но смахивает на идиота. Идиот
у Мишулина растерянный и очень печальный с глазами цвета кофейных зерен.  Он
еще всех удивит - и как персонаж, и  как  артист...  Впрочем,  окончательным
идиотом его делает все семейство в финале первого  акта.  Но  до  этого  еще
далеко.
   Пока же на сцене легкий хаос из  фрагментов  будущих  декораций.  Спартак
Мишулин обсуждает с сыном - Тениным, как ему лучше высовываться из-за  ширмы
- встать боком или в три четверти, чтобы не получить пустой миской по морде.
В это время  его  дочь  -  Марина  Ильина  -  болтает  с  актрисой  Натальей
Защипиной. Ольга Аросева устроила себе перекур. Режиссер  Мокеев  продолжает
не вмешиваться, как будто объявил итальянскую забастовку.
   Затянувшись сигаретой, Аросева привычным  движением  заправила  в  лифчик
мятую купюру.
   - Когда после репетиции я прихожу домой, - смеется она, - раздеваюсь,  то
из меня выпадают эти самые "деньги".
   - Ольга Александровна, а как  вы  думаете,  России  далеко  до  ситуации,
описанной итальянским драматургом?
   - Это сложный философский вопрос. Но во всяком случае то, что все в жизни
повторяется - и война, и передел собственности, и страдания простых людей, -
это есть. У моей героини своя правда, вполне уважаемая - она хочет, чтобы ее
семья была сытой. Разве она плохо делает? Сегодня такой вопрос ребром  стоит
перед каждым - иметь дело с мафией,  спекулянтами,  чиновниками-взяточниками
или не иметь: "Будем честными, но помрем с голоду". Вот, скажем, я  же  могу
обмануть нашего директора и сказать, что отправляюсь в  библиотеку,  а  сама
махну на халтуры. С одной стороны - обман, но с другой -  как  мне  жить  на
театральные гроши?
   А в это самое время Спартак Мишулин в  розовой  рубашке  без  пуговиц  на
животе и в приспущенных штанах  произносит  слова,  близкие  сердцу  каждого
россиянина. И очень убедительно, хотя вид у него еще тот...
   - Правительство старается доказать всем, что оно все делает для вашего же
блага. Сначала мафия. Потом закон. Потом воруют. Потом... Но  предупреждает,
что если мы, то есть  народ,  ничего  не  понимаем  в  жизни,  чтобы  мы  не
болтались под ногами. Это же не правительство. Это же банда...
   Да, прозорлив был Эдуардо де Филиппо. Вот ведь, хоть и итальянец,  а  как
все про нашу жизнь понимал. Если  новые  власти  задумают  реанимировать  на
театре цензуру, неореалисту Эдуардо явно не поздоровится.
   В декорациях вполне бытовых под названием "бедный  итальян-ский  квартал"
Мишулину внимает компания из  колоритных  персонажей  -  красавчик  (Евгений
Графкин), нахальный тип (Михаил Владимиров) и приличный  господин  в  черном
костюме с  газетой  (Анатолий  Гузенко).  А  Мишулин  дальше  толкает  речь,
размахивает руками, как истинный  итальянец.  По  всему  видно,  что  ставка
делается на более чем актуальный текст и актерскую игру. Реализм же назначен
основным стилем постановки,  но  режиссер  явно  готовит  отрыв  от  быта  -
корабль, который в финале не то как мечта, не то как облако,  пронесется  из
кулисы в кулису. Что несколько странновато для режиссера Мокеева, известного
своими "завернутыми" спектаклями.



   В антракте он  скажет,  что  самый  сложный  вопрос  в  "Неаполе"  -  это
ускользнуть от реальности, но в то же время остаться в ней. Он уверяет,  что
у Аросевой и Мишулина  есть  качества,  необходимые  для  этого:  реализм  и
парадоксальность.
   Пока же весь реализм  шит  белыми  нитками,  артисты  пробуют  технически
пристроиться друг к другу при странном невмешательстве постановщика.
   - Миша, вы специально не останавливаете артистов?
   - Да, специально.
   - Вы их боитесь, что ли?
   - Нет. Я люблю, чтобы актер существовал на репетиции большими  эпизодами,
и делаю замечания не там, где произошла ошибка, а там, где она родилась.
   - Я не верю в сказки про добрых режиссеров.
   - Добрый режиссер - это нонсенс. Я должен давить и все такое,  но...  Для
меня важна ситуация творческого тупика, и пока я актера туда не  приведу,  с
него бессмысленно что-либо требовать. Он должен  возмутиться:  "Режиссер  ты
или нет?!" Вот тогда мое давление будет естественно.
