а пляшет  по  черной
воде.
     Он выжал полный газ и почувствовал, когда  нос  задрался  вверх,  как
легкое покачивание лодки переходит в  сильную  болтанку.  Черт  с  ней,  с
кильватерной, да и с плавающими корягами, которые потопили массу лодок  на
Новой Волге.
     Если они послали лодки из Моривилля или с  другого  конца  Резьюн,  и
если кто-нибудь на тех лодках  имеет  оружие,  выстрелы  запросто  прошьют
кабину и нарушат герметичность, даже если не попадут  в  него  самого,  то
пробьют корпус, а может быть, и  баки  с  горючим.  Но  они  скорее  всего
продырявят борт, и заполнившиеся водой отсеки  затормозят  лодку.  Они  не
станут его убивать, если у них будет выбор.
     Он не хотел нанести вред Джастину, это он знал определенно: чтобы его
не использовали ни против Джастина, ни против  Джордана.  А  помимо  этого
даже эйзи имеет право позаботиться о себе.
     Самолет ревел прямо над ним,  швыряя  на  палубу  яркий  свет,  слепя
отблесками сквозь окна рубки. Луч мгновенно сдвинулся дальше, оставив  его
полуослепшим во мраке. Он увидел, как прожектор осветил деревья на дальнем
берегу реки, светло-серую местную растительность в черноте ночи.
     Внезапно  нос  лодки  завалился  вправо,  так  что  весь   освещенный
прожектором берег съехал в сторону. В  первый  момент  он  испугался,  что
сломался гребной винт, а затем  понял,  что  это  он  попал  в  течение  -
Кенникатт впадал в Волгу.
     Он переложил штурвал, по-прежнему вслепую  (за  исключением  летящего
отсвета прожектора, показывающего ему  лесистый  дальний  берег).  Он  мог
наткнуться на сушу, но предпочитал не включать свет.
     Затем он увидел очертания берегов, черноту высоких деревьев  на  фоне
ночного  неба  по  обеим  сторонам  залитого   звездным   светом   водного
пространства.
     Туда он и направился, и тут лодка содрогнулась и затряслась от  удара
вдоль  киля.  Скрип  песка  и  сильный  толчок,  от  которого  он  потерял
равновесие, когда лодка бестолково дернулась.
     Он удержался, ухватившись за поручень, и  увидев  прямо  перед  собой
черную стену, свернул в сторону, предельно использовав возможности  своего
суденышка.
     Что-то ударило в нос лодки и проскребло по  борту.  Топляк.  Песчаная
коса и топляк. Он слышал, как что-то царапает корму, увидел впереди чистую
воду в надежде, что после того поворота он в Кенникатте, а не на Волге. Но
за это он не мог бы поручиться. Здесь все выглядело так же - только черная
вода с отблесками звезд.
     Он рискнул зажечь на секунду приборный свет, чтобы бросить взгляд  на
компас. Направление на северо-восток. Волга могла изгибаться настолько, но
он решил, что это должна быть Кенникатт. Самолет  больше  не  возвращался.
Может быть даже так, что маневр обманул их, а на борту, Бог знает  почему,
не было локаторного маяка. У Ари хватило бы власти, чтобы бросить на охоту
станцию Сайтиин, а маяк того самолета мог  точно  навести  геостационарные
спутники наблюдения, но, насколько он  знал,  возможности  локаторов  были
ограничены, и он надеялся на то, что все еще может удрать от любой  погони
из Моривилля или из точки ниже по Волге.
     Первые огни после этого, говорил Джастин. Еще два,  может  быть,  три
часа вверх по реке, на которой дальше не было поселений.  Станция  Крюгера
являлась  дальним  горнодобывающим  предприятием,  в   значительной   мере
автоматизированным, где фактически  все  были  родственниками:  все  эйзи,
которых туда привозили, получали в  течение  года  документы  полноправных
граждан, и сверх того - пачку акций Крюгера  Майнза  -  не  назначение,  а
мечта, место, о существовании которого перешептывались эйзи, и если кто-то
очень, очень старался...
     И если позволял его Контракт.
     Но ничего подобного не существовало для семнадцатилетнего эйзи с Х  в
номере, а весь политический опыт, который  смог  накопить  юноша,  живя  в
Резьюн, в Доме, подсказывал ему, что Джастин  для  его  спасения  совершил
отчаянный поступок, выходящий за пределы разумного.
