ин знаю об этом, если не считать Урбейна Грандье. - Каде остановилась возле него у окна и поглядела в сад. Она покраснела, хотя Томас не догадывался о причинах. Он спросил: - А что случилось с тобой, после того как ты освободила Боливера?
     Загнув уголок расшитой золотом, но полинявшей шторы, Каде уставилась на него, словно бы впервые увидев его здесь.
     - Я часто не слушалась мать. Она делала вид, что не замечает. А потом Двор Неблагий одурачил ее, и Мойра отправилась в Ад, а я унаследовала все ее достояние. Люди ее разбежались почти сразу же после исчезновения своей королевы. Боливер остался, потому что он существо беспомощное и у него нет никакого дела, но некоторые просто не нашли себе лучшего места. - Каде помолчала, разглядывая заросший и уютный сад.
     Трудно было поверить в то, что среди этих зарослей был заточен Боливер... и в то, что сама Каде обитала в этой тихой пыльной комнатке.
     - А может быть, им всем здесь было хорошо... в особенности после того, как исчезла твоя мать, - предположил Томас.
     Каде серьезно посмотрела на него своими огромными серыми глазами.
     - А мне кажется, что я чуточку симпатична тебе, хотя ты, наверное, умрешь, но не признаешься в этом.
     - Признаюсь... и не умру, как видишь. - Солнечный свет, преобразованный слоем иллюзорной воды, превратил ее волосы в старинное золото. Спустя мгновение он продолжил: - Я знаю, что сказала тебе Равенна в ту ночь, которую ты провела в казарме гвардейцев. Она слишком все упростила и так поступает всегда, когда хочет добиться чего-нибудь очень нужного.
     Каде хлопнула ладонью по лбу, повернулась и едва ли не рухнула в одно из деревянных кресел.
     - Значит, ты все знаешь?
     - Нет. Иначе мы бы не попали в подобную ситуацию. - Он улыбнулся. - Однако я считаю большим комплиментом для себя, если она находит мое присутствие вдохновляющим фактором. Ведь я гожусь тебе в отцы.
     - Но это ведь не так. - Каде искоса взглянула на него. - И ты не отец мне. Так ведь?
     - Нет, меня тогда не было при дворе. К тому же я весьма осторожен в подобных делах, на случай если они могут сделаться важными потом. - Томас ощутил, что такими словами может нечаянно оттолкнуть ее, словно бы и впрямь вознамерился подступиться к ней с серьезными намерениями.
     - Я сказала ей, что мне не нужен этот проклятый трон.
     - Я знаю. Если бы ты согласилась, это сулило бы нам редкое несчастье... Момент волнующий, конечно, но тем не менее.
     - Да, так я и подумала. - В затянувшемся молчании она что-то вырисовывала на полу носком своего ботинка. - Ты веришь мне?
     "Сказать или нет? - думал Томас. - Но тогда разрушится та хрупкая связь, что возникает между нами". Он этого не хотел. Напротив, ему было интересно знать, что случится потом и чем все закончится. И он желал этого... так сильно, как никогда. Томас негромко промолвил:
     - Как ни странно, я верю тебе.
     Каде метнулась через всю комнату к полкам и, недолго постояв перед ними, взяла горшочек, украшенный белыми и голубыми колосками. Вернувшись, она сказала, глядя на колоски:
     - Вот зелье фейри, которое дала мне мать. Оно позволит видеть сквозь чары. Конечно, не всегда, поскольку фейри умеют дурачить друг друга; но если они не будут видеть тебя или считать, что ты не способен заметить их, они не сумеют ничего сделать... Конечно, если ты хочешь.
     "Жест этот обещает мне нечто большее, чем просто способность к магии, - подумал он. - Между нами возникает некий союз. Что же будет потом?.. Все или ничего". Стащив перчатку, он протянул ладонь.

