стене
безразличен.  Оказалось - тест из французского журнала. Кофе - секс, стена -
смерть. Понятно.
     - Белая стена - смерть? Я не знала.

                          СТЕНА, ДВЕРЬ... ИЛИ ТОННЕЛЬ?

     Белую стену замечали давно. Как магический объект. Я призвал в союзники
Герберта Уэллса с его рассказом "Дверь в стене".
     "Я увидел перед собой листья дикого винограда,  освещенные ярким  полу-
денным  солнцем,  темно-красные на фоне белой стены.  Я внезапно их заметил,
хотя и не помню,  в какой момент это случилось...  На чистом тротуаре, перед
зеленой дверью лежали листья дикого каштана. Они были желтые с зелеными про-
жилками...  Должно быть,  это был октябрь.  Я каждый год любуюсь, как падают
листья дикого каштана, и хорошо знаю, когда это бывает".
     В этом отрывке меня поразило упоминание стены и темно-красных  листьев.
Почему?  Да потому что белое - не от мира сего. Это цвет смерти у многих на-
родов и племен древности.
     А темно-красные  листья  означают  то же,  как ни странно это на первый
взгляд. Красной охрой красили кроманьонцы места погребения. Красный цвет ос-
тался на костяках погребенных. Красным метили потом гробницы, мавзолеи, пог-
ребальные камеры,  ниши,  склепы,  мир усопших. В общем, тот свет, что маков
цвет. Короче не скажешь.
     И вот я листал давно читанный рассказ. Понимал его я теперь не хуже ав-
тора.  Придавал  ли Уэллс значение сочетанию цветов,  красок,  знал ли закон
трех миров - земного,  небесного и подземного, мира мертвых? Или нет? Не бе-
русь судить.  Ведь он биолог,  ученик Гексли, автор популярного в свое время
учебника в этой области. Откуда же пришли в рассказ приметы неземного?
     Вот герой рассказа Уоллес открывает зеленую дверь.  Он решается на этот
поступок,  поборов колебания.  "Каким-то совершенно непостижимым образом ему
было  известно,  что  отец крепко рассердится,  если он войдет в эту дверь".
Вдруг он решается,  бежит назад,  к двери, мимо которой прошел, отворяет ее,
входит,  и  дверь  за ним захлопывается!  Он очутился в саду,  который потом
вспоминал всю жизнь...
     "Это был совсем иной мир, озаренный теплым, мягким ласковым светом; ти-
хая ясная радость была разлита в воздухе,  а в небесной синеве плыли легкие,
пронизанные солнцем облака. Длинная широкая дорожка, но обеим сторонам кото-
рой росли великолепные,  никем не охраняемые цветы, бежала передо мной и за-
манивала все дальше, и со мной шли две большие пантеры. Я бесстрашно положил
свои маленькие руки на их пушистые спины,  гладил их круглые  уши,  чувстви-
тельное местечко за ушами,  и играл с ними. Казалось, они приветствовали мое
возвращение на родину.  Все время мной владело незабываемое чувство,  что  я
наконец вернулся домой.  И когда на дорожке появилась высокая прекрасная де-
вушка, с улыбкой подошла ко мне, сказала: "Вот и ты!", подняла, расцеловала,
опустила  на  землю  и повела за руку,  - это не вызвало во мне ни малейшего
удивления, но лишь радостное сознание, что так все и должно быть, и воспоми-
нание о чем-то счастливом,  что странным образом выпало из памяти. Я вспоми-
наю широкие красные ступени, видневшиеся между стеблями дельфиниума; мы под-
нялись  по  ним  на  уходившую  вдаль аллею,  по сторонам которой росли ста-
рые-престарые тенистые деревья.  Вдоль этой аллеи,  среди красноватых, избо-
рожденных трещинами стволов,  стояли торжественно мраморные скамьи и статуи,
а на песке бродили ручные, очень ласковые, белые голуби".
     Читая этот  отрывок,  я  вздрогнул.  Опять красный цвет коры деревьев и
красные ступени.  Как в моем городе. И свет, такой же, наверное, золотистый.
Мне  казалось:  если внимательно читать,  то можно найти и описание города с
красными стенами дворцов.  И я читал.  Я нашел широкую  тенистую  колоннаду,
просторный прохладный дворец,  фонтаны. Все это увидел мальчик Уоллес. Потом
он играл с новыми товарищами - там было много людей,  которые рады были  его
видеть, были и сверстники. Игры с ровесниками он не запомнил. Его лишь прес-
ледовало неповторимое воспоминание о счастье  и  видение  площадки,  зеленой
травы и солнечных часов - именно там они играли.
