это вообще возможно, чтобы оградить себя от тлетворного влияния "безбожного человечества". В конце концов мормонам удалось приобрести три корабля, и сорок тысяч человек - все, кроме членов экипажей, погруженные в анабиоз, - отправились в полет, не сообщив никому о конечной цели. Больше о них не было вестей. А корабли между тем после четырнадцатилетнего путешествия успешно достигли системы Аруны.
     - Но как же аномалия? - не уступала Топалова. - Мы ее с трудом прошли, а четыреста лет назад это и вовсе было невозможно.
     - Возможно, если лететь очень медленно, в самом верхнем слое инсайда. Из четырнадцати лет полета почти три года корабли мормонов потратили на преодоление аномалии, а последние триста астрономических единиц и вовсе шли на досвете. Вообще-то первоначальной их целью была другая звезда, в двух тысячах световых лет от Земли. Но когда на пути возникла реликтовая аномалия, старейшины расценили это как знак свыше и решили, что более укромного места им не сыскать. И в принципе они были правы: если бы не случайность, то Ютланд мог быть не обнаружен еще добрую тысячу лет.
     - Так, значит, здесь теократическое государство? - спросил Крамер. - Вроде режима аятолл на Аль-Акбаре?
     - Вовсе нет, государство у нас светское. Самое парадоксальное, что все труды и жертвы отцов-основателей Ютланда оказались напрасными. Их религия, специфический образ жизни были приспособлены для существования в чуждом окружении; они являлись своего рода защитным панцирем. Здесь же никакого чуждого окружения не было. Через несколько поколений потомки мормонов избавились от этого панциря за ненадобностью и перестали быть мормонами, даже излишне ударились в атеизм. Сейчас на Ютланде вполне нормальное общество - хотя, конечно, со своей спецификой, вроде той же полигамии. Ну и еще в научно-техническом отношении планета заметно отстала от других населенных миров. Но в целом я, уроженец Октавии, чувствую себя на Ютланде вполне комфортно.
     Павлов, который все это время пристально всматривался в лицо полковника, вдруг резко подался вперед.
     - Черт побери! Я вас знаю. Второй лейтенант Григорьев, Корпус космической пехоты!
     Он кивнул:
     - У вас хорошая зрительная память, капитан. Ведь сколько лет прошло. И теперь я, как видите, уже полковник. А вскоре рассчитываю стать бригадным генералом.
     Павлов вновь откинулся на спинку кресла.
     - Чтоб я сдох... - проговорил он и, опустив голову, погрузился в мрачные раздумья.

3

     Вскоре флайер совершил посадку на крыше высотного здания, расположенного невдалеке от озера. Миновав пост охраны, мы спустились этажом ниже, пересекли из конца в конец длинный коридор - опять же охраняемый - и оказались в довольно большой комнате с мягкими креслами вдоль стен. Напротив двери, в которую мы вошли, была еще одна дверь - массивная, двустворчатая, по обе стороны от которой стояли навытяжку двое космических пехотинцев в чине сержантов, а немного правее располагался стол с несколькими работающими терминалами.
     Нас встретил мужчина лет тридцати пяти, в штатском костюме строгого покроя, с несколько надменным, но в то же время профессионально-вежливым выражением лица. Он являл собой типичный образчик секретаря высокопоставленного чиновника.
     - Здравствуйте, леди и джентльмены, - с отменной учтивостью поздоровался он, делая вид, что не замечает на наших руках "браслетов". - Его превосходительство уже ждет вас. Первыми в списке значатся мистер Вильчинский и мисс Топалова. Прошу вас, полковник, проводите их.
     Полковник Григорьев кивнул и повернулся к нам:
     - Следуйте за мной, сэр, мэм.
     Мы были немало удивлены, но подчинились.
     - Странно все это, - пробормотала Топалова, - И чем дальше, тем страньше...
     Космопехи отсалютовали полковнику и распахнули перед нами двустворчатую дверь. Григорьев провел нас в просторный, роскошно обставленный кабинет. В первый момент мы решили, что он пуст, так как кресло перед массивным столом из полированного красного дерева было свободно. Свою ошибку мы осознали лишь спустя несколько секунд, когда полковник, закрыв за собой дверь, отдал честь, делая равнение направо:
     - Адмирал, сэр!
