ся. - А  теперь  можно  и  наручники
снять.
   Махать руками не советую. И больно будет, да и бесполезно. Все  эти  ваши
"кия!" годятся для худосочного противника, килограмм на сорок. А во мне весу
- все сто тридцать.
   Заремба отстегнул ее руки от петли,  вытянул  левую,  и  ощупав  плечевой
сустав, резким движением поставил его на место.
   Ева вскрикнула, вцепившись другой рукой в спинку, блеснула черным глазом.
   - Ничего, потерпи, - буркнул он. - У меня бабка костоправом  была,  вывих
вправить плевое дело.
   Лоб Евы, рассеченный стеклом, покрылся испариной, закусила  губу.  Правую
руку Заремба вправлять не стал, рывком выдернул фотографию из кармана.
   - Он заказал мою голову?
   Ева взглянула мельком, но этого было достаточно:  она  знала  человека  с
жилами на лбу в виде латинской "V".
   - Молчи. Отвечать не обязательно.  Я  сам  чувствую,  когда  горячо.  Мне
вынесли приговор  после  правительственного  совещания?  Нет?  Не  знаешь?..
Понятно. Значит, за срыв диверсии на Ленинградской АЭС. Кто из  ваших  людей
работает в фирме "Нейтрон"? Ну, помогай, молча помогай, - он взял ее правую,
безвольную, горячую руку. - Поможешь - вправлю вывих. Ну?
   Она отвернулась, показывая ему слабый,  беззащитный  затылок  с  короткой
стрижкой блестяще-черных жестких волос.
   В этот миг пискнул пейджер и на табло  появилась  бегущая  строка  срочно
позвонить дежурному оперативнику в  собственную  приемную.  Это  насторожило
Еву, то ли Заремба привыкал к ее лицу, то ли физическая боль  сняла  с  него
желтизну восточной непроницательности.
   Дежурный был взволнован или даже кем-то сильно взведен, поскольку чуть ли
не рявкнул в трубку:
   - Слушаю!
   - Что, рома, жарко в конторе? - спросил Заремба.
   - Для вас есть срочная информация, - умерив  пыл,  сообщил  опер.  Весьма
важная.
   -  Из  Питера?  -   глядя   на   Еву,   прислушивающуюся   к   разговору,
поинтересовался он: затылок у нее был выразительнее, чем лицо.  Возможно,  и
третий глаз где-нибудь прятался в смоляных волосах...
   - По телефону не могу, товарищ полковник,  -  смутился  дежурный.  -  Вам
приказано немедленно ехать в контору.
   - А ты через не могу! - Заремба чуть развернул трубку, чтобы слышала Ева.
- Ну, говори! Разрешаю.
   - Из Карелии. Там "логово" накрыли.
   - Хорошо,  сейчас  приеду,  -  бросил  он.  -  А  с  кем  ты  сейчас  там
разговаривал?
   - Со спецпрокурором.
   - Что, сердитый?
   - Не то слово. Там же гора трупов.
   Заремба отключился, бросил на сиденье телефон.
   - Слышала? И тут я вас сделал... Да ладно, слышала ведь! Накрыли мы  ваше
"логово", разорили гнездо. Мне с тобой теперь и  говорить-то  не  интересно.
Поедем в тюрьму.
   Ева резко обернулась к нему -  из  подсохших  разрезов  на  лбу  и  скуле
засочилась кровь: верный признак сильного внутреннего  напряжения,  давление
подскочило...
   - Не нужно нервничать, - уже без всякого развязного  цинизма  сказал  он.
Тебя же учили не только ручками-ножками махать. Предлагал же  тебе  разговор
профессионалов - не согласилась. А теперь в тюрьму, в бывшие подвалы КГБ.
   Слышала?.. Ничего ты  не  слышала.  Успокойся,  внутренняя  тюрьма  не  в
подвалах.
   Сидеть будешь на третьем этаже... Или тебе трусики  вернуть,  с  ампулой?
Хочешь, сам надену?  И  ампулу  в  ротик  твой  положу  да  зажму,  чтоб  не
выплюнула. Оболочка у этой штуки рассасывается, правда?
   - Не хочу, - вымолвила она.
   Заремба взял ее левую, вправленную руку, примкнул наручником к петле  над
дверью и пересел за руль, запустил двигатель.
   - А работать на нас - хочешь? Не понял?
   Ева попросила носовой платок и стала промокать кровь на лице, едва шевеля
непослушными пальцами.
