часто  заставляю
зрителей испытывать то, чего они не  испытывают  в  жизни.  Ради  этого  мой
зритель и тратит свои последние кровные денежки на мои спектакли.  И  вот  в
этом смысле я его не обманываю.
   - Какую же ты женщину можешь сделать счастливой, если сам  как  тренер  с
хронометром на старте? К тому же боишься открытых  чувств  и  переносишь  их
только на сцену?
   - В этом смысле сцена отнимает почти все. Если серьезно  заниматься  этой
профессией, тогда в значительной степени становишься жертвой. Я часто  ловлю
себя на мысли, что я бы, наверное, интересней прожил свою жизнь, если бы  не
занимался режиссурой.
   - Когда-нибудь ты видел решение своего спектакля во сне?
   - Конечно. У меня  к  каждому  спектаклю  находился  кусочек  моего  сна.
Цветовое пятно, мизансцены, костюмы. Вот, например, в "Феликсе  Круле"  есть
сцена с писательницей. Она решена в красном свете, потому что я видел сон  -
жутко эротичная история в красных тонах. Или, например, мне приснилось,  что
человек начинает как бы разоблачаться, снимать усы и волосы. И  в  спектакле
"Старый квартал" Безруков вдруг отклеивает усы. Шопенгауэр сказал, что сон -
это маленькое помешательство. А настоящее помешательство - это большой  сон.
Я очень люблю еще одну фразу -  Феллини:  "Вымысел  дороже  реальности".  Он
занимался безусловным искусством - кинематографом. А если говорить о театре,
то здесь вымысел - стопроцентно дороже реальности.
   - Веришь ли ты в приметы на сцене?
   - Верю в то, что в театре все не как в жизни. Вот мы начали  репетировать
в Сатире "Поле битвы после победы принадлежит мародерам". Первая  встреча  в
репетиционном зале, и вдруг... разбивается зеркало, которое висит на  стене.
Я в шоке. Говорю Гурченко: "Люся, будет провал". А  она:  "Нет,  Андрей,  не
волнуйся. Просто это зеркало меня вспомнило". Оказалось, что это  именно  то
зеркало, перед которым она гримировалась много лет назад. Тогда  у  нее  был
простой в кино, она уже ушла из "Современника" и пришла показываться в Театр
Сатиры. В полной тишине, без единой реакции собравшихся артистов, она играла
кусочки из спектаклей, пела,  танцевала,  потом  в  какой-то  момент  просто
оборвала песенку, взяла свой аккордеончик и спросила: "Я так понимаю, дальше
бессмысленно мне что-то делать?" Ей никто не ответил. Так она и ушла. У  нее
потекли слезы, и она посмотрелась в это зеркало. И прошло  много-много  лет.
Те женщины, примы Сатиры, которые ее в свое время прокатили, потеряли форму,
а Люся вернулась такая  знаменитая,  с  такой  блистательной  карьерой.  Это
зеркало и разбилось. Тогда она мне сказала, что примета сработает  наоборот.
Так и вышло - "Поле битвы" идет с неизменным успехом.
   Или про Якута знаешь?  Сразу  после  премьеры  "Калигулы"  умирает  актер
Всеволод Якут. Он успел поднять бокал шампанского,  пожелать  всем  счастья,
пошел к служебному входу, но прямо в кулисах упал и умер. У меня истерика. Я
бился головой об стенку. Прошло сорок дней,  потом  полгода.  Я  помню,  как
пытался говорить со своими актерами, и Лев Борисов сказал: "Что ты, даже  не
подходи ко мне, он же туда потащит.  После  Якута  играть  бессмысленно".  А
мудрые старики сказали:  "Подожди.  В  театральном  мире  все  наоборот".  И
действительно, через полгода сами актеры собрались, почитали пьесу  и  более
молодой, спортивный Саша Пашутин ввелся в  "Калигулу".  Спектакль  идет  уже
одиннадцать лет.
   - Все говорят, что на репетиции у тебя полная  разболтанность,  все  пьют
пиво, кофе. Что за антитеатр?
