Марина Райкина
    Москва закулисная - 2

    [издательство ВАГРИУС, www.vagrius.com]

	Несколько слов об авторе:

Марина Райкина принадлежит к тем журналистам, что имеют своего собственного
читателя. Она, одна из немногих, умеет писать о театре интересно, серьезно и
доступно. И всегда жаль, что такие материалы бесследно исчезают в газетной
круговерти…

	Несколько слов о книге:

«Москва закулисная-2» продолжает ставшую бестселлером первую книгу Марины
Райкиной «Москва закулисная». Новая книга полна тайн и откровений. Среди ее
героев — Олег Ефремов, Спартак Мишулин, Михаил Жванецкий, Александр Домогаров,
Михаил Козаков, Марина Неелова, Андрей Житинкин… Кумиры, знакомые незнакомцы,
не уходят от острых вопросов, а театр не прячет своих историй, заставляя
читателя то смеяться, то плакать.
Марина Райкина — свой человек за кулисами. И закулисье открывает ей свои
секреты — старые и новые, смешные и печальные… А она открывает их нам, чтобы
мы сумели по-настоящему полюбить удивительный мир Театра и его Актеров.
Книга богато иллюстрирована фотографиями.




   Вступление
   Ничего притягательнее, чем чернота кулис, я не знаю. Их таинственность...
Конечно,  манит.  А  запах,  которому  не   подобрать   названия,   вызывает
ностальгический приступ. Что там такое за всего-навсего какими-то  пыльными,
непростиранными полотнами, штандартами, спускающимися из-под  колосников?  А
сами колосники? Эхо птицей летает в их перекрытиях.  Может,  это  "Чайка"  -
символ театра?
   Романтика, магнетизм, необъяснимое...
   И вдруг вся эта возвышенность рассыпается в тот момент, когда  в  кулисах
мелькнет любимец публики в халате и шлепанцах на босу ногу. Он что-то кричит
противным голосом бледной костюмерше, у которой  стакан  с  водой  дрожит  в
руке. А потом вбегает генератор идей - режиссер  -  и  еще  более  противным
голосом требует расправы с молоденькой актрисой, выходящей на разовых ролях.
Романтику добивают художник со всклоченной копной немыто-нечесаных  волос  и
дирижер, остервенело грызущий палочку вместо ногтей. О, ребята,  как  у  вас
тут все непросто...
   Хорошо, что этого закулисного спектакля не видит  публика,  в  это  время
надраивающая ботинки, подводящая глаза  и  тщательно  подбирающая  недорогие
украшения к вечернему платью. Потому что она - публика. И идет в театр.
   Все попытки понять, что же такое театр - не приближают никого  к  истине.
Самая сладостная и жестокая игрушка для взрослых. Три  твердые  согласные  с
двумя гласными по центру оказываются мукой, головной болью, смехом, слезами,
радостью откровения, которая на следующий день оказывается иллюзией.
   Театр - это такое здание, в которое ходят работать такие люди, и там  они
надевают чужие волосы, костюмы, поют и очень много разговаривают.  И  здание
такое, как все. И люди такие, как те, что на улице, потому что сами  по  ней
же и ходят. Но такие ли как все?
   Вот почти сто лет назад ехал по улице известный  артист  Иван  Москвин  в
санях и вез  гробик.  Всем,  кто  спрашивал  убитого  горем  артиста  -  что
случилось, почтеннейший Иван Александрович? - тот отвечал: мол,  младшенький
сынок помер. И крестился вместе с сочувствующими,  которым  и  в  голову  не
приходило, что Москвин-младший жив, здоров и с розовощеким  видом  играет  в
снежки. Узнав правду, почтенные граждане разводили руками, и  только  Михаил
Чехов, сам артист, объяснял это так: "Вот что значит, когда  у  артиста  нет
ролей". Вполне  логичное  объяснение,  хотя  за  кадром  остается  множество
вопросов морального свойства.
   А как объяснить еще более вопиющий факт из  истории  античного  театра  и
тоже связанный с прахом малютки? Только прах в отличие  от  гробика  был  не
бутафорский, а самый что ни на есть настоящий. Оказывается, протагонист,  то
есть главный герой древнегреческой трагедии,  принес  на  спектакль  урну  с
прахом своего умершего дитя. Для чего, вы думаете? Чтобы быть убедительным и
правдивым в сцене, когда он будет рыдать на могиле.
   Если искать признаки рассудка в  таком  поступке,  то  с  натяжкой  можно
предположить, что актеру так легче было  забыться  в  своем  горе.  А  можно
выдвинуть более циничную версию - раз уж малютки все  равно  нет,  то  пусть
хотя  бы  прах  его  послужит  искусству.  Мурашки  по  коже   от   подобных
предположений и уж тем более от высказанных вслух мыслей.
   А вспомним Сару Бернар. Умнейшая и талантливейшая женщина своего времени.
Зачем этой умной Саре ни с того ни с сего понадобилось живехонькой  спать  в
гробу? Кровати у нее, что ли, не было? Пока журналисты  и  все  добрые  люди
искали мотивацию странного поступка, "покойница" вставала  из  гроба  и  шла
ваять то ли очередную роль, то ли скульптуру, поскольку, как  говорят,  была
неплохой скульпторшей.
   Ясное дело, что нормальный человек добровольно в гроб не ляжет  и  своего
ребеночка заживо на тот свет не отправит. Артист - одно слово.
   Театр - другое.
   Кулисы - третье.
   И это  такая  гремучая  смесь,  выдержать  которую  суждено  не  всякому.
Затаитесь, затаитесь в кулисах. Если вас, конечно, туда  пустят.  Или  через
двадцать минут не вытолкают взашей. Только  тогда  вы  увидите  сначала  над
головой черную, как космос, бесконечность. Потом  в  противоположной  кулисе
премьера  в  шлепанцах  на  босу  ногу,  суетливую  помрежку,   "заряжающую"
реквизит, приму, бьющуюся в истерике или, наоборот, ушедшую в  себя,  как  в
летаргический сон. И эти люди сделают нам красиво?  Не  верю,  -  сказал  бы
Станиславский. А я верю. Но не всегда...
   Вы услышите, как глухо нарастает шум за  занавесом  и  нестройно  хлопают
бархатные кресла. Публика пожаловала. А она все хочет знать - и про жизнь, и
про любовь, и про слезы. Об актерах и актрисах - до  и  после  спектакля.  О
простых и непростых штучках для волшебства театра. О природе  и  антиприроде
профессии. И о том, как над этим ремеслом издеваются сами  же  артисты.  Все
это во второй части антитеатрального исследования - "Москва закулисная-2".

