али.  Какой-то  итальянец  со
сломанной  ногой  усиленно  пытался  удержаться  на  плаву,  его   товарищи,
державшие раненого, попадали в воду. Солдат  хрипел,  булькал.  Фрисснеру  в
память, с фотографической точностью, врезалась  картина  раскрытого  рта,  в
который заливается мутная жижа. Хрип перешел  в  бульканье.  Кто-то  кинулся
спасать упавших. И тут из-под пола ударил еще один фонтан. Несколько солдат,
уже не понять - немцев  или  итальянцев,  -  кинулись  в  ужасе  наружу.  Их
подхватило потоком, унесло.
   - Нам нужно идти! Всем, кто еще жив... - кричал Богер. - К черту из  этой
мышеловки!
   "Неужели они не дождались и пошли... - Каунитц закрепил веревку и  теперь
старался разглядеть что-то в потоках дождя. - Или..."
   Несмотря на холодные  потоки,  Эмилю  стало  жарко.  Не  зная  зачем,  он
двинулся вдоль каната туда, где виднелась темная тень. Шаг, еще шаг... Струи
сталкивали его ноги со скользких камней...  Еще  шаг.  Почему-то  захотелось
плакать. Почему? Не  важно...  Эмиль  Каунитц  внезапно  понял,  что  сейчас
произойдет что-то  страшное...  Для  него  непоправимое,  окончательное.  От
осознания этого в груди защемило, стало солоно и горько во рту.  Показалось,
что что-то жесткое толкнуло в  спину,  заставило  сделать  еще  один  шаг  в
бушующей воде.
   Когда из дождевой мути показалась незнакомая фигура, Каунитц не удивился,
увидев  вырастающие  из  спины  существа  огромные  светло-голубые   крылья,
окутанные радугой. Человек или ангел стоял, высоко подняв руки вверх.  Эмиль
мельком заметил, что на указательном  пальце  светится  перстень  с  большим
светлым камнем.
   Когда Каунитц вцепился руками в эти  удивительные  радужные  крылья,  его
пронзила боль, словно он ухватил  кусок  сухого  льда.  Ожегся  холодом.  Не
земным, запредельным. И вода окатила его, опрокидывая вместе с  незнакомцем.
Зачем? Эмиль этим вопросом не задавался... Он  знал,  что  поступает,  может
быть, неправильно, но верно. Давясь песком, водой, грязью, он крепко  держал
эти удивительные крылья, подминая под себя существо, ангела,  демона...  Кто
знает?
   Камень ударил в затылок. Темная вода стала совсем черной.
   "Только бы не отпустить..."
   Они нашли его не сразу. Дождь прекратился внезапно. Ослабел,  надломился.
Разрушительные  фонтаны  перестали  бить   из-под   земли.   Только   улицы,
превращенные стихией в болото, были еще долго покрыты непролазной грязью.
   Каунитц лежал возле перевернутого грузовика Размозженная голова  и  руки,
сжимающие что-то... Что? Никто понять не смог.  Кажется,  человек,  но  тело
было так страшно изуродовано потоком...
   Муамара  нашли  в  уцелевшем  грузовике,  проводник   лежал   в   кузове,
скрючившись, как ребенок. Как он попал туда, как  уцелел,  когда  обрушилась
крыша. Добиться ответа Ягер с профессором не смогли.
   Четверых солдат и Каунитца похоронили  на  следующий  день,  когда  спала
вода. Еще двоих солдат найти не удалось.

   52

   Тайная беседа - от Сатаны...
   Коран. Препирательство. 11 (10)

   За окном лил дождь, а в кабинете едва ощутимо пахло коньяком.
   Зиверс загнал пробку в горлышко, убрал бутылку в ящик стола и внимательно
перечитал лежащее перед ним письмо -  вернее,  копию  отправленного  Брандту
пару месяцев назад.
   "Дорогой Брандт! Отчет профессора доктора Хирта, который Вы затребовали в
Вашем письме от 29 декабря 1941 г., приложен к настоящему письму. Я не  имел
возможности направить Вам его ранее,  так  как  профессор  Хирт  был  тяжело
болен... Поэтому профессор Хирт смог написать только предварительный  отчет,
который я, однако, хотел бы Вам представить.
   Этот отчет касается: 1) его  исследований  в  области  микроскопии  живых
органов;  открытия  новых  методов   исследования   и   конструкции   нового
микроскопа;   2)   его   предложения    по    поводу    получения    черепов
еврейско-большевистских комиссаров".
