десять загрузили неделю назад.
     - Ари, ты можешь отсчитать десять камер? Это у стены.
     Ари посмотрела. И сосчитала. И кивнула.
     - Хорошо, - сказала маман. - Мэри, давай посмотрим. Ари, Мэри  сейчас
покажет тебе младенца в емкости номер десять, вот на этом экране.
     - А можно заглянуть вовнутрь?
     - Свет может потревожить младенца, - ответила  маман.  -  Они  -  как
подарки ко дню рождения. Их  нельзя  открывать  до  дня  рождения  малыша.
Поняла?
     Это было забавно. Ари засмеялась и плюхнулась на мягкое сиденье. А на
экране появилось нечто маленькое и красное.
     - Это - младенец, - пояснила маман и указала. - Вот здесь.
     - Ух! Это напоминало что-то, что она уже где-то видела.  По-видимому,
на ленте. Своеобразный младенец.
     - О, да. Ух! Все  младенцы  выглядят  так,  когда  им  неделя.  Через
сколько недель они рождаются?
     - Через сорок с чем-то, - ответила Ари. Это  она  тоже  вспомнила  из
какой-то глубины. - Они все такие же, как этот?
     - Какой ближе всего к восьми неделям, Мэри?
     - В четвертой и пятой - по девять недель? - ответил Мэри.
     - Емкости четыре и пять, Ари. Посмотри, где они, а мы покажем тебе...
Которую, Мэри?
     - Номер четыре, сира. Вот эту.
     - Это все  еще  противно,  -  сказала  Ари.  -  Можем  мы  посмотреть
симпатичного?
     - Ну, давай еще поищем.
     Следующий оказался лучше. Следующий - еще  лучше.  Наконец,  младенцы
стали такими  большими,  что  не  помещались  на  экране  целиком.  И  они
двигались. Ари была возбуждена, по настоящему возбуждена, потому что маман
сказала, что сейчас один должен родиться.
     Когда они подошли к тому месту, так уже собралось множество техников.
Маман крепко взяла Ари за плечи и заставила ее  стоять  прямо  перед  ней,
чтобы она смогла увидеть; и объяснила, куда смотреть, прямо туда, прямо на
эту емкость.
     - Он не утонет? - спросила Ари.
     - Нет, нет, младенцы живут в жидкости, правда? Сейчас, прямо  сейчас,
внутренность камеры совершает то же самое, что происходит внутри  женщины,
когда происходят роды. В итоге ребенка  должно  вытолкнуть,  как  мышцами.
Только здесь это насосы. И кровотечение происходит  по-настоящему,  потому
что насосы перегоняют много крови, и некоторые сосуды в биоплазме лопаются
при таких толчках.
     - А у младенца есть пуповина и все остальное?
     - О,  да,  она  должна  быть  у  младенцев.  Все  настоящее,  включая
биоплазму: это самое сложное - она  действительно  выращивает  кровеносную
систему. Следи теперь внимательно, видишь, лампочка мигает. Это  означает,
что техники должны приготовиться. Вот он. Это его голова. А в  ту  сторону
должно быть повернуто лицо младенца.
     - Плюх? - закричала Ари и захлопала в ладоши, когда ребенок нырнул  в
ванночку. И замерла, когда младенец  забарахтался,  и  противное  вещество
стало расплываться в воде. - УХ!
     Однако техники вынули его  оттуда,  обработали  пуповину,  а  он  все
двигался. Ари стояла на цыпочках, стараясь увидеть, как его укладывают  на
стол,  однако  эйзи  Мэри  велела  им  остановиться  и  показать  ей,  как
гримасничает младенец. Младенец был мальчиком.
     И они обмыли его, и припудрили, и завернули, а потом Мэри  взяла  его
на руки и стала укачивать.
     - Это - ГУ-7688? - сказала маман. - Его зовут Август. Он станет одним
из наших агентов безопасности, когда вырастете. Но до того  он  еще  долго
будет маленьким. Когда тебе  исполнится  двенадцать,  ему  будет  столько,
сколько тебе сейчас.
     Ари была зачарована. Ей позволили вымыть руки и  потрогать  младенца.
Он взмахнул кулачком и ударил ее, и она громко рассмеялась, так  это  было
забавно.
     - Попрощайся? - сказала после этого маман. - Поблагодари Мэри.