   - Мой афоризм - репетировать надо легко, а вот играть -  мучиться.  Актер
даже самый трагический кусок будет играть легко, если у  него  от  репетиций
осталось ощущение легкости. Я действительно  никогда  не  кричу,  исключено,
чтобы я в кого-то бросил пепельницу. Я разрешаю курить, пить пиво.  Да,  это
непедагогично, но я не ругаюсь, когда артист опаздывает -  понимаю,  что  он
торчал в пробке. Я беру этого человека за ручку и говорю: "Старик, вот  тебе
еще пятнадцать минут, иди спокойно в буфет, выпей кофе". "Я так мчался!",  -
задыхается он. - "Не волнуйся, иди". Я повторяю актерам: "Сидите в пробке  и
не мучайтесь". Это такой наш взаимный расчет. Здоровье актера - это  капитал
режиссера. У меня на репетициях, например, завязываются романы, и я  считаю,
что в театре партнеры прежде всего должны доверять  друг  другу.  И  если  в
процессе у них что-то еще и возникло, -  пожалуйста,  тогда  они  будут  еще
более искренни на сцене. В каждом спектакле должны быть свои тайны,  романы.
Чем здоровее театр, тем больше романов и эротики.

   Вы  спросите  -  зачем  люди  ходят  в  театр?  Ясное  дело,  про  любовь
посмотреть, а уж потом про все остальное. И вроде бы все знают, что  артисты
про любовь притворяются, а все равно идут. Одни -  чтобы  заполнить  дефицит
собственной любви по жизни, другие - посмотреть, как это у других бывает,  а
третьи - сравнить собственные чувства с драматургическими образчиками.
   Вот только вопрос - какую любовь им представляют? Пучеглазую, с  прыжками
в койку, или ту, когда артисты руками друг друга не касаются,  а  у  публики
мороз по коже. Прямо скажем, умение запустить  мурашки  по  спине  -  высший
пилотаж, которым на театре владеют только единицы. Галина Волчек -  из  тех,
кто знает, как ставить любовь на сцене, чтоб она не падала и не валялась.  И
ее последний спектакль - об удивительной любви - "Три товарища" Эриха  Марии
Ремарка. На сцене "Современника"

   О любви не говорят. Любовь скрывают
   Волчек на подступах к основному инстинкту - Любить или не любить партнера
- Уловки для возбуждения  -  Сексуальность  бывает  разная  -  Лучшие  ножки
Ленинграда - Сублимация любви

   I
   "Современник".
   Среди металлических конструкций, как будто развороченных снарядом, Роберт
(Александр Хованский) и Пат (Чулпан Хаматова). Их любовь разворачивается  на
фоне чудовищного пейзажа - между двумя мировыми  бойнями  под  аккомпанемент
фашистских  сапожищ.  Жуткий   социальный   фон   придает   лирике   привкус
сверхскоростных гонок по пересеченной местности: красиво, жутко, и никто  не
знает, уцелеет ли голова. Неотесанный Роберт, оставивший лучшие молодые годы
в завшивленных окопах Первой мировой, и прелестная домашняя Пат сели  в  это
авто. Авто тронулось.
   - Саша, брось этот пафосный  тон!  Брось!  Черт...  Слушай,  что  я  тебе
говорю, и не спорь со мной! Еще раз! Брось этот пафос, я  тебе  говорю!!!  -
кричит из середины зала Галина Волчек.
   Кто бы мог подумать, что у красивого, нежного  зрелища,  которое  готовят
зрителям, окажется такая чудовищная изнанка, как  у  белого  плаща  кровавый
подбой. Вот, например, свидание Роберта  и  Пат.  Оно  первое,  а  на  сцене
выходит  буднично  -  болтают  про  воздух,  сигареты,   машины,   плюшевого
медвежонка. Только слова, а за ними почему-то -  пустота.  От  этого  Волчек
заводится, и в зале начинается буквально звериный кошмар.
   Пат (достает медвежонка из коляски и  хочет  отдать  старой  проститутке,
которую  играет   Людмила   Крылова):   А   медвежонок...   (растерянно,   с
вопросительной интонацией, кидается вслед за ней).
   Роберт: А медвежонок пусть останется у вас.
   Волчек (на повышенных тонах): Нет. Не медвежонок. А (с другой интонацией)
медвежонок.
   Роберт: А медвежонок...



   Волчек: Нет! Стоп! Сделай паузу!
   Роберт: А медвежонок... (Делает, как велят).
   Волчек: Саша, сколько можно повторять, медвежонок - это не  бытовуха.  Ты
пойми, Роберт стесняется, зажимается. Он привык только с проститутками,  они
все делают за него. А он пропустил многое, когда был на войне. Понял?
   Роберт (пошел на отчаянную попытку): А медвежонок (пауза).
   Волчек: Нет! Фальшь! Пафос! Ненавижу!
   Роберт (упавшим голосом): Галина Борисовна, я не понимаю, чего вы хотите.
   Волчек (как выдохнула): Яхочучтобынебылобытовухи.
