время мечтал о том, чтобы занять свой нынешний пост.
     Когда он спустился на площадку второго этажа, из-под арки, уводящей в другое крыло, появился доктор Ламбе. Позади облаченного в запятнанный холщовый халат аптекаря влачился мальчишка, обремененный сумочками и мешочками, полными всяческих лекарственных снадобий. Томас спросил у Ламбе:
     - Вы осмотрели Гаспарда?
     - Да, капитан, и просто не мог поверить своим глазам. - Ламбе поправил шапочку на лысеющей маковке. Аптекари составляли разнообразные целебные зелья из трав, необходимые чародеям-целителям; многие из них, подобно самому Ламбе, достигали изрядного лечебного мастерства, не прибегая к какой-либо ворожбе. Искушенных в магии лекарей не хватало повсюду, кроме Лодуна, где университет ежегодно выпускал их целыми дюжинами.
     - Что вы хотите сказать?
     - Ожоги уже зарубцевались. - Аптекарь пожал плечами. - Я знал, что Гален Дубелл известен своими целительными чарами, но как можно сделать такое?
     - Как бы он это ни сделал, он сделал это быстро. Но воспользовался кое-чем из того, что было у Брауна.
     - Доктор Браун не столь уж плох. - Заметив выражение лица Томаса, Ламбе добавил: - Конечно, до истинной уверенности ему еще далеко, однако, уверяю вас, он наделен задатками истинного специалиста. Но то, что сделал доктор Дубелл, достойно восхищения... Прикасаться к повязкам, наложенным этим человеком, честь для меня.
     Томас проводил Ламбе задумчивым взглядом, а потом прошел в небольшой зал на втором этаже, где его ожидал Лукас.
     Грязные стены были завешаны старыми картами и обтрепанными остатками флагов; иные были взяты еще на прошлой войне, другие же представляли более недавнее приобретение, и цистерианская гвардия дорого заплатила бы за сведения об их нынешнем местонахождении. За стеклом книжного шкафа стояли в ряд классические труды по военному делу, строевые уставы, наставления по стрельбе из мушкета, фехтованию и тактике, "Полный свод боевого искусства" и "Построения при парадах и смотрах". Лукас, первый лейтенант гвардии королевы, развалившись в кресле, держал в своей руке высокую кружку, сапоги его возлежали на дощатом столе рядом с бутылью вина и второй кружкой.
     Явно приунывший Гамбин жался в углу, вся поза его свидетельствовала о том, что он отдал бы многое, лишь бы находиться как можно дальше от Лукаса. Гамбин также был шпионом, однако не обладал профессиональными навыками Эфраима. Чаще всего он работал на мелкую придворную знать, и Томас впервые обнаружил в нем нечто большее, чем чуть досадную помеху. Его красный с золотом дублет, фазанья пышность одежд весьма раздражали глаз после трудной ночи и недолгого сна. Гамбин сразу же начал:
     - Капитан, я работаю там, где нахожу дело. - Однако бравада в его голосе не казалась убедительной.
     Лукас приподнял бровь. Ставя в угол шпагу, Томас поглядел на лейтенанта. Не обращая внимания на Гамбина, он плеснул вино в другую кружку, попробовал его и сморщился. Обращаясь к Лукасу, Томас спросил:
     - Адижанское? Двадцать второго года? Ты с ума сошел?
     Лукас пожал плечами:
     - Я от него просыпаюсь.
     - Оно пробудит и мертвеца. - Томас тяжело опустился в кресло и оглядел шпиона. Дождавшись, пока Гамбин отвел в сторону свои бледные глаза, он промолвил: - Ты получил от кого-то пакет.
     - Что тут странного? Моя работа, - пробормотал Гамбин.
     - Он был предназначен вдовствующей королеве!
     Шпион облизал губы:
     - В самом деле?
     - В самом деле? - повторил Лукас.
     - В самом деле, - подтвердил Томас, доставая шпагу из отделанных черной кожей ножен; уголком глаза он заметил, как нервно дернулся Гамбин. Рукоять шпаги не была особо украшена; если не считать природной элегантности витой гарды и тупых концов перекрестья, металл блестел от долгого употребления. Томас провел пальцем вдоль плоской стороны узкого клинка, явно засмотревшись на оставленные на нем мелкие борозды и царапины. - От кого ты получил пакет?
