еречь, а Беатрис знает, во сколько  я
отправляюсь в Чизик за Даниэль...
   Я шел по середине переулка,  стараясь  держаться  подальше  от  машин,  и
сердце у меня отчаянно колотилось,  хотя  накануне  ночью  я  был  абсолютно
спокоен. "Воображение!" - кисло подумал я.  Ничто  не  таилось  в  зарослях,
поджидая меня. Тигр не пришел поохотиться на козу.
   Машина выглядела совершенно так же, как я ее  оставил,  но  я  на  всякий
случай все же проверил проводку под капотом и под приборной  доской,  прежде
чем включить зажигание. Проверил, нет ли утечки масла в моторе, в порядке ли
шины, испытал тормоза, разогнавшись и резко затормозив, прежде  чем  выехать
на улицу.
   Наконец, удовлетворившись проверкой, я отправился  в  путь  и  без  помех
доехал до Чизика. В два часа ночи я забрал Даниэль. Она устала после долгого
дня и почти не разговаривала со  мной,  сказав  лишь,  что  они  весь  вечер
занимались репортажем о снежных и ледяных домиках, хотя, с ее точки  зрения,
это пустая трата времени.
   - Что за дома такие? - спросил я скорее для поддержания разговора.
   - Что-то вроде конкурса. Ребята  снимали  фильм  о  них.  Вроде  песочных
замков,  только  из  снега  и  льда.  Некоторые  очень  красивые  и  даже  с
освещением. Только внутри очень  холодно.  Все,  конечно,  занятно,  но  это
нельзя назвать событием мирового масштаба.
   Даниэль зевнула и умолкла. А вскоре мы были уже у  гаражей:  ночью  машин
мало, и потому ехать недолго.
   - Ты не можешь все время приезжать за мной, - сказала Даниэль по дороге к
особняку.
   - А мне нравится.
   - Литси сказал,  что  этот  человек  в  шляпе  был  Анри  Нантерр.  -  Ее
передернуло. - Я даже не знаю, что хуже - если это был он или если  нет.  Во
всяком случае, в пятницу я не работаю и в субботу и  воскресенье  тоже.  Так
что завтра ты сможешь спокойно выспаться.
   Мы отперли дверь новым ключом и снова попрощались на площадке  ее  этажа.
Нам еще не приходилось спать вместе в этом доме, так  что  мне  не  пришлось
бороться со счастливыми воспоминаниями; и все же, когда я поднимался к  себе
наверх, мне отчаянно хотелось, чтобы Даниэль была со мной. Но просить ее  об
этом я не решился: ее прощальный поцелуй не был обещанием и  снова  пришелся
куда угодно, только не в губы.
   "Дайте ей время..." Время приносило лишь томительную тревогу и ничего  не
сулило в будущем.
   В столовой, находившейся напротив спальни Литси, каждое утро  можно  было
найти завтрак, тепло и свежие газеты. Я спустился туда около девяти и сидел,
прихлебывая апельсиновый сок и читая о лошадях, которые должны участвовать в
сегодняшних скачках в Брэдбери, когда зажужжал внутренний  телефон  и  голос
Даусона сообщил, что меня спрашивает мистер Харлоу.
   Я снял трубку городского телефона с некоторым страхом.
   - Уайкем?
   - А, Кит! Слушай, я подумал, что, пожалуй, надо тебе сказать,  только  ты
принцессе не говори, не стоит ее тревожить... У нас сегодня  ночью  побывали
гости.
   - Лошади целы? Кинли как?
   - Целы, целы. Собственно, ничего не случилось.  Сторож  сказал,  что  его
собака беспокоилась, словно чуяла кого-то. Он говорит,  пес  добрых  полчаса
был настороже и тихонько поскуливал.  Они  дважды  обошли  все  конюшни,  но
никого не нашли, а через некоторое время собака успокоилась. Ну и что ты  об
этом думаешь?