   Это уже не слова, а пулеметная очередь.  Атмосфера  накаляется.  Минутная
реплика про этого, черт его побери, медвежонка растянется на  полчаса,  пока
Волчек устало не выдохнет: "Вот, вот, детка". Слово "детка" она употребляет,
когда наконец что-то дельное  получается.  Меланхоличная  и  медлительная  в
жизни, Галина Волчек сейчас похожа на Везувий в девятом ряду, который каждую
минуту взрывается и извергает крики, отчаянную ругань вперемежку  с  кашлем.
Сходство с вулканом ей добавляет струйка дыма от  сигареты  -  режиссер,  по
обыкновению, курит одну за другой.
   II
   А вообще, легко или трудно играть  любовь?  Профессионалы  в  один  голос
утверждают, что это дело бесконечно тяжелое, которое может  получиться  лишь
при нескольких условиях. Главное из них у актеров -  влюбленность  в  своего
партнера.
   - Если  нет  влюбленности,  ничего  не  получится,  -  утверждает  Михаил
Козаков. - Скажу честно,  когда  мы  с  Лилей  Толмачевой  играли  "Двое  на
качелях", мы с ней доигрались до настоящего романа.
   Впрочем, наличие романа у партнеров - совсем не обязательно. Тут как  раз
тот случай, когда каждый приспосабливается к роли, как может,  -  с  романом
или без оного. Например, Марина Зудина уверяет,  что  ей  невыносимо  трудно
было играть телеспектакль "Тени" с Олегом Табаковым  именно  потому,  что  в
этот момент их роман был в самом разгаре.
   - И все мои старания были направлены на то, чтобы скрыть от зрителей свои
настоящие чувства.
   В  отличие  от  супруги  Олег  Павлович  не  испытывал  и  не  испытывает
дискомфорта в театральной версии  любви.  Как  с  женой,  так  и  с  другими
партнершами.  Артист  Хованский,  который   репетирует   Роберта   в   "Трех
товарищах", также уверен, что без влюбленности в артистку  Хаматову  у  него
ничего не получится. И однажды он поймал себя на  том,  что  ему  все  время
хочется стоять с ней рядом, обнимать и  кайфовать  даже  от  того,  как  она
выглядит.
   - Как-то она пришла, и от нее пахло потрясающей туалетной водой. Я сказал
ей: "Чулпашка, а ты не могла бы использовать ее  всегда,  она  мне  помогает
играть".
   - Чтобы любовь на сцене лучше шла, может быть,  вам  закрутить  роман?  -
предложила я Чулпан.
   - Нет. Это же буду не я  и  не  моя  любовь.  Лично  я  люблю  совершенно
по-другому. А потом, если роман кончится, что тогда?

   III
   "Современник".
   Здесь любовь - это не кино,  где  первый  кадр  -  знакомство,  второй  -
постель. Такой любви в "Трех товарищах" нет.  Как  нет  империи  страсти  со
вчерашним  набором  из  обнаженных  тел  и  нарочито   грубых   фраз   типа:
"трахнуться", "перепихнуться" и пр. В "Трех товарищах" между первым и вторым
кадром Волчек реконструирует большую тщательно проработанную прелюдию любви.
Ту самую, которая обычно бывает с  дурацким  видом,  с  дрожью  в  голосе  и
невладением рук, с идиотским заиканием...
   На самом деле на сцене  красивая  любовь  без  вранья  -  мечта  всякого,
идиотизм которой - в ее несбыточности. Поимевшие ее хоть раз - избранные. Не
понюхавшие ни разу вкуса подлинной чистоты становятся  в  большинстве  своем
циниками.
   Даже музыкальная тема любви выдается режиссером  экономными  порциями  на
протяжении всего спектакля, чтобы в финале разразиться на всю мощь.
   Слева по авансцене стоит предмет, цену которому знают все  влюбленные,  -
скамейка. На скамейке - Роберт и Пат.
   Волчек: Саш, возьми ее руку, так, проведи по глазам.  Нет,  лучше  не  по
глазам, по всему лицу води. Так. Целуй руку. Дальше...
   Дальше, естественно, следует поцелуй.  Пауза.  И  в  этот  момент  Волчек
встает. Решительно идет к сцене, зовет артиста. Что-то шепчет  ему  на  ухо,
судя  по  энергичной  жестикуляции,  -   что-то   страстное   или   крепкое.
Возвращается к столику.  Закуривает.  Что  же  она  ему  такое  сказала?  Но
почему-то именно после режиссерского инструктажа все  переменилось.  В  этот
момент в воздухе пронеслось нечто незримое и беззвучно грянуло. Даже  тишина
стала особой. Поцелуй вышел ошеломляющий. И все слова - его и ее - зазвучали
по-другому. То же самое, но только по-другому.