     До сих пор рассказчик говорил о мечте,  о мимолетном  счастье  ребенка,
рано  оставшегося без матери.  И мы всем сердцем желали мальчику хотя бы еще
несколько светлых минут в волшебном саду.  Но недаром назван инструмент, от-
меряющий и время,  и счастье - солнечные часы на площадке для игр, обрамлен-
ные цветами.
     Появляется строгая женщина с серьезным лицом. Она манит маленького Уол-
леса к себе и уводит его на галерею.  Товарищи по играм кричат ему: "Возвра-
щайся к нам. Возвращайся скорее!"
     Женщина открывает книгу,  которую она держит на коленях.  Женщина сидит
на скамье. Мальчик стоит рядом. Он изумлен. Страницы книги оживают, и он ви-
дит самого себя.  Все свои дни - со дня рождения.  Свою покойную мать.  Свой
дом, детскую, потом - окрестные улицы.
     Мы должны представить себе мальчугана, который видит все это не на кар-
тинках,  а вправду,  и с недоумением заглядывает в глаза строгой женщины. Он
не знает еще,  что это судьба. Впрочем, об этом он, быть может, и не догада-
ется.
     Уоллес видит себя в этой необыкновенной книге в тот  момент,  когда  он
топчется в нерешительности перед зеленой дверью: войти или нет?
     Приближается поворотный, трагический момент.
     - А дальше! - восклицает мальчик.
     Строгая женщина удерживает его руку,  ведь он хочет перевернуть страни-
цу.
     - А дальше! - почти кричит мальчик и отталкивает пальцы женщины.
     "И когда она уступила и страница перевернулась, женщина тихо, как тень,
склонилась надо мной и поцеловала меня в лоб.
     Но на этой странице не оказалось ни волшебного сада,  ни пантер, ни де-
вушки,  что вела меня за руку, ни товарищей игр, так неохотно меня отпустив-
ших.  Я увидел длинную серую улицу в Вест-Кенсингтоне в унылый вечерний час,
когда еще не зажигают фонарей.  И я был там - маленькая  жалкая  фигурка;  я
громко плакал, слезы так и катились из глаз... Это была уже не страница кни-
ги, а жестокая действительность".
     Это было мучительное возвращение.
     С тех пор он упоминает этот сад в детских молитвах:  "Боже, сделай так,
чтобы я увидел во сне мой сад! О, верни меня в мой сад!"
     Однажды, через несколько лет, Уоллес увидел за грязными, странно знако-
мыми лавчонками длинную белую стену и зеленую дверь!
     Но к этому времени Уоллес стал примерным учеником, он спешил в школу, и
у него было только десять минут,  чтобы успеть на занятия и сберечь свою ре-
путацию примерного ученика.  Может быть,  он хотел потом вернуться сюда,  но
зачарованный сад найти не просто.
     Этого он еще не знал.  В семнадцать лет он увидел дверь в стене,  когда
ему предстоял конкурсный экзамен в Оксфорд. И опять знакомая уже нам раздво-
енность: герой не решается остановить кеб.
     Потом он несколько раз видел зеленую дверь, по-прежнему хотел попасть в
сад,  но ни разу так и не вошел туда, ибо перед ним открылась другая дверь -
дверь карьеры.
     Что же дальше?
     "Его тело нашли вчера рано утром в глубокой яме, близ Вест-Кенсингтонс-
кого вокзала.  Это была одна из двух траншей,  вырытых в связи с расширением
железнодорожной  линии  на  юг.  Для  безопасности проходящих по шоссе людей
траншеи были обнесены сколоченным наспех забором, где был прорезан небольшой
дверной  проем,  куда проходили рабочие.  По недосмотру одного из десятников
дверь осталась незапертой, и вот в нее-то и прошел Уоллес".
     Это случилось ночью. Уоллес прошел пешком весь путь от парламента. Упо-
минание Вест-Кенсингтонского вокзала наводит на мысль,  что он шел здесь  не
случайно - искал свой зачарованный сад.
     Герберт Уэллс заканчивает рассказ так:
     "Все вокруг  нас  кажется  нам  таким простым и обыкновенным,  мы видим
только ограду и за ней траншею. В свете дневного сознания нам, заурядным лю-
дям,  представляется, что Уоллес безрассудно пошел в таивший опасности мрак,
навстречу своей гибели.