   Олег Ефремов. Точка. Этим все  сказано.  Для  своего  поколения  -  целая
эпоха. Фигура - легендарней не бывает. Для нового, знающего  его  больше  по
истории, Олег Ефремов - это сложная личность, за которой  числится  создание
знаменитого на всю Москву театра "Современник", раздел МХАТа,  оглушительное
количество романов, участь несчастного отца в 70-летнем возрасте. Да  каждый
из этих периодов стоит отдельного романа. В последний год  своей  большой  и
непро-стой жизни он ставил пьесу об идеальной любви - "Сирано де  Бержерак".
Был одержим реформаторскими идеями насчет МХАТа  и  очень  любил  телесериал
"Скорая помощь". Ни он, ни я не знали, что это будет его последнее  интервью
в жизни. И, не думая ни о чем плохом, не спешили подводить итоги, а говорили

   Еще раз
   про любовь
   Театр лучше воровства -
   Под псевдонимом Лисья мордочка -
   Генсек как мумия для Хаммера -
   С Дорониной без развода -
   Отец за сына...

   - Вот вам трон. Стул - это не для вас. Откуда цитата? - огорошил он  меня
с порога не то импровизацией, не то домашней заготовкой.
   - Ой, так сразу и не припомню, Олег Николаевич.
   - Это Гоголь. "Ревизор". Да вы устраивайтесь, как вам удобно. Это  вот  я
привязан.
   И это уже была не шутка, так  как  художественный  руководитель  МХАТа  в
прямом смысле привязан к  кислородному  аппарату:  его  прозрачные  проводки
вставлены в нос и заложены за уши, как дужки очков.
   - Если шумит, я могу его выключить.
   - Не  беспокойтесь.  Интервью  в  медицинских  условиях...  начинается  с
разминки.
   Рассмеялся.
   - Скажите, легко ли вы даете деньги в долг?
   - Да в общем, да. Крупные суммы давал.
   - Нападение - лучший способ защиты?
   - Я на эти темы не размышлял.
   - Прежде чем ответить, вы просчитываете каждое слово?
   - Нет.
   - Вы не боитесь показаться хуже, чем вы есть на самом деле?
   - Нет.
   - Ну тогда поехали.
   Рассмеялся.
   - Действительно ли ваше детство прошло в лагерях для заключенных?
   - Нет,  не  детство.  Просто-напросто  мой  отец  (он  не  имел  никакого
отношения к НКВД) уехал в тридцать девятом году за длинным  рублем.  Он  был
замначальника финансово-планового отдела лагерей ГУВЖД  (Главное  управление
военных железных дорог). Их строили

