одпишете, - ответил я. Литси кивнул.
   - Да, это лишь позволит оттянуть время. Но это не выход.
   - А где же выход? - с тоской спросила Даниэль. Литси посмотрел на меня.
   - Предоставьте это Киту, - улыбнулся он. - Даниэль  рассказывала,  что  в
том ноябре  вы  скрутили  в  бараний  рог  целую  когорту  весьма  серьезных
противников. Неужели вы не сможете сделать это теперь?
   - Там ситуация была несколько другая, - возразил я.
   -  А  что,  собственно,  произошло?  -  спросил  Литси.  -   Даниэль   не
рассказывала мне подробностей.
   - Одна газета развязала кампанию против моей сестры Холли и ее мужа.
   Это грозило им крупными  неприятностями:  муж  Холли  тренирует  скаковых
лошадей, а в газете говорилось, что он находится на грани банкротства. Ну, и
в конце концов  мне  удалось  заставить  газету  напечатать  опровержение  и
выплатить Бобби компенсацию.
   - И еще этот жуткий папаша Бобби, - сказала Даниэль. - Расскажи про него,
Кит.
   Сейчас она смотрела на меня так, словно между нами все было  по-прежнему.
Я попытался скрыть, как меня тревожат наши пошатнувшиеся  отношения,  боюсь,
мне это плохо удалось, - и принялся рассказывать.
   - На самом деле, эти нападки на Бобби  были  нацелены  против  его  отца,
который пытался захватить газету в свои руки. Отец Бобби, Мейнард  Аллардек,
рассчитывал получить рыцарский титул, а газета стремилась  скомпрометировать
его. Этот Мейнард настоящий мерзавец и сильно отравлял Бобби жизнь. Ну, и...
в общем, мне удалось от него избавиться.
   - Каким образом? - с любопытством спросил Литси.
   -  Мейнард  сделал  состояние  на  том,  что  одалживал   крупные   суммы
предприятиям, находящимся в сложном положении. Он выжидал, пока они  встанут
на ноги, а потом требовал деньги обратно. Владельцы так сразу вернуть деньги
не могли, и тогда он забирал в уплату само  предприятие  и  через  некоторое
время его перепродавал. Улыбающаяся  акула  глотала  благодарных  рыбешек  с
потрохами, а они понимали, в чем дело, только когда оказывались в брюхе.
   - И что же вы сделали? - спросил Литси.
   - Ну... я взял интервью кое у кого из тех, кого он разорит, и  заснял  их
на пленку. Зрелище было весьма впечатляющее.  Пожилая  пара,  у  которых  он
обманом выманил великолепную скаковую  лошадь,  человек,  чей  сын  покончил
жизнь самоубийством, когда его предприятие разорилось,  мальчишка,  которого
Мейнард втянул в игру на  тотализаторе,  и  парень  продул  половину  своего
наследства...
   - Я видела этот фильм, - сказала Даниэль. - Меня словно обухом  огрели...
Я плакала горючими слезами.  Кит  пригрозил  отправить  копии  кассеты  всем
официальным лицам, если Мейнард предпримет еще что-нибудь. И  ты  еще  забыл
сказать, - обратилась она ко мне, -  что  Мейнард  пытался  заставить  Бобби
убить тебя.
   Литси вскинул брови.
   - Убить?..
   - Хм... - сказал я. - Видите ли, Мейнарда бесит то, что Бобби женился  на
моей сестре. Он с рождения ненавидит всех Филдингов.  Его  так  воспитывали.
Когда Бобби был маленьким, Мейнард пугал его Филдингами.
   И я рассказал о древней вражде между нашими семействами.
   - Нам с Бобби удалось уладить это дело, и теперь мы друзья,  но  для  его
отца это нож острый.
   - Бобби думает, - сказала мне Даниэль, - что для Мейнарда нож острый  еще
и то, что ты добился успеха. Если бы ты был паршивым жокеем, он  бы  так  не
злился.
   - Мейнард - член Жокейского клуба, - объяснил я  Литси.  -  И  теперь  он
довольно часто бывает распорядителем. Он был бы очень рад, если бы я лишился
лицензии.
   - А добиться этого нечестным путем он не  может,  потому  что  существует
фильм, - задумчиво сказал Литси.
   - Это ничья, - спокойно согласился я.
   - Ну ладно, - сказал Литси, - а как насчет того, чтобы добиться ничьей  с
Анри Нантерром?
   - Я про него слишком мало знаю, - возразил я.  -  Мейнарда-то  я  знаю  с
детства. А об оружии и о тех, кто им торгует, у меня нет никакой информации.
   Литси задумчиво поджал губы.
   - Полагаю, это можно уладить... - сказал он.

Глава 8

   Днем я позвонил Уайкему. Голос у него был усталый. Этот день был сплошной
вереницей сложностей и горестей, которые к тому же еще не кончились. Нанятый
сторож сидел на кухне вместе со своим псом, пил чай и  жаловался  на  холод.
Уайкем боялся, что охранять он будет исключительно кухню.
   - А что, в самом деле морозит? - спросил я.  Это  было  бы  неприятно:  в
мороз  грунт  делается  твердым,  скользким  и  опасным,  и  скачки   обычно
отменяются.
   - Да нет, плюс два на улице.
   Уайкем держали термометр на улице, над водопроводными кранами. В мороз он
включал  подогрев,  чтобы  вода  не  замерзала.  За  годы  работы  он  успел
оборудовать  свою  конюшню  всяческими  полезными  приспособлениями,   вроде
инфракрасных ламп в денниках, чтобы лошади не мерзли и не простужались.
   - Приходил полицейский, - сказал Уайкем.  -  Детектив.  Он  сказал,  что,
возможно,  это  подростки  нашалили.  Представляешь?  Я  сказал,  что  умело
пристрелить двух лошадей - это  не  детская  шалость.  Но  он  ответил,  что
мальчишки способны на такое, что иной раз  только  диву  даешься.  Он,  мол,
видывал вещи и похуже. Например, пони, которым хулиганы выкалывали глаза.
   П-психи ненормальные! Я сказал, что Котопакси не пони, что он  был  одним
из фаворитов Большого национального, а констебль сказал,  что...  что  очень
жаль и он с-сочувствует владельцу...
   - Но он обещал что-нибудь предпринять?
   - Он обещал вернуться завтра и взять показания у конюхов, но вряд ли  они
что-то знают. Пит, который ухаживал за Котопакси, разрыдался. Все  остальные
были в возмущении. Для них это даже хуже, чем когда лошадь получает травму и
ее приходится пристрелить...
   - Это для всех хуже, - сказал я.
   - Да, - вздохнул Уайкем. - А потом еще  приехали  живодеры  и  битый  час
вытаскивали их из денников... Я не мог на это смотреть. Я... я их так  любил
обеих...
   Разумеется, для живодеров убитые лошади - всего-навсего падаль. Возможно,
это самый разумный взгляд на вещи, не отягощенный излишними эмоциями, но для
Уайкема, который любил лошадей, разговаривал с ними, строил  планы,  жил  их
жизнью, это было неприемлемо. Тренеры стиплеров обычно держат своих питомцев
дольше, чем тренеры лошадей, участвующих в гладких  скачках:  не  три-четыре
года, а лет десять, а то и больше. И когда Уайкем говорил, что любит лошадь,
это действительно было правдой.
   Я подумал, что к Кинли  он  еще  не  успел  так  привязаться.  Кинли  был
восходящей звездой, яркой и ослепительной. Кинли пока был новой игрушкой,  а
не старым другом.
   - Берегите Кинли, - сказал я.
   - Я его перевел. Он теперь в угловом деннике.
   Угловые денники обычно занимали в последнюю очередь.  В  них  входили  не
через двор, а через соседний денник. Это было очень неудобно для конюхов,  -
но зато это самое безопасное место во всей конюшне.
   - Замечательно! - с облегчением сказал я. -  А  теперь,  что  гам  насчет
завтрашних скачек?
   - Завтрашних скачек?
   - Ну да, в Пламптоне.
   Уайкем некоторое время молчал, собираясь с мыслями. На крупные  скачки  в
Пламптон он всегда посылал  много  лошадей,  потому  что  это  был  один  из
ближайших ипподромов. Насколько я знал, завтра мне предстояло шесть заездов.
   - У Дасти есть список, - сказал наконец Уайкем.
   - Ладно.
   - Управляйся с ними как сочтешь нужным. - Хорошо.
   - Ну, спокойной ночи, Кит.
   - Спокойной ночи, Уайкем.
   Вешая трубку, я подумал, что он снова  правильно  назвал  мое  имя.  Быть
может, в Пламптон привезут тех лошадей, каких нужно.

***

   Iа следующее утро я отправятся в  Пламптон  поездом.  По  мере  того  как
увеличивалось расстояние, отделявшее меня от дома на Итон-сквер, я испытывал
все большее облегчение. Несмотря на присутствие принцессы, Литси и  Даниэль,
вечер, проведенный в обществе Беатрис де Бреску, оказался  сущей  пыткой.  Я
очень  рано  извинился  и  отправился  спать,  сопровождаемый  укоризненными
взглядами остальных, но  и  во  сне  мне  продолжал  мерещиться  настойчивый
плаксивый голос тети Беатрис.
   Утром, когда я уходил, Литси сказал, что  после  того,  как  Джон  Гренди
уйдет, он сам будет сидеть с Роланом. А  принцесса  и  Даниэль  должны  были
занимать Беатрис. Даниэль вечером работала у себя  на  телевидении,  поэтому
после половины шестого этот тяжкий труд целиком ложился на плечи принцессы.
   Я пообещал вернуться из  Пламптона  как  можно  раньше,  но  обнаружил  в
раздевалке записку, которая давала мне повод не возвращаться. Честно говоря,
я был этому очень рад.  Записка  была  от  директора  ипподрома  в  Ньюбери,
который просил меня убрать свою машину, потому что это место срочно нужно им
для других целей.
   Я позвонят на Итон-сквер. К телефону подошла Даниэль. Я  объяснил  насчет
машины.
   - Попрошу кого-нибудь подбросить меня из Пламптона в Ньюбери. А ночевать,
пожалуй, поеду домой, в Ламборн. У  меня  завтра  скачки  в  Девоне.  Ты  уж
извинись за меня перед принцессой. Скажи, что я приеду завтра после  скачек,
если надо.
   - Дезертир! - сказала Даниэль. - Голос у тебя подозрительно радостный.
   - Но так же действительно ближе!
   - Расскажи это своей бабушке!
   - Ладно, ты там осторожнее, - сказал я.
   Она немного помолчала, потом со  вздохом  ответила:  "Ладно"  и  повесила
трубку. Временами казалось, что между нами все  идет  по-прежнему,  а  потом
раз! - и опять все не так. Я без особого энтузиазма  отправился  разыскивать
Дасти. Дасти привез тех лошадей, каких надо, привез мне куртку нужного цвета
и  резко  отрицательное  мнение  о  детективе,   который   сдуру   попытался
допрашивать конюхов за работой. Дасти сказал, что все равно никто ничего  не
знает, а парни  были  готовы  линчевать  любого  чужака,  шатающегося  возле
конюшен.
   Главный конюх (не Дасти, а другой; Дасти  был  главным  конюхом,  который
ездит с лошадьми) в субботу вечером, как  всегда,  обошел  конюшни  часов  в
одиннадцать, и все было тихо. Конечно, во все  восемьдесят  денников  он  не
заглядывают - проверил только пару лошадей, которые приболели. Ни к Каскаду,
ни к Котопакси он не заходил. Заглянул к Кинли и Хиллсборо, чтобы убедиться,
что они нормально поели после скачки, и пошел домой спать.
   - А что еще он мог сделать? - воинственно поинтересовался Дасти.
   - Так ведь никто его и не обвиняет, - сказал я.
   - Пока нет, - мрачно ответил  Дасти  и  взял  мое  седло,  чтобы  седлать
лошадь, которой предстояло участвовать в первом заезде.
   Дальше все шло как обычно: Дасти выводил  и  седлал  лошадей,  я  на  них
ездил, оба мы разговаривали  с  владельцами  -  поздравляли,  сочувствовали,
объяснялись и извинялись. День был обычный: две победы, одно  второе  место,
два непризовых и одно падение. Падение было мягким и не доставило мне особых
проблем.
   - Спасибо, Дасти, - сказал я после последнего забега. - За все спасибо.
   - Ты о чем? - недоверчиво спросил он.
   - Ну, просто так.  Сегодня  у  тебя  был  тяжелый  день  -  шесть  скачек
как-никак. И все было хорошо.
   - Все было бы еще лучше, если бы ты не свалился  в  пятом  забеге,  кисло
ответил Дасти.
   Я вовсе не свалился. Это лошадь упала подо  мной.  На  попоне  с  номером
остались пятна зелени. И Дасти это отлично знал.
   - Ну, все равно спасибо, - сказал я. Он  кивнул  без  улыбки  и  поспешно
ушел. Вот так оно и будет: и завтра в Ньютон-Абботе, и послезавтра в Аскоте.
Сотрудничество, но не дружба.
   Двое других жокеев, живших в Ламборне, подвезли меня до Ньюбери. Я забрал
с ипподрома свою застоявшуюся машину и поехал домой.
   Дома я разжег камин, чтобы хоть чуть-чуть  поднять  настроение,  поужинал
жареной курицей и позвонил Уайкему.
   У него был утомительный день. Страховой агент утверждал, что он не принял
должных мер по  охране,  детективы  окончательно  достали  всех  конюхов,  а
сторожа главный конюх, пришедший на конюшню в шесть утра,  нашел  спящим  на
сеновале.  Уайкем  сообщил  о  гибели  лошадей  в  Уэзерби,  в   секретариат
Жокейского клуба (это была обычная процедура),  а  весь  день  его  изводили
звонками из газет. Репортеры желали знать, действительно ли лошадей убили. В
конце концов позвонила принцесса  и  сказала,  что  отменила  свой  визит  к
друзьям в Ньютон-Аббот и не  поедет  на  ипподром.  И  еще  просила  Уайкема
передать Киту, что  он  действительно  очень  нужен  на  Итонсквер  и  пусть
возвращается, чем раньше, тем лучше.
   - Что у них там стряслось? - спросил Уайкем без особого интереса.
   - Она была прямо сама не своя.
   - На них неожиданно свалилась ее золовка.
   - Да? - Уайкем не стал развивать эту тему. - Ты сегодня молодец.
   Две победы - это неплохо.
   - Спасибо, - ответил я, ожидая, что сейчас последуют упреки  за  падение.
Дасти наверняка наябедничал. Но я был несправедлив к старому склочнику.
   - Дасти говорит, что Торкиль в пятой скачке упал. Ты как там? Цел?
   - Ни царапины! - ответил я.
   - Ну и хорошо. Так вот, насчет завтрашнего дня...
   Мы обсудили завтрашних лошадей и наконец простились. Он снова назвал меня
Китом. Это уже два раза подряд... "Я буду знать, что все  в  порядке,  когда
Уайкем опять начнет называть меня Полом", - подумал я.
   Я прослушал все сообщения на своем автоответчике. Большая часть повторяла
то, о чем рассказывал мне Уайкем: целая толпа репортеров желала знать, какие
чувства я испытываю в связи с гибелью Котопакси. "Хорошо, что меня  дома  не
было, - подумал я, - а то бы я им такого наговорил..." Один тренер из Девона
спрашивал, не смогу ли я выступить на его лошадях в Ньютон-Абботе. Его жокей
получил травму. Я заглянул в каталог, позвонил тренеру, чтобы сказать, что я
согласен, и спокойно улегся спать. Где-то в половине третьего меня  разбудил
телефонный звонок. Я посмотрел на часы и поморщился.
   - Алло! - сонно сказал я. - Кто это?
   - Кит...
   Я тут же проснулся. Это был голос Даниэль, и с ней явно  что-то  было  не
так.
   - Ты откуда? - спросил я. - Я... мне надо... Я в магазине.
   - Где-где?
   - В магазине! - Она шумно сглотнула. -  Что  случилось?  Переведи  дух  и
рассказывай по порядку.
   - Я вышла из студии в десять минут третьего... и поехала домой...
   Даниэль осеклась. Она всегда заканчивала в  два.  В  это  время  их  бюро
закрывалось,  и  американские  репортеры  разъезжались  по  домам.   Даниэль
возвращалась на своем маленьком "Форде" в гараж недалеко от Итон-сквер,  где
стоял и "роллс-ройс" Томаса.
   - Ну и дальше? - спросил я.
   - За мной ехала какая-то машина. Потом у меня лопнула шина. Мне  пришлось
остановиться. Я... - Даниэль снова сглотнула, - я  обнаружила,  что  у  меня
спущены целых две шины. А другая машина остановилась рядом, и из  нее  вышел
мужчина. Он был в каком-то... каком-то капюшоне...
   "Господи Иисусе!" - подумал я.
   - Я побежала, - продолжала Даниэль. Она явно была близка к истерике. -  А
он  погнался  за  мной.  Я  бежала,  бежала...   увидела   этот   магазин...
круглосуточный... и забежала сюда. Но хозяину это не нравится.  Он  позволил
мне позвонить... но у  меня  нет  денег.  Я  оставила  кошелек  и  пальто  в
машине... Я не знаю, что делать...
   - Вот что, - сказал я, - сиди там и никуда не выходи. Я за тобой приеду.
   - Да, но... хозяин не разрешает... А снаружи он, этот... Я не  могу...  я
просто не могу выйти! Это так глупо... но я боюсь...
   - Еще бы! Я сейчас приеду. Передай трубку хозяину. И не бойся. Через  час
я буду там.
   - Хорошо... - слабо ответила она, и после паузы в трубке послышался голос
с азиатским акцентом:
   - Алло!
   - Моей даме нужна помощь, - сказал я. - Согрейте ее,  дайте  ей  горячего
питья и устройте ее у себя. Я приеду и заплачу вам.
   - Наличными, - лаконично уточнил он.
   - Наличными.
   - Пятьдесят фунтов.
   - За это вам придется действительно хорошо о ней позаботиться, сказал  я.
- А теперь скажите ваш адрес и как вас найти.
   Он объяснил мне, как к нему доехать, и очень серьезно сказал, чтобы я  не
торопился, за дамой он присмотрит, и чтобы я непременно привез деньги. Я еще
раз заверил его, что обязательно привезу. Я оделся, сунул в сумку  кое-какую
запасную одежду, запер  дом  и  помчался  в  Лондон,  нарушая  все  мыслимые
ограничения скорости. Пару раз я свернул  не  туда,  но  наконец  угрюмый  и
неразговорчивый ночной прохожий объяснил мне, как доехать, и я нашел  нужную
улицу и ряд темных магазинов, среди  которых  один,  расположенный  с  краю,
рядом со станцией метро,  был  ярко  освещен.  Я  резко  затормозил  у  края
тротуара и вошел в магазин.
   Это был крохотный мини-маркет. У двери располагался небольшой киоск,  где
продавались горячие блюда на вынос, а все  остальное  пространство  было  до
потолка забито продуктами, и тонко пахло пряностями. Двое покупателей стояли
у киоска с горячими блюдами, третий в глубине магазинчика выбирал  консервы.
Даниэль нигде не было видно. Продавец, азиат с гладким круглым лицом, рыхлым
телом и раскосыми глазами, коротко глянул на меня,  ворвавшегося  внутрь,  и
продолжал методично обслуживать покупателей.
   - Молодая дама... - сказал я. Он словно и не услышал. Завернул покупки  и
принялся отсчитывать сдачу.
   - Где она? - настойчиво спросил я. Но с тем же успехом мог бы  обращаться
к  шкафу.  Азиат  переговорил  с  покупателями  на  неизвестном  мне  языке,
рассчитался и дождался, пока они уйдут.
   - Где она? - повторил я. Мне стало не по себе.
   - Деньги. - Судя по его глазам, деньги ему были очень нужны. - С ней  все
в порядке.
   - Где она?
   - В кладовке, вон за той дверью. Давайте деньги.
   Я отдал ему пятьдесят фунтов, оставил его пересчитывать их, а сам ринулся
в указанном направлении. Задняя стена была заставлена от пола до потолка.  Я
успел всерьез разозлиться, но тут  заметил  дверь,  наполовину  загороженную
полками.
   Между пачек с кофе торчала ручка. Я повернул ее и толкнул дверь.  За  ней
оказалась комната, тоже  заставленная  картонными  коробками.  На  крохотном
пятачке стояли стол и стул. Под потолком висела лампочка без абажура.
   Даниэль сидела на стуле, кутаясь в большое мужское пальто, протянув  руки
к слабенькому обогревателю и тупо глядя в пространство.
   - Привет! - сказал я.
   Огромное  облегчение,  отразившееся  на  лице  Даниэль,  пожалуй,  стоило
страстного поцелуя, которого я, впрочем, так и не получил.  Она  вскочила  и
прижалась ко мне, словно вернувшись домой.  Я  крепко  обнял  ее,  почти  не
чувствуя ее тела под этим толстым пальто, ощущая мускусный восточный аромат,
которым была пропитана темная ткань, поглаживая темные волосы Даниэль, и мне
было хорошо. Я мог бы стоять так часами, но вскоре Даниэль  отстранилась  от
меня.
   - Ты, наверно, думаешь, что я  дура,  -  сказала  она  дрожащим  голосом,
хлюпая носом и вытирая глаза кулаком. - Все это так глупо...
   - Ничего подобного.
   - Я так рада, что ты здесь!
   Это было сказано от чистого сердца.
   - Ну, пошли, - сказал я, успокоившись. - Идем домой.
   Даниэль выскользнула из огромного пальто и  положила  его  на  стул.  Она
немного дрожала в своей рубашке и свитере. "Это от нервов", - подумал  я:  в
магазине и в кладовке было не так уж холодно.
   - У меня в машине есть плед, - сказал  я.  -  А  потом  мы  заберем  твое
пальто.
   Она кивнула, и мы направились через магазин к двери, ведущей на улицу.
   - Спасибо, - сказал я азиату.
   - Лампочку выключили? - спросил он. Я покачал головой. Азиат поморщился.
   - Спокойной ночи, - сказал я, а Даниэль добавила:
   - Спасибо вам.
   Он ничего не ответил и проводил нас своими раскосыми глазами. Мы вышли на
улицу и подошли к машине.
   - На самом деле, он был довольно любезен,  -  сказала  Даниэль,  когда  я
накидывал плед ей на плечи. - Он налил мне кофе и предложил поесть, но я  не
могла взять в рот ни крошки.
   Я усадил ее на пассажирское место, захлопнул дверцу и сел за руль рядом с
ней.
   - Где тв