     -  Спасибо,  тебе?  -  произнесла  Ари.  Она  и  в  самом  деле  была
благодарна. Это было так забавно. Она надеялась, что они еще придут сюда.
     - Тебе понравилась лаборатория? - спросила маман.
     - Мне понравилось, когда родился младенец.
     - Вот так родился Олли. Он родился как раз в этой лаборатории.
     Ари не могла представить Олли  таким  маленьким  и  потешным.  Ей  не
хотелось думать об Олли так. Она поморщила нос  и  восстановила  в  памяти
нормального Олли.
     Взрослого и красивого, в черной форме.
     - Иногда и граждане рождаются из камер, - сказала маман.  -  Если  по
каким-то причинам их мамы не могут вынашивать их  сами.  Тогда  это  можно
сделать посредством такой емкости. Ты знаешь, какая разница между  эйзи  и
гражданином, если они рождаются в одинаковых условиях?
     Это был трудный вопрос. Имелась масса различий. Некоторые заключались
в правилах, другие - в устройстве эйзи.
     - И в чем же она? - спросила она маман.
     - В каком возрасте ты получила свою первую ленту?
     - В шесть.
     - Правильно. И ты получила первую ленту на следующий день  после  дня
рождения. Это ведь не испугало тебя, не так ли?
     - Нет?  -  ответила  она  и  затрясло  головой  так,  что  ее  волосы
разлетелись. Потому что ей нравилось так делать. Маман  медленно  задавала
вопросы, и ей в промежутках становилось скучно.
     - Ты знаешь, когда Август получит свою первую ленту?
     - Когда?
     - Сегодня. Прямо сейчас. Они положат его в колыбельку, и там  имеется
устройство для прокручивания ленты, так что он сможет слышать ее.
     Это произвело  на  нее  впечатление.  Она  ощутила  ревность.  Август
представлял угрозу, если он собирался стать таким умным.
     - А почему мне этого не сделали?
     - Потому что ты должна стать гражданином. Потому что тебе  необходимо
изучить многие вещи старым способом. Потому что,  хотя  ленты  хороши,  но
если у тебя есть маман или папа, чтобы заботиться о тебе, ты узнаешь много
такого, о чем  Август  узнает,  только  когда  станет  заметно  старше.  В
некотором смысле граждане стартуют раньше. Эйзи узнают много  о  том,  как
стать хорошим и как выполнять свою работу, но они не слишком разбираются в
том, как себя вести в незнакомой ситуации. Граждане оказываются на  высоте
в непредвиденных случаях. Граждане могут  придумать,  как  поступить.  Они
узнают это он своих мам. Ленточное обучение хорошо, но  это  еще  не  все.
Поэтому маман велит тебе обращать внимание на то, что  видишь  и  слышишь.
Поэтому считается, что ты в первую очередь учишься именно  таким  образом,
так что ты знаешь, что лента не так важна, как твои  собственные  глаза  и
уши. Если бы у Августа была бы маман, которая сегодня взяла бы его  домой,
то он стал бы гражданином.
     - А почему Мэри не может быть его маман?
     - Потому что у Мэри слишком много детей, о которых надо заботиться. У
нее их пятьсот каждый год. Иногда даже больше. Она не сможет выполнить всю
эту работу. Так что приходится прибегать к помощи ленты. Поэтому  эйзи  не
могут иметь маман. Их просто слишком много, чтобы мы  могли  ухаживать  за
всеми.
     - Я могла бы взять Августа.
     - Нет, не могла бы. Для того, чтобы быть маман, надо  быть  взрослой.
Мне пришлось бы взять его домой, и он спал бы в твоей кроватке,  играл  бы
твоими игрушками, пачкал бы пеленки и много кричал.  И  тебе  пришлось  бы
постоянно делить с ним маман, и так - все время. Нельзя отослать  младенца
обратно только потому, что ты устала от него.  Тебе  понравится,  если  он
заберет у тебя полкомнаты, а маман, и Нелли, и Олли пришлось бы  постоянно
заботиться о нем - потому что он - младенец, и ему потребуется уделять все
время.
     - Нет! - Это была плохая идея. Она уцепилась за руку маман и  решила,
что никакой младенец не возникнет и  не  отберет  половину  всего.  Делить
что-то с противными приятелями и то было достаточно неприятно.
     - Пойдем? - сказала маман и вывела ее на улицу, под солнце, в  садик,
где были рыбки. Ари пошарила в карманах брюк, но так не  оказалось  крошек
хлеба или чего-нибудь такого. Нелли заставила ее переодеться в чистое.