   - Хорошо, что там была собака!
   - Да... Все это очень неприятно.
   - А когда это было?
   - Около полуночи. Я-то, разумеется, давно уже спал, и сторож не стал меня
будить, потому что ничего не случилось. И никаких следов не нашли.
   - Пусть конюшню караулят каждую ночь. И смотрите, чтобы вам  не  прислали
снова того мужика, который дрых на сеновале.
   - Нет, я им сказал, чтобы его больше не присылали.  Новый  сторож  вполне
добросовестен.
   Мы поговорили о двух лошадях, которых Уайкем посылал в Брэдбери. Обе  они
принадлежали  не  принцессе.  Уайкем  временами  посылал  в  Брэдбери  самых
медлительных коняг, с тем расчетом, что если они не сумеют выиграть там,  то
в другом месте они тем более не выиграют. А обычно он старался туда  лошадей
не посылать. Это был маленький провинциальный ипподром, с  плоским  скаковым
кругом не более мили длиной. Скакать на нем было проще  простого,  если  все
время держаться внутренней стороны дорожки.
   - Ты там позаботься о Мелиссанде.
   - Хорошо, Уайкем. - Мелиссанду я уже  не  застал.  -  Вы  имеете  в  виду
Пинкай?
   - А? Ну да, конечно. - Уайкем прокашлялся. -Долго ты еще будешь  жить  на
Итон-сквер?
   - Не знаю. Я вам скажу, когда соберусь уезжать отсюда.
   Мы расстались. Я сунул в  тостер  ломтик  хлеба  с  отрубями  и  принялся
размышлять о ночных гостях. Вошел Литси, налил себе кофе.
   - Я подумал, - сказал он мимоходом, накладывая себе кукурузных хлопьев  и
заливая их сливками, - что, может быть, поеду сегодня на скачки.
   - В Брэдбери? - удивился я. - Там довольно неуютно.
   - Вы не хотите, чтобы я ехал с вами?
   - Да нет, просто предупреждаю.
   Он сел за стол и сочувственно посмотрел, как я ем тост без  джема  и  без
масла.
   - Какая жуткая диета!
   - Ничего, я привык.
   Я проглотил таблетку, запил ее кофе.
   - А это что? - спросил Литси.
   - Витамины.
   Он со вздохом  покачал  головой  и  принялся  уничтожать  свой  чрезмерно
калорийный завтрак. Вошла Даниэль, отдохнувшая,  посвежевшая,  в  мешковатом
белом свитере.
   - Привет! - сказала она, ни к кому в особенности не обращаясь. - А я  вас
ищу. Что вы сегодня делаете?
   - Едем на скачки, - сказал Литси.
   - В самом деле? - Она с удивлением уставилась на него. - С Китом?
   - Ну да, конечно.
   - А-а... А можно... можно я тогда тоже поеду?
   Она обвела нас взглядом, явно рассчитывая приятно провести время.
   - Через полчаса! - улыбнулся я.
   - Легко!
   И мы отправились на скачки в Брэдбери  втроем,  попрощавшись  в  холле  с
принцессой, которая спустилась вниз, чтобы поработать с миссис Дженкинс, и с
завистью смотрела на нас, и с Беатрис, которая  также  спустилась  вниз,  но
чтобы выведать последние новости. Беатрис уставилась на меня.
   - Вы сюда вернетесь? - осведомилась она.
   - Вернется, - мягко ответила принцесса. - А завтра мы все вместе поедем в
Сандаун. Там скачут две мои лошади. Не правда ли, это чудесно?
   Беатрис, похоже, не сразу сообразила,  каким  образом  одно  вытекает  из
другого. А тем временем мы с Литси и Даниэль откланялись.
   Прибыв в Брэдбери, мы обнаружили,  что  ипподром  находится  в  состоянии
обширной реконструкции. Повсюду  стояли  машины,  лежали  кучи  строительных
материалов и  висели  объявления  с  извинениями  за  временные  неудобства.