     Но кто знает, что ему открылось?"
     Удивительная концовка.  Не верится,  что вся история  придумана.  Белая
стена.  Красные ступени и дворец,  красные стволы деревьев. Белое и красное.
Смерть. И бессмертие мечты, бессмертие души.
     ...После пятой  чашки  кофе  я  скомкал очередную беседу.  Пора и честь
знать. Но я не поехал домой. Добравшись переулками до метро, я затем проехал
свою станцию,  вышел на "Войковской",  свернул налево,  где три продолжающие
друг друга асфальтовые дорожки через десять минут привели меня в  парк  Пок-
ровское-Стрешнево.  Солнце уже село за темную линию леса,  наверное, его еще
можно было видеть из большой лощины, что на закат от меня. Я стоял перед ма-
лым прудом с его темной водой, кустами на торфянике близ самой воды. Раздел-
ся, нырнул, плыл у дна, где прохладная вода успокаивала, делала тело и мысли
ленивыми.  Вверху - ни души.  Внизу,  в воде - тени, водяная крыса встречала
меня на другом берегу.  Глаза ее как ягоды черники.  Бег ее свободен и почти
невидим.  Я подумал,  что это хозяйка малого пруда.  Снова окунулся. Плыл на
спине.  Теперь я видел цвет неба,  цвет первых звезд, цвет заката. Мои уши в
воде улавливали движение,  рыбьи всплески,  шорохи тростника, потревоженного
утиными выводками.
     Люблю час после заката.  И здесь и на море.  И придумал для него назва-
ние: голубой час. Это самое спокойное время суток.
     Еще два заплыва.  И,  как в замедленном кино, все во мне и вокруг почти
замирает,  отдыхает. Потом - несколько глотков воды у крохотного фонтана. По
аллее - под мост, по которому иногда спешат поезда! Три дорожки, разделенные
одна от другой тихими улицами.  Шаг легкий, быстрый, кошачий. В такие минуты
я готов думать,  готов к любым неожиданностям, но могу и просто уснуть, едва
прилягу на свою тахту у окна с открытой форточкой.
     Руки мои пахнут тиной и травой,  копна высохших каштановых волос делает
мое отражение в зеркале новым.  Глаза кажутся темными в полутьме.  Моя  рука
сжимает  яблоко.  Несколько  таких  же спокойных минут - и я кладу яблоко на
стул. Сон!


                                   ЧАСТЬ ПЯТАЯ

                                   УТРО БОГОВ

                              БОГИНЯ СВЯЩЕННЫХ ВОД

     Не сразу я поверил в это...
     На рассвете Жанну,  мою двоюродную сестру, разбудило необычное ощущение
тепла.  Это было мягкое ровное излучение,  которое притягивало,  манило ее к
окну.  Окно она не занавешивала вот уже несколько дней. Почему - она не зна-
ет.  Раньше она могла спать только при занавешенном окне. И вот она встала с
постели.  И в тот же миг негромко вскрикнула.  За стеклом ей  чудился  яркий
свет. Но это так и было, это не показалось ей. Из света возникла женщина.
     Какая она была?
     На ней было голубое платье с сиреневыми отливами. Это были живые светя-
щиеся краски, подчеркивавшие объем. Она рассмотрела ее пояс у груди, широкий
подол, удивительные сиреневые туфли с золотыми цветами. Она встретила взгляд
очень светлых глаз.  Они сияли золотом. После расспросов мне стало ясно, что
еще точнее передает это необыкновенное сияние сплав электрон, то есть золото
с добавкой серебра. Из этого сплава древние отливали удивительные фигурки, и
в гривах скифских коней виден каждый волос.
     Разница та,  что электрон отражает лучи, падающие на него. А глаза этой
женщины за окном светились собственным светом. Жанне было страшно. Она молча
рассматривала гостью,  которая стояла там,  за окном, как на паркете, и ноги
ее  не нуждались в опоре.  У сердца она держала ребенка.  Он был укрыт свет-
ло-голубым.  Из ладони поднятой правой руки женщины исходил луч. Может быть,
он разбудил Жанну, но сейчас она, женщина, держала ладонь так, что луч мино-
вал ее, шел мимо, вдоль стены дома.