   Кто-то, как в ловушку, уже забрел в режиссерский тупик и  нерв-ничает.  А
кто-то, например Ольга Аросева, покуривая, разгуливает по  Неаполю  и  ведет
свою Амалию к трагическому осознанию человеческой комедии.
   Заиграла музыка,  обозначив  наше  возвращение  к  итальянской  жизни.  В
насущную продуктовую тему наконец вплетается что-то нематериальное - любовь.
Ее развивают Ольга Аросева и Евгений Графкин - партнер  Амалии  по  пищевому
бизнесу. Тут следует заметить, что Аросева и Графкин нашли  друг  друга  как
любовники еще задолго до "Неаполя". Их связь тянется много лет из  спектакля
в спектакль: в "Босиком по парку" и в "Как пришить старушку"  у  них  любовь
по-американски, а здесь - чисто итальянская.
   - С таким опытом пора в жизни заводить интрижку, - предполагаю я.
   - Мы тогда играть не сможем, - смеется Ольга Аросева. - Я  вот  что  хочу
сказать: мы хоть и играем любовь, но у моей героини есть чувство долга - она
ждет мужа.
   Знаем. Слышали. Возвращается муж, а  жена  в  это  время...  Нет  -  этот
анекдот не про миллионеров из Неаполя. Вот,  например,  постельная  сцена  -
эдакий перпендикуляр традиционным представлениям о подобных ситуациях.
   Пока еще не доведенная  до  ума  кровать  из  металлических  трубок  и  с
никелированными шариками. Аросева и Графкин - по обе стороны кровати:  глаза
в глаза и рука в руке под  матрасом.  Однако  эта  кровать  -  не  сексодром
какой-нибудь, а, как говаривал  Гоголь,  -  поднимай  выше:  оптовый  склад,
источник дохода. Во втором акте  семейство  фантастически  разбогатеет.  Под
металлической сеткой - два центнера кофе, мясо и неизбывные макароны.  Среди
всего этого изобилия Амалия и  красавчик.  Сцена  стыдливая,  но  по  тексту
парадоксальная. Держа руку Амалии в своей,  красавчик  говорит  о  харчах  и
благородно отказывается в ее пользу от барыша. За этим  интересным  занятием
их и застукивает дочь Амалии Мария - Марина Ильина. Эта  эффектная  красотка
из "Сатиры" предстает нелепым и угловатым существом, ходит  бочком,  бросает
многозначительные взгляды и держит выразительные паузы.
   - Она вся зажатая и задавлена матерью, - объясняет она больше  себе,  чем
мне, присев на  край  сцены.  -  А  во  втором  акте  это  обернется  другой
крайностью - забеременеет от американского солдата.
   - Тебе-то что легче играть?
   - Мне интереснее играть в первом акте, такой роли у меня не было. Я  хочу
понять: почему и каким образом из этого угловатого  существа  потом  вылезет
дракон?
   - Всё! Мы пропали! - врывается в комнату сын и сообщает,  что  вот-вот  в
дом нагрянут полицейские. Все в  ужасе.  Немая  сцена.  И  тут  Амалия,  как
фельдмаршал Кутузов, принимает единственно верное решение - разыграть в доме
похороны мужа. Несколько рук поднимают Мишулина, другие  руки  стаскивают  с
него брюки, пиджак. Напяливают серый саван, который в свою очередь снимают с
Марии.
   - Что же это? - глупо таращится Спартак.
   - Помолчите, папа. У нас горе, - отвечает сын, и папу деловито укладывают
на кровать, где какие-то женщины в черном укрывают его покрывалом и украшают
искусственными цветами. Белый букетик скорбно ложится аккурат  на  причинное
место. Такие шуточки с "покойниками"  в  "Сатире"  завсегда  уважали.  Здесь
вспоминают,  что  в  спектакле  "Самоубийца"  Анатолий   Папанов,   лежа   в
бутафорском гробу, любил развлекаться тем,  что  держал  гвоздичку  на  этом
месте и то опускал, то поднимал ее. Всеобщему удовольствию не было предела.
   Однако приготовления к похоронам в "Неаполе" - как марш-бросок  с  полной
выкладкой каждого участника. Режиссер просит еще  раз  повторить,  как  один
несет, другой подает, третий подхватывает, и вот  свеженький  покойничек  на
коечке и готов прикрыть собственным телом контрабандный харч.
   На все про все ушло чуть больше трех минут.
