я, как говны

   Театральный анекдот бывает массовый и узкопрофильный. А это  значит,  что
следует знать специфические термины кулис, в противном случае вы рискуете  в
театральном обществе,  где  рассказывается  анекдот,  иметь  бледный  вид  и
переспрашивать: "А что это такое?" Так вот, объясняю, что:
   Доска  объявлений  -  это  такое  место,  где   в   театре   вывешиваются
распределение ролей, расписание спектаклей, репетиций и приказы.
   Монты - это рабочие сцены, юридическое название - монтировщики.
   Гримоваться - гримироваться.
   Заряжаться - готовиться к выходу на сцену за кулисами.
   Оправдать действие - внутренне прожить ту или иную ситуацию на сцене.
   Итак, встречаются в море две акулы  -  одна  плывет  со  стороны  Турции,
другая - со стороны Сочи, где работники подмостков поправляют испорченное за
сезон здоровье в известном санатории "Актер".
   - Ну как дела? - спрашивает та, что из Сочи.
   - Потрясающий улов - новые русские! Они такие  гладкие,  жирные,  сочные.
Объедение! Ну а у тебя-то как?
   - Да не говори,  подруга.  Актеры  эти,  тьфу,  народ  костлявый,  тощий,
смотреть не на что. Правда, зато печень...

   А вот совсем короткий образец, прямо как в сказке, но весьма едкий. Пошел
артист в лес. Встретил там медведя и первый раз в жизни закричал собственным
голосом.

   В театральном анекдоте очень важное место занимает  интонация.  Если  она
невыразительная, то анекдот не звучит. Например, такой. Сидят в  театральном
буфете два  старых  артиста  -  комик  и  трагик.  Комик  говорит  (высоким,
жизнеутверждающим голосом):
   - У нас в театре  кошмар.  Ну  болото  сплошное.  Черт-те  что  творится.
Никаких новых работ. Но самое обидное - никто не помнит!
   А трагик ему вторит (как и положено басом, мрачно):
   - Да, в театре кошмар. Ну болото сплошное. Черт-те что творится.  Никаких
новых работ. Но - помнят! Не забыли.

   Два артиста после спектакля закрылись в гримерке и решили выпить. Налили.
И один другому говорит:
   - Ты такой гениальный артист. Ну нет такого  артиста,  никто  в  подметки
тебе не годится. Что там наш народный,  он  никогда  так  паузу  держать  не
сумеет, как ты. Выпьем за тебя.
   Выпивают. Наливают по новой. И этот же артист продолжает:
   - Ну а теперь ты говори про меня.

   Ни один театральный анекдот не обходится  без  того,  чтобы  не  отразить
тонкие  взаимоотношения  артисток.  Гримерка.  Две   актрисы   готовятся   к
спектаклю. Одна, глядя в зеркало, говорит:
   - Слушай Зин, я тут сон видела. Такой страшный. Будто умерла я  и  попала
на тот свет. А там у врат рая встречает меня апостол Петр. И говорит: "Тебе,
матушка, сюда нельзя: грешна, на сцене играла, лицедействовала. Твое место в
аду". "Как же? - говорю. - А вон же, вон у вас в  раю  Зинка!  Она  же  тоже
актриса". А он мне отвечает: "Зинка? Да какая же она актриса?"

   Артист ходит за кулисами. Заряжается перед  выходом  на  сцену.  Он  весь
сосредоточен, на  лице  -  глубочайшая  внутренняя  работа,  борьба,  драма,
трагедия - все переживается в последние минуты. Он углублен в себя и  что-то
серьезное бормочет, очевидно, повторяет текст. Голос помрежа в репродукторе:
   - Сосульки, на сцену!