   А вот и отчет Хирта:
   "Содержание:    Коллекционирование    черепов     еврейско-большевистских
комиссаров  с  целью  научного  исследования  в  имперском  университете   в
Страсбурге.
   Имеются  богатые  коллекции  черепов  всех  рас  и  народов.   Однако   в
распоряжении науки имеется так мало черепов евреев, что  работа  с  ними  не
может дать достаточно надежных результатов. Война на Востоке теперь дает нам
возможность восполнить этот пробел. Получив  черепа  еврейско-большевистских
комиссаров, которые представляют собой прототипы отвратительных, но типичных
недочеловеков, мы сможем сделать ряд существенных научных выводов.
   Лучшим практическим методом для получения и отбора этой коллекции черепов
явится распоряжение вооруженным силам немедленно передавать  живыми  полевой
полиции всех захваченных еврейско-большевистских комиссаров. В свою очередь,
полевая полиция должна получить соответствующие директивы регулярно сообщать
определенному  учреждению  относительно  количества   и   места   заключения
захваченных евреев и тщательно за  ними  следить  до  прибытия  специального
уполномоченного  (молодого  военного  врача  или  полицейского  врача   либо
студента-медика),  которому  будет  поручен  сбор   материала.   Он   должен
предварительно заснять их на пленку, провести антропологические измерения и,
насколько это возможно, установить происхождение, дату рождения заключенного
и другие личные данные о нем.
   Вслед за тем как эти евреи будут умерщвлены - при этом голова  не  должна
быть повреждена, - уполномоченный отделит голову от  тела  и  отошлет  ее  в
специально созданном для этой цели закрывающемся жестяном ящике, заполненном
специальной жидкостью для консервации, по  месту  назначения.  На  основании
фотоснимков и других  данных  о  голове,  а  затем  о  самом  черепе,  можно
приступить   к    сравнительным    анатомическим    исследованиям    расовой
принадлежности, патологических явлений, связанных с формой черепа, формой  и
размером мозга и другими данными. Самым подходящим  местом  для  хранения  и
исследования полученных  таким  образом  коллекций  черепов  является  новый
имперский университет в Страсбурге в силу своего призвания и  стоящих  перед
ним задач".
   Рейхсфюрер распорядился ни  в  чем  не  отказывать  Хирту,  и  Зиверс  не
собирался ставить палки в  колеса  уважаемому  профессору.  Но  каждый  день
что-то новое! Подайте ему 150 скелетов заключенных или  евреев...  Допустим,
из Освенцима. Но для этого еще требуется, чтобы главное управление имперской
безопасности получило официальное распоряжение от  рейхсфюрера.  Собственно,
это может сделать и Брандт, не обязательно Гиммлер.  И  еще,  по  непонятной
причине, Зиверсу страшно не хотелось ставить подпись под этими  документами.
Руководитель "Анненербе" привык  доверять  своим  инстинктам,  но  Хирт  был
уважаемым ученым... Вот только становится трудно дышать...
   "Ладно, с этим успеется. Нужно отвлечься. Интересно,  что  там  Шпеер  со
своими ливийскими делами".
   Зиверс, не вставая из-за стола, потянулся,  сделал  несколько  энергичных
движений руками. В дверь осторожно постучали, и вошел адъютант,  скромный  и
аккуратный молодой человек с безукоризненным пробором в светлых волосах.
   - К вам бригаденфюрер фон Лоос, - сообщил он.
   - Пусть войдет, - кивнул Зиверс.
   - Приветствую вас, дорогой Вольфрам! - Шумно топая, бригаденфюрер вошел в
кабинет и, скрежетнув ножками стула по полу, уселся за  стол.  Втянул  носом
воздух. - Пахнет коньяком. Хорошим коньяком. Подарки из Франции?
   - Уже кончился, - не моргнув глазом соврал Зиверс.
   - Жаль, жаль... Ну, так оно и лучше. Что у нас плохого?
   - Смотря о чем вы, бригаденфюрер.
   - О "Тангейзере". Лично я  только  что  получил  очередную  выволочку  от
Шпеера. Рейхсминистр слишком ретиво взялся задело, и  я  полагаю,  он  знает
что-то такое, чего не должен знать.
   - Бригаденфюрер... - осторожно сказал Зиверс. - Может быть, нам полностью
ввести рейхсминистра в курс дела?
   - Вы шутите? - Фон Лоос с негодованием наморщил брови. - Тогда вам и  мне
открутит голову Гиммлер.
   - А если это сделает сам фюрер, вам станет легче? Мне кажется,  мы  между
двух огней, - признался Зиверс. - Я не знаю, что страшнее.