     - Нет ли у тебя корма для рыбок?
     - Нет? - ответила маман и похлопала по камню, на который села. - Сядь
рядом с маман, Ари. Скажи мне, что ты думаешь о младенце?
     Уроки. Ари вздохнула и оставила в покое рыбку, которая тут же нырнула
под листья лилий; она села на корточки на камень  поменьше,  чтобы  видеть
лицо маман, и оперлась локтями в колени.
     - Что ты думаешь о них?
     - Они замечательные.
     - Ты знаешь, Олли родился там же.
     - Этот младенец станет новым Олли?
     - Ты знаешь, что он не сможет стать таким. Почему?
     Скривив лицо, она думала.
     - Он ГУ и что-то там, а Олли - АО. Он даже не альфа.
     - Правильно. Это совершенно правильно. Ты очень догадлива.
     Ей было приятно слышать такое. Она заерзала.
     - Знаешь, ты родилась в этой комнате, Ари.
     Слова эхом отдались у нее в голове. И она не была уверена, что  маман
ее не дразнит. Она посмотрела на маман, стараясь определить,  не  является
ли это игрой. На игру это не было похоже.
     - Маман не могла носить тебя. Маман слишком стара. Маман  уже  долгие
годы пользовалась омолаживанием, и у нее больше не не могло быть детей.  А
родильная камера могла. Так что маман попросила Мэри сделать  специального
младенца. И маман находилась рядом с камерой, когда  младенец  родился,  и
маман вынула его из воды, и это была ты, Ари.
     Не отрываясь, она глядела на  маман.  И  пыталась  перенестись  в  ту
комнату, в ту емкость, и пыталась представить себя тем младенцем, которого
держала Мэри. Все ей показалось другим. Она почувствовала, как будто стала
отличаться сама от себя. Она не знала, как все это понимать.
     Маман протянула руки:
     - Ты хочешь, чтобы маман подержала тебя на руках, милая? Я подержу.
     Да, она хотела этого. Она  хотела  быть  маленькой  и  устроиться  на
коленях у маман, и она попыталась, но сделала маман больно, она ведь такая
большая. Так что она просто съежилась на камне подле  маман,  ощущая  себя
слишком большой и неуклюжей, в то время как маман обняла ее и  покачивала.
Это успокаивало.
     - Маман любит тебя, милая. В самом деле любит. Ничего нет  плохого  в
том, чтобы родиться в той комнате. Ты  -  самая  лучшая  девочка,  которая
могла быть у маман. Я не променяю тебя ни на кого.
     - Я до сих пор твоя.
     Маман медлила с ответом, в маман быстро  произошла  перемена,  и  это
испугало ее. Наконец, маман сказала:
     - Ты до сих пор моя, милая.
     Она не понимала, почему  у  нее  так  сильно  бьется  сердце.  Он  не
понимала, почему ей показалось, что  сначала  маман  не  собиралась  этого
говорить. Это пугало ее больше всего. Она была рада,  что  маман  обнимает
ее. Ей было холодно.
     - Я говорила, тебе, что не у всех бывает папа. Но у тебя,  Ари,  был.
Его звали - Джеймс Карнат. Поэтому Эми - твоя кузина.
     - Эми - моя кузина? - Она почувствовала отвращение.  У  людей  бывают
кузины.  Это  означает,  что  они  родственники.  Она  не   хотела   иметь
родственницей противную старую Амелию Карнат.
     - А где сейчас мой папа?
     - Он умер, милая. Он умер еще до твоего рождения.
     - А мог бы Олли стать моим отцом?
     - Олли не может, милая. Он тоже на омоложении.
     - Но у него нет седых волос.
     - Он их красит так же, как и я.
     Это было настоящее потрясение. Она не  могла  представить,  что  Олли
такой же старый, как маман. Олли - молодой и красивый.
     - Я хочу, чтобы Олли стал моим папа.
     Маман снова загрустила. Ари почувствовала это по ее дыханию.
     - Ну, это был Джеймс Карнат. Он был ученым, как маман. Он  был  очень
умным. Половину ума ты унаследовала от него, ты понимаешь. Знай, что когда
ты перейдешь на омолаживание и решишь,  что  позже  тебе  захочется  иметь
младенца, ты должна поместить свой генотип в банк, чтобы он сохранялся так
и тогда, когда ты уже не сможешь иметь детей. Вот таким образом ты  смогла
начать жизнь даже спустя много лет после смерти  твоего  папа.  И  так,  в
генобанке, ты ждала все эти годы, пока маман не подготовится к тому, чтобы
заботиться о младенце.