***

     В комнате было тихо и холодно, в отсутствии окон единственная свеча бросала багряные отблески на красные стены, оставляя все прочее в серо-черной тени. Урбейн Грандье сидел за столом, полированная поверхность приятно холодила руки, глаза его были обращены к пергаментному листку с виньеткой, обрамлявшей карту Иль-Рьена. Южная граница с Бишрой была помечена красным цветом; Умбервальд и Адер - на севере и востоке - обозначались лазурью, розы сторон света и лица четырех ветров были выписаны с любовной тщательностью. Возможно, старый волшебник не мог различить в этом неровном свете литеры причудливого шрифта, которыми были выведены названия городов, рек и границ. Но глаза его были внимательны, словно бы ценить следовало буквально каждое движение пера каллиграфа.
     Снаружи послышался шум, крики, возвысился чей-то голос. Дверь открылась, пропуская внутрь Донтана и одного из альсенских солдат, поддерживавших едва стоявшего на ногах Дензиля. Плечо и левая рука молодого герцога были в крови, разорванный дублет и кожаный кафтан открывали рану. В ярко освещенной прихожей находились и другие солдаты; один из юных альсенских лордов, только сегодня явившийся с войском, как раз распекал их. Урбейн Грандье протер глаза под золотыми очками Галена Дубелла и кротко сказал:
     - Положите его на лежанку. И ради Бога, закройте дверь. - Грандье скривился: стоять ему мешала старая боль - ум сохранил память об увечьях, которых не испытало его тело. Пока два спутника осторожно укладывали Дензиля на кушетку, он зажег в комнате все остальные свечи. Мертвенно-бледное лицо герцога искажала боль. Следом за своим господином вошел и один из его пажей, озабоченно склонившийся над Дензилем. - Как и где это произошло? - спросил Грандье, поглядывая на обоих.
     - В галерейном крыле, - ответил Донтан. Он, задыхаясь, отошел от раненого, на лбу его выступили капли пота. - Кто-то украдкой выстрелил в нас. Это разбудило спавших в стенах фейри, которые столь быстро погнались за злоумышленником, что мы не поспели за ними.
     Извлекая из шкафчика кожаную шкатулку с аптечкой, Грандье прогудел:
     - Этого следовало ожидать.
     - Ожидать?
     - Конечно. Было бы большой ошибкой видеть дураков в наших противниках. Рано или поздно они обязаны были выйти на разведку.
     - Тогда они уже знают о том, что здесь альсенское войско. - В острых чертах Донтана проступил страх.
     - Я бы не стал сомневаться в этом.
     Донтан направился к двери, жестом пригласив за собой солдата-альсенца. Дензиль поглядел вслед молодому чародею, как и Грандье, понимая, что тот воспользуется возможностью, чтобы именем герцога дать приказания альсенскому войску и офицерам. Дензиль не собирался возражать. Светлые волосы его были пропитаны потом, он до крови искусал губы, чтобы не кричать.
     "Перепачкал кровищей всю мебель... как резаная свинья", - подумал Грандье. После бедности его юных дней в Бишре изобилие Лодуна, а потом столицы и дворца изумило его. В Иль-Рьене привыкли к своему богатству, уже не замечали притока заморских товаров через торговые порты страны и изобилия плодородной земли, цены на которую позволяли прикупить ее и крестьянину, у которого завелись деньги в мошне. Не понимали и того, как такое богатство может влиять на соседей, не владеющих им.
     Сухим голосом он обратился к коленопреклоненному пажу:
     - Ты можешь идти. На исцеление много времени не уйдет, а твой господин сможет какое-то время обойтись без поклонения.
     Мальчик слишком боялся Грандье, чтобы спорить с ним, и вышел без всяких протестов, однако несколько раз все-таки тоскливо оглянулся. Дензиль тяжело вздохнул - от усилия лоб его избороздили морщинки - и прошептал:
     - Завидуешь, чародей?
     Грандье не удивило, что герцог все-таки попытался произнести какую-то колкость, невзирая на все муки. Обратившись к исследованию раны, оставленной пулей в плече Дензиля, кудесник нахмурился.
     - О да, просто ужасно, - ответил он, - до самозабвения.
     Грандье повернулся к аптечке за необходимыми порошками. Донтан выполнял функции вестника, помогая выковывать шаткий альянс между бишранским чародеем и герцогом Альсенским. И Грандье вовсе не нравилось то согласие, которое он отметил в действиях Донтана и Дензиля.