   заключенные - от Воркуты в европейскую часть. И поэтому,  когда  началась
война, мне было четырнадцать лет, мы с мамой на лето уехали к отцу отдыхать,
а вернулись в сорок третьем.
   - Чему такому вас научила лагерная жизнь, чему нельзя было  научиться  на
воле?
   - Многому, многому. Пролезать в форточку, например. Как  зачем?  Воровал.
Это не от голода. Была определенная компания, почему  отец  и  увез  меня  в
сорок третьем году в Москву - боялся, что я стану вором.
   - Интересно, а как пролезают в форточку?
   - Голова если проходит, то все пройдет. Да я худой всегда был. И кличка у
меня была смешная. Знаете какая - Лисья мордочка. Ну вот так.  Но  с  другой
стороны, летом нас  перевозили  на  остров,  где  мы,  школьники,  косили  и
сгребали, и силос делали. И я  за  лето  сорок  второго  года  заработал  на
трудодни целого оленя, я имею в виду  мясо.  А  когда  не  трудился,  валяли
дурака. Там впервые выпил, впервые закурил  всерьез,  в  пятнадцать  лет.  И
выпил не  просто  водки,  а  неразбавленный  спирт.  Это  надо  сразу  водой
запивать, иначе кошмар, и опьянение особенное. Ну, а что-то не расскажешь.
   - Просто не хотите? Вы же не боитесь показаться  хуже,  чем  вы  есть  на
самом деле.
   - Я не боюсь, но про какие-то вещи я не  рассказываю  никогда.  Про  свои
взаимоотношения с дамским полом. Об этом я не говорю, потому что я не один.
   - Первым делом - самолеты. Ну а женщины... Меня больше интересует МХАТ. Я
знаю Олега Николаевича Ефремова  (по  книжкам,  историям  и  рассказам)  как
главного специалиста по резким, можно сказать, радикальным шагам. Я слышала,
вы собираетесь во МХАТе произвести революцию.
   - Вот сейчас, когда я  был  в  Париже  в  больнице,  я  пошел  в  "Комеди
Франсез".  Смотрел  "Вишневый  сад".  Потом  разговаривал  с  директором   о
построении  там  всего  дела.  Поэтому  я  теперь  думаю,  как   при   нашем
законодательстве у нас ввести подобное.
   - А как там?
   -  Это  государственный  театр,  дотация  большая,  нету  в  мире  такой.
Спрашиваю: "Значит, хорошо получают?" Директор говорит: "Да нет, средне". "А
куда же тогда деньги идут?" "Как? Вы смотрели спектакли?" И действительно  -
постановочная часть там идеальная,  у  них  громадные  цеха.  А  так  труппа
делится по сути на две части - сосьетеры (члены общества), то, что  было  во
МХАТе, при Станислав-ском, кстати говоря. Они в конце сезона делят  прибыль.
И пассионеры - это временные, что ли?  И  еще  есть  самые  высшие  -  оноры
сосьетеры.
   "Ну и где же ваша хваленая демократия, в чем проявляется?" -  спросил  я.
"В одном, - сказали мне. - Сосьетеры тайным голосованием переводят некоторых
артистов из пассионеров в сосьетеры. Пассионеры  и  получают  меньше,  и  не
засыпаны ролями. Но зато сосьетеры составляют  костяк  труппы  репертуарного
театра".
   - Из того, что вы мне сказали, Олег Николаевич, я прихожу к  выводу,  что
вы готовы к переменам.  А  почему  бы  и  нет  -  сделайте  МХАТ-Четыре  или
МХАТ-Пять...
   - Делить - это значит  иметь  помещение.  Нет,  я  думаю  ввести  систему
"Комеди Франсез".  Вот  советуюсь  сейчас.  Она  даст  очень  много  -  даст
возможность движения труппе.  Наиболее  талантливые,  исповедующие,  с  моей
точки зрения, принципы Станиславского и  продолжающих  -  вот  они  и  будут
сосьетеры.
   - МХАТ всегда был достаточно взрывоопасным механизмом. Вы  не  опасаетесь
того, что новшества вызовут брожение в труппе, и без того  нестабильной?  Вы
не боитесь вступить в новую игру?
   - Ну новая игра... Какая игра? Это же для дела.  Потому  что  надо,  надо
как-то поднимать театр.
   - Когда я посмотрела  старый  фильм  "Еще  раз  про  любовь",  ваша  роль
летчика,   которого   бросила   стюардесса    Доронина,    мне    показалась
неубедительной. И знаете  почему?  Потому  что  у  вас,  мне  так  отчего-то