     - Я не говорил, что получал его.
     Лукас извлек пачку писем из вздувшегося дублета и бросил ее на стол. Прошлой ночью, узнав, что Гамбин передал пакет одной из дам Равенны, Томас отдал бумаги Лукасу вместе с приказом разыскать и доставить шпиона.
     Томас поднял вверх шпагу и посмотрел вдоль клинка, к счастью непогнувшегося, невзирая на все неприятности прошлой ночи.
     - Так откуда же взялся этот пакет?
     Гамбин нервно рассмеялся:
     - Нет никаких доказательств того, что он прошел через мои руки.
     Томас поднял глаза.
     - Значит, слова королевы тебе недостаточно, - негромко проговорил он. - Тут уже попахивает изменой.
     - Я... это...
     - От кого ты получил пакет?
     Гамбин сделал ошибку, изменив тактику обороны:
     - Этого я не могу сказать вам.
     - Что за "не могу"? Какие тут могут быть "не могу"? - вмешался Лукас. - Наверное, "не желаю"... а это большая разница.
     - Я просто хочу сказать, что не знаю, кто это был; мне передал бумаги чей-то слуга, - запротестовал Гамбин.
     - Как жаль! - Аккуратно положив шпагу на стол, Томас поднялся. - Значит, ты ничем не можешь помочь нам, так?
     - Тогда меня можно отпустить?
     - Ну что ж, не возражаю.
     Шпион помедлил, попытался заговорить и вдруг бросился к двери. Томас поймал его, когда Гамбин чуть задержался в проеме, увидев в соседней комнате группу гвардейцев, занятых игрой в кости. Развернув шпиона в обратную сторону, Томас бросил его лицом на стол.
     Лукас торопливо спас бутылку с вином и шагнул в сторону.
     Гамбин взвыл, крик превратился в визг, когда Томас завернул руку шпиона за спину и прорычал:
     - Кричи громче! Никто здесь и ухом не поведет. Я полагаю, ты сейчас обдумываешь ответ.
     - Ну, вот это... для вас я узнаю, кто это был. Клянусь, он... У меня есть друзья, которые найдут его! - взвизгнул в отчаянии шпион.
     - А по-моему, ты лжешь. Как ты думаешь, врет? - обратился Томас к Лукасу.
     - Ему не привыкать...
     - Нет-нет, это правда, - задохнулся Гамбин. - Я найду его.
     - Ты уверен в этом? - Томас чуточку посильнее надавил на руку.
     Гамбин заорал:
     - Да! Да! Клянусь.
     Выпустив его, Томас отступил назад. Гамбин, задыхаясь, повалился на пол, потом поднялся и, держась за руку, направился к двери.
     Томас поправил свое кресло, поднял кружку с пола и указал в сторону бутылки, которую самым тщательным образом оберегал Лукас:
     - Ты охраняешь ее только для себя?
     Опускаясь в собственное кресло, Лукас передал ему вино:
     - Пей, оно и покойника поднимет.
     - Это точно. Для этого и нужно вино скверного урожая.
     Налив себе кружку до краев, Томас основательно приложился к ней. Ему было жаль времени, потраченного на Гамбина, когда нужно было решать проблему Грандье. Все три пленника, которых они взяли вчерашней ночью, как выяснилось, ничего не знали. Нанимавший их человек носил капюшон и маску, но так поступали все знатные и богатые люди, отправляясь в дешевые таверны; наемники не могли сказать, был ли этот человек бишранцем. Тогда получалось, что или Грандье говорит без акцента, или нанимал охрану не сам волшебник, а кто-нибудь из его подручных, или же у наемников не хватило ума признать в нем бишранца, раз он не был одет в плащ тамошнего корнета. Мы ничего не знаем о Грандье, недовольно подумал Томас, лишь слухи и самые общие факты.
     - Полагаю, Гидеон сменил тебя на рассвете?
     - Да. И притом страшно радовался. Не могу припомнить, чтобы в молодости я проявлял подобный пыл. А кто следит за Гамбином?
     - Эфраим. Тот, что изображает продавца баллад.
     - Пришлось его нанять?
     - Пришлось. Все постоянные члены королевской стражи по-прежнему ищут Грандье.