     Мы запоздало повернули головы в нужном направлении и увидели стоявшего у окна пожилого мужчину в белой адмиральской форме с пятью звездами на сверкающих золотом погонах. Ему было уже под семьдесят, его прежде темные волосы почти полностью покрыла седина, но я не мог не узнать его, даром что в последний раз мы виделись семнадцать с лишним лет назад...
     - Благодарю вас, полковник, - прозвучал, словно эхо из моего беззаботного детства, такой знакомый и родной мне голос. - Снимите с них наручники и оставьте нас втроем.
     - Сэр, вы уверены, что...
     - Да, я уверен. Действуйте.
     - Слушаюсь, сэр.
     Григорьев освободил наши руки от "браслетов" и, козырнув напоследок, молча удалился.
     Адмирал отошел от окна и приблизился к нам. Взгляд его серо-голубых глаз перебегал с меня на Топалову и обратно. Я стоял как вкопанный, не в силах собраться с разбегающимися мыслями. Мой разум все еще отказывался принимать тот факт, что мой отец, гросс-адмирал Бруно Шнайдер, которого я многие годы считал погибшим, чью могилу видел воочию, на самом деле пребывает в добром здравии. Я, впрочем, всегда знал, что под надгробной плитой лежит не урна с пеплом, а запаянная капсула с горстью космической пыли - так было принято поступать, когда корабль погибал в вакууме и вместе с экипажем превращался в сгусток чистой энергии. Но прежде никто не подвергал сомнению тот факт - вернее, как теперь выяснилось, видимость факта, - что отцовский крейсер был уничтожен в апертуре глубинной бомбой...
     - Можете поверить, я действительно жив, - заговорил наконец он. - Это не мистификация. А вот моя смерть была инсценирована. Я был вынужден так поступить, когда стало ясно, что наше восстание обречено. Если бы меня арестовали, многие горячие головы до последнего боролись бы за мое освобождение. Я не хотел напрасных и бессмысленных жертв, а известие о моей гибели быстро положило конец кровопролитию. - Отец умолк и снова смерил нас жадным взглядом. - Нет, надо же как получилось! Просто поразительное стечение обстоятельств - вы оба оказались на одном корабле. Фаулер даже не подозревает, что вместо одного подарка прислал мне сразу два.
     Вдруг Топалова шагнула вперед и наотмашь ударила отца по щеке. Он принял этот удар стоически, даже не попытавшись уклониться.
     - Значит, ты в курсе, - произнес он. - Что ж, это к лучшему. Отпадает необходимость в длительных объяснениях. В свое оправдание я могу сказать, что до вчерашнего дня ничего не знал о тебе. Лишь просматривая списки экипажа фрегата, я увидел твою фамилию, потом затребовал твое личное дело, сверил даты и все понял... Все, кроме одного: почему твоя мать ничего мне не рассказала?
     - Потому что она была гордая женщина, вот почему! - ответила Топалова с яростью в голосе. - Она считала унизительным удерживать тебя таким образом. Ведь ты не собирался на ней жениться, для тебя ваша связь была лишь мимолетным приключением. В то же самое время ты обхаживал дочку тогдашнего начальника генштаба. Вот это было для тебя серьезно: благодаря браку с ней ты сделал быструю карьеру и за восемь лет из командора стал вице-адмиралом. А когда твой тесть ушел в отставку, ты поспешил отправить в отставку и его доченьку, потому что без памяти был влюблен в молоденькую актрису... бедняжку. Она пострадала из-за тебя больше, чем остальные женщины, которым ты испортил жизнь. И к твоему сведению, я рада, что не ношу твою фамилию, что никто не знал, чья я дочь!
     Возможно, вы сочтете меня тугодумом, но я только сейчас сообразил, о чем идет речь, и от этого неожиданного открытия нервно закашлялся. Топалова - хотя нет, какая уж тут Топалова, просто Яна, моя сестра, - повернулась ко мне и сжала мои руки в своих руках.
     - Да, Алекс, этот человек мой отец. Увы. Я... я очень хочу надеяться, что ты не станешь презирать меня. Это очень важно для меня. Ты мне как брат, и я... - Она осеклась, и в ее глазах отразилось изумленное понимание. - Так ты...