   Народный артист попадает в ад. Его встречат сатана.
   - Ой, народный артист,  как  я  тебя  люблю!  Я  все  твои  фильмы  знаю,
спектакли. Как хорошо, что ты  пришел.  Но,  знаешь,  не  могу  тебе  помочь
попасть в рай. Единственное, что могу для тебя сделать,  -  это  выбери  сам
себе наказание.
   Пошел артист по аду искать наказание полегче. Заглянул в одну  комнату  -
там, о ужас! - на сковородках жарят.  В  другой  -  разрывают  на  куски,  в
третьей - вообще кошмар, не поддающийся описанию. Кругом  стоны,  крик...  И
вдруг в одной из дальних комнат  артист  увидел  в  приоткрытую  дверь,  как
здоровенный волосатый мужик насилует Софи Лорен.
   - О, вот это наказание для меня, - говорит артист сатане.
   - Извини, дорогой, не могу. Это наказание для Софи Лорен.
   Любят актеры  друг  друга  -  просто  сил  нет.  В  результате  взаимного
притяжения рождаются анекдоты, которые можно отнести к черному юмору.
   Один актер звонит другому:
   - Ну как дела? Что новенького?
   - Ты Петрова из Малого помнишь?
   - Ну помню. А что?
   - Тут вышли с ним на сцену, он на оголенный  провод  наступил.  Сгорел  в
один момент. Кучка пепла только осталась.
   - Да? Ну и как оправдал?

   Очень много анекдотов на тему вечно конфликтующей пары артист - режиссер.
   Актер на приеме у психолога. Тот спрашивает:
   - Ну вот допустим, у вас в руках пистолет, перед  вами  режиссер  и  ваша
теща. В кого вы стреляете?
   - Ясное дело, - отвечает тот, - в режиссера.
   - Хорошо, второй выстрел. В кого стреляете?
   - В режиссера.
   - Но почему?
   - Контрольный выстрел.

   Режиссер спрашивает актера:
   - Ну, что вы делаете в этой сцене?
   - Что я делаю в этой сцене?
   Режиссер:
   - Я первый спросил.

   Столичный режиссер приезжает в провинцию  ставить  "Гамлета".  Труппа  на
гастролях, и директор театра ведет  режиссера  в  фойе  посмотреть  портреты
актеров и по ним выбрать действующих  лиц.  Режиссер  останавливается  возле
одного снимка:
   - Потрясающая фактура. Какое лицо. Вот - Гамлет.
   - Я вам не советую, - говорит директор.
   - Да что вы? Только он должен играть в моем спектакле!
   Начались репетиции. Режиссер умирает от восторга: так  хорошо  репетирует
артист. И вот премьера. Открывается занавес,  на  сцене  -  Гамлет,  который
вместо шекспировского текста, начинает нести  что-то  невнятное:  "Бу-бу-бу,
бу-бу-бу". Кривляется.
   - Дайте занавес, занавес!
   Режиссер в панике несется за кулисы.
   - В чем дело? Ведь вы так прекрасно репетировали.
   - Значит, так, господин режиссер. Когда вы репетировали, я вам не мешал.
   Артист подходит к доске объявлений. Читает:
   - Вторник - свободен, среда - свободен, четверг - свободен. Пятница -  о,
совсем свободен.

   Было бы ужасной несправедливостью, если бы театральные анекдоты сводились
только к господам артистам,  режиссерам  и  их  непростым  взаимоотношениям.
Такой несправедливости  театр  перенести  не  может,  поскольку  уважительно
относится ко всем работникам сцены.  Поэтому  есть  анекдот,  например,  про
монтировщиков, который звучит в виде вопроса:
   - Чем отличается молодой монт от старого?
   Ответ:
   - Молодой, когда падает с колосников, кричит: "Ё... твою мать!" А старый,
когда летит, кричит: "Го-ло-вы!"
   Возникает вопрос - почему именно головы, а не руки и ноги?  Такой  вопрос
может возникнуть только у нетеатрального человека,  ибо  театральный  знает,
что на сцене нужно беречь прежде всего головы, когда меняют декорации и  они
гильотинами падают сверху.