     - Ваше стремление стать выше кажется мне удивительным, - выдохнул Дензиль; закрыв на мгновение глаза и облизав губы, он продолжил: - В данной ситуации вы едва ли можете претендовать на нравственное превосходство.
     - Ну, я хотя бы не предатель. Мое отечество обратилось против меня задолго до того, как я ответил ему взаимностью. - Грандье подошел к Дензилю. Панель на канапе была украшена живописным изображением нимф, сатиров, пастухов и пастушек, ублажающих друг друга способами, которые бишранская церковь сочла бы непристойными. Удивило его и это вольное отношение к проявлениям чувственности, царящее повсюду в Иль-Рьене. Как и невозмутимое принятие колдовства. Грандье слышал об этом еще в университете Лодуна, но не обратил большого внимания на слухи, пока не убедился собственными глазами. "Надо было бы явиться сюда в юном теле. Тогда многое сложилось бы иначе".
     - Да, такое впечатление, что вы приносите извинения за собственное предательство.
     - Попытка найти извинения тому, что прощено быть не может, всегда является ошибочной, - ответил Грандье. - Почему бы попросту не признать, что жадность сильнее верности, привязанности и здравого смысла?
     - Я не испытываю никакой симпатии или чувства долга по отношению к Роланду, - сказал Дензиль скрежещущим от боли голосом. - Он просто служит моим целям.
     - Я говорил не о вас, - ответил Грандье. Должно быть, Дензиль возненавидел Роланда из-за той власти над ним, которой был наделен молодой король, несмотря на то что как друг и покровитель молодого герцога Роланд никогда не стал бы проявлять эту власть. Грандье понимал это даже слишком хорошо. Он знал, насколько опасно позволять себе отдаваться во власть единственной силе, если ты правишь только собой или же государством. - Будет больно, но вам это, наверное, безразлично, вы же любите мучить других.
     В ответном смешке Дензиля слышалось неподдельное удовольствие:
     - Вы намеревались подразнить меня, однако даже не подозреваете, насколько метким оказалось ваше утверждение.
     Какое-то мгновение Урбейн Грандье колебался. Он знал, что Дензиль убивает легко, с улыбкой... как те карги, которые увлекают детей на смерть голосами их собственных матерей. Нет, аналогия, пожалуй, была неудачной. "Герцог не чудовище, - подумал старик, - просто силы, над которыми он не властен, лишили его разума. Так же, как и меня".
     - Возможно, и подозреваю, - ответил чародей, впервые за время короткого знакомства действительно радуясь обществу Дензиля. - Мы с вами родственные души.

14

     - Роланд, я хочу, чтобы ты сопровождал меня.
     Равенна стояла в дверях с выражением той же мрачной решимости на лице, что и у окружавших ее гвардейцев.
     Сын нервно посмотрел на мать; он сидел в кресле, на коленях его лежала доска для письма, хотя листок бумаги на ней все еще оставался чистым. Летом комната была бы светлой и полной воздуха, теперь, когда деревянные зимние ставни закрывали окна, огонек в очаге не мог прогнать из нее темень и холод. Возле Роланда находились лишь его слуги; Равенна постаралась убедиться в том, что сделает это незаметно для придворных и свиты.
     Роланд покрутил перо в пальцах, запачкав их чернилами.
     - Зачем?
     - Мне нужно кое-что показать тебе, - ответила королева-мать.
     Роланд неуверенно встал.
     - Что-то случилось?
     Равенна знала, что сына интересует только одно: где находится сейчас Дензиль, и он понимает, что мать его не из тех, кто стал бы являться к нему с подобными новостями.
     - Возьми плащ. Нам придется выйти на стену.
     Доселе пассивный слуга немедленно принес из спальни толстый, подбитый мехом плащ, и Роланд подставил плечи, чтобы тот мог набросить его.
     - А где Ренье?
     - Внизу, проверяет караулы.
     - О! - Роланд последовал за матерью через другие комнаты его апартаментов, они вышли на просторную лестничную площадку, но Равенна ощущала смятение сына, хотя за ними последовали четверо рыцарей, охранявших дверь в королевские покои, и ее камеристка Элейна.