     Опыт  подсказывал  ему,  что  Крюгер  вполне  мог  бы  приветствовать
появление Уоррика вместе с эйзи, на которого у него был надежный Контракт,
но по понятным причинам  они  без  всякого  удовольствия  могут  встретить
одного этого эйзи.
     Чем больше он думал об этом, тем отчетливее понимал,  что  он  только
помеха, с какой бы стороны ни посмотреть.  За  исключением  того,  что  он
что-то знал  о  делах  Резьюн,  Ари  и  Уоррика,  об  этом  у  него  могут
потребовать сведений; а он не получил инструкций  на  этот  счет.  Он  был
Альфа, но он был молод и к тому же эйзи, и все, чему он научился, только и
говорило,  что  его  реакции  обусловлены,  его  знания  ограничены,   его
рассуждения потенциально ошибочны. (Никогда не беспокойся о своих  лентах,
мягко разъяснял ему Джордан. Если ты решишь, что ты в беде, приходи ко мне
и расскажи, что ты думаешь, что ты чувствуешь, и я найду для  тебя  ответ:
помни, что у меня твои таблицы. Все в порядке.)
     Тогда ему было семь. Он плакал  на  руках  у  Джордана,  и  ему  было
неловко, но Джордан поглаживал его по спине и  обнимал  его  так  же,  как
обнимал Джастина, называл его  своим  другим  сыном  и  уверял,  что  даже
рожденные мужчины совершают ошибки и испытывают стыд.
     От этого он  чувствовал  себя  и  лучше  и  хуже,  когда  узнал,  что
рожденные люди покинули старую Землю, и  что  когда  Ари  решила,  что  он
должен появиться, она проделала нечто в таком же духе. Пробы и  ошибки.  В
этом и заключался для семилетнего смысл буквы Х в его номере.
     Тогда он не понимал, что  это  означало  невозможность  для  Джордана
выполнить свои  обещания,  что  его  жизнью  распоряжалась  Резьюн,  а  не
Джордан. Он уцепился за "мой другой сын", и эти слова стали для  него  как
свет и воздух, как новый уровень существования.
     Когда  же  ему  и  Джастину  было  уже   двенадцать,   Джастин   стал
интересоваться девочками и уже подрос  достаточно,  чтобы  убедиться,  что
секс сильно меняет ситуацию.
     - Почему? - спросил он Джордана, и Джордан повел его на кухню,  обняв
рукой за плечи, и  объяснил,  что  Альфа  постоянно  изменяет  инструкции,
заложенные  в  лентах,  что  он  исключительно  талантлив,  что  его  тело
развивается и что на самом деле ему следует отправиться  к  эйзи,  который
специализируется на этих вопросах.
     - А что, если я сделаю какую-нибудь беременной? - спросил он.
     - Не бойся, - ответил Джордан, и тогда  он  прекратил  расспросы,  но
впоследствии убедился,  что  зря.  -  Ты  просто  не  можешь  спутаться  с
кем-нибудь из этого Дома. У них нет лицензии.
     Он был ущемлен в правах. И подумал, что это отчасти даже смешно.
     - Это потому, что я - Альфа? Ты хочешь сказать, что с  кем  бы  я  ни
отправлялся в постель, та...
     -  ...должна  иметь  лицензию.  Это  исключает  всех  девочек,  твоих
сверстниц. А я бы не хотел, чтобы ты переспал  со  старой  тетушкой  Мэри,
ясно?
     Это  было  смешно  только  наполовину.  Мэри  Уоррик  была   дряхлая,
омоложение уже практически не помогало.
     Позже стало не так уж смешно. Было трудно оставаться холодным,  когда
девица Карнат совала руки, куда не следовало, и  хихикала  ему  в  ухо,  и
найти в себе силы произнести:
     - Прошу прощения, сира, я не могу.
     Тогда как Джастину, бедному Джастину доставались девчачьи хихиканья и
увертки, потому что он был членом Семьи, а  с  эйзи  Джастина  можно  было
играть в открытую - или можно было бы, если бы только он был Бета.
     - Ты не можешь одолжить его мне? - спросила Джастина напрямую  Джулия
Карнат в присутствии самого Гранта, тогда как Грант  прекрасно  знал,  что
Джастин сам ухаживает за Джулией. Грант готов бы провалиться сквозь землю.
Но тем не менее он отошел с приличным и  невозмутимым  видом,  старательно
держался совершенно спокойно, позже, когда Джастин мрачно  признался,  что
Джулия отшила его.