   Не забыты, между прочим, даже театральные уборщицы, которым  в  анекдотах
отводится роль великих критиков.
   Уборщица  тетя  Маша  утром  моет  коридор  и  собирает  после  вчерашней
премьеры, закончившейся грандиозным банкетом, бутылки. И ворчит:
   - Ох, уж эти артисты, мать твою так. Нагримуются  с  утра  и  ходят,  как
говны...
   Нужно ли с ней спорить по этому поводу?

   Даже зритель, и тот нашел  свое  место  в  анекдотическом  эпосе.  Первый
звонок, билетеры открывают зрительный  зал  и  видят,  что  прямо  в  центре
партера развалился человек.
   - Кто вы? Что вы здесь делаете? - трясут они  его.  Тот  в  ответ  только
мычит. Бегут за администратором. Тот:
   - Товарищ, покиньте зал.
   В ответ по-прежнему мычание. Приводят  наконец  милиционера.  Тот  сурово
трясет лежащего, как грушу:
   - Гражданин, покиньте зал.
   Опять невразумительное мычание.
   - Да кто вы в конце концов? Откуда?
   И тот со стоном:
   - С балкона...

   Не совсем был прав классик, когда написал, что  "...летний  вечер  оттого
приятность в себе имеет, что шампанское хорошо пьется..." Шампанское в любое
время года пьется не хуже, чем в летний вечерок. В чем мы  и  убеждаемся  со
Спартаком Мишулиным после спектакля "Горячее сердце",  в  котором  он  играл
Хлынова - умирающего от скуки  богатого  дядьку.  Персонаж  этот  -  на  все
времена - как его ни назови: загулявший купец, партийная номенклатура, новый
русский... Хотя в историю он войдет как

   Толстый Карлсон
   со своими тайнами
   При дворе горкома партии - Загадка золотого гроба - Привет из морга - Его
папа писатель Фадеев? - Страшные видения Карлсона

   - Спартак Васильевич, опираясь на какой опыт своего общения и наблюдений,
вы "лепили" такие персонажи, как Хлынов?
   - Как тебе сказать... Из тюбика номенклатуры что-то выдавливал.  Мы  ведь
шутами при них были, в баню нас брали. Хорошо кормили, общались. В бане  они
такие душевные, великолепные были: "Спартак, о чем  разговор,  все  сделаем,
что попросишь". Противными они становились в кабинетах. Но я играю не  того,
кто в кабинете, а того, что на презентации, в бане, в Завидово...
   Вот я расскажу тебе случай. Однажды вечером, выйдя  из  театра,  я  ловил
машину. Притормозил правительственный "ЗИЛ". Шофер узнал меня  и  согласился
подвезти. И когда я сел в это "ландо", почувствовал себя  другим  человеком.
Чертовщина какая-то! Я вот раньше не  понимал,  почему,  становясь  крупными
начальниками, люди портятся. А прокатившись в "членовозе",  кажется,  понял.
Когда меня приглашали на выступления, я чувствовал, что "они" меня  "зовут".
Приятно было.
   - А не стыдно признаваться теперь в подобных чувствах? Некоторые артисты,
похоже, стесняются даже вспоминать об этом.
   - Я такой стыдливый, что мою стыдливость часто принимают  за  неуважение.
Вот надо главному режиссеру позвонить. А я стыжусь. Боюсь чего-то...  Спроси
- чего боюсь? Ничего, и терять-то нечего. Но все  равно  боюсь  -  например,
обидеть Плучека. Ведь  меня  звали  другие  театры,  но  я  сидел  здесь,  в
"Сатире", влюбленный в своего режиссера.
   - Я всегда была уверена, что есть некая мистическая связь между артистами
и их героями. Не в том смысле, что артисты выбирают роли (кто ж подневольным
позволит, отродясь на театре таких порядков не водилось). А  в  том  смысле,
что сами герои выбирают