     Они поднялись по лестнице на менее людный этаж и подождали, пока один из гвардейцев королевы отодвинет засов и распахнет дверь, преодолевая напор ветра. Потом они вышли на стену, которую защищал парапет высотой по плечо. Ветер, словно обезумев, рвался сквозь амбразуры. Равенне и Элейне пришлось воспользоваться услугами гвардейца, Роланд же шел без посторонней помощи. Равенна пригнула голову, пытаясь не вдыхать колючий холодный воздух, понимая, что ей придется расплатиться за это припадками кашля. Однако собственной хворью можно было теперь и пренебречь...
     Появилось солнце - на краткий миг, поскольку вдали уже собиралась очередная гряда темных туч. Тот, кто заставил бы себя подойти к парапету, увидел бы на севере несколько миль заснеженных полей, за которыми рукотворным подобием горного хребта поднимался город. Ветер сорвал с него шапку древесного и угольного дыма, а снег, выбелив, сделал пустынным и непорочным. Другая сторона стены выходила на внутренний двор, где Дензиль летом принимал гостей, демонстрируя им элегантность и богатство маленькой крепости. Появившись вчера, они не обнаружили здесь обычного гарнизона; дворецкий же сообщил, что герцог Альсенский еще несколько недель назад отослал всех своих людей в другие владения, чтобы утихомирить недовольных налогами жителей. И сразу отправили гонцов в Мызы к генералу Вийону, стоявшему на юге - в дне скачки отсюда.
     В который раз Равенна подумала, жив ли Томас.
     В ее жизни не было более близкого мужчины; во всяком случае, он точнее всех прочих понимал, как работает ее ум, и не осуждал ее за это. В свое время, когда Томас был еще новичком среди гвардейцев, Равенну привлекала в нем не столько его политическая проницательность или остроумие, хотя случайные проявления иронического юмора заставляли ее подозревать, что Томас действительно может быть одарен этими качествами. Нет, большую часть их она обнаружила позднее, что лишь добавило удовольствия к годам, которые она считала счастливейшими в своей жизни.
     "Ты стареешь, моя дорогая, - сказала себе Равенна. - Постоянные придворные интриги наконец согнули тебя. Некогда подобные битвы волновали нас с Томасом, но теперь..." Во дворце всегда боролись за власть, но когда Роланд возмужал, битвы превратились в истинные войны, не имеющие определенного победителя. Во многом виноват в том был Дензиль, прекрасно знавший все слабости Роланда. Ну а ее старания как-то исправить положение почти ничего не давали.
     Равенна заставила себя вернуться к настоящему. Грандье разорвал шаткий баланс сил во дворце, давая пищу для размышлений будущим историкам. Если Томас жив, он вернется к ней при первой возможности. Если же нет... тогда ей придется справляться самостоятельно.
     Они направились к старинной твердыне - почти квадратной башне высотой в семь этажей, бывшей опорой крепости до тех пор, пока не возвели бастион, оставшийся сейчас за их спинами.
     Они приблизились к двери в стене башни, и двое гвардейцев королевы стали возле нее на страже. Все остальные вошли внутрь, и Равенна почувствовала, что оживает. После пронизывающего ветра улицы в башне казалось достаточно тепло. Гвардеец остановился возле подсвечника, сталью высекая огонь из кремня, альбонцы же неуверенно теснились друг к другу, и Равенна решила, что они ожидают какого-то нападения и боятся не справиться с ним; Роланд тоже отметил это и спросил:
     - Зачем мы здесь, мать?
     Равенна не торопилась с ответом. Она направилась вверх по лестнице, следуя за гвардейцем с подсвечником в руках; возле нее на узкой лестнице хватало места только Роланду. Наконец она произнесла:
     - Я попыталась учесть твое отношение ко всему, что связано с Дензилем.
     Королева могла видеть, что король слегка возмущен тем, что она обратилась к этому предмету в присутствии охраны - не говоря уже об Элейне, - и, принимая вызов, ответил:
     - Связано? Ты уже не один год пытаешься поссорить нас своей ложью.
     Равенна остановилась и внимательно посмотрела на сына. Как всегда, ей было больно оттого, что он боится встретиться с ней взглядом.
     - Я думала, что ты не замечаешь этого, мое дорогое дитя.
     