   - Ладно, подумай, -  согласился  он.  -  Только  не  долго,  сутки,  сама
понимаешь, если согласишься,  придется  объяснять  свое  долгое  отсутствие,
доказывать по минутам... И не надейся, свои тебя не спасут.  Я  лучше  сожру
тебя вместе с трусами, но не отдам.
   Дежурный оперативник едва успевал хватать  трубки  телефонов  и  даже  по
такому "нагреву" можно было определить,  что  в  конторе  начинается  шторм.
Заремба приказал ему еще на пять минут взять на себя эту ударную волну,  сам
же содрал пиджак и упал в кресло. Для тщательной проработки  всех  сообщений
текущих, срочных и особо важных - не хватило бы и пары часов, поэтому он  не
стал даже открывать  папки,  сложенные  в  отдельные  стопки  по  значимости
информации. Сидел, тупо глядя перед собой,  шевелил  языком  сломанный  зуб,
державшийся на мягких тканях челюсти. Шатал, пока не оторвал его, и сразу же
во рту ощутился сладковатый вкус крови. Он выплюнул зуб на  ладонь:  золотая
коронка и в самом деле была давно съедена и  оставался  лишь  тонкий  желтый
ободок.
   В кабинет вошел дежурный опер с пистолетом в руке.
   - Шеф требует к себе, - сказал он. - Ему доложили, что вы здесь.
   - Сейчас пойду, - отвлеченно выговорил он, сглатывая кровь.
   - Ваш пистолет привезли из Дома Правительства. Говорят, вы его забыли  на
пропускном пункте.
   - Старый стал, - пробурчал Заремба. - Ничего уже не помню...
   Еще во всю бушевала "Гроза" на Ленинградской АЭС, а приходилось объявлять
новую, в "бермудском треугольнике".
   Все люди из подразделения Зарембы были задействованы в Питере, поэтому  в
Карелию вылетела сборная  команда  из  многих  отделов.  Едва  уместились  в
самолете ЯК-40, вылетевшем спецрейсом из Москвы прямо к месту событий  -  на
брошенный военный аэродром. Предупрежденная диверсия на атомной  станции,  а
потом  еще  и  штурм  "логова"  диверсионно-разведывательного   формирования
всколыхнул контору и фамилия Зарембы билась под потолками высоких кабинетов,
как случайно залетевшая птица.
   Знающие толк в оперативном деле, способные понять и оценить  произошедшее
начальники тихонько поздравляли виновника  переполоха,  однако  сам  он,  не
менее других ошеломленный стремительными  действиями  Поспелова,  все  время
чувствовал смутное беспокойство и выглядел хмурым,  озабоченным  в  точности
как спецпрокурор, летевший в составе сборной команды. Не  так-то  прост  был
"бермудский треугольник", чтобы покончить с  ним  одним  махом,  одним  даже
самым удачным  штурмом.  Да,  предотвратить  акцию  пришельцев  диверсию  на
станции - при наличии информации, умных голов императивности было легче  это
всего лишь один вектор  приложения  сил  таинственных  еще  пока  обитателей
"треугольника". Даже по той скудной  информации,  которую  успели  добыть  в
Карелии, подобных областей деятельности у них  не  менее  десятка.  Так  что
торжествовать победу было еще рано.
   Группа быстрого реагирования, тоже сборная, вылетела двумя часами  раньше
и уже приступила к негласному прочесыванию и розыску оставшихся в  сопках  и
необнаруженных пришельцев. Объявлять крупномасштабную операцию "Гроза-2"  не
имело  смысла,  хотя  отдельные  ее  механизмы  были  приведены  в  действие
дополнительными  нарядами  перекрыта  государственная   граница,   усиленные
сотрудниками спецслужбы милицейские кордоны взяли под контроль все дороги, а
поднятый в воздух самолет-разведчик вел тщательное наблюдение за районом.
   Конторское руководство относилось к произошедшему весьма сдержанно:  всех
смущала пожарная десантура,  отличившаяся  в  "бермудском  треугольнике",  и
позиция Зарембы, утверждающего,  что  в  данном  случае  даже  самый  крутой
спецназ не принес бы лучших результатов.
   Основные  претензии  пока  высказывались  лишь  по  поводу  почти  полной
ликвидации   диверсионно-разведывательного   формирования   -   так   теперь
именовались "драконы".
   Единственный пленный не совсем устраивал  начальство,  и  потому  Зарембе
строго-настрого приказали оставшихся "диверсантов" брать только живыми.