     - Не удивляйся,  что я пришла к тебе, - негромко сказала женщина, голос
у нее был мягкий,  низкий, грудной, и лицо ее с округлыми, необыкновенно ми-
лыми  чертами оживало при каждом слове,  а на платье неярко вспыхивал свет и
как будто проступал внутренний рисунок - то огнецветный, то спокойный.
     - Если тебе нравится мое платье, сшей себе такое же, - добавила женщина
с ребенком, взглянула на него, и ребенок ответил ей улыбкой.
     - Да,  платье мне нравится,  - сказала Жанна. - Скажи, почему ты пришла
ко мне?
     - Не спеши, - ответила женщина. - Придет время, и я скажу.
     - Я догадываюсь, кто ты.
     - Это не тайна для тебя, - подтвердила женщина догадку и напомнила Жан-
не случай,  когда та пожелала зла одной своей знакомой и это исполнилось,  к
удивлению самой Жанны.
     - Не желай другим зла, - сказала женщина.
     - Я тогда погорячилась,  - слегка покраснев,  произнесла Жанна.  - Я не
могла даже предположить, что мои слова исполнятся.
     - Но теперь ты знаешь, что твои пожелания могут исполняться.
     - Да, знаю.
     У женщины был спокойный, ровный голос, и теперь, когда Жанна знала, кто
она,  страх ее улетучился, было легко, как во сне, но она сознавала, что это
не сон,  не видение,  не наваждение. И когда женщина исчезла, она осталась у
окна и молча стояла, словно надеясь увидеть снова обворожительное лицо с яр-
ко-золотыми  глазами,  мягкими  чертами лица,  выпукло-нежными губами - лицо
женщины, которая так же добра, как и строга, так же тверда, как и пленитель-
на, которая знает о ней все и оттого на душе легче.
     Она знала только одно имя этой женщины с ребенком: Богородица.
     Она, конечно,  не могла предположить, какой сложной жизнью живут боги и
богини,  как их измененные иногда до неузнаваемости имена остаются в  памяти
разных народов. Получается так, как будто рождаются разные божества в разных
землях.  Но это чаще всего не так.  Под разными именами выступает одна суть,
проступают черты мира богов, о котором мы почти ничего не знаем.
     Явь, Навь и Правь - так называли славяне три мира.  Мир людей.  Мир ду-
хов.  Мир богов.  Правь - это и есть Асгард, как бы он ни назывался у других
народов.  И там райская роща,  и древо жизни,  и сами боги. Это не сказка, а
мировоззрение,  выстраданное человечеством.  И не бессилие дикаря,  а удиви-
тельно образное, яркое, неповторимое мышление создало или удержало представ-
ления о такой структуре Вселенной. Древние знали о бессмертии души. Они зна-
ли об Асгарде, о древе мира, о многом, что дано было еще великанам саг и ми-
фов.  Миф - лишь форма,  самая удачная для того,  чтобы преодолеть неверие и
пронести знание к потомкам через тысячелетия.
     Я лишь намекнул Жанне,  что есть двенадцать пространств, тридцать шесть
измерений, мы живем в просторном вместилище жизни и разума, таких же, по су-
ти,  вечных,  как сам мир. Не мог разум возникнуть вдруг, после бесконечного
числа материальных,  косных витков. Он был всегда, он лишь странствовал. Все
бесконечно в мире,  почему же разум и жизнь должны быть конечны? Есть круго-
ворот. Ибо любая конечная величина и длительность бесконечно малы по сравне-
нию с бесконечным во времени миром. Но есть локальные миры. О них нет речи.
     Правь - это особое пространство. Явь - другое, Навь - третье. Есть воз-
можность перехода из одного в другое пространство, и если НЛО с их экипажами
владеют двумя пространствами,  переходя из одного в другое,  то боги владеют
по меньшей мере тремя. В их власти больше шести измерений. Во власти челове-
ка лишь три - длина, ширина и высота. Человек не может исчезнуть, богиня мо-
жет.  Тогда у окна она чуть отошла, сказала два-три прощальных слова, как бы
отстранила окно рукой,  и ее не стало.  Жанна так и сказала:  "И вдруг ее не
стало, была и нет!"
     Общая схема такова:  боги - инопланетяне - люди. Мифы людей не оставили
в их памяти инопланетян или почти не оставили.  Боги же остались в них.  Это
высшая цивилизация нашего мира.  И боги обращались к человеку, к людям. Дав-
ным-давно и недавно.  Всегда.  Но их воздействие чаще всего было незаметным,
постепенным,  мягким,  ведь человек должен  выстрадать  самостоятельно  свою
судьбу,  усвоить уроки, даже кровавые. Попробуйте все делать за людей - и вы
лишите их рассудка. Попробуйте дать им только добро - и они превратят его по
неведению в зло. Вооружите их только благим - и они вымостят благими пожела-
ниями дорогу в ад.
