женскую  нежность...  И  ничего  не
сказал. Труп отволокли в болото.
   Расследование... Тогда группу  сильно  выручило  то,  что  все  бумаги  и
документы Вайса были доставлены в целости и сохранности. Как оказалось, сама
личность фиктивного капрала была, в общем-то, не слишком важна...
   Потом  перед  глазами  встал  истерзанный  грязевым  потоком  Эмиль...  И
ссохшийся Богер, агонизирующий прямо на руках у Артура...
   "Вот и все... - подумал Фрисснер. -  Кончилась  моя  команда.  И  я  сам,
наверное, кончился... Воды не хватит на обратный путь. Это понимаю я,  потом
поймут и другие... Только я к тому времени уже стану песком,  меня  поглотит
пустыня. Древняя, старая, как сама Земля, такая же непостижимая и, наверное,
живая. Значит, я стану частью этого огромного организма. И меня будет гонять
ветер из конца в конец. Когда-нибудь я поглощу  весь  мир...  Получается  не
такой уж печальный конец. Только жаль ребят..."
   Из-за спины высунулась помятая физиономия Ягера.  Он  досадливо  потрогал
распухший нос, тревожно втянул воздух, словно проверяя, не идет ли кровь,  и
сказал:
   - Ну что, господин штурмбаннфюрер, какие планы на будущее?
   Фрисснер молча смотрел перед собой, в темноту ночи, где-то сбоку взлетели
искры, это Фриц Людвиг подкинул дровину в огонь.
   - Понятно, - сделал вывод Ягер - Приятно сознавать,  что  вы  не  питаете
иллюзий вырваться из этого мистического кошмара.
   - Странно слышать, Ягер, вы же мистик.
   - Конечно, - подтвердил Ягер. - Мистик.
   - Ну так почему бы вам не ударить  в  бубен  и  не  вызвать  каких-нибудь
эфирных духов или во что вы там верите...
   Ягер с интересом посмотрел на Артура.
   - Все вам мало,  как  я  погляжу.  Вам  мало  этого  арабо-мусульманского
бестиария, вам еще подавай эфирных духов. Вы меня пугаете, Артур. Вы даже не
понимаете, в чем ваша сила.
   - В чем же?
   - В атеизме, конечно. В вашей вере.
   - Атеизм это не вера.
   - Вера, вера. Самая надежная, потому что подразумевает  полное  безверие.
Понимаете, в чем удобство? Нет  возможности  ошибиться.  Вы  ни  во  что  не
верите. Вам сам черт не брат, вам не страшны тролли, и  гремлины  не  ломают
двигатели ваших самолетов... Это же так удобно - ни во что  не  верить.  Так
сохраняйте ваш якорь, держитесь его, может быть,  эта  мистическая  канитель
вас и не затронет.
   - Почему именно меня?
   - Потому... Это же не просто  драка,  не  просто  экспедиция.  Это  нечто
большее.
   - Что, например?
   - Мы идем в мир, где веками  верили  в  Аллаха,  в  его  ангелов,  в  его
пророков. Вокруг этих мест, вокруг  Зеркала  имеется  огромный  наговоренный
потенциал,  который  складывался  поколениями.   Многими   поколениями.   Вы
представляете, какого уровня эта вещь? Вы можете себе представить?
   - Нет, - честно ответил Фрисснер.
   - Это предмет, который ведет свою биографию от Сотворения мира,  если  не
всей  Вселенной.  А  мы  лезем  сюда  со  своими   идиотскими   техническими
игрушками...
   - Ну, пока они нас спасали.
   - Вы так думаете? После всего? После Богера? Мы здесь только потому,  что
нас пустили. Я не спал... Я думал, почему мы все-таки дошли, почти дошли, до
этого места? Почему профессор, отец нашего очкарика, добрался до этих  мест?
Почему мы добрались и наверняка не  одни  мы...  но  никто,  никто  не  смог
овладеть этим предметом?! Вы не знаете?
   - Нет.
   - А я думаю, что знаю... Я понял... Зеркало! Вот ответ!