Посреди дешевых мест возвышались обнесенные лесами новые трибуны, а  большая
часть верхнего яруса дорогих  трибун  была  превращена  в  большой  зал  для
зрителей с окнами во всю стену, столами, стульями и барами. Там же строилась
выходящая на противоположную  сторону  галерея,  откуда  открывался  вид  на
паддок.
   На столе перед весовой стоял  макет,  показывающий,  как  все  это  будет
выглядеть после  реконструкции.  Служащие  ипподрома  с  улыбками  принимали
комплименты и поздравления.
   Литси с  Даниэль  отправились  выпить  и  перекусить  в  старый,  еще  не
благоустроенный бар, и я, натягивая бриджи и сапоги, изо всех  сил  старался
не думать об этом. Потом я надел куртку, и мой  помощник  аккуратно  повязал
мне на шею белый шарф. Потом я надел мягкий жилет, защищающий спину и  почки
при падениях, а поверх этого - куртку с цветами первого из своих сегодняшних
владельцев. Шлем, очки, хлыст, номер, попона с грузом,  седло;  я  проверил,
все ли на месте, взвесился, передал Дасти все, что нужно,  Дасти  отправился
седлать лошадь, а я накинул анорак - день был холодный - и вышел на улицу.
   Сегодня я как раз  с  удовольствием  постоял  бы  на  трибунах  вместе  с
Даниэль, как все нормальные люди. Мне  захотелось  съесть  сандвич,  выпить,
сыграть на тотализаторе... Когда я выехал на дорожку, они улыбнулись  мне  и
помахали, и я помахал в ответ. Сейчас мне хотелось очутиться рядом с ними.
   Моя лошадь выиграла скачку. Это удивит и порадует Уайкема, но не  искупит
вчерашнего проигрыша Коля.
   Кроме двух лошадей Уайкема, я должен был ехать еще  на  трех.  Во  второй
скачке мы пришли в хвосте, и  я  переоделся  в  цвета  владельцев  Пинкай  к
третьей скачки,  снова  накинул  теплый  анорак  и  вышел  в  паддок,  чтобы
поговорить с самыми придирчивыми и беспокойными из всех владельцев Уайкема.
   Но до паддока я не дошел. Сверху донесся вопль "Помогите!", и я вместе со
всеми, кто был вокруг, поднял голову, чтобы узнать, что случилось.
   На новой галерее, высоко над трибунами, висел на одной руке человек.
   Крупный мужчина в темном пальто. Литси!
   Я в ужасе  смотрел,  как  он  медленно  развернулся  на  руке,  зацепился
второй... Но он был слишком тяжелым, чтобы подтянуться. А внизу -  пятьдесят
футов и твердый асфальт.
   Я опрометью бросился туда, сорвал с себя анорак и бросил на землю под тем
местом, над которым повис Литси.
   - Снимайте куртку! - сказал я тому, кто стоял ближе всех. -  Бросайте  на
землю!
   - Кто-то должен подняться туда и помочь ему, - сказал  он.  -  Кто-нибудь
должен...
   - Снимайте куртку! - И я обернулся к какой-то женщине:
   - Снимайте пальто!  Бросайте  его  на  землю.  Скорее,  скорее,  бросайте
одежду!
   Она смотрела на меня невидящим взглядом. На  ней  была  длинная,  дорогая
шуба. Женщина стянула ее с себя, бросила  поверх  моего  анорака  и  сказала
стоявшему рядом мужчине:
   - Снимайте куртку! Снимайте же!
   Я бегал от человека к человеку.
   - Снимайте куртки, пальто, скорее, скорее! Снимайте куртки!
   Вокруг собралась огромная толпа людей, которые, возвращались  на  трибуны
перед следующей скачкой. Все смотрели  вверх.  Я  услышал,  как  люди  стали
повторять:
   - Снимайте куртки! Снимайте куртки!