   - Мы ни о чем не знали, - подняв палец, сказал фон Лоос. - Мы. Ни. О чем.
Не знали. Это самое удачное объяснение. На бумаге ничего  нет,  дорогой  мой
Вольфрам,  и  я  уверен,  что  вы  не  записываете  сейчас  нашу  беседу  на
магнитофон, потому что она опасна и для вас. Может быть, в  большей  степени
даже, чем для меня. Так что шуточки с вашим человеком в отряде...
   - Нашим человеком. Нашим, - решительно перебил Зиверс.
   - Хорошо, с нашим человеком... так вот,  эти  шуточки  могут  закончиться
плохо.
   - Я делал только то,  что  должен  был  делать.  К  тому  же  кандидатуру
человека одобрил Карл-Мария Виллигут.
   Бригаденфюрер криво усмехнулся и покачал головой.
   - Нет, мой дорогой Вольфрам. Но отговорка удачна. Если нас будут когда-то
судить за все, что мы делаем, самые умные скажут именно так,  попомните  мое
слово. А теперь доставайте ваш коньяк, который якобы кончился, и хотя бы  на
время забудем о делах.
   Зиверс крякнул и со вздохом полез в стол.
   - Вот что хуже всего, Вольфрам, так это то, что в случае провала операции
мы  с  вами  останемся  единственными,  кто  знает  всю  правду.   -   Лоос,
привалившись к стене, стоял возле окна и смотрел на улицу.
   Коньяк был выпит, но у Зиверса складывалось  впечатление,  что  фон  Лоос
абсолютно трезв.
   - Какую правду? - Зиверс выпустил к потолку клуб дыма. Он курил редко, но
сигареты всегда лежали в верхнем ящике стола.
   - Правду об операции, о Зеркале...
   - Ого, вы знаете что-то о Зеркале? Поделитесь? Лоос хохотнул.
   - Я имею  в  виду,  что  о  действительных  целях  операции  знают  очень
немногие.
   - Целях? Действительных?
   - Ну что вы, Вольфрам?.. Не может быть, чтобы вы не понимали,  к  чему  я
веду?! Зеркало - это инструмент изменения... Вы  же  специалист  по  рунному
ряду. Хагал. Руна разрушения старого, для  очищения  дороги  новому.  Так  и
Зеркало, если все, что о нем говорят, правда, - это материальное  воплощение
этого архетипа. Что такое новое, что такое старое? Вот в чем  вопрос.  И  те
люди, которые овладеют Зеркалом, неизбежно зададутся этим вопросом. Как  они
поступят?
   - Вы меня спрашиваете?
   - Естественно. Это же наше дело, не так ли? В таких вопросах война не так
важна. На таких уровнях бывшие враги могут  стать  союзниками,  и  наоборот.
"Анненербе" завладеет Зеркалом...
   - Вы так в этом уверены?
   - Давайте сделаем небольшое допущение.
   - Давайте.
   - И как же поступит "Анненербе" с этим инструментом?
   - Я довольно слабо понимаю, к чему вы клоните, Теодор...
   - О нет, мой дорогой Вольфрам. Ни к чему  я  не  клоню.  Просто  не  хочу
отстать от жизни... Наверное, это все мое любопытство.
   - Любопытство не самая дурная черта, Теодор.
   - Да, безусловно, оно не позволяет оказаться в арьергарде.  Это  особенно
полезно, когда маги начинают баловаться с рунами Хагал...
   Фон Лоос довольно быстро свернул разговор после этой фразы. Допил остатки
коньяка в своем бокале и ушел, сославшись на какие-то дела.
   Зиверс достал из стола маленький магнитофон и задумчиво поводил  по  туго
свернутой пленке пальцами.
   "Странная штука магнитофон. Тот, кто нашел способ записывать человеческий
голос, достоин памятника при жизни".
   Вольфрам даже представил этот монумент. Два  человека,  один  из  которых
всаживает нож в спину другому. Умирающий должен выглядеть  жалким,  гибнущим
без вины. Второй же, убийца, должен выглядеть страдающим.
   "На пьедестале необходимо выбить надпись:  "Уничтожившему  доверие".  Так
будет правильно. О каком доверии можно говорить,  когда  каждое  твое  слово
может быть твоим  приговором.  Фактически  эта  штука...  -  Зиверс  включил
перемотку пленки. - Эта штука страшнее бомбы".
   Пленка стремительно перематывалась. Даже на такой высокой скорости валики
вращались абсолютно бесшумно, магнитофон издавал только едва слышимый гул. В
режиме записи он совершенно бесшумен. Удобно.