     - Да, - сказал я. - Не "как брат", а просто брат. Сводный. У нас с тобой общая беда - мы дети одного отца.
     И тут Яна отколола номер, которого я от нее никак не ожидал - она грохнулась в обморок...
     Спешно вызванный отцом доктор констатировал у Яны шок в результате сильного нервного напряжения и возможного недосыпания. Со своим диагнозом он, что называется, попал в точку: сначала изматывающий полет сквозь аномалию, потом захват корабля, плен, а на десерт - встреча с родственниками. Врач не рекомендовал приводить ее в чувство, а наоборот - сделал укол, который перевел ее обморочное состояние в крепкий, здоровый сон. Отец распорядился отвезти Яну к себе домой и не оставлять ее без присмотра.
     Когда суматоха, вызванная этим происшествием, улеглась, и мы остались в кабинете вдвоем, он сказал:
     - Ну, теперь мы можем спокойно поговорить.
     - А стоит ли? - усомнился я. - Имей в виду: я не собираюсь бросаться тебе на шею.
     Отец вздохнул:
     - Да, я понимаю. И все-таки... все-таки меня огорчает твоя враждебность. Видать, тебе здорово промыли мозги за эти годы.
     - Никто мне ничего не промывал! - возмутился я. - Ты вряд ли поверишь в это, но со мной даже не проводили "воспитательных работ". Только в самом начале, когда меня обучали моей "легенде", мне объяснили, зачем нужно сменить мою фамилию и говорить всем, что мои родители погибли в катастрофе. Причем объясняли очень мягко и тактично, не пытались внушить мне, что ты фашист, никто и словом не обмолвился, что по твоей вине погибло много людей. Напротив, меня предупредили, что о тебе будут рассказывать много плохого, но это все не правда, однако я должен молчать и не возражать, чтобы не выдать себя, иначе меня станут обижать. Какое-то время я в это искренне верил, тем более что порой мне встречались люди, которые восхищались тобой, считали тебя героем. Но постепенно я сам во всем разобрался и понял, кем ты был на самом деле.
     - Вот именно! Об этом я и говорил. Тебе дали начальную установку, запрограммировали твое мышление и тем самым предопределили те выводы, к которым ты якобы сам пришел. Старый, как мир, прием: чтобы убедить в чем-то ребенка, нужно не запугивать его, не навязывать ему свое мнение, а покорить его притворной добротой и сердечностью. Тебя просто купили, сынок. Купили мягким и деликатным обхождением, демонстративной заботой о тебе, щедрыми карманными расходами, теми деньгами, которые лежали на твоем счету в ожидании твоего совершеннолетия.
     Я хотел было возразить, что не в деньгах дело, что у меня есть своя голова на плечах, что я привык жить своим умом... Однако я промолчал, так как понял, что все это бесполезно. Я плохо помнил свои детские годы, но кое-что, связанное с отцом, крепко врезалось в мою память. В частности, то, что он всегда был убежден в собственной правоте. Моей маме (не говоря уже обо мне) ни разу не удавалось его переспорить, хотя он часто ей уступал - но при этом обязательно давал понять, что просто подчиняется женскому капризу. Для него существовали только две точки зрения - своя и не правильная.
     - Я бы давно забрал тебя к себе, - между тем продолжал отец. - Но у меня не было возможности. Первый год после неудавшегося восстания наш корабль странствовал по космосу, избегая любых населенных планет. Я ждал, пока на Октавии спадет напряжение, а агенты эриданских спецслужб перестанут рыскать по космопортам всех миров в поисках сбежавших повстанцев. Во время этих странствий мы наткнулись на Ютланд. Это произошло по чистой случайности. Ребята из моей команды начали маяться от безделья, и я решил, что им будет полезно поиграть в Астроэкспедицию - Дальний Космос привлекает романтикой своей неизведанности. Когда нам встретилась эта реликтовая аномалия, мы решили не огибать ее, а пересечь из конца в конец - просто так, ради спортивного интереса. Ну и обнаружили Ютланд. Некоторое время мы потратили, чтобы утвердиться здесь, потом я связался с людьми на Октавии, в чьей верности не сомневался, и одним из первых моих распоряжений было разыскать тебя. Но оказалось уже поздно - тебя надежно спрятали и замели все следы.