     - Ты - красивее, - жаловался Джастин. - Ари сделала  тебя  прекрасно,
черт возьми. Какие у меня шансы?
     - Я предпочел бы быть на твоем месте,  -  ответил  он  тихо,  впервые
осознав, насколько это правда. И он плакал, насколько  он  помнил,  второй
раз в жизни, просто плакал, сам не понимая, почему, за  исключением  того,
что Джастин задел его нервы. Или ленточные структуры.
     Поскольку в нем были и те, и другие.
     После этого он так точно и не знал, до шестнадцати лет, пока  Джордан
не показал ему структуры его  собственных  лент  и  не  стал  обучать  его
передовым  разработкам.  Он  достаточно  разбирался  в   своих   ленточных
структурах, когда Джордан предложил  ему  книгу  и  показал,  из  чего  он
сделан, и тем не менее он не обнаружил в них ничего такого, что заставляло
опасаться секса.
     Но  Альфы  постоянно  самопрограммируются,  меняют  свое  собственное
состояние. Это непрерывное балансирование над пропастью  хаоса.  Ничто  не
должно доминировать. Уравновешенность во всем.
     Или мир обратится в хаос.
     Распад функций.
     Эйзи, который становится сам себе советником, хочет  накликать  беду.
Эйзи так ужасно беззащитен. И очень вероятно, что он попадет в ситуацию, с
которой не сможет справиться, окажется втянутым в  игру,  правила  которой
никто не удосужился ему объяснить.
     Ах, этот Джастин!
     Он  протер  глаза  левой  рукой,  держа   штурвал   правой,   пытаясь
разглядеть, куда он плывет. Он ведет себя, говорил его  внутренний  голос,
как дурак.
     Как обычный рожденный человек. Как будто я - как они.
     Но ведь считается, что я умнее. Считается, что я  законченный  гений.
Разве что ленты не сработали, и я не такой, каким они хотели меня сделать.
     Может быть, я просто не использую то, что имею.
     Тогда почему же я не говорил громче? Почему я не схватил  Джастина  и
не отвел его к отцу, если для этого его нужно было ударить?
     Потому что я чертов эйзи, вот почему.  Потому  что  все  внутри  меня
превращается в кисель, если кто-то начинает  действовать  так,  как  будто
знает, что делает, а я теряю голову, вот почему. О, проклятье,  проклятье,
проклятье! Я должен был остановить его. Мне надо было затащить его с собой
в лодку, мне следовало отвезти его к Крюгеру, в безопасное место, и там он
мог бы защитить нас обоих, и у Джордана были бы развязаны руки. О  чем  же
он думал?
     Что-нибудь такое, что мне не пришло в голову?
     Черт возьми, это моя беда, у  меня  нет  ни  капли  решительности,  я
всегда  стараюсь  действовать  только  наверняка,  и   в   результате   не
предпринимаю ничего, только исполняю приказания.
     ...Потому что эти проклятые ленты запустили в меня свои когти. Они не
допускают колебаний, они до обалдения, до чертиков  убеждены,  и  ничто  и
никогда в мире...
     ...Вот  почему  мы  никогда  не  решаем  сами.  Мы  знаем  нечто,  не
подлежащее сомнению, чего обычные люди не знают. Вот в чем загвоздка...
     Лодка ударилась обо что-то, и палубу встряхнуло; моментально вспотев,
Грант быстро и неистово вертанул штурвал, выправляя курс.
     В самом деле идиот. Он внезапно все понял, и едва не сделал  в  лодке
дыру, что как раз и случалось с обычными людьми, как  сказал  бы  Джастин,
или любой другой. Его мозг работал четко или  его  занесло  в  супердрайв,
потому что он внезапно ощутил, каково это - быть обычным человеком и вдруг
оказаться идиотом как раз  в  момент  осознания  всего.  Нужно  проглотить
сомнения и просто идти вперед, как часто советовал ему Джордан. Сомнения -
это не от лент.  Они  от  жизни,  сынок.  Вселенная  не  рухнет,  если  ты
потерпишь неудачу. Она не рухнет, даже если  ты  свернешь  себе  шею.  Это
произойдет только с твоим собственным миром. Ты понимаешь это?
     Мне кажется, да, ответил он тогда. Но это была ложь. До сих пор, пока
это внезапно не прояснилось. Я свободен, подумалось ему. Здесь, пока я  не
добрался до Крюгера, я свободен,  я  сам  собой  распоряжаюсь,  впервые  в
жизни. И следом за этим подумал: я не уверен, что мне это нравится.