   своих исполнителей, как, например, ваш Карлсон. Мне кажется, что у  этого
сказочного персонажа столько же тайн, как и у вас. Я не ошибаюсь?
   - Тайна только одна - я не доучился. Меня захватила война. Я  сидел...  Я
же тебе рассказывал.
   - ???
   - Я из дома сбежал. Отчим был пьющий, дрался. Сама понимаешь -  вот  я  и
сбежал в артспецшколу. Из-за приставки "арт" думал, что это школа  искусств,
а оказалось -  артиллерийская.  Так  я  попал  в  Аджеро-Судженск  (это  под
Кемеровом), и там я руководил самодеятельностью, что-то даже поставил. Но  в
клубе не было лампочек, и тогда я пошел ночью в соседний клуб и все лампочки
там свинтил. Концерт прошел хорошо.
   А еще я писал большой  роман.  Назывался  он  "Золотой  гроб".  Там  один
богатый человек, умирая, все свое состояние превратил в золото, из  которого
сделал гроб.
   - Это уже тайна номер два.  С  этого  момента  про  гроб  -  поподробнее,
Спартак Васильевич.
   - Ты  слушай.  Пять  или  шесть  человек  захоронили  этот  гроб.  Но  их
уничтожили, так же как уничтожили тех, кто приводил приговор  в  исполнение.
След "гроба" потерялся, и только три  бандита,  чудом  оставшиеся  в  живых,
стали искать его по всему миру. И почему-то дошли до России, где  начиналась
Гражданская война. А  так  как  я  желал  быть  достоверным,  то  стянул  из
библиотеки трехтомник "История Гражданской войны" и по ночам изучал ее.
   Когда все выяснилось, меня забрали.
   - Подождите, подождите, что-то  я  совсем  запуталась.  Выходит,  что  вы
пострадали за Гражданскую войну?
   - "Гражданскую войну" я украл. Плюс лампочки. Да еще мне пытались пришить
политическую статью, так как свой роман "Золотой гроб" я писал  на  обратной
стороне плаката с изображением  товарища  Сталина.  Но  я  был  малолеток  -
тринадцать или четырнадцать лет  -  поэтому  посадили  за  хулиганство.  Мне
махорки дали. Тогда я курил.
   - И выпивал, наверное?
   - Нет, пить начал в сорок три года, когда в Москву приехал.  В  тюрьме  я
встретил шофера своего дяди (дядя был ректором  Академии  общественных  наук
при ЦК партии). "По блату" шофер устроил меня на трактор прицепщиком.  Очень
простая работа была: за веревку дернул - плуг поднялся. Однако  работали  по
двадцать часов. И начальник был строгий, с хлыстом надо мной стоял. Но потом
пожалел и сменщика прислал (до сих  пор  помню  этого  Сашку  с  бельмом  на
глазу). Он попросил воды. Я пошел за водой и уснул в борозде.  От  усталости
уснул. А он, когда начал работу, раздавил меня трактором.
   - То есть как?
   - Если бы я спал на спине, то  мне  бы  отрезало  голову  и  ноги.  Я  же
повернулся на живот и лежал в борозде головой вперед. Когда  трактор  поехал
(дифер - задний мост - у него низко опустился) меня, значит, туда затянуло и
начало ломать. Прицепщик увидел, что меня, как крем-брюле,  выдавило  из-под
трактора, заорал нечеловеческим голосом и убежал. Меня отвезли в больницу.
   Хирурги там были  очень  хорошие,  ленинградские,  по  пятьдесят  восьмой
статье сидели. Они пытались обнаружить во  мне  хоть  какие-нибудь  признаки
жизни - ничего не вышло. Даже на зеркало дыхание пробовали - ноль. Ну меня и
снесли в морг.
   - А сколько же вам годков было, Спартак Васильевич?