   - Я вас не понимаю,  Людвиг.  Мне  кажется,  сейчас  слишком  поздно  для
подобных изысканий в сфере теософии.
   - Хм, вы забавный. А какое  время  для  теософских  изысканий  наилучшее,
нежели ночь? Вы поймите меня, Артур, может быть... Может быть,  я  не  прав,
тогда поспорьте со мной!
   - Вас что-то мучает?
   - Да, меня мучает вопрос.
   - Какой?
   - Почему многие видели его, но никто никогда не владел им?
   - У меня нет мыслей по этому поводу... - попытался отговориться Фрисснер,
но Ягеру уже не был важен его ответ.
   - И мне кажется, я нащупал ответ, Артур... Зеркало так называется не зря.
Зеркало... Понимаете? Оно отражает! Оно отражает...
   - Кого? Иблиса?
   - Нет. Оно отражает нас с вами! Потому что  именно  в  нас  заключена  та
степень зла, которая не дает этому миру жить  спокойно.  Знаете  Коран?  Там
есть такие строки: "Поклонитесь Адаму!"  И  поклонились  они...  Все,  кроме
Иблиса. Это было сказано Аллахом. Он велел своим  ангелам  поклониться  роду
людскому.
   И поклонились все, кроме Иблиса Я  долго  думал,  почему?  Почему  он  не
поклонился? Из пустого тщеславия? Из-за того, что сам метил на  божественный
трон? И я понял... Когда увидел черта... Понял. Иблис не мог поклониться сам
себе... Мы и есть Иблис! Зло, разрушение...
   - Это плохо? - Фрисснер  почувствовал,  как  глаза  наливаются  тяжестью.
Бессонница наконец стала сдавать свои позиции.
   - Плохо? Нет... Как может  быть  плохо  разрушение?  Без  разрушения  нет
созидания. Без уничтожения старого и мертвого не может расти новое, молодое.
Человек - это прах, он пришел из праха и в прах обратится, но  зачем?  Чтобы
снова восстать из праха, обновленным. В  своих  детях...  Так  и  мир...  Он
рушится нашими руками, но восстанавливается. Другим, измененным, может быть,
даже незнакомым. Совершенно не  знакомым  для  нас,  разрушивших  его...  Но
нам-то будет все равно, мы разрушим мир, и сами падем вместе с  ним,  это...
Это почетно, Артур, вдумайтесь! Это  трагедия,  мощная,  красивая  трагедия!
Вагнеровский размах... Человечество - это Иблис. Вот почему  нас  так  тянет
Зеркало.
   - Почему?
   - Это же просто... Ни одно существо, нацеленное на разрушение, не  сможет
выдержать собственного лика, истинного лица! Оно  падет  от  своего  оружия,
падет так, что уже не поднимется. Это будет апофеоз разрушения!  Уничтожение
границ, баланса сил между хаосом и порядком! Рагнарек! Битва Богов!
   - Вы грезите о Валгалле?
   Ягер остановился и внимательно посмотрел на Фрисснера.
   - Знаете, Артур, что я вижу в вас?
   - Что?
   - Пустоту. Самую страшную силу во Вселенной. Пустоту. Ваше неверие -  вот
ваша вера. Потому что вы верите в пустоту. Но остерегайтесь, как  только  вы
усомнитесь в ней, она подомнет вас под себя. Сдавит, поглотит...  Пустота  -
самый страшный властитель. Беспощадный и не прощающий сомнений в собственной
правоте.
   И он снова уполз к себе. Шуршать газетами или чем-то там...
   "Пустота, - подумал Фрисснер. - Пустота не  может  прощать.  Атеизм,  мое
неверие, мой флаг, может обернуться моим палачом.  Может  быть,  он  прав...
говорят  же  люди,  что  устами  безумцев  и  детей   глаголет   истина.   А
штурмбаннфюрер Людвиг Ягер совершенно безумен. Это ясно как день. Надо будет
следить за ним повнимательнее..."
   И он заснул, провалился в пустой, чуткий сон солдата.

   63

   Видимое не всегда существующее.