     Идиот. Очнись. Обрати внимание. О, Господи, неужели это  возвращается
самолет?
     Потому что внезапно позади показался свет.
     Лодка. О Боже, о Боже, там позади лодка.
     Он сильно надавил на регулятор газа. Лодка, задрав нос, рванулась  по
реке.  Он  включил  огни.  Они  засияли  на  черной  воде,  струи  которой
закручивались водоворотами;  берега,  лежащие  ближе,  чем  берега  Волги,
заросшие  жутким  нагромождением  плакучих  ив   -   деревьев,   норовящих
развалиться от  старости  и  от  гнили,  деревьев,  сбрасывающих  огромные
корявые колоды в Волгу. Они куда опаснее для судоходства, чем  скалы,  так
как постоянно плавают.
     Лучше уж зажечь огни, рассудил он, чем мчаться вслепую.
     Но те, позади, могут быть вооружены. И на катере, более  мощном,  чем
его лодка. Он, правда,  был  бы  удивлен,  если  бы  в  Моривилле  имелось
что-нибудь, на чем можно было его догнать, и даже поражен до глубины души,
- подумал он, ощущая в  душе  холодный  комок  страха,  заметив,  что  они
исчезли за поворотом реки, а затем появились снова в боковом зеркальце.
     Может быть, это лодка с климатической станции, возможно, что на самом
конце Резьюн есть лодки. Он не знал.
     После того короткого взгляда он снова стал  смотреть  только  вперед,
туда, куда  плывет  лодка.  "Посередине  фарватера",  -  предупреждал  его
Джастин. Джастин, по крайней мере, ходил на лодке до Моривилля и  обратно,
а также до десятой климатической; кроме того, он разговаривал с  людьми  в
Моривилле, которые плавали по реке до самого Новгорода.
     Беседу вел Джастин, а Грант обращал внимание главным  образом  на  ту
часть, которая касалась Новгорода, потому что именно это его интересовало.
Они с Джастином обсуждали, как они когда-нибудь возьмут лодку и отправятся
туда - просто покататься по реке.
     Он пугливо обогнул топляк, плывущий с высоко задранной веткой.
     Черт возьми, это же целое дерево. Он увидел в свете фар лодки стоящую
стеной растопыренную щетку его корней и отчаянно  повернул  еще  больше  в
сторону.
     Господи, если такая штука вдруг повернется боком - и носом в нее...
     Он продолжал движение.
     А сзади - свет так и держится, и он увидел справа сияющие огни, как и
обещал Джастин. Сердце на миг замерло,  когда  забилось  снова,  появилась
мысль: "Засада", - потому что все казалось ловушками, все было враждебным.
     Однако, они находились слишком высоко, и их было слишком много: огни,
мерцавшие за занавесом плакучих ив и  огни,  горевшие  высоко  над  рекой,
огни, на вершинах холмов помаргивающие красным и предупреждающие  летчиков
о высоких климатических башнях.
     Теперь он почувствовал слабость в коленях, и руки задрожали. Когда он
оглянулся, то не заметил света позади, и тут ему в первый раз пришла мысль
положить записку Джастина в карман, забрать листок, который находится  под
ним - на тот случай, если кто-то вернет лодку в Резьюн.
     Он сбавил газ, стараясь найти  какую-нибудь  пристань,  встревоженный
оттого, что пятно света залило низкую ржавую стену на берегу. А  следом  -
еще одно светлое пятно.
     Баржи, внезапно догадался он. Ведь это был  шахтерский  поселок.  Это
были баржи для руды, не такие большие, как те, которые приходили с севера;
однако  все  вокруг  и  было  портом;  и  нашлось  местечко,  куда   могла
приткнуться носом маленькая лодка,  и  был  там  трап,  ведущий  с  нижней
пристани на верхнюю, и это означало, что  он  добрался  до  цивилизации  и
можно бы разгерметизироваться: но он не делал этого. Он  не  подумал,  что
следует  воспользоваться  радио,  поскольку  Джастин  ничего  об  этом  не
говорил; и в любом случае, он не знал, как это сделать. Он просто снова  и
снова подавал гудок, пока  кто-то  не  включил  на  пристани  свет,  и  не
показались люди, чтобы посмотреть, что это явилось к ним с реки.


     - Тебе звонят по телефону, - проговорил Монитор, и Джастин очнулся от
сна, в который незаметно для себя погрузился, и обнаружил, что он всю ночь
пролежал, скорчившись на диване в гостиной; звук заставил его приподняться
на локоть, затем на руку, а когда Монитор ответил, встать на ноги.