     - Значит, мне крупно повезло, - сказал я с вызовом. - Вот ты бы точно промыл мне мозги и постарался вырастить из меня свое подобие. А так, слава богу, я уже взрослый, и тебе меня не сломать.
     Отец присел в кресло и облокотился на стол.
     - Я не собираюсь тебя ломать, Алекс, - устало ответил он - Будь таким, какой ты есть. Будь самим собой. А мне достаточно, что ты мой сын и что теперь ты со мной.
     - Должен сказать, не по своей воле, - произнес я, распаляясь. - А если бы меня спросили, я бы ответил, что знать тебя не хочу и видеть не желаю. После того, что ты сделал... Я говорю не только о твоем путче, а прежде всего о маме, которую ты убил. Да, именно ты ее убил! Она покончила с собой, потому что считала тебя погибшим. Она бросила меня и ушла к тебе... то есть думала, что уходит к тебе. А ты... ты остался в живых! Я не понимаю, как ты мог жить дальше с такой тяжестью на душе. Я бы на твоем месте застрелился.
     Отец со вздохом поднялся.
     - Боюсь, сейчас у нас не получится толкового разговора. Ты слишком взвинчен, тебе нужно отдохнуть и успокоиться, смириться с мыслью, что я жив. Тебя отвезут ко мне домой, располагайся там - отныне это и твой дом...
     Я гордо вскинул голову:
     - Мне ничего не нужно от тебя. Прикажи отправить меня в тот лагерь, где держат остальных наших.
     - Нет, сын, - ответил он властно. - Ты будешь жить в моем доме. Так я решил, и так оно будет. На Ютланде мое слово закон, привыкай к этому. А насчет своих товарищей с корабля не беспокойся - их скоро освободят. Проведут с ними собеседование, подыщут каждому работу по специальности, обеспечат жильем... Вижу, ты не веришь мне. Как хочешь. Но через несколько дней сам в этом убедишься. Как раз о трудоустройстве экипажа я и собираюсь говорить с Павловым, Томассоном и Крамером. На нашей планете для всех найдется достойное место. Кстати, ты ни о чем не хочешь попросить меня?
     - Нет, ни о чем.
     - А зря. Насколько мне известно, у тебя есть две девушки. Здесь это считается в порядке вещей. Если хочешь, я немедленно распоряжусь доставить их к тебе. Ну как?
     Я промолчал, крепко сжав губы и отчаянно борясь с желанием сказать "да".
     - Воля твоя, - так и не дождавшись ответа, пожал плечами отец. Он протянул было руку, чтобы нажать кнопку вызова, но в сантиметре от нее остановился и задумчиво посмотрел на меня. - И еще одно, Алекс. Это касается твоей матери... Она не совершала самоубийства, ее убили "эсбэшники".
     - Ты лжешь! - воскликнул я.
     - У меня есть все доказательства. Медицинское заключение, материалы служебного расследования с грифом высшей секретности. Твоя мать, моя жена Мэган, умерла еще за день до того, как я инсценировал гибель своего корабля.
     - Нет! Нет... - Я почувствовал, как у меня подкашиваются ноги. - Это фальшивка!
     Отец обошел стол и крепко схватил меня плечи.
     - А ты сам подумай, сын. Ты должен помнить свою мать. Должен помнить, как сильно она тебя любила. Разве могла она бросить тебя? И разве могла она убить вместе с собой еще не родившегося ребенка - твою сестру, которая так и не появилась на свет...

4

     Когда я проснулся, за окном уже смеркалось. Я лежал на диване одетый, а рядом на столе светился голографический экран включенного компьютерного терминала.
     Мне понадобилось несколько секунд, чтобы разогнать остатки сна и вспомнить предшествующие события. Когда меня привезли в отцовский дом, я, отказавшись от обеда, сразу поднялся на второй этаж, где мне уже приготовили спальню и кабинет, засел за компьютер и стал просматривать полученные от отца материалы. Я изучал их долго и внимательно, пока у меня не заслезились глаза - не столько от усталости, сколько от горя и гнева. В конце концов я сдался, прилег на диван, чтобы тихонько всплакнуть и тем самым хоть немного заглушить свою боль, но вместо этого заснул. И проспал, судя по настенному хронометру, добрых пять часов.