   - Долго, - говорит Мокеев. - Сегодня мы технически пристраивали сцену.  А
так, я думаю, на минуту быстрее надо хоронить.
   Философский смысл этих действий не обсуждается.  Само  собой  разумеется,
что Аросева в паре с Мишулиным гарантируют класс.
   Ну и дела в "Сатире": начинают макаронами, заканчивают похоронами.

   Нет, что бы мне ни говорили, а звезды бывают разные. Наг-лые и  скромные,
расслабленные и закомплексованные,  за-крытые  и  эксгибиционисты.  Но  одна
среди них, как белая  ворона,  не  подходит  ни  под  одно  определение,  не
соответствует ни одному правилу. В ее исключительности, вполне  возможно,  и
заключен секрет звездности. Инна Чурикова. От количества обрушившихся на нее
в последние годы доказательств материального признания - всевозможные  призы
и премии - она почему-то не  стала  уверенней  в  себе  и  не  рассекает  по
театральным коридорам с видом матронши, разукрашенной блестками  и  перьями.
Потому что она

   Звезда из другой галактики
   Командирство отменяется -
   Подарок от президента -
   В любви, как в огне, брода нет

   - Я хочу сказать о  раздвоении  своих  чувств:  с  одной  стороны,  вы  -
бесспорная звезда. С другой - совсем не звезда по жизни.
   - Нет, не звезда. А ты мне объясни, что такое  звезда?  Как  себя  звезды
ведут? Ты мне скажи.
   (Через полчаса она получит наглядный ответ.)
   - Вот несколько видовых признаков отряда звездунов. Во-первых, тусуются.
   - Это я не люблю: время терять только. Я была на  нескольких  тусовках  -
там у всех белые глаза, все ищут бутерброд, как-то невнятно  друг  с  другом
разговаривают. Слишком много людей, дышать  нечем.  А  чтобы  встретиться  с
человеком, с ним же надо пообщаться так, чтобы  потом  вспоминать  об  этом.
Почему мы в гости собираемся друг к другу? Чтобы думать потом о людях, а  не
только приятно провести вечер.
   - Во-вторых, эти самые звезды одеваются у модных  модельеров,  даже  если
они им не нравятся.
   - Вот я с Валей Юдашкиным познакомилась, и он мне  очень  понравился.  Он
модный?  А  мне   кажется,   он   очень   хороший   человек,   естественный,
демократичный.
   - А еще общаются только с модными людьми...
   - Например, с тобой? Сейчас скажу  -  нет,  мне  не  хочется  общаться  с
модными людьми, чтобы быть звездой. У  меня  есть  люди,  которых  я  люблю.
Во-первых, мои родные - замечательные люди.  Я  люблю  родственников  Глеба,
которые живут в Свердловске: тетю Паничку, тетю Зишу, они такие  талантливые
женщины. С артистами общаюсь, конечно.  Колечку  люблю  (Колечка  -  Николай
Петрович Караченцов. - М.Р.).

   - Но самое  главное,  можно  сказать,  отличительное  качество  звезды  -
истеричность, склонность к публичным скандалам. Чтобы  все  поняли,  что  не
кто-нибудь, а звезда идет по коридору.
   (Через двадцать минут я увижу это  в  неприкрытом,  практически  исподнем
виде.)
   - Да нет... Кто же это у нас такие? Нет, зачем же я буду обижать людей? Я
знала актрис, которые перед выходом непременно должны  оскорбить  костюмера,
гримера или кто попадется под руку. Причем чем сильнее оскорбить, тем лучше.
А потом на сцене играют таких добрых, прекрасных, милых. Мне это  куража  не
принесет. Если я обижу кого-то, я же и расстроюсь.
   - А как вы заводитесь на спектакль?
   - А я и не завожусь. Я себя не насилую. Я  просто  должна  быть  собрана,
хорошо себя чувствовать. Вот и все. Я поражаюсь Саше Абдулову, который уже с
самого начала спектакля (речь идет о "Варваре и  еретике".  -  М.Р.)  должен
быть в нервно-тревожном, предельном состоянии. Достоевского же играем.
   (До спектакля с предельным состоянием его участников было недалеко.)
   - Сколько было ролей, близких вам, и... ни одной премии. А  тут  -  прямо
противоположная вам натура Антониды Васильевны из "Варвара и еретика" - и  в
десятку: все награды ваши. А может быть, и не такая противоположная?  Может,
вы властная, как бабка в "Игроке"?
   - Я не бабка. И не властная. Мне кажется, что эта женщина не глупая. Но и
я не дурочка.