   - Четырнадцать, что ли, не помню точно. А в это  время  один  заключенный
съел на спор шапку сушеного гороха. У него заворот кишок получился. Он умер,
и его отправили туда же, куда и меня. И в  тот  самый  момент,  когда  этого
несчастного внесли в мертвецкую, я перевернулся на бок...
   На восемнадцатый день я очнулся. В общем, выходили меня.  Слушай  дальше,
смешно было, когда я вернулся на лагерный пункт. "Мишулин  умер",  -  сказал
охранник. "Да нет, я жив". Ну меня и взяли. И, как покалеченного,  назначили
начальником пожарного отделения на мельницу.  Должность  важная:  у  меня  в
подчинении - тройка, бочка и ручной насос. Чтобы поддержать  ребят,  которые
пухли с голодухи, я придумал в бочку, в воду, насыпать муки и привозить им к
концу дня. Они эту болтушку как суп  заваривали,  чтоб  не  умереть.  И  вот
однажды какой-то начальник попросил воды. Что я мог достать  ему  из  бочки?
Муку? В общем, влепили еще полтора года за воровство.
   Когда я освобождался, один заключенный  позвал  меня  в  Брусово  (это  в
Тверской области), у него жена работала там директором Дома культуры.
   - Все-таки загадка - почему вы не  вернулись  в  Москву,  к  влиятельному
дяде?
   - Я боялся. Я всего  боялся.  Не  хотел  компрометировать  своих  родных.
Дядька был при власти, мама у меня работала замнаркома золотопромышленности.
А мною занималась тетя Дуся, жена  дяди,  который,  кстати,  и  назвал  меня
Спартаком, защищая  диссертацию  по  Древнему  Риму.  Отца  я  не  знал.  Но
поговаривают, что будто бы им был Фадеев. Может, поэтому я пишу?
   - Хотя Фадеев был блондином...
   - Ты лучше слушай. Я тогда руководил художественной  самодеятельностью  в
Брусово, потом в Удомле, где меня и нашел дядя.
   - Кем хочешь быть? - спросил он меня.
   - Артистом.
   - Будешь!
   Слово дяди - и специально для меня в ГИТИСе собрали комиссию  в  середине
учебного года. Я пришел - сидят народные  и  заслуженные,  все  мои  кумиры.
Читаю - ноль эмоций. Делаю этюды - хохочут. Но так как у меня не было десяти
классов,  меня  в  ГИТИС  не  взяли.  Тогда  я  попросил  направить  меня  в
Калининский драмтеатр во вспомогательный состав. И так началась моя  карьера
артиста.
   - Тайна на тайне - а как вы в Москву попали?
   - Калининский театр поехал на гастроли в Москву и выступал  в  Пушкинском
театре. Играли "Хрустальный ключ". Дыховичный и  Слободской,  авторы  модной
тогда комедии "Свадебное путешествие" - она шла в  нашем  театре,  -  начали
сватать меня в Москву. Провожая в столицу, артисты мне  говорили:  "Спартак,
раз ты нужен, потребуй сразу квартиру и зарплату приличную". Я потребовал  -
и благополучно вернулся.
   Между прочим, в двадцать два года меня выдвигали на звание  при  условии,
если поеду работать в Армению или Азербайджан. Но я поехал в Омск, за  своим
режиссером. Там судьба сложилась удачно. Я сыграл Тузенбаха в "Трех сестрах"
(Юрский тогда играл эту роль в Питере). Сыграл Сергея в "Иркутской  истории"
(Ульянов гремел с этой ролью в Москве). Кто  бы  мне  дал  в  Москве  играть
героев?
   После очередных гастролей в Москву Плучек, в то время главный режиссер  в
"Сатире", сказал, что "нужно показываться". Хотя до него меня  приглашали  к
себе работать Гончаров, Талмазов в "Ленком", Попов в Театр Советской  Армии.