   - Чулпан, - спросила  я  артистку,  -  когда  поцелуй  не  формальный,  а
настоящий, это имеет значение?
   - Конечно, имеет. Тогда есть толчок, возбуждение.
   - А кто возбуждается - Чулпан Хаматова или Пат?
   - Обе, наверное. Физика моя, а голова и мысли Пат.
   А партнер ее так и  не  признался,  что  сказала  ему  Волчек.  Отделался
туманной фразой: "Это раскрепощает". К каким только  способам  не  прибегает
режиссер, чтобы достать или даже выбить из актера  любовь.  Уговоры,  крики,
копание в мужской и женской психологии, провокации... Правда,  на  этот  раз
"Три товарища" обошлись без по-следнего. Хотя Галина Борисовна  помнит,  как
однажды, чтобы вызвать состояние шока у артиста, она выставила  бестолкового
за дверь, быстро разделась до комбинации и крикнула: "Входи". Он вошел и  со
словами: "Ой, извините" - вылетел пулей.
   Роберт: ...У меня есть недостатки, и  я  всего-навсего  шофер  такси,  но
вообще-то...
   Пат: Вообще-то  ты  самый  любимый  на  свете  пьянчужка  (обнимает  его,
целует).
   В этот  момент  Чулпан,  легкомысленно  полулежа  в  кресле,  набрасывает
покрывало на себя и Роберта. Из-под клетчатого пледа слышно  хихиканье.  Две
ножки в здоровенных носках из шерсти трогательно свешиваются с ручки  кресла
- то ли женские, то ли детские.
   Волчек: Вот, а теперь, Чулпан, положи ему голову на плечо.  По-детски,  а
не "сексувально", как говорит Виктюк.
   IV
   Кстати, о сексе. Впрочем, о сценическом сексе нельзя  говорить  "кстати",
так как это - дело серьезное. Причем секс - не страстный поцелуй, объятия  и
раздевания с имитацией полового акта. Это обаяние пола - мужского и женского
- под которое попадает зал. Это  когда  совсем  независимо  от  артиста  все
окрашивается чувственным, сексуальным светом. Даже непонятно за  счет  чего:
из-за трещинки ли в голосе, кошачьей пластики, особого поворота головы  или,
как говорил Карамазов-отец, из-за ямочки под коленкой у  Грушеньки.  Обаяние
пола, сексапильность  актера  -  это  не  выдумка,  а  факт,  имеющий  массу
подтверждений.
   Только  сугубо  социальный  репертуар  советского   театра   и   косность
чиновников не позволили  стать  официально  признанными  секс-символами  тем
актрисам, которые вполне заслуживают этого  почетного  звания.  Но  негласно
сексапильность  признавалась  за  первой  красавицей   ленинградской   сцены
Натальей Теняковой,  Зинаидой  Шарко,  по  прозвищу  "самые  красивые  ножки
Ленинграда". Волна  секса  буквально  накатывала  с  экрана,  когда  на  нем
появлялась чувственная, шикарная Алла Ларионова.
   Татьяна  Лаврова,  Наталья  Гундарева,  Валентина   Малявина,   Маргарита
Терехова, Марина Неелова, Елена Коренева... У каждой из них был свой  особый
шарм и привкус сексуальности.  Скажем,  у  Лавровой  -  интеллектуальный,  а
Неелова несла обаяние "анфан терибль" - ужасного ребенка.
   Сейчас, когда секс стал легальным двигателем карьеры и двигателем вообще,
немногие  актрисы  могут  похвастаться  сексуальной  манкостью.   Бесспорным
секс-символом в Питере считается  Татьяна  Кузнецова  -  томная  актриса  из
Театра им. Комиссаржевской. В Москве явного лидера среди молодых  нет,  хотя
сильное чувственное обаяние ощущается в Елене Яковлевой,  Евгении  Крюковой,
Марии Ароновой, Ольге Дроздовой, Марии Мироновой и Чулпан Хаматовой, в  этой
женщине-ребенке с грустными глазами и припухшими губами.
   V
   "Современник".
   "Три товарища" добрели до моря. То есть Роберт вывез Пат  на  отдых,  для
чего слева на сцене установили здоровенную кровать. И  под  истеричный  крик
чаек из динамиков ее долго двигают так, чтобы влюбленных хорошо было видно с
крайних кресел.
   Волчек: Стоп. А почему Роберт ее расхотел? Это надо как-то отыграть.
   Под ее командами отыгрывают все - крик кукушки, совравшей Пат про  долгую
жизнь. Кровать, на которой у Пат вскоре горлом хлынет кровь...