   - Инна Михайловна, Глеб Панфилов, который знает вас лучше  всех,  сказал,
что вы - "мягкая сила". И в этом,  как  мне  кажется,  вы  похожи  на  своих
героинь. Скажите, а вы могли бы в определенных обстоятельствах поступить так
же, как они?
   - Отравить мужа, что ли? Как Васса?
   - Ну или принять христианство во имя любимого человека, как Анна Петровна
в пьесе "Иванов"?
   - Мне трудно оценивать себя с этой точки зрения. Но во всяком  случае,  я
не отравила бы любимого человека, даже  если  бы  он  мне  делал  бесконечно
больно. Я бы попыталась его понять.
   - А повелевать, командовать любите?
   - Командовать, приказывать - нет.
   - Азартная? Страстная?
   - Это мне свойственно.
   - Актрисы не  любят,  и  их  можно  понять,  играть  роли  старше  своего
возраста. Вам неприятно играть старуху?
   - Сейчас уже не неприятно. Хотя, когда я надеваю  седой  парик  и  черное
платье, настроение немного портится: я  сразу  же  ощущаю  большой  возраст,
который на меня наваливается. Вообще-то я это уже проходила:  я  помню,  как
мне Глеб дал роль Анны в фильме "Валентина", там  моей  героине  было  сорок
лет, а мне самой не было сорока. "Ну почему? Почему он  дал  мне  роль  этой
пожилой тетеньки?" - думала я тогда. А одна женщина, глядя на мои страдания,
сказала: "Господи, да это же такой прекрасный возраст".
   - Инна Михайловна, а почему вы  машину  не  водите?  Все  время  хватаете
такси, случайных леваков... По-моему, вы единственная актриса без колес.
   - Знаешь, так судьба распорядилась: Борис  Николаевич  (первый  Президент
России. - М.Р.) подарил мне машину, и я ее уже приготовила, чтобы  сесть  за
руль.
   - Какая машина, если не секрет?
   - "Жигуль". Семерка. Ее доделали, номер поставили... Я ведь  училась,  но
это было очень давно. Я три раза сдавала. Но так сложилось, что меня  всегда
выручал Глеб, и он говорил, что из меня не получится  хорошего  водителя.  А
сейчас мне просто нужен человек, который бы натаскал меня. И я освою маршрут
от дома до театра. А ты водишь? У тебя уже машина?
   -  Водить  я  умею.  Но   машину   водит   муж,   внушая   мне   комплекс
неполноценности.
   - Вот, понимаешь, и у меня то же. Он мне говорит: "Ты можешь задуматься и
врезаться". Причем мы вместе с ним закончили школу, у  меня  есть  права,  у
меня нет страха, даже радостное чувство было,  когда  я  садилась  за  руль.
Теперь ты выйди, а я переоденусь. Ждите меня около гримерки.

   И тут, в длинном, как кишка, коридоре Ленкома, возле актерских  гримерок,
прямо передо мной возникает долговязая фигура. Александр Гаврилович Абдулов,
как есть, весь в исподнем времен Первой мировой войны (костюм у  него  такой
на спектакле), кричит на весь коридор:  "Что  вы  тут  ходите?  Вынюхиваете,
подслушиваете. Во все дырки лезете. Хамы... Хамы!" Показательные выступления
народного артиста достигают кульминации, когда перепуганные им и  ничего  не
понимающие артисты выскакивают в коридор: "Что случилось?"  "Да  вот,  ходят
тут хамы,  все  подслушивают,  вынюхивают.  Охрана,  выведите  их!  Выведите
немедленно! Ну что вы смотрите?" Артистам явно  неловко  за  его  поведение.
Лучшего доказательства звезданутости  отдельных  народных  граждан,  слишком
далеких от народа,  не  найти.  Но  обсуждать  с  Инной  Чуриковой  подобные
глупости не хочется. Хотя настроение...

   - У вас бывают проблемы за границей?
   - Есть некая фатальность в моих заграничных  поездках.  Я  не  так  много
езжу,  но  как  только  попадаю  за  рубежи  отечества,  непременно   что-то
случается. Я помню, что когда мы с Глебом были в Венеции - он работал  тогда
в жюри кинофестиваля, - в это  время  наши  военные  расстреляли  в  воздухе
корейский самолет. И мы вдруг почувствовали, что от нас отшатнулись даже те,
кто был к нам близок.
   В общем, хочешь ты того или нет,  но  ты  представляешь  свою  несчастную
родину, которая все время что-то выкидывает: расстреливает  чужие  самолеты,
вводит танки или начинает выполнять интернациональный долг. А в Чехословакии
меня просто выбросили из лифта.