   Вся эта прилетевшая сюда к шапочному разбору гвардия была  Зарембе  давно
знакома, в чем-то близка и понятна - мужики где-то в глубине души своей  все
понимали и принимали, но были уже в том состоянии и положении, что не  могли
безрассудно  отдаться  стихии  чувств.  Да,  им  еще  позволялось  совершать
необдуманные поступки, но только из ряда неофициально разрешенных, например,
они могли собраться в сосновом бору, раскупорить бутылку водки и, дожидаясь,
когда дожарятся шашлыки, выпить, закусывая крупнонарезанным куском хлеба.  В
этом мужицком деле чувствовалось еще что-то от прошлого, от вечного -  чарка
вина после битвы, братина на пиру,  сто  наркомовских  граммов  однако  уже
курился сладкий, дразнящий дымок от шашлычниц, предусмотрительно притащенных
сюда из столицы расторопными адъютантами и просто прихлебателями. Да ведь  и
битвы-то не было...
   И Заремба готов был поклясться, что все чувствуют это,  хотя  побывали  в
подземельях, понюхали еще не выветрившийся запах пороха и со слепу  измазали
ботинки в лужах вражеской крови, не успевшей впитаться в бетон. И многие  из
этих людей, в прошлом  оперов  и  вояк,  испытывают  невероятную  зависть  к
мальчишкам, к великовозрастным пацанам, опьяненным запахом оружия и восторга
победы.
   Они все знают, что это уже не про них,  и  потому  угасший  воинский  дух
потребует удовлетворения в виде наигранного и неприятного снобизма, строгого
соблюдения принципов морали и законности. Заремба думал так,  ибо  испытывал
эти чувства и с мстительным азартом к самому  себе,  раздразнивал  и  унижал
себя, уверяя, что не способен плюнуть на все,  без  явной  нужды  обвешаться
доспехами и оружием, красоваться и качать свои права.
   В  первый  день  пребывания  в  Карелии  столичная  команда  еще   как-то
сдерживала себя, отдавая дань истинным победителям, однако уже на  следующий
обвыклась и вспомнила о своем начальствующем положении. Дело в  том,  что  о
десантуре - неких только что зачисленных контрактниках - только говорили, но
никто ее из начальства в глаза не видел, в том числе  и  сам  Заремба.  Едва
самолет из Москвы приземлился, скромные герои в тот же час удалились в сопки
за аэродромом, прихватив  с  собой  двух  своих  убитых  товарищей,  оружие,
амуницию и  кое-какие  трофейные  вещи.  Они  почемуто  не  хотели  мозолить
начальству  глаза,  и  это  расценивалось  сначала  как  природная   русская
застенчивость, вызывало уважение и даже восхищение.  Но  на  следующий  день
посланный за ними сотрудник вернулся ни с чем, объяснив,  что  десантура  не
желает выходить из леса, а наоборот, собирается уходить в свое село и просит
у начальства  единственного  -  дать  вертолет,  поскольку  нести  на  руках
погибших неудобно, потому что живых осталось трое и им не хватает одной пары
рук для носилок. И тогда в руководстве спохватились, что  за  суетой  не  то
чтобы обидели, а недооценили подвиг добровольцев. Тут же  было  решено  всех
шестерых Представить к орденам "За  личное  мужество",  двоих  посмертно,  а
бывшего пилота и теперь агента Витязя -  к  званию  Героя  России.  (Штатные
сотрудники представлялись к наградам по  отдельному  списку.)  Известить  об
этом и привести наконец десантуру на аэродром намеревались послать Зарембу и
Поспелова, однако выяснилось, что они со  вчерашнего  вечера  уединились  со
спецпрокурором и будто тот делает выволочку обоим, грозя возбудить уголовное
дело за превышение служебных полномочий, повлекших за собой смерть людей.
   Законника   кое-как   удалось   оттащить,   отвлечь    на    деятельность
"пришельцев-диверсантов", а полковника  со  своим  подчиненным  отправить  к
партизанам. Они ушли и будто в воду канули. Поведение десантуры да и  самого
Зарембы  начинало  постепенно  раздражать  московскую  команду  и   особенно
"главкома" - представителя от руководства  конторы.  А  тут  еще  вездесущий
спецпрокурор добрался-таки и до контрактников, заявив, что  никакие  они  не
военнослужащие, ибо оформление документов произведено не правильно, приказ о
зачислении в вооруженные силы не издан, и что  десантура  -  это  незаконное
вооруженное формирование, которое следует немедленно разоружить и  тех,  кто
выдал им стволы, привлечь к ответственности.