Но я выбрал "Сатиру". А надо тебе сказать, что  у  меня  тогда  была  высшая
категория. И я решил, что не вправе иметь  ее,  когда  в  "Сатире"  работает
такой артист, как Анатолий Папанов.  И  я  пошел  в  Управление  культуры  и
попросил снизить мне  категорию.  Только  дурак  мог  так  сделать.  Просьбу
уважили: дали первую категорию -  сто  двадцать  рублей,  но  зато  повысили
концертную ставку - одиннадцать рублей пятьдесят копеек. И на  сто  двадцать
рублей я приехал в Москву.
   - Фантастическое прошлое, роман писать можно.
   - Пиши.
   - Но  вернемся  к  настоящему.  Ваша  популярность,  Спартак  Васильевич,
строилась на трех "китах" - пан  Директор  из  "Кабачка",  Саид  из  "Белого
солнца пустыни" и обаяшка толстяк Карлсон. Но почему неизвестны ваши  другие
театральные работы? Их не было или они были неудачными?
   - Я на концертах так и говорю:  "Разрешите  от  нашего  немногочисленного
коллектива - Саида, Карлсона и пана Директора -  поприветствовать  вас".  Но
Карлсон... Мне ведь его не сразу дали. Сначала его репетировал  Высоковский,
потом Далинский и только за  восемнадцать  дней  до  премьеры  мне  сказали:
"Возьми его".
   Вот мы и пришли к теме, от которой ушли вначале. А именно: я ощущаю  себя
чужим в своем театре. Я десять лет ничего  не  делал.  Вышли  в  свое  время
спектакли - "Слон", "Свадьба Кречинского"... Но главный  режиссер  почему-то
их закрыл. Мой бенефис прошел восемь-десять раз,  имел  хорошую  прессу,  но
тоже был закрыт. Были, были работы, и я не верю, что они были плохие.
   - Простой у актера - дело дрянь. Чем заполняете паузу? Говорят, что у вас
одна из лучших в Москве коллекция значков?
   - Значки-то есть... Но паузу, как и пустоту, заполняет только  работа.  Я
читаю. Люблю Платонова, особенно "Котлован". Хотел бы его поставить. Хожу  в
театр. А где, скажи, заполнять паузу? Ходить по улицам? В рестораны?  Так  я
лучше в театре посижу:  плохой  ли,  хороший  спектакль,  но  я  соучаствую,
переживаю как актер.
   В пьесах  копаюсь.  Три  сезона  ставил  американский  мюзикл  "Тряпичная
кукла", но его почему-то не выпустили, хотя у меня все было готово. Я ждал и
до сих пор жду, как поезд зеленого света.
   - Я посчитала: вы играете Карлсона лет двадцать пять, если не больше.  Не
надоело?
   - Двадцать шесть лет. Я с удовольствием играю.  Двигаюсь  нормально,  без
костылей. Бегаю, прыгаю, как и раньше, хотя иногда что-то болит.
   - Спартак Васильевич, а сколько вам лет?
   - Мне много. Этого никто не знает. Когда меня  зовут  на  телевидение  по
случаю даты, я им говорю: "У меня нет дня рождения. И даже года.  Придумайте
сами какую-нибудь цифру!"
   - Почему скрываете возраст: боитесь потерять работу? Жена-то знает?
   - Жена знает. Но дело вот тут в чем. Я говорил,  что  в  молодости  писал
роман. И однажды в Калинине до того дописался, что под утро, где-то часов  в
пять, мне видение было: из-за шкафа вышла женщина в черном. Лица ее не  было
видно, но я ясно услышал ее слова: "Если десять  человек  узнают,  когда  ты
родился, если хоть одно  твое  большое  произведение  будет  напечатано,  ты
умрешь". Клянусь Богом. И я с тех пор все изменил. По паспорту все не так. Я
никогда не праздную дня рождения, веришь?
   -