     - Я хотела бы, чтобы ты сделала это раньше, - сказала Ари. - Тогда ты
не была бы такой старой.
     Маман заплакала.
     И она тоже заплакал, потому что маман была  так  печальна.  Но  маман
поцеловала ее и назвала милой, и  сказала,  что  любит  ее,  так  что  она
подумала, что все настолько в порядке, насколько должно быть.
     Она много думала об этом. Она всегда считала,  что  вышла  из  маман.
Ничего страшного, если маман хотела, чтобы она родилась из камеры. Это  не
превращает ее в эйзи. Маман проследила за этим.
     Было приятно родиться так же, где Олли. Ей нравилась  эта  мысль.  Ей
было все равно, кем являлся Джеймс Карнат. Он ведь Карнат. Ух! Как Эми.
     Она подумала, что  Олли  в  младенчестве  был  черноволос  и  красив,
красивее Августа.
     Она подумала, что когда вырастет и будет  в  возрасте  маман,  у  нее
будет свой Олли. И у нее будет Нелли.
     Но не Федра. Федра слишком хозяйничает.
     Не нужно иметь эйзи, если не хочется их иметь.  Надо  заказывать  их,
иначе они не родятся.
     Вот ей, противной Федре, которая ябедничает. Вместо нее будет Август,
когда вырастет и станет охранником в их коридоре, и будет говорить "доброе
утро, сира" ей, так же как охранники приветствуют ее маман.
     Еще у нее будет Грант. С рыжими волосами. Она оденет  его  в  черное,
как эйзи, и он будет очень красивым. Она не знала, что он будет делать, но
она все равно хотела иметь эйзи с рыжими волосами.
     Она будет богатая, как маман.
     Она будет красивая.
     Она будет летать на самолете, ездить в  город  и  покупать  множество
нарядных платьев и драгоценностей, таких, как у маман, так что  когда  они
все пойдут на Новый Год, они заставят окружающих говорить:
     - Какие красивые!
     Она найдет Валери и велит ему вернуться обратно. И сире Шварц - тоже.
     И все они будут счастливы.



                                    6

                               Дословный текст из: Картины роста
                               Ленточное обучение генетике:
                               "Интервью с Арианой Эмори": ч.2
                               Обучающие публикации Резьюн: 8970-8768-1
                               Одобрено для 80+

     В: Доктор Эмори, у нас еще  есть  время,  и  я  задам  еще  несколько
вопросов, если ты не возражаешь.
     А: Давай.
     В: Ты - одна из Особенных. Некоторые говорят, что  ты  -  может  быть
принадлежишь к величайшим людям из когда-либо живших, стоишь в одном  ряду
с да Винчи, Эйнштейном и Бок. Как ты относишься к такому сравнению?
     А: Мне бы хотелось быть знакомой с ними всеми. Я думаю, что это  было
бы интересно. Я полагаю, между прочим, что могу предугадать твой следующий
вопрос.
     В: О.
     А: Задай его.
     В: Как ты соотносишь себя с другими людьми?
     А: Мммм. Не угадала. Другие люди? Я не  уверена,  что  знаю.  Я  веду
затворнический образ жизни. Я отношусь с большим уважением к каждому,  кто
может водить грузовик в глуши или управлять звездолетом. Или  преодолевать
трудности новгородской подземки (смех).  Я  полагаю,  что  смогла  бы  так
относиться. Я никогда не пыталась.  Однако,  жизнь  всегда  сложна.  Я  не
уверена, труднее ли мне спроектировать генотип, чем  другому  (обладающему
требуемыми  способностями)  выполнять  те  действия,  которые   я   нахожу
трудными.
     В: Это интересная позиция. Но  неужели  ты  полагаешь,  что  вождение
грузовика столь же значимо? Следует ли направлять Особенных на эту работу?
Что делает столь важной тебя?
     А: Потому что я обладаю уникальным набором способностей. Никто другой
не сможет делать то, что могу я. Вот чем является Особенный.
     В: Как ты ощущаешь свою особенность?