     - Скверное дело с этим Грандье. - Лукас извлек пачку писем и перелистал их. - Итак, у тебя интрижка с графиней Майенской?
     - Весьма долгая и жаркая история. В одном из последних писем я даже проявил некоторую несдержанность. - Томас не обратил внимания на подтрунивание лейтенанта. Капитан понял, что может полностью доверять Лукасу, еще во время последней бишранской войны, когда вместе со всей гвардией королевы был занят сбором сведений о противнике и посыльной службой. Оба они были темноволосые и походили на адерасцев, и посему, отрезанным от своих разлившейся в половодье широкой рекой, им пришлось провести в лагере кавалерии бишранцев шесть дней, выдавая себя за наемников из этой небольшой страны. Бишранский полководец развлекал себя после обеда казнями пленных офицеров Иль-Рьена, ну а денег, которые он отпустил на поимку гвардейцев королевы, хватило бы на год доброй жизни даже семейству состоятельного купца.
     - Кстати, особенно развлекло меня это. - Лейтенант развернул лист на столе, чтобы показать подпись. - Хорошая подделка. Я бы и сам мог признать ее за истину, если бы не знал, что врожденное благородство не позволит тебе стать в один ряд с конюхами и лакеями, с которыми тешится добрая графиня. На мой взгляд, тебе повезло, что и вдова придерживается того же мнения.
     - Едва ли это можно назвать удачей. Если бы Равенна спросила, доводилось ли мне спать с графиней, я бы вполне откровенно ответил, что не помню. Все дворцовые дамы кажутся мне теперь на одно лицо. - Томас и Равенна перестали быть любовниками год назад, когда здоровье отказало ей. Королева знала, что постель с ним делили теперь другие женщины. Это ничего не изменило в их отношениях, давно миновавших опасную черту. Она возражала бы только против Фалаисы. Не так уж давно дворцовые заговоры вспыхивали, как лесные пожары в жаркое лето; Равенна просто не могла позволить себе, чтобы начальник ее собственной гвардии привязался к королеве-дочери, величине во многом еще неизвестной, которая однажды могла решиться избавиться от властной свекрови.
     Но хотя письма эти и не достигли цели, однако они все равно навредили своим появлением в то самое время, когда Равенна нуждалась в особой помощи капитана, - теперь приходилось тратить часть сил на охрану собственной персоны. Томас похлопал по стопке:
     - Их написал человек, не знающий Равенну.
     Лукас кивнул:
     - Человек, который не представляет, как мало она ценит тех, кто сует нос в ее личные... - он помедлил и рот его искривился, - ...дела.
     Томас весьма обоснованно подумал, что друг его намеревался сказать "интрижки". Оставив это без внимания, он продолжил:
     - Скорее все письма рассчитаны на Роланда. Быть может, наш анонимный заговорщик надеется именно на это. - Если бы какой-то недовольный придворный решил таким образом вбить клин между Роландом и его кузеном, Томас мог бы пожелать ему удачи, но скорее всего львиную долю шутки придумал кто-то из приятелей герцога Альсенского. Бесспорно, вдохновленный несколькими намеками, небрежно брошенными самим Дензилем.
     Лукас казался задумчивым:
     - Интересно, не пытались ли уже это сделать?
     - Я думаю, что вопли были бы слышны и по эту сторону двора. Но уверенным все-таки быть нельзя.
     - Но Ренье-то, самый идеальный из рыцарей, конечно, знает.
     Томас фыркнул. В качестве идеальнейшего из рыцарей Ренье обнаруживал все-таки некоторые недостатки. Фехтовальщик он был искусный, однако чересчур полагался на свой рост и вес, пытаясь силой сбить с ног соперника поменьше. Методика эта имела некоторые достоинства - изрядное количество мужчин опрометчиво вступали в поединок с наставником альбонских рыцарей лишь для того, чтобы предоставить ему возможность наступить на собственную спину. Ренье однажды удалось сбить с ног Томаса в дружеском поединке, однако, когда наставник шагнул к нему, чтобы привычным образом завершить схватку, Томас отыгрался, приложив его между ног рукояткой кинжала. Впрочем, Ренье не затаил зла против Томаса, и хорошее отношение его не переменилось. Однако Ренье не слишком-то правильно понимал верность и если не оказывал плохого влияния на юного короля, то и хорошего тоже. Он часто менял свои пути, чтобы передать Роланду чужие речи, не учитывая ни ранимости короля, ни безопасности тех, против кого впоследствии была использована их же опрометчивость. Томас промолвил:
     - Наш идеал рыцарства полагает необходимым пересказывать Роланду каждое мое слово, и одному только Богу известно, как его величество воспримет подобный вопрос.