   Это и стало последней каплей в чаше терпения.  Пока  Заремба  и  Поспелов
уговаривали мужиков показаться начальству, оружие у  десантуры  было  решено
изъять, как, впрочем, амуницию и все трофеи в виде "драконовского" камуфляжа
со скафандрами, парашютов и ранцевых двигателей. Зарембе объявили  об  этом,
когда он вернулся от партизан, и, мало того, обязали  провести  разоружение,
поскольку именно он посылал оружие в Карелию.
   После этого спецпрокурор обещал допросить каждого в качестве свидетеля, а
"главком" посулил дать вертолет до села Покровского.
   Заремба лишь пожал плечами и снова уединился с законником.
   В полдень Поспелов вывел десантуру из леса и построил перед ангаром.
   Расставаться со своими убитыми товарищами  они  не  пожелали  и  положили
завернутые в парашюты тела рядом, на бетон рулежки.
   Раненный Пашка по-прежнему находился на  ферме  и  официально  оружия  не
получал, агент Витязь пока что выполнял задание Поспелова и лазил  где-то  в
сопках. На десантуру вышла посмотреть чуть ли не вся команда, и смотрели как
на пришельцев.
   Мужики стояли в прожженных энцефалитках и драных, обветшавших тельняшках,
на ногах - стоптанные кирзачи.
   А еще недавно Заремба видел их в  "драконовском"  камуфляже,  ботинках  и
даже скафандры были при них. "Главком" пожал им руки, постоял над пятнистыми
от крови "мумиями".
   - Оружие надо сдать, мужики, - просто сказал Заремба.  -  Война  для  вас
кончилась.
   -  Это  как  -  кончилась?  -  угрюмо  спросил  Азарий.  -  Война  только
начинается. Я же говорил тебе: не то мы "логово" взяли. Где-то  есть  у  них
основная база.
   Его заявление расценили как нежелание разоружаться.
   - Есть или нет - будем выяснять, - вступил "главком". - А вам спасибо  за
службу. У нас в государстве есть кадровые спецназы, вот им и  поручим  охоту
на пришельцев.
   - Так что, сдавать? - Азарий отыскал взглядом Поспелова.
   - Мы же договорились, - сказал тот. - Сдавай.
   Десантура  свалила  с  плеч   автоматы,   неиспользованные   гранатометы,
вывернула из карманов пистолеты, запасные магазины и  радиостанции.  Свалили
все в кучу на бетонку, в том числе и оружие убитых. Не  поленились  вытрясти
из рюкзаков остатки боеприпасов, вспомнили о ножах и тоже вернули.  На  этом
бы неприятная  эта  затея  и  кончилась,  да  подоспел  законник  со  своими
принципами.
   - А где же трофейное оружие? - спохватился он. - Так не  пойдет,  ребята,
надо сдать и трофейное, вместе с имуществом. Дело  это  подсудное,  так  что
несите и складывайте.
   И тут начались разговоры в строю.
   - Лобан правильно говорил, - вздохнул Тимоха. - Воевали  бы  себе,  а  то
пошли на службу к ментам. Вот у нас и выворачивают карманы. Погодите, еще  и
в тюрьму посадят.
   - Мы в "космосе" летали, думали, на земле  как  героев  встречать  будут,
поддержал Игорь.
   - Сдавайте и трофейное, - вмешался Поспелов. - Ну что сейчас обсуждать?
   И на что оно вам? Патронов не найдешь, одни проблемы с властями.
   Мужики переглянулись, пожали плечами - и молодой Игорь  поплелся  куда-то
за сопку, в которой был вырыт ангар.  Пока  он  ходил,  "главком"  попытался
наладить отношения с Азарием, чувствуя в нем старшего.
   - Это солдатская судьба, брат, -  вздохнул  он.  -  Отвоевались  и  сдали
оружие.
   Сменили, так сказать, мечи на орала.
   - Нет у нас орала, - развел руками Азарий. - Пока мы в "космосе"  летали,
нас уволили. Теперь мы безработные. Так-то, брат.
   - Поможем  трудоустроиться,  выплатим  единовременное  пособие,  пообещал
"главком". - Семьи погибших будут получать пенсию. Так что умереть не дадим!
   - Спасибо, барин, - поклонился Азарий. - Кормилец ты наш...
   Спектакль этот  оборвался  потому,  что  вернулся  Игорь,  принес  четыре
"шмайсера" и пулемет "МГ", небрежно швырнул в общую кучу.