   "Все подлое  удобно  и  функционально,  -  подумал  Зиверс.  -  Но  очень
интересно, что хотел сказать фон Лоос?  И  на  чьей  стороне  он  играет?  И
насколько сильно ошибается во  мне?  Он  сказал  сегодня  столько...  Теперь
понятно, почему бесится Шпеер. И почему рейхсфюрер  задавал  такие  странные
вопросы Хагал. Значит, Хагал... Руна разрушения старого,  мешающего  новому.
Вот почему мы не занимаемся практически ничем. Вот  почему  вся  организация
подчинена одному лишь  ожиданию.  Зеркало,  как  руна  Хагал...  Рейхсфюрер,
который не может спать... И этот разговор  на  дружественной  ноге.  Зеркало
попадет  именно  в  руки  "Анненербе",  потому  что  ему  небольше  попасть.
Разрушение - это всего лишь часть созидания".
   Магнитофон щелкнул. Пленка остановилась.
   "Как там сказал Лоос? "Любопытство не позволяет оказаться  в  арьергарде.
Это особенно полезно, когда маги начинают баловаться с  рунами  Хагал..."  А
что  такое  магия?  Искусство   управления   людьми...   Не   оказаться   бы
действительно в хвосте..."
   Зиверс вытащил пленку,  вставил  в  центр  маленькой  бобины  карандаш  и
крутанул его между пальцами. Аккуратные колечки пленки легли на стол.
   "Хорошо, что еще никто не научился записывать наши мысли".
   Спичка зашипела, выплюнула маленький  язычок  пламени.  Магнитная  пленка
очень плохо горит, но она неплохо плавится...

   53

   Уготовал Аллах им сильное наказание. Коран. Препирательство. 16 (15)

   - Когда люди прилетят на другие планеты, они будут выглядеть именно  так,
- сказал капитан Фрисснер.
   Прямо перед ними расстилалась пугающая и  абсолютно  ирреальная  панорама
нагорья Тибести. Изрезанная эрозией порода, красноватый песок,  ветер,  чуть
слышно завывающий в причудливых изгибах и извивах почвы, и над всем  этим  -
все то же безжалостное солнце.
   - Люди? - спросил Замке. Он стоял рядом, прикрыв глаза  ладонью,  и  тоже
смотрел вперед.
   - Что? Нет, не люди. Планеты. Люди будут красивыми, уверенными в себе,  в
сияющих одеждах...
   - И впереди будет выступать молодой лейтенант со знаменем рейха в  руках,
- иронично сказал Ягер.
   - С какой стати?
   - Документалисты потребуют. Вы видели фильмы Лени Рифеншталь?
   Проводник топтался поодаль. Он присел, набрал  в  ладонь  немного  песка,
встряхнул и  тонкими  струйками  пропустил  сквозь  пальцы.  Потом  отряхнул
песчинки, оставшиеся на ладони, и удовлетворенно улыбнулся.
   - Чего это он колдует? - спросил Макс Богер.  После  гибели  Каунитца  он
осунулся, стал мрачным и неразговорчивым. Возможно, если бы Эмиль  погиб  от
пули врага, при взрыве или даже в автомобильной катастрофе, Богер отнесся бы
к этому спокойно. На то и война, чтобы терять  одних  товарищей  и  заводить
взамен них других.
   Но Каунитц погиб глупо, словно крыса, утонувшая в канализационном  стоке.
А незнакомец, с которым он разделил последние секунды жизни, вообще появился
из ниоткуда - ни итальянцы, ни местные  жители  так  и  не  признали  в  нем
своего. Все, что могло хоть как-то пролить свет на его появление, - перстень
с большим светлым камнем., который Фрисснер аккуратно снял с пальца трупа  и
показал профессору. Замке тогда  сказал,  что  работа  уникальная,  древняя,
стоит очень  дорого,  но  само  наличие  перстня  ровным  счетом  ничего  не
означает.
   Муамар, которому капитан  тоже  показал  свой  трофей,  странным  образом
оживился и вначале протянул к нему руку, но потом отшатнулся и  быстро  ушел
прочь.
   Мориц Гнаук.
   Карл Опманн.
   Карл Ханке.
   Хорст Руфф.
   Карл Зайлер.
   Август Ден.
   И Каунитц. Итого семь человек - ровно на столько уменьшился их и без того
маленький отряд...  Два  грузовика  и  легковушка.  В  легковушке  -  Богер,
Фрисснер, Ягер и профессор. В грузовиках - по трое солдат да  старина  Обст,
который с потерей своих людей, кажется, смирился вполне спокойно. Видывал  и
не такое.