     - Смотри сам, дело твое. - Лукас неторопливо поднялся. Он был лишь на несколько лет старше капитана, но, устав, двигался с намного меньшей легкостью.
     Быстрота уходит, подумал Томас, поглядев на оставшуюся на столе рапиру. Так-то вот.
     - Ну, сегодня я отправляюсь на заслуженный отдых. Кстати, вечером придворные развлечения. Я тебе нужен? - спросил Лукас.
     - Нет, сами управимся с Гидеоном. На всякий случай я удвоил число часовых. - Труппы актеров приводил ко двору распорядитель увеселений и пиров, и обычно никаких трудностей с ними не возникало. Чужеземных лазутчиков или бунтовщиков отсеивали еще за стенами дворца, а сами актеры не имели привычки набрасываться на кого-либо в припадке ярости. - Что за пьеса?
     - Адераская комедия.
     - Возможно, и пастораль. - Томас осушил кружку.
     - Кстати, забыл. - Лукас извлек кожаную сумку для депеш из приваленной к стене груды и бросил ее на стол. Сумка была набита бумагами.
     Томас поглядел на нее без всякого энтузиазма.
     - Что это?
     - Прислали из королевской стражи рукописные протоколы и копии документов по делу еретика Грандье в Бишре.
     - Ты шутишь! - Плюхнувшись в свое кресло, Томас встряхнул бумаги и принялся перебирать листки, заполненные уже выцветшими строчками.
     - Путешествовавший по Бишре вискондинский монах побывал на суде и попросил у ведущих протокол священников разрешения скопировать документы, и они это позволили. Безусловно, тогда их не считали ни секретными, ни даже важными. В королевской страже сказали, что бумаги бесполезны, но, зная твой интерес к этому делу, переслали сюда.
     Когда Лукас вышел, капитан разложил бумаги. Братья Вискондинского ордена относились к числу немногих, кто все еще мог свободно пересекать границы Бишры. После того как епископы Иль-Рьена решили не проводить очистки сельской местности от приверженцев языческой старой веры, церкви Бишры и Иль-Рьена объявили друг другу страшную войну. Примерно в то же время бишранская инквизиция начала преследовать чародеев, и возражения по этому поводу церкви Иль-Рьена заставили Бишру запретить большую часть независимых религиозных орденов.
     Томас умел читать обычное бишранское письмо, хотя не в силах был освоить литеры высокого штиля, каковые использовались в официальных документах. Он подозревал, что и монах не более него самого был умудрен в бишранском, ну а королевской страже и стараться было незачем. Он оставил неудобочитаемые тексты в стороне - для перевода дворцовым толмачам.
     Накарябанные монахом строки свидетельствовали о том, что Грандье являлся в этом деле жертвой. Показания монахинь были путаны и противоречивы, а подробности чародейских злодеяний Грандье в лучшем случае расплывчаты; в Иль-Рьене явившегося с подобным обвинением в суд бросили бы в тюрьму за ложный донос и отсутствие уважения к суду. По свидетельству чернеца, одна из монахинь даже вознамерилась взять назад свои показания, но судьи просто не захотели ее слушать.
     Грандье истязали огнем, удушливым газом и прочими средствами, с помощью которых инквизиция добивалась признания в ереси. Невзирая на это, чародей отказался признать свою вину и посему был подвергнут допросу ординарному и экстраординарному. Его пытали на дыбе, где, поднятый за руки, он был брошен на каменный пол, а потом заплечных дел мастер, подвесив тяжелые грузы к ногам жертвы, поднимал и резко опускал ее почти до самого пола, вырывая кости из суставов. Значит, на лице и руках Грандье должны были остаться шрамы. Даже если он сам исцелил себя, то все равно не мог скрыть следов подобных увечий. Было бы чудом, если бы ему удалось распрямить спину или избежать хромоты при ходьбе, подумал Томас.