   Роберт: Если бы ты была просто нормальной женщиной,  я  не  мог  бы  тебя
любить.
   Пат: А вообще-то ты можешь любить?
   Роберт: Ничего себе вопросик на ночь...
   В этот момент Волчек с улыбкой смотрит на сцену и шевелит губами.
   - Вот смотри, - шепчет она, - когда он обнял ее колени и  провел  по  ним
тыльной стороной ладоней, то получилось трогательнее. Чувствуешь разницу?
   -  Галина  Борисовна,  а  вы-то  сами  что  чувствуете  в  этот   момент?
Проигрываете ситуацию? - спрашиваю ее.
   - Проигрываю все. И поцелуй тоже. Пытаюсь впрыгнуть в их состояние.
   - Уточните, в чье именно: Пат или Роберта?
   - Тут многое соединяется. С одной стороны, моя эмоциональная  память  мне
подсказывает, а  с  другой  -  профессиональное  чутье,  что  нужно  делать:
поцеловать ей глаза или руку. Впрочем, процесс непростой и на  составные  не
раскладывается.
   Как же не раскладывается, когда любовь, нематериальную  сущность  которой
толком никто объяснить не может, выверяется чуть  ли  не  с  логарифмической
линейкой?
   Спрашиваю любовников из "Трех товарищей":
   - Вы верите в такую любовь, как в романе?
   Чулпан Хаматова:
   - Безусловно верю. Но я ничего подобного в жизни не испытывала. Не  знаю,
как бы с этим справилась. Даже не могу  представить  ситуацию,  когда  любви
подчинено все. В жизни я более труслива, и, наверное, более холодна.
   Для Александра Хованского это вообще не вопрос:
   - Я полюбил даже медсестру,  которая  в  больнице  приходила  делать  мне
уколы. Живу по принципу - в любви или все или ничего.
   Не признающий  в  любви  полутонов,  акварели  и  пастели  (не  путать  с
постелью), Хованский убедился тем не менее в  том,  что  не  всякая  женщина
желает безумства в любви.
   - А ты?
   - А я - да. Но не всякая такое выдержит.
   VI
   Играть любовь, как и ставить, трудно. И не всякий ее может играть,  более
того, считают профессионалы, не всякому любовь на сцене  идет.  Некоторые  в
любви  как  слоны  в  посудной  лавке:  шуму  много,  а  чувства   -   ноль.
Рассказывают, что роскошно любить на сцене умели  Высоцкий,  Даль,  Миронов.
Страстным сценическим любовником  считался  старейший  ленинградский  артист
Николай Симонов (первый  Петр  I  в  отечественном  кинематографе).  Он  был
настолько достоверен и убедителен, что даже партнерши путались - любит он их
или героинь? К примеру, Нина Ургант, игравшая с Симоновым в одном спектакле,
вспоминает, что он так вел сцену объяснения  в  беседке,  что  актриса  была
уверена - все закончится настоящим, а не фальшивым поцелуем. Не тут-то было:
поцелуй оказался условным, а после спектакля Симонов заявил, что  никогда  в
жизни не будет целоваться натурально, потому что "это театр, а не жизнь".
   Кстати, о жизни. Есть наблюдение: тот, кто великолепен был в  сценической
любви, тот и в жизни умел любить. Или по  крайней  мере  красиво  влюблялся.
Чтобы разбудить женщину в актрисе, совсем не обязательно обладать  эффектной
внешностью,  накачанным  телом  и  басом.  Стопроцентными  женщинами  многие
актрисы, по их собственным признаниям, чувствовали и чувствуют себя рядом  с
Евгением  Евстигнеевым,  практически  не   игравшим   любовников,   Николаем
Караченцовым, Владимиром Машковым и Арменом Джигарханяном - обладателем, как
он сам считает, обезьяньей фигуры.
   - Армен Борисович, что главное, когда играешь любовь?
   - Это такая вещь... Это не понять. Я чего-то фантазировал, подкладывал из
своего жизненного опыта, но...
   И тут артист высказал мысль, которую можно считать ключевой  в  понимании
сценической любви:
   - Про любовь не говорят. Про любовь скрывают.
   И чем интереснее скрывают, добавлю я, тем лучше она выходит.
   VII
   "Современник".
   - Ты не говори ей, что любишь. Его любовь - не на словах, а за словами, -
опять кричит Волчек.
   Тот, кто учит  любить  других,  сам-то  счастлив?  Или  его  самого  надо
поучить? Правило это или закономерность, но существует мнение,  что  у  тех,
кто замечательно ставит любовь в театре, с собственно