   "Господи, Литси, - молил я, - подержись еще чуть-чуть!"
   - Держись! Держись! - кричали ему, один-два идиота что-то  орали,  и  мне
казалось, что вокруг очень шумно, хотя большинство людей молчали.
   Мальчонка с огромными глазищами расстегнул свой маленький голубой анорак,
стянул узорчатый свитерок и швырнул их в растущую кучу одежды,  оставшись  в
одной яркой хлопчатобумажной футболке. И нырнул в толпу. Я  слышал,  как  он
кричит:
   - Скорей, скорей, снимайте куртки!
   Дело пошло. Куртки летели в  кучу  десятками,  их  передавали  из  задних
рядов, кое-как укладывали, пока не получилось что-то вроде огромного тюфяка,
достаточно толстого, чтобы смягчить удар. Но он мог бы быть и толще...
   Никто не поднялся на галерею, чтобы  помочь  Литси.  Куртки  летели,  как
листья на ветру.
   - Снимайте куртки...  снимайте  куртки...  скорее,  скорее...  -  кругами
расходилось по толпе.
   Когда Литси наконец сорвался и упал, он был похож  на  еще  одну  летящую
куртку, но только он упал стремительно, словно  пушечное  ядро.  Только  что
висел, цепляясь за ограду галереи, а в следующее мгновение уже был внизу.
   Поначалу он падал прямо, потом мощные плечи перевесили назад, и  упал  он
почти на спину.
   Он тяжело подпрыгнул на куче курток и скатился с них. Голова его осталась
на одной из курток, а тело оказалось  на  асфальте,  перевалившись  на  бок,
обмякшее, словно тряпка.
   Я бросился к нему, опустился на колени и сразу увидел,  что,  хотя  Литси
оглушен падением, он, несомненно, жив. Множество  рук  протянулось  к  нему,
чтобы помочь ему встать, но он был еще не готов к этому, и я попросил:
   - Не трогайте его... пусть сам встанет... осторожнее...
   Все, кто бывает на скачках, знают, как опасны повреждения позвоночника, и
о том, что упавшего жокея нельзя поднимать сразу; а рядом  был  я,  в  своей
жокейской форме, и мое присутствие напоминало об этом. Люди  стояли  вокруг,
готовые помочь, но не трогали упавшего.
   Я поднял голову и оглядел толпу. Они стояли  вокруг,  в  одних  рубашках,
дрожащие от холода... Некоторые плакали, особенно та женщина, которая первой
сняла свою шубу. Я снова опустил взгляд и увидел, что глаза Литси постепенно
начинают снова приобретать осмысленное выражение.
   - Литси! - сказал я. - Литси, как вы?
   - Я... я что, упал?
   Он шевельнул рукой, потом ногой, и вся толпа вздохнула с облегчением.
   - Да, вы упали, - сказал я. - Полежите еще немного. Все отлично.
   Сверху кто-то крикнул:
   - Эй, с ним все в порядке?
   На галерее стояли двое мужчин,  которые,  видимо,  бежали  наверх,  чтобы
помочь Литси, но опоздали. Толпа в один голос ответила:
   - Да! - и все дружно зааплодировали,  и  в  этом  приподнятом  настроении
принялись разбирать свои куртки из кучи. Курток было, наверно, сотни две,  и
не только курток. Анораки, эскимоски, твидовые пиджаки,  просто  пиджаки  от
костюмов,  плащи,  шубы,  свитера,  даже  лошадиная  попона.  На  то,  чтобы
разобрать огромную кучу, ушло куда больше времени, чем на то, чтобы  собрать
все это.
   Глазастый мальчишка надел свитер и застегнул анорак, не  отводя  от  меня
взгляда. Я обнял его.
   - Как тебя зовут? - спросил я.
   - Мэтью.
   - Ты классный парень, Мэтью!