   Только Аллах знает правду.
   Апокриф. Книга Пяти Зеркал. 36 (36)

   - Солдаты видели в том  направлении  что-то  черное.  -  Фрисснер  искоса
посмотрел на Ягера.
   Тот выглядел свежим и  отдохнувшим.  Складывалось  впечатление,  что  это
совсем другой человек, нежели тот,  который  ночью  говорил  странные  вещи,
философствовал, лепил выдумку на выводы логики... Тот, ночной, Ягер  остался
где-то далеко, его дневной аналог был практичен и решителен. Фрисснеру  даже
показалось, что выводы о безумии штурмбаннфюрера были слегка преждевременны.
   - Может быть, это нужная нам скала...
   - Вполне может статься А что там говорят по этому поводу  наши  дневники?
Профессор?
   - Ну, вы же читали... - Замке выглядел плохо. В эту  ночь  он  ночевал  в
кузове грузовика, вместе с солдатами. Юлиус болезненно щурился и тер  виски.
- Там ничего особенного не говорится,  по  какой-то  причине  отец  не  стал
указывать точное местонахождение... Он нашел этот камень легко. Должно быть,
он не думал, что  его  дневниками  будут  пользоваться  как  руководством...
Дальше в тексте можно понять, что этот ориентир находится где-то к западу от
того места, где мы были вчера. К западу...
   Фрисснер прищурился, что-то прикинул в уме и кивнул.
   - Пожалуй, все более или менее сходится. Та чертова  наковальня  как  раз
там, к востоку от нас. Значит, черная штука к западу...
   - Бред, на кой черт мы искали все  эти  проклятые  приметы,  когда  самая
главная находилась буквально в зоне прямой видимости... - Ягер сплюнул.
   - Не совсем, - ответил Фрисснер. - Я  совершенно  не  удивлюсь,  что  эта
головоломка имеет свои законы. Не обнаружь мы первые четыре  приметы,  пятая
так бы нам на глаза и не попалась.
   - Да-да, - встрял Замке. - Об этом говорится и в легенде...
   - В какой, к черту, легенде?! - оборвал его Ягер. - Где вы были раньше  с
вашей легендой?
   - Легенда не моя, а туарегов.  И  потом,  вы  меня  не  спрашивали.  А  в
тексте...
   - Уже не важно, что говорится в тексте, профессор, - произнес Фрисснер. -
Пора двигаться. Мне совсем не хочется гонять отряд по дневному пеклу.
   - Отряд.. - фыркнул себе под  нос  Ягер,  но  Артур  не  обратил  на  это
никакого внимания.
   - Итак, выступаем. Юлиус, вы садитесь рядом со мной, я поведу  машину.  В
случае необходимости меня сменит штурмбаннфюрер.
   Ягер, ни слова не сказав, заскочил  в  кузов.  За  ним  следом  забрались
солдаты.
   Грузовик дернулся, неприятно чихнул и покатился по пескам.
   "Все-таки Ягер был неправ - итальянцы знают  свое  дело.  Из  трех  машин
потерять две, с одной стороны, много, а  с  другой...  Не  каждая  таратайка
выдержала  бы  все  то,  что  выпало  на  нашу  долю.  А  эта  ничего,  пока
держится..."
   Сознание неприятно  царапнуло  слово  "пока".  Поначалу  Артур  не  понял
почему,  а  потом  догадался.  Это  слово  подразумевало  наличие  какого-то
"потом". Мол, пока машина держится, а потом... Собственно,  ничего  в  слове
"потом" страшного не было, но вслед за  ним  всплывал  совершенно  неудобный
вопрос: "А что потом?"
   Артур не был  фаталистом.  Он  видел  ситуации,  когда  казалось  -  все,
никакого потом. Только здесь и сейчас. И только смерть. Но проходило  время.
И вот снова и снова дороги, задания, угроза неминуемой смерти.
   Наверное, ко всему можно привыкнуть. Говорят, что даже в  лагерях  смерти
заключенные старались занять более доминирующую роль в своем бараке, группе,
камере. Вели какие-то торги с другими группами. Придавали чему-то  значение.