     Поднявшись, я кое-как разгладил свою помятую одежду, затем с минуту простоял в нерешительности, глядя то на дверь, то на экран терминала. В итоге я выбрал первое и вышел из комнаты.
     В холле я застал Яну, сидевшую в кресле о какой-то книгой в руках. В отличие от меня, она была одета не в форменные брюки и рубашку, а в домашнее платье темно-синего цвета.
     Увидев меня, Яна отложила книгу в сторону, поднялась с кресла и как-то нервно улыбнулась.
     - Привет. Полчаса назад я заглядывала к тебе, но ты спал, и я решила не беспокоить тебя.
     Она подступила ко мне, робко протянула руку и погладила меня по щеке. Ее глаза лучились нежностью.
     - Алекс, братишка... Я ведь с самого начала, с первого же дня чувствовала это... чувствовала, что мы не чужие друг другу...
     Я обнял ее и зарылся лицом в ее волосах.
     - Где же ты была все эти годы? Мне тебя так не хватало.
     - Знаешь, - заговорила Яна, положив голову мне на плечо, - когда ты был ребенком и жил со своей семьей, я ненавидела тебя. Ненавидела из зависти - потому что у тебя был отец, а у меня - нет. Но в глубине души я... да, я любила тебя. Я не лукавлю, Алекс. После путча я пыталась разыскать тебя, честное слово. Но что я могла сделать одна, Шестнадцатилетняя школьница? А обращаться к кому-то за помощью я не рисковала - в то время я мечтала о военной карьере и боялась выдать себя... Ну, ты сам понимаешь, что тогда бы меня ни за что не приняли в Норд-Пойнт.
     - Не нужно оправданий, Яна, - сказал я. - Ты бы все равно меня не нашла. Сама или с чьей-либо помощью. Если отцовские сторонники не смогли - а некоторые из них до сих пор занимают высокие должности в армии и флоте, имеют доступ к секретным материалам... - Тут голос мой сорвался на всхлип.
     Яна быстро подняла голову и встревожено посмотрела на меня.
     - Что с тобой? Ты так побледнел.
     Я выпустил ее из объятий и сел в ближайшее кресло.
     - Отец мне дал кое-какие документы. Я бы очень хотел, чтобы они оказались фальшивкой, но... боюсь, они подлинные. В них говорится о моей матери. По официальной версии она умерла от передозировки наркотиков в состоянии аффекта...
     - Я знаю об этом, - произнесла Яна, присаживаясь на подлокотник кресла. - Но ты сказал: "по официальной версии". А разве не так?
     - Наркотики были... но специфические. Во время допроса сотрудники армейской безопасности вкололи ей "сыворотку правды" - рассчитывали вытянуть из нее имена тайных приверженцев отца в правительстве и генштабе. Они даже не потрудились провести тест на аллергические реакции. А мама была беременна... и умерла...
     - Боже!.. - прошептала потрясенная Яна.
     - Тогда я был ребенком и многое забыл, - продолжал я. - Но теперь я вспомнил, как незадолго до путча мама спросила, хочу ли я маленькую сестричку. Я ответил, что да, и она, поцеловав меня, сказала, что в следующем году сестричка будет... А вскоре после этого все началось. В последний раз я видел отца, когда он перевез меня и маму в другое место. Видно, считал его надежным убежищем, но просчитался.
     Через несколько дней явились люди в военной форме и забрали нас. Потом была неуютная комната с кучей некрасивых игрушек и были строгие женщины, которые всеми силами старались вести себя как заботливые тетушки. Я много плакал, хотел видеть маму, но мне говорили, что она заболела и сейчас к ней нельзя. А потом... потом мне сказали, что отец и мама умерли. Дальше все как в тумане - больница, люди в белых халатах, уколы... Единственно я хорошо запомнил молодую докторшу с красивым добрым лицом. Она действительно была добрая, она подолгу со мной говорила, и после бесед с ней мне становилось легче. Наверное, она была психологом. Именно она постепенно приучила меня к мысли, что мама покончила с собой из-за гибели отца. Я думаю, она сама искренне верила в это. И я поверил... И все эти годы незаслуже