     Боги являются редко. Чаще - на поворотах метаистории, на стыках тех от-
резков времени, которые можно назвать эрами.
     В новой эре Водолея христианство изменится,  оно будет включено в общую
систему взглядов,  потому что оно отрезало многое из древнейших удивительных
знаний,  ограничило кругозор,  переименовало древние божества,  отбросило их
многоликий мир, оставив лишь небольшую часть. Я просил Жанну узнать у женщи-
ны  другие ее имена.  И она узнала.  Это была Анахита.  Богиня священных вод
ариев,  покровительница героев. Я просил узнать, не была ли она раньше Роже-
ной, о которой знали еще кроманьонцы. И она узнала: да, была. Только звучало
это немного иначе,  чем я предполагал,  а именно:  Рожана.  Я готов к этому,
ведь у Одина в "Эдде" тоже много имен.
     Она являлась Жанне несколько раз.
     И я  рассказал  ей,  как боги могут переходить из одного пространства в
другое.  Инопланетяне знают, должны знать о богах, самой высокой цивилизации
в нашем локальном мире.  Правда, не все. Они могут даже очень часто отрицать
их существование,  как это делаем мы временами.  Насытившись,  сделав  жизнь
достаточно беспроблемной,  они не нуждаются в богах, в их осторожном совете,
в их мудрости.
     Вот почему боги чаще обращены лицом к человеку, чем к экипажам, будора-
жащим Землю своими налетами с отдаленных планет.

                             ЮГОСЛАВСКАЯ ИНТЕРМЕДИЯ

     Напрасно искать в церковных анналах указания на многие из  таких  явле-
ний.  Церковь боится мистики не меньше,  чем нынешняя наука, и их роднит тот
консерватизм,  который основан на узости кругозора,  на боязни вторгаться  в
сферу живых событий и фактов. Вот почему события в Герцеговине, в Югославии,
начавшиеся летом 1981 года,  остались неизвестными даже многим  верующим  и,
само собой разумеется,  необъясненными.  24 июня того года произошло следую-
щее.
     Вечером пятнадцатилетняя  Иванка  Иванкович и шестнадцатилетняя Мирьяна
Драгичевич из села Бьяковичи, что расположено в Междугорье, гуляли за околи-
цей. Неожиданно у холма, именуемого Подбрдо, Иванка увидела светящееся обла-
ко, которое плыло над каменной россыпью. А затем в облаке возник образ моло-
дой  женщины примерно восемнадцати лет,  несказанно прекрасной.  На ней было
светлое платье с белым покрывалом,  на голове - корона из звезд.  Ее ноги  в
светлых  туфлях  с  золотым рисунком не касались земли.  Иванка воскликнула:
"Это святая Дева!" Мирьяна возразила: "Не может быть!" Их охватил легко объ-
яснимый испуг.  Они побежали в свое село. Но тут же, встретив своих знакомых
Вичку Иванкович,  Милку Павлович, Ивана Иванковича, Ивана Драгичевича, расс-
казали им о случившемся и вместе с ними вернулись к холму. Иванка снова уви-
дела женщину с короной из звезд первой.  Остальные замерли. Они тоже увидели
женщину в светлом платье над подножием холма Подбрдо. Страх заставил их вер-
нуться в село,  где никто не поверил их рассказам. Только сестра Вички Иван-
кович сказала: "Ты, наверное, видела летающую тарелку".
     На другой день, ближе к вечеру, шестеро парней и девочек вместе с двумя
взрослыми отправились на то же место.  Еще по дороге Вичка обратила внимание
на вспыхивавшие небольшие зарницы.  Потом они увидели женщину. Упав на коле-
ни,  девочки и юноши молились.  Взрослые остались стоять, ничего не понимая.
Они просто не видели ничего необычного. Дева осталась невидимой для них.
     На этот  раз  вместо Милки,  которую не пустила мать,  пошла ее старшая
сестра Мария.  Потом,  правда, Милка сама приходила на это место не однажды,
но никого не видела.  Не было на второй день и Ивана Иванковича. Но к группе
присоединился Яков Чоло. И эти