   - ???
   - Мы были гостями кинофестиваля. В гостинице, помню, я вошла в лифт. Был,
как мне казалось, элегантно одета, в шляпе (я очень люблю шляпы). И  сказала
своей приятельнице, что только на минуту поднимусь в номер и тут же вернусь.
И вдруг  я  чувствую,  как  вылетаю  из  лифта.  Я  даже  не  успела  ничего
сообразить, только увидела гневное лицо мужчины. Это он меня так... А  потом
стала оправдывать его: а вдруг у него кого-то  наши  солдаты  убили?  Я  его
оправдывала, хотя было очень горько. "За что? -  думала  я.  -  Руководители
страны и наш чернобровый вождь ездят в  бронированных  машинах  с  усиленной
охраной, а выбрасывают из лифта простых людей..."
   Вот наша картина "Мать" именно  про  это:  безответственность  властей  и
расплата за содеянное - чужой кровью. Ну что ты расстроилась? Я же вижу.
   - В общем-то неприятно. А какая из ролей, сыгранных вами в театре и кино,
досталась с болью, с муками, как достается матери трудный ребенок?
   - "Сорри", может быть. Это очень трудная пьеса. Там  никто  не  стреляет.
Нет эротики, ноги-груди тоже отсутствуют. В этом плане она  скромна.  Просто
два человека сидят и разговаривают. Да еще в морге. И при этом пьют, пьют...
   - Вот когда я смотрю "Сорри", все время думаю: а  сложно  ли  вам  играть
пьющую  женщину,  которая  в  течение  двух  часов  проходит  разные  стадии
опьянения - от легкого кайфа до...
   - Вообще это чувство роли, интуиция. Я даже не знаю, что  и  сказать.  Во
всяком случае, эта пьеса опирается на жизнь, и в ней нет вещей, которые были
бы мне непонятны. Но  "Сорри"...  пьеса  ведь  про  другое.  Она  необычайно
интересна. За два с половиной часа проходит вся жизнь: та, что была двадцать
лет назад, та, что есть и та, которая будет. И вся на одном дыхании, моем  и
партнера.
   - А  какие  у  вас  взаимоотношения  с  Ириной  Николаевной  Аркадиной  -
провинциальной примадонной из "Чайки"?
   - При первом знакомстве она была мне не слишком симпатична. Эгоцентричная
натура очень. Но я с ужасом думаю о матери, которая  потеряла  сына.  Сын-то
застрелился. Можно сойти с ума.
   Вот что происходит: люди живут, играют  в  лото,  влюбляются,  а  человек
стреляется, и никто не заметил, что человеку было плохо. Может, это  и  есть
человеческая комедия (так написано у Антона Павловича Чехова), когда люди не
чувствуют, что происходит с теми, кто рядом.
   Ты понимаешь, какая  странная  история.  Кажется,  началась  перестройка.
Жизнь стала неузнаваемой, а человек не меняется. Как и в прошлом веке,  люди
вместе, но они одиноки. Им как бы не  даны  умение  и  желание  понять  друг
друга. Никогда.
   Вот я где-то читала, что Чехов  однажды  пришел  в  гримерную  комнату  к
своему товарищу  и  там  встретил  актера,  который  был  весел,  остроумен,
похохатывал и рассказывал анекдоты. А когда тот вышел, Антон Павлович сказал
другу: "Послушай, это - самоубийца". Так и случилось... Но это  почувствовал
Антон  Павлович  -  человек  уникальный,  несуетящийся,  который  не   любил
праздновать Новый год и свой день рождения. Были ведь такие люди.  А  многие
тогда и сейчас жизнь проводят в суете, довольствуясь поверхностными, мелкими
радостями.
   Вот чтобы погрузиться во всю эту историю и так существовать в роли, когда
не знаешь, хороша  или  плоха  Аркадина,  мы  должны  работать,  искать.  И,
конечно, мне надо уединиться.
   - А вы можете себе это позволить?
   - Пока не получается:  каждый  день  спектакли,  дел  невпроворот.  Но  я
обязательно уеду, уединюсь... Вот ты говоришь - муки, а я не знаю,  как  это
"мучиться над ролью", когда это  так  интересно,  когда  рождается  то,  что
волнует, когда уже хочется жить в спектакле,  постоянно  возвращаться  и  не
уходить...
   - В вашей семье кто хозяин?
   - Чего?
   - Ну, я имела в виду,что когда в семье есть режиссер, то