кажется, не было такого в жизни - вас женщины не бросали.
   (Пауза.)
   - Да, вы меня прямо подталкиваете... Знаете, было всякое... Бросали  и...
все было. Это вам так показалось. Таня, принеси мне сигарету.
   Его секретарь принесла пачку "Мальборо лайт".
   - Вам же нельзя курить, Олег Николаевич.
   - Если шестьдесят лет куришь, то вряд ли бросишь. Но я бросал,  бросал  и
не курил однажды четыре месяца. Потом, как запойный алкоголик - не пьешь, не
пьешь, а потом маленький глоточек сделаешь, и все. С куревом  оказалось  так
же, такой же наркотик.
   - А пить вы можете бросить?
   - Я не пью. Давно. Ну иногда что-то где-то, кого-то поздравить. Хотя  мне
разрешено при моих делах красное вино.
   - А на столетие МХАТа, на глазах всей  страны  по  телевидению,  вы  пили
водку.
   - Это столетие. Ну а потом не все время...
   - Но вы меня увели в сторону от интересной темы  -  темы  любви.  Скажите
мне, какая связь между вашими романами, о которых  говорила  вся  Москва,  и
вашими лучшими спектаклями?
   - Любовь, она активизирует человека. Во всяком случае  у  меня  была  эта
связь.
   - Ну а какие конкретно спектакли связаны с какими женскими именами?
   (Очень длинная  пауза.  Курит.)  -  Спектакли?  Может  быть,  да.  "Голый
король". Но имя назвать нельзя.  Нет.  Это  не  потому,  что  я  плохой  или
хороший, а просто нельзя. Мне говорят, что вот Андрюха Кончаловский  написал
в книжке про все свои романы. Ну зачем? Это же непорядочно, нехорошо.
   - Когда вы работали в "Современнике", за глаза вас называли  фюрером.  Вы
знали об этом?
   - Конечно. Звали фюрер или дуче. Да какой я жестокий. Не надо это писать.
Я добрый человек по сути.
   - А правда,  что  когда  в  свое  время  в  "Современнике"  не  принимали
спектакль,  вы  пользовались  таким  приемом,   как   симуляция   сердечного
приступа?
   - Всякое бывало. Я другое скажу:  когда  сразу  принимали  спектакль,  мы
собирались и говорили: "Чего-то мы не то сделали". Значит, что-то не задело,
не царапнуло.
   - Вы работали при многих властях, генсеках. Кто из них вам запомнился?
   - Самым интересным из них  был  Хрущев.  Характером.  Вот  помню  -  лес.
Опушка. Там кидают тарелки  и  стреляют  по  ним.  Все  попадают,  а  Никита
промахнулся. Все смеются. Хрущев требует еще раз. Опять промах. Он стал  как
бурак - весь красный, отошел в сторонку и сел на пенек. Сидел  долго,  я  за
ним наблюдаю со стороны. Потом вдруг вскочил, хватает ружье: "Кидай!" Кидают
тарелку, и он попадает. Вот характер. Темперамента был мощнейшего человек.
   А Брежнев... это был мумия. Он не любитель театра был, ходил в цирк и  на
хоккей. Был случай, когда играли ЦСКА с "Динамо" и судья что-то  неправильно
посчитал, в результате задержал матч. К судье бегут  спортивные  начальники:
"Ты с ума сошел, там Брежнев смотрит". Короче, он  дает  разрешение  и  ЦСКА
проигрывает. На следующий день его вызывает Гречко: почему вы разрешили? Тот
объясняет, что, мол, Брежнев...
   - Какой там Брежнев-Фигежнев! За вами армия!
   Так они себя ощущали. Когда Брежнев приходил во МХАТ, ему уже, как кукле,
генерал ногу на ногу клал или, наоборот, снимал.  И  там  в  спектакле  "Так
победим" была сцена с Хаммером. Брежнев на весь зал спрашивает Громыко: "Кто
это?". Громыко говорит: "Хаммер". "Сам Хаммер?" - спрашивает  генсек.  Самое
смешное - никакая это не трансляция была, как любят рассказывать,  а  просто
глухой человек, который не знает силы своего голоса.  А  сам  Хаммер,  между
прочим, находился тогда в зале,  прилетал  на  спектакль  с  молодой  женой.
Посмотрел, пошел за кулисы. А наше театральное хулиганье, значит, стали жене
говорить: "Зачем тебе, мол, такой старик? Вон возьми нашего Хаммера". А  его
играл Киндинов, молодой еще. Ну и так далее.
   - Многие руководители театров  стараются  дружить  с  новой  властью,  не