     Грандье исчез из своей камеры через несколько недель после пытки. Месяц спустя священник, подавший ложное обвинение, потерял рассудок и умер. Еще через месяц следом за ним отправился епископ, возглавлявший инквизиционное судилище. Консультант по чародейству, засвидетельствовавший наличие на теле Грандье после мучений так называемых чертовых меток, которые он, вероятно, фальсифицировал, умер в delirium tremendum <жуткой лихорадке (лат.)>, как определил случившееся монах. Отчет на этом заканчивался, исключая последовавший вскорости мор и прочие жуткие беды, ныне приписываемые беззаконному чародею.
     Если он не занимался черной магией до суда, то уж точно делает это сейчас, подумал Томас.

***

     Полдень в "Маскараде лицедея" тянулся медленно; завсегдатаи таверны приходили в себя после предыдущей ночи, а действующая труппа готовилась к наступающему вечеру. Бараселли и его ассистенты сидели за большим круглым столом посреди таверны и спорили о том, какими персонажами они воспользуются сегодня, а тем временем актеры слонялись поблизости, изображая отсутствие интереса. В столбах света, пробивавшегося сквозь растрескавшиеся стекла, плясала пыль, сопровождавшая розыск нужных на сегодня актерских принадлежностей.
     Сильветта, актриса, представлявшая в тот день одну из героинь, обратившись к женщине, взятой на роль Коломбины, спросила:
     - Как ты там, бишь, назвалась?
     После недолгих колебаний та ответила:
     - Меня зовут Каде. - Она сидела на крышке стола, покрытого винными пятнами, скрестив ноги под юбкой таким образом, что позу ее многие более благовоспитанные женщины сочли бы даже не то что сложной, но попросту невозможной, как по физическим, так и по моральным законам. Игральные карты, которые перебирала Каде, принадлежали таверне.
     - В самом деле? Только не говори Бараселли. - Сильветта закатила к небу глаза и пожала плечами жестом, более подходящим для сцены. - Неудача, скверные предзнаменования... Он только об этом и говорит. Здесь теперь более не называют детей этим именем, так ведь? Разве что в деревнях. Или ты из селян?
     - Да.
     - А где ты научилась комедии?
     - Я путешествовала вместе с труппой и разучила роль одной из масок, Коломбины. Это было после того, как я бежала из монастыря, - поведала ей Каде.
     - А как же ты очутилась в монастыре?
     - Меня отправила туда злая мачеха.
     - Сказки рассказываешь. - Отметая все личные вопросы, Сильветта попросила: - Погадай-ка мне еще раз на счастье.
     - Едва ли твоя судьба переменилась за полчаса.
     - Откуда тебе знать, все может быть!
     - Да ты сама все знаешь, - ответила Каде, но вновь принялась раскладывать карты.
     Из задней комнаты появилась Коррина, вторая героиня; в руках ее было два платья - свертки блестящей ткани и кружев.
     - Какое ты выберешь - синее или голубое?
     Обе женщины умолкли, предавшись серьезным раздумьям.
     - Это, - наконец решила Сильветта.
     - Пожалуй, - согласилась Каде.
     - А что будет на тебе? - спросила Коррина. Каде подозревала, что актриса хотела удостовериться в том, что ее не затмит женщина, играющая ее же служанку. Каде показала на свое свободное красное платье с глубоким вырезом и сказала:
     - Это будет в самый раз.
     - Но в этом ведь нельзя на сцену, - возразила Сильветта.
     - Я же играю служанку, - расхохоталась Каде. - Что еще может на мне быть?
     Результаты гадания полностью переманили Сильветту на ее сторону. Она предложила:
     - По крайней мере позволь мне завить тебя.
     Каде провела рукой по тонким распущенным волосам, которые пыльный солнечный луч на время превратил в золото. Обычно она считала, что волосы у нее цвета сухих колосьев.
     - На железе?
     - Конечно же, гусыня, на чем же еще?
     - Терпеть этого не могу.
     Коррина разложила платья поперек кресла и сказала:
     - Понимаешь, тебе надо постараться привлечь к себе внимание. Здесь уйма мужчин благородных и богатых, и все ищут любовниц. Конечно, как ты понимаешь, редко удается завести постоянную связь, но выгода стоит усилий.
     - В самом деле? - переспрос