     А: Это очень близко к тому вопросу, которого я ожидала. Могу сказать,
что быть Особенным - это все равно, что  быть  Советником  или  руководить
отделом: все очень на виду, очень серьезная охрана, большее внимание,  чем
представляется разумным.
     В: Ты можешь пояснить последнее - "чем представляется разумным"?
     А: (усмешка): Одно издание просило меня расписать меню  моих  любимых
блюд. Репортер как-то спросил, верю ли я в перевоплощение.  Имеет  ли  это
какой-нибудь смысл? Я - психохирург, и генетик, и, случается, философ, и с
учетом этого последний вопрос в действительности несет  для  меня  больший
смысл, чем предыдущий, но что же на самом деле имеет значение для публики?
Больше, чем моя наука, ты говоришь? Нет. То,  что  ищут  репортеры  -  это
уравнение,  позволяющее  отыскать  баланс  между  моей   психикой   и   их
аудиторией. Баланс, который одновременно является и мифом, и  реальностью:
их вопросы могут у всех вызвать одинаковую скуку, ни доставив удовольствия
никому конкретно; однако все равно: это подводит нас, наконец, к  вопросу,
которого я от тебя жду.
     В: Это приводит меня в сильное замешательство.
     А: Задай его. Я скажу, если мы его, наконец найдем.
     В: Хорошо. Я думаю, что удастся. Что ты знаешь такое, чего  не  знает
никто?
     А: О, это мне даже больше нравится. Что я знаю? Это интересно.  Никто
и никогда не задавал его  таким  образом.  Сказать  тебе  вопрос,  который
постоянно задают? "Как ты ощущаешь то, что у тебя Особые  способности".  -
Что я знаю - это гораздо более мудрый вопрос. Что я ощущаю.  Но  я  отвечу
коротко: то же, что и все - кто находится в изоляции, отличается от всех и
способен понять причину изолированности и отличия.
     Что я знаю? Я знаю, что сама я сравнительно не важна,  а  моя  работа
важна исключительно. Это упустил тот интервьюер, интересовавшийся тем, что
я ем. Мои вкусы крайне тривиальны, разве что ты интересуешься моей  личной
биохимией, которая меня интересует и имеет значение. Если  этот  журналист
обнаружил истинную связь между гением и сырами, то мне это интересно, и  я
хотела бы поговорить с ним.
     К счастью, мой  персонал  защищает  меня  от  праздного  любопытства.
Государство отделило меня, потому что народ,  (как  агрегатное  состояние,
если угодно), знает, что  если  мне  предоставить  возможность  совершенно
свободно трудиться, я буду работать и работать для работы, потому что я  -
человек, одержимый одной идеей.  Потому  что  во  мне  есть  эмоциональное
измерение,  которое  пытались  уловить  другие  репортеры,  у  меня   есть
эстетическое чувство, касающееся того, что я делаю, и это связано  с  тем,
что один древний Особенный назвал "погоней за Красотой"  -  я  думаю,  что
каждый может это понять на своем уровне. Тот  древний  приравнивал  это  к
Истине. Я называю это Равновесием. Я  приравниваю  это  к  Симметрии.  Это
составляет природу Особенного, это то, что ты на самом  деле  ищешь:  мозг
Особенного работает  с  абстракциями,  находящимися  далеко  за  пределами
любого существующего языка. У Особенного имеется Дальнее Видение или с тем
же успехом Широкое Видение, которое охватывает больше,  чем  подразумевает
любое  человеческое  слово.  А  Слово,  Слово  с  большой  буквы,  которое
Особенный видит, понимает, постигает в самом краеугольном смысле  слова  -
это Слово находится за пределами восприятия  любого  предшественника.  Так
что  он  называет  его  Красотой.  Или  Истиной.  Или   Равновесием,   или
Симметрией. Зачастую он выражает себя математически; либо,  если  для  его
дисциплины  не  очень  подходит  такой  ключ,  ему  приходится   придавать
специальное значение определенным словам в соответствии с направлением его
работы. Мой язык - отчасти математический, отчасти биохимический, частично
семантический: я изучаю биохимические системы -  человеческие  существа  -
которые на биохимическом уровне  предсказуемо  реагируют  на  раздражение,
проходящее  через   систему   рецепторов   с   биологически   определенной
чувствительностью.
     Не будем касаться  сложного  пространства  культуры  или  возможности
приложения математики к социальным системам.  Могу  сказать  тебе,  что  я
оставляю  исследователям,  помогающим