Хотя всех их ждала смерть. Неотвратимая и скорая.
   Человек приспосабливается, привыкает ко всему, сводя на нет  все  муки  и
угрозу Ада. Наверное, даже к раскаленным сковородкам можно привыкнуть,  если
в твоем распоряжении вечность.
   Однако с Фрисснером такого не произошло. Вполне может  быть,  что  именно
поэтому он и был до сих пор жив. Артур не смог привыкнуть к угрозе смерти, к
тому, что его жизнь висит на волоске.  Люди,  допустившие  подобное  в  свою
голову, обычно подписывали себе  смертный  приговор,  начиная  надеяться  на
какие-то  сверхъестественные  силы,  везение  или  еще  что-то   подобное...
Фрисснер знал, что его жизнь зависит от него самого и от людей, которые идут
вместе с ним, а их  жизни,  в  свою  очередь,  зависят  от  его,  Фрисснера,
решений, поступков и  действий.  Так,  его  жизнь  спасли  Каунитц,  умерший
посреди  взбесившегося  праздника  воды,  Макс  Богер,  шагнувший  навстречу
неведомо чему, Обст, Герниг, Гнаук, Опманн, Ханке, Руфф,  Эдербауэр,  Рилль,
Зайлер, Ден... Артур даже удивился, ему показалось, что он  не  в  состоянии
запомнить столько имен, но нет. Все они всплывали в памяти. Он  видел  их  в
пустыне, и как они валяются на мешках, спят, что-то  делают,  разговаривают.
Заслуга каждого из этих людей была в том, что до сих пор Артур Фрисснер  был
жив. И казалось совершенно бесчестным умереть, предать  память  этих  людей,
сделать их жертву бессмысленной.
   - А потом я ему и говорю, - бубнил над ухом Замке. - Как вы держите  этот
жезл? Его нужно держать от себя, а не к себе. А он  мне  говорит,  мол,  это
жезл власти египетских фараонов. Он указует на прямого  монарха.  Я  говорю,
разверни его, это не жезл власти, это просто искусственный фаллос! Мы купили
его вчера в лавке, чтобы подшутить над тобой!
   Ха-ха-ха...  Ну  он  не  понял  шутки,  долго  дулся,  но  в   итоге   мы
помирились... Как вам?!
   - Изумительная история,  -  отозвался  Фрисснер,  поняв,  что  пропустил,
собственно, весь рассказ и совершенно ничего не потерял.  -  Что  вы  можете
сказать относительно этого черного камня, похожего на ящерицу?
   - Ах, это... Ну, не больше, чем написано у отца.
   - Вы читали лучше, чем я. Что-нибудь особенное можете сообщить?  То,  что
мог пропустить и я, и Людвиг Ягер...
   - Трудно сказать. Отец не вел полноценных записей.  Это  просто  дневник,
где зачастую никто не может разобраться, кроме него самого. Знаете, дневники
не пишутся в расчете на то, что их кто-нибудь когда-нибудь будет читать.
   - Не знаю, никогда не вел дневников.
   - Да, в общем-то, и я тоже. Как видите, я  даже  не  веду  записей  нашей
экспедиции.
   - И правильно делаете, эта операция все-таки секретная.
   - Ну вот, значит, я  хотя  бы  что-то  делаю  правильно.  -  Юлиус  Замке
невесело  рассмеялся.  -  Надеюсь,  вы  позволите  по  возвращении  написать
монографию по нашим изысканиям?
   Слова застряли у Фрисснера в  глотке.  Он  вдруг  понял,  что  несчастный
профессор еще питает надежду на триумфальное возвращение. До сей поры ему не
приходило в голову, что рядом с ними, людьми  военными  и  в  той  или  иной
степени готовыми к смерти, находится штатский.
   - Понимаете, профессор. - Фрисснер не умел врать, не любил, но  старался,
чтобы голос его звучал  убедительнее.  -  Разрешения  даю  не  я,  я  только
исполнитель. Но вот мое руководство, безусловно, оценит ваше участие в  этом
предприятии, и, думаю, положительно.