отдавая себе отчет в том, какая она будет. Вы ищете эту дружбу?
   - Ей-богу, если надо куда-то пойти, чего-то просить, для меня  это  такая
тяжесть...
   - Вы можете внести ясность в ту давнюю историю, что произошла на  свадьбе
Олега Даля и Нины Дорошиной? Бывшие артисты  в  своих  мемуарах  пишут,  что
невеста сидела у вас на коленях, в  результате  Даль  обиделся,  сорвался  и
запил.
   - Нет. Дело в том, что мы, наоборот, прощались с Дорошиной... Вот  так...
То есть с Ниной у меня  действительно  был  долгий  серьезный  роман.  И  до
свадьбы мы простились, и  ей-богу,  наше  общение  на  свадьбе  -  это  было
совершенно невинно. Да никакой узурпации первой брачной ночи не было.  Какая
там первая брачная ночь, если до этого у нас с  ней  их  было  столько.  Да,
спектакль "Голый король" - это для нее.
   - В свое  время,  если  бы  существовал  такой  термин,  вас  бы  назвали
секс-символом "Современника". Ваши романы со всей женской  частью  труппы  -
миф, в конце концов, или нет?
   - Ну миф, конечно. Лиля Толмачева - моя первая жена. А все остальное -  я
ничего не буду говорить.
   - Вы единственный режиссер, который не позволил ни  одной  актрисе  стать
хозяйкой положения.
   - Я считаю, что это неэтично. Нехорошо. Я когда поступил во МХАТ, как  на
меня насели, чтобы я Аллу Покровскую, с которой мы тогда были мужем и женой,
взял во МХАТ. Я  сказал  "нет",  потому  что  понимал,  что  это  инструмент
воздействия на меня.
   - Некоторые считают, что вы, например, после раздела разрушили МХАТ.
   - А, ну это... Пускай считают. Мой уход во МХАТ... Это было трудно  в  то
время.  Старики  мхатовские  и  правительство  решили,  чтобы   кто-то   был
руководящим  товарищем   в   Художественном   театре.   Обсуждалась   фигура
Товстоногова, но старики решили меня. Почему? Потому что знали меня все-таки
все, и, может быть, им казалось, что со мной легче будет руководить.
   - Все старики вас позвали на царствование?
   - Кроме одного - Ливанова, который сам  надеялся  стать  худруком.  И  он
повел себя - ну как ребенок... Ведь мы с  ним  выпивали  вместе,  и  он  мне
говорил: "Олег, я все передам тебе, а ты - моему Васе" и так  далее,  и  так
далее. А тут я в первый день иду во МХАТ: "Здравствуйте, Борис  Николаевич".
Он отвернулся и все.
   - Вы переживали?
   - Ну мне казалось неудобным, неприятным это - я-то тут при чем? А Ливанов
потом подходил к театру: "Ну как там этот хунвейбин?" Да  если  говорить,  с
кем я был в более дружеских отношениях, то  с  Яншиным  (он  тоже  руководил
театром до этого). Да это неважно. Важно другое - старики меня пригласили. И
действительно была эта встреча на квартире у Яншина с мхатовскими стариками.
Как сейчас помню на столе огромную вазу с черешней. И там я поставил во-прос
- есть "Современник" и пусть, хотя бы с какой-то автономией,  но  он  должен
быть во МХАТе. Старики согласились. Я передал это все  современниковцам,  но
они не пошли. Я помню, сутки, целые ночи их уговаривал, но они считали,  что
МХАТ - это труп.
   - А из сегодняшнего дня - какой, по-вашему,  был  основной  мотив  отказа
пойти за вами, за учителем?
   - "Современник" - был уже их театр. И поэтому, сейчас я это понял, они не
могли уйти. Вы говорите: "Я увел артистов с собой". Я никого не уводил.  Это
потом поодиночке некоторые перешли.
   - После раздела  МХАТа  на  мужской  и  женский  с  Татьяной  Васильевной
Дорониной вы здороваетесь?
   - Здороваемся.
   - Вы замирились?
   - А мы никогда и не ссорились. Даю слово. Всегда здоровались.
   - Но это вам не помешало разделить МХАТ.
   - Это совсем другое дело. В гости не ходим друг к другу. И романа тоже не
было.
   - Заметьте, не я вас это спросила. А вы могли бы, как  Станиславский,  от
своего имущества отказаться в пользу МХАТа?
   - Станиславский деньги разумно давал. Он, например, ехал в  Париж,  через
месяц возвращался и свою зо