   Фрисснер тоже не мог сказать, что чересчур переживает.  Тоже  видывал  не
такое. Да к тому же как-то захолодел внутри,  стал  слишком  спокойным.  Это
чрезмерное спокойствие настораживало его - не начало ли  это  надвигающегося
помешательства? После странного дождя, после зыбких песков,  после  мертвого
поселка можно свихнуться. И если Фрисснер свихнется...
   "Я уже начинаю подыскивать этому объяснения", - подумал Артур  и  сильно,
до крови прикусил нижнюю губу. Острая боль отогнала дурные мысли, и ей помог
Ягер, цинично сказавший:
   - Я так понимаю, мы у самого порога. Не отметить ли это событие, пока  мы
все не сдохли?
   Штурмбаннфюрер как раз держался  молодцом,  он  оставил  все  свои  дикие
выходки, не пьянствовал и не задевал  профессора.  Он  вел  машину,  помогал
солдатам  исправлять  мелкие  поломки  и  даже  вызвался  в  ночной  караул,
мотивируя это тем, что у него бессонница. Фрисснер и сам заметил,  что  Ягер
практически не спит - разве что урывками, в машине,  то  и  дело  беспокойно
вздрагивая. Может быть,  это  тоже  помешательство,  только  избравшее  иной
путь?
   - Мы не собираемся подыхать, штурмбаннфюрер, - сказал Артур.
   - Никто не собирался, штурмбаннфюрер, - в тон ему ответил Ягер. - Но  это
место похоже на преддверие Ада, и я не удивлюсь, если так оно и есть. А  вон
там - уж не черт ли вышел нас приветствовать?
   - Что за... Постойте, постойте, а что это такое?
   Фрисснер  поднес  к  глазам  бинокль.   Примерно   в   полукилометре   от
остановившихся машин на  песке  сидел,  скрючившись,  человек,  укутанный  в
лохмотья.
   - Муамар! - позвал капитан. Проводник послушно подошел, капитан  протянул
ему бинокль и спросил, указывая в сторону сидящего:
   - Это еще кто?
   Муамар посмотрел, вернул бинокль и показал на свои глаза, потом на песок.
   - Что это еще?
   - Я думаю, что-то не шибко хорошее, - предположил Ягер. - Например, что у
того парня глаза вывалились на песок к чертям собачьим.
   - Поедем и посмотрим, - жестко сказал капитан. - Надоели мне эти загадки.
   Небольшое расстояние они одолели  быстро,  хотя  никакой  дороги  уже  не
наблюдалось. "Фиат" остановился в метре от  сидящей  фигуры,  все  такой  же
неподвижной.  Фрисснер  вылез   из   машины,   за   ним   поспешил   ученый.
Штурмбаннфюрер держался в стороне, готовый прикрыть их в случае  чего  огнем
из "стэна".
   Капитан коснулся рукой замотанного в черное тряпье плеча, и человек мягко
повалился на правый бок. Он упал неслышно, чуть скрипнул песок, и кто-то  из
солдат охнул у Фрисснера за спиной.
   Мумия.
   Впалые веки, торчащая жесткая борода, иссохшая кожа, кое-где шелушащаяся,
словно старая краска... При  жизни  это  был  старик,  несомненно,  араб,  и
сколько времени он вот так сидел здесь, словно безмолвный страж,  оставалось
только догадываться.
   Такой  же,  как  английские  солдаты   в   мертвом   поселке.   Фрисснера
передернуло, он повернулся к профессору и по его глазам сразу понял, что тот
думает то же самое.
   - Тот, Чьи Глаза Высохли, - скрипуче произнес Замке.
   - Ерунда, - скорее для себя и солдат, чем для ученого, сказал капитан.  -
Он умер здесь и высох на солнце. Он старик.
   - Тот, Чьи Глаза Высохли, - повторил Замке, рассеянно глядя перед  собой.
- Поверье. Человек, который находит две жертвы Того, Чьи Глаза Высохли,  сам
станет его добычей.
   - Не городите  чушь.  -  Штурмбаннфюрер  подошел  к  трупу  и  присел  на
корточки, положив "стэн" на песок. Он деловито обшарил тело и извлек  из-под
тряпок небольшую флягу, украшенную причудливой  чеканкой.  Потряс  ее  возле
уха, отвинтил пробку и перевернул.
   - Вода, - сказал он, хотя все и без того прекрасно видели тонкую струйку.
Ее было немного, этой воды, но старик умер не от жажды. О чем он думал,  что
видел в  последние  моменты  жизни?  Иссохшее  лицо  не  сохранило  никакого
выражения, лишь тонкие губы кри