   - Но вы...
   - Я, конечно, выскажусь в самых правильных тонах. В этом вы  можете  быть
уверены.
   - Хорошо. - Профессор был удовлетворен.
   - Так что же там про пески? - Артур поспешил перевести разговор  в  более
безопасное для себя русло. Туда, где не  будет  маячить  страшным  призраком
вопрос: "А что потом?"
   - Пески... Какие-то невнятные заметки,  что-то  про  пески,  про  которые
нужно не забыть. Почему не забыть? Никаких данных... И  еще  говорилось  про
шевелящиеся пески! Это, я помню, как раз где  идет  речь  непосредственно  о
Зеркале.
   "Шевелящиеся пески, только их не хватает... Хотя когда  мы  тонули  среди
барханов, было что-то похожее..." - Фрисснер  покрепче  ухватился  за  руль,
когда сверху кто-то громко забарабанил по крыше кабины.
   Грузовик остановился, скрипнули тормоза.
   - Что там? - Артур высунулся из кабины. На него смотрело разъяренное лицо
Ягера.
   - Вы что, совсем ослепли там?! Если бы я не знал  нашего  профессора,  то
подумал бы, что этот интеллигент вас удушил!
   - Вы можете изъясняться яснее?
   - Яснее?!! Яснее некуда, протрите глаза! Вы  едва  не  врезались  в  этот
чертов монумент!!!
   Фрисснер посмотрел вперед и увидел.  Огромную,  черную  как  ночь  скалу.
Которая действительно до жути напоминала вставшего  на  задние  лапы  ящера.
Песок в тени этого монумента был таким же черным, как и сам камень.
   - Какой монумент? Он что, свихнулся? - подал голос сзади Замке.
   Ягер свесился еще больше и, рискуя свалиться, заглянул в кабину.
   - Кто свихнулся, интель хренов?
   Профессор усох и забился в дальний угол.
   - Но ведь ничего же нет...
   - Где?! - Ягер покраснел, и Артур отстраненно подумал, что  от  его  лица
можно прикуривать.
   - Там... - Замке сделался еще меньше, но сдаваться не собирался. Дрожащей
рукой указал на лобовое стекло.
   Ягер посмотрел  в  указанном  направлении,  и  уже  готовое  ругательство
застряло у него на языке. В пейзаже, который виднелся через  лобовое  стекло
автомобиля,  не  было  никакого  черного  обелиска,  напоминающего  огромную
ящерицу. Вообще ничего не было Просто пустыня, горная гряда справа. И ничего
больше.

   64

   Он скажет: Разве это - не истина?
   Они скажут: Да, клянемся
   Господом нашим!
   Коран. Скот. 30 (30)

   - Итак, капитан фон Акстхельм, вы утверждаете, что цель  экспедиции  была
вам неизвестна, -  осуждающим  тоном  сказал  полный  британский  полковник,
сидящий перед десантником.
   - Я уже сказал вам, - кивнул капитан.
   - Но вы - командир отряда, насколько мне известно...
   - Вам все может рассказать подполковник Альтобелли, который являлся нашим
проводником... и вашим агентом, - криво усмехнулся немец.
   -  Полноте,  капитан,  -  неожиданно  добродушно  заявил   полковник.   -
Альтобелли имел указание доставить отряд в Эль-Джауф, а вот зачем - ему  уже
никто не сказал. Вы  же  знаете  отношение  в  верхах  к  вашим  итальянским
союзникам...
   - Мне нечего вам сказать.
   - Странно это все, вот что я  вам  скажу,  капитан...  Хотите  курить?  -
полковник подвинул к десантнику открытую коробку с сигарами. - Не лучшие, но
все же...
   - Благодарю. - Фон Акстхельм взял сигару, откусил кончик, посмотрел, куда
бы сплюнуть.
   - На пол, на пол,  уважаемый  капитан.  Тут  не  до  хороших  манер...  -
поморщился полковник.
   Его звали Макгрудер, и именно в его ведение перешли все пленные после  их
доставки в Александрию. Держали всех