   - Это папина куртка, - сказал Мэтью, - которая у дяди под головой.
   - Попроси его, пусть он оставит ее тут еще ненадолго.
   Кто-то успел сбегать в медпункт. Пришли санитары с носилками.
   - Со мной все в порядке, - сказал Литси слабым голосом, но он все еще  не
пришел в себя и не стал возражать, когда его положили на носилки.
   Рядом с носилками появилась Даниэль, белая как мел.
   - Литси... Литси... О господи!
   Она взглянула на меня.
   - Я его ждала... кто-то сказал, что человек упал с галереи... с ним все в
порядке?
   - Все в порядке, - сказал я. - Все будет отлично.
   - О господи...
   Я обнял ее.
   - Все в порядке, Даниэль. Правда! У него, похоже,  ничего  не  болит,  он
просто ушибся.
   Даниэль медленно высвободилась  и  пошита  вслед  за  носилками,  которые
поставили на каталку. Я услышал, как санитар спросил:
   - Вы его жена?
   - Нет... Знакомая...
   Отец мальчика поднял свою куртку и пожал мне руку. Женщина подобрала свою
перепачканную шубу, отряхнула ее и чмокнула меня  в  щеку.  Ко  мне  подошел
распорядитель и вежливо попросил садиться в седло и отправляться  к  старту,
потому что скачка уже  и  так  задержана.  Я  взглянул  на  часы  на  здании
ипподрома и с изумлением обнаружил, что с тех пор, как я вышел  из  весовой,
прошло не более пятнадцати минут.
   Все кони, владельцы и тренеры по-прежнему были в  паддоке,  словно  время
остановилось, но теперь жокеи садились в седла. Смерть удалось остановить, и
жизнь снова вступала в свои права.
   Я подобрал свой анорак. Все разобрали свои куртки, и он лежал на асфальте
один, а под ним - мой хлыст. Я поднял голову и посмотрел на галерею. Галерея
была высоко и выглядела пустой и совершенно непримечательной.
   Внезапно все происшедшее показалось мне дурным сном. А ведь я еще даже не
начал задавать вопросы! Зачем Литси туда понесло? Как вышло, что он сорвался
и повис на волосок от смерти? Какую промашку он допустил?
   Литси лежал на кровати в медпункте до конца скачек, но потом настоял, что
он полностью оправился и  готов  вернуться  в  Лондон.  Он  извинился  перед
служащими ипподрома за то, что по глупости полез на галерею, хотел взглянуть
на  ипподром  с  птичьего  полета,  и  сказал,  что  упал  исключительно  по
собственной неуклюжести: споткнулся о какие-то доски и потерял равновесие.
   Когда его спросили, как его зовут, он  назвал  укороченную  версию  своей
фамилии, опустив титул принца, и выразил надежду, что его дурацкое поведение
не наделает слишком много шуму. Мы уселись в  машину  и  поехали  обратно  в
Лондон. Литси сидел на заднем сиденье вместе с Даниэль и рассказывал нам обо
всем этом.
   - Как вышло, что вы споткнулись? - спросил я, время от времени поглядывая
на него в зеркало заднего вида. - Что,  там  действительно  было  так  много
хлама?
   - Ну да, доски и все такое... - Голос его звучал озадаченно. -  На  самом
деле я даже не знаю, как я ухитрился  упасть.  Я  на  что-то  наступил,  оно
зашаталось, я протянул руку, чтобы опереться, а она провалилась  в  пустоту,
за ограждение. Это произошло так быстро... Я попросту оступился.
   - А вас никто не толкнул? - спросил я.
   - Кит! - в ужасе воскликнула Даниэль. Но  не  учитывать  эту  возможность
было нельзя. Литси, похоже, уже думал об этом.
   - Я весь день лежал и размышлял о том, как же все-таки это получимтесь, -
медленно произнес он. - Там, наверху,  я  никого  не  видел,  это  точно.  Я
наступил на какую-то штуку, она зашаталась у меня под ногами, как качели,  и
я потерял равновесие. Нет, я не могу сказать, что меня толкнули.