   - Это - что? - готовый к возмущению, спросил законник. - Я спрашиваю, это
что за металлолом?
   - Трофейное оружие, - Азарий подошел к  "мумиям".  -  Сейчас  и  парашюты
отдадим.
   Развернем трлько и отдадим.
   И принялся развязывать стропы.
   - По предположениям экспертов  у  вас  на  руках  находится  четырнадцать
автоматов, захваченных у диверсантов, - насчитал спецпрокурор. -  И  большое
количество боеприпасов. А также девять летательных аппаратов.
   - У экспертов и спрашивай, - отпарировал  Азарий.  -  Другого  трофейного
оружия мы не знаем. И вообще,  нам  пора.  Так  парашюты  заберете?  Или  мы
постираем  да  потом  принесем?  "Главком"  хотел  погасить  конфликт,  зная
упертость законника - мог и арестовать десантуру, не отступать от принципов,
- но в одиночку уговорить спецпрокурора не смог. И тогда на него  навалились
всей командой, заспорили, заговорили, окружили со всех сторон. Тем  временем
десантура взвалила на плечи своих мертвых товарищей, заранее  приспособив  к
"мумиям" рюкзачные лямки, и медленно двинулась через летное поле  к  сопкам.
Пошли они напрямую,  через  тайгу,  самым  коротким  путем  уходили  молча,
горбились под ношами, и свободный от груза  молодой  Игорь  забегал  вперед,
что-то говорил и размахивал руками, словно дирижер...
   Тщательный осмотр бункера сразу же после штурма ничего не  дал.  Основную
массу трофеев составляла электроника, разобранная на блоки, и  "космический"
корабль.
   Поспелов же искал "ромашки" в любом их виде, оборудование и материалы,  с
помощью которых они "расцветают"  на  сопках.  Он  понимал,  отчего  Заремба
просил, чтобы в ночь с 16 на 17 июля пришельцы не смогли бы поднять в воздух
ни одного такого цветочка: полковник опасался, что излучение "ромашки" может
быть использовано диверсантами в операции на  Ленинградской  АЭС.  Никто  не
знал, каков ее радиус действия, считалось, что их развертывание на сопках  в
"треугольнике" - всего лишь  испытания,  отработка  каких-то  параметров,  а
боевого использования этого вида психотронного оружия еще не проводилось.
   Единственное, что нашел  Поспелов  в  подземельях  на  аэродроме,  -  два
десятка баллонов с жидким гелием, спрятанных в  галерее,  куда  намеревались
проникнуть "драконы", прилетевшие после штурма.
   Цветы на сопках могли попросту надувать этим газом, как надувают огромные
резиновые игрушки на карнавалах. Но это оставалось лишь предположением,  ибо
на командном пункте ни одного "лепестка" не обнаружили. Вероятно,  "ромашки"
в виде компактных бутонов хранились где-то поблизости от сопок,  на  которых
когда-то стояли радиолокационные установки и  сохранились  коммуникации,  но
для их поиска требовалось много времени. А его было в  обрез!  Оставался  не
самый надежный путь - допросить пленных.
   По всей вероятности, оба они, судя по  одежке,  относились  к  инженерной
службе: охранники-"драконы" носили камуфляж, а  эти  были  в  униформе  типа
глухих комбинезонов, причем взятый  самим  Поспеловым  носил  белый,  другой
сине-серого цвета. Они должны были знать все о "ромашках" и  их  технических
возможностях.
   Для  основательного  допроса  тоже  требовалось   время   -   специальная
психологическая обработка, изучение личности, наблюдение за поведением,  так
что в  боевой  обстановке  приходилось  рассчитывать  на  шоковое  состояние
пленных и на свои способности вытягивать показания.
   Пленных погрузили в "ниву", Поспелов взял с собой  Витязя  -  для  охраны
места допроса, - и уехал за несколько километров от  аэродрома.  По  старому
волоку загнал машину между сопок, подальше от дороги, выволок  и  бросил  на
мох пришельца в белом комбинезоне. Витязь взял  автомат  и  полез  на  склон
приглядывать за небом и слушать эфир.
   - Ты, выродок! - Поспелов наступил пленному на грудь,  -  мне  наплевать,
кто ты, чем занимался тут и откуда прилетел.  Об  этом  будешь  рассказывать
моему руководству. Меня интересует только оперативная информация. Ты  хорошо
меня понимаешь? - Он говорил по-английски и  пленный  понимал,  хотя  слушал
рассеянно, шокированный н