     - Я здесь, - сказал он громко Монитору и услышал,  как  тот  передает
абоненту:
     - Джастин здесь. Минутку, пожалуйста.
     Он потер лицо, коловшееся редкой щетиной, и глаза, видевшие нечетко.
     - Я здесь, - сказал он,  ожидая  самого  худшего,  сердце  ухало  так
сильно, что это даже причиняло боль.
     - Доброе утро, - обратилась Ари к нему. -  Извини,  что  побеспокоила
тебя в этот час, Джастин, но где Грант?
     - Я не знаю, - ответил он. Время. Который  час?  Он  протер  глаза  и
попытался их сфокусировать  на  расплывающихся  цифрах  часов  на  стенной
консоли. Пять утра. К этому времени он должен быть у Крюгера. Должен. -  А
что? Он разве не там? - Он поглядел  на  арку,  где  лампы  были  все  еще
включены, где стояла нетронутая постель Гранта, как  доказательство  того,
что  все  было  на  самом  деле,  Грант  уехал  и  все,  что  он   помнил,
действительно произошло.
     Нам это не сойдет с рук просто так.
     - Джастин, я хочу, чтобы сегодня первым делом ты поговорил со мной.
     - Да-а? - Его голос сорвался. Слишком рано. Он дрожал.
     - В восемь-ноль-ноль. Как придешь. В лабораторию первого крыла.
     - Хорошо, сира.
     Связь прервалась. Джастин потер лицо  и  сильно  зажмурился,  стиснул
зубы. Он почувствовал себя так, как будто заболевал.
     Он подумал о том, чтобы позвонить отцу. Или сходить к нему.
     Но  Ари  предоставляла  ему  широчайшие  возможности  для  этого;  и,
возможно, именно такого поступка от него ожидали,  или,  может  быть,  Ари
пыталась только навести его на мысль, что именно этого  ожидают  от  него,
чтобы он уклонился от такого решения. Пытаться  "вычислить"  ее  было  все
равно, что пытаться "вычислить" его отца.
     А он пытался сделать и то, и другое.
     Он приготовил себе завтрак - тост без масла и  сок  -  все,  что  ему
удалось запихать в сопротивляющийся  желудок.  Он  принял  душ,  оделся  и
принялся бродить по квартире, занимаясь мелочами,  потому  что  оставалось
еще так много времени, еще чертовски долго ждать.
     Это делалось намеренно. Он знал,  что  это  так.  Она  все  делала  с
какой-то целью.
     Может быть, Гранта уже схватила полиция.
     Может быть, его уже вернули в Резьюн.
     Может быть, он мертв.
     Ари собирается выплеснуть что-то на него, извлечь  из  него  какую-то
реакцию и записать ее. Он подготовил себя ко всему, что бы она ни сказала,
даже к самому худшему; он подготовил себя к тому, чтобы, если понадобится,
сказать: Я не знаю. Он ушел. Я решил, что он пошел к тебе.  Откуда  я  мог
знать? Он никогда не делал ничего подобного.
     В семь сорок пять он вышел из квартиры и на лифте спустился в главный
зал, миновал охрану первого крыла, прошел к своему кабинету, отпер  дверь,
включил свет - все, как обычно. Он прошел по коридору, где Джейн  Страссен
уже была в своем  кабинете,  и  кивнул  ей,  здороваясь.  Обогнул  угол  и
спустился по ступенькам вниз в лабораторную секцию в самом конце здания.
     С помощью карточки-ключа он разблокировал замок  на  белых  дверях  и
проник в  коридор,  куда  выходили  закрытые  двери  нескольких  небольших
кабинетов. Дальше двойные двери вели в темную лабораторию первого крыла, и
запах спирта, прохлада и сырость  напоминали  ему  о  первых  студенческих
днях,  проведенных  здесь.  Сводчатая  дверь   в   просторную   криогенную
лабораторию слева была открыта настежь, через нее падал яркий свет.
     Он отпустил наружную дверь,  которая  тут  же  закрылась,  и  услышал
голоса. Флориан вышел из тяжелой двери лаборатории.
     Студенты часто бывали здесь, техники также постоянно ходили тут  взад
и вперед: первая лаборатория была старая, ее потеснили  более  современные
сооружения  в  корпусе  "Б",  но  она  была  еще  в  ходу.   Иссл