   - Ладно, - задумчиво сказал я.  -  Послушайте,  как  насчет  того,  чтобы
вернуться? Надо было мне сразу после скачки подняться наверх, чтобы все  там
осмотреть.
   - Служащие ипподрома  поднимались  туда,  -  сообщил  Литси.  -  Они  мне
сказали, что ничего особенно опасного там не было, но, конечно, лазить  туда
не стоило.
   - Давайте вернемся, - сказал я, и, хотя Даниэль  возражала,  говоря,  что
опоздает на работу, мы все же повернули обратно.
   Я оставил Литси и Даниэль внизу,  в  машине,  а  сам  вошел  в  ворота  и
поднялся на трибуну. Как и на большинстве ипподромов, наверх  вели  довольно
узкие лестницы. Понятно, почему люди, бросившиеся наверх, на  помощь  Литси,
опоздали.  Они  просто  не   смогли   пробиться   сквозь   толпу   зрителей,
поднимающихся на трибуны, чтобы смотреть скачку.
   Широкие ряды главного яруса спускались до самой земли, и подняться на них
можно было где угодно, но на верхний ярус вели только две лестницы, по одной
с каждой стороны.
   Я направился к той  лестнице,  которая  была  ближе  к  весовой  -  Литси
говорил, что он поднимался наверх именно по ней. Если  смотреть  со  стороны
паддока, это место было расположено у края галереи, слева.
   Лестница вела сперва к верхним рядам главного яруса и  потом  поднималась
дальше наверх. Я дошел до верхней площадки, где должен был вскоре  открыться
бар. Все помещения были застеклены, открытой оставалась  лишь  галерея.  Она
шла  вдоль  задней  стены  бара,  из  которого  на  нее  выходило  несколько
стеклянных дверей, сейчас запертых. И в  баре,  и  снаружи  -  повсюду  были
навалены груды стройматериалов, доски, банки с краской, стремянки...
   Я осторожно вышел на холодную,  открытую  всем  ветрам  галерею,  к  тому
месту,  где  Литси  потерял  равновесие,  и  увидел,  как  это  должно  было
произойти.  Вдоль  всего  короткого  коридорчика,  ведущего  на  галерею,  в
несколько рядов лежали доски, и,  если  идти  по  ним,  ты  оказывался  выше
ограждения. Нормально ограждение было по грудь, а когда я шел по доскам, оно
оказалось мне по пояс, а Литси был дюйма на четыре меня выше...
   Не знаю, что там зашаталось под ногами у Литси -  теперь  там  ничего  не
шаталось, - но у стены стояло торчком еще несколько досок. Я пробрался  мимо
них, чувствуя, как они поддаются под рукой, когда я опираюсь на них, и вышел
к тому месту, откуда упал Литси.
   Убедившись, что у меня под ногами твердый пол, я выглянул наружу.  Отсюда
был превосходно виден паддок, а за ним - великолепные холмы. Да, эта галерея
выглядела очень привлекательно. И была совершенно безопасной - до  тех  пор,
пока ты стоишь на полу.
   Я прошел вдоль галереи, намереваясь спуститься  по  другой  лестнице,  но
обнаружил, что лестницы нет: там  реконструкция  была  в  самом  разгаре.  Я
вернулся к тому  концу,  откуда  вошел,  осторожно  пробрался  по  доскам  и
спустился вниз.
   - Ну? - спросил Литси, когда я сел в машину. - Что вы думаете?
   - Эти доски выглядят очень ненадежными.
   - Да... - виновато вздохнул он.
   Я завел машину и выехал с ипподрома.
   - Когда я упал и ухитрился как-то зацепиться за ограждение,  -  продолжал
Литси,  -  я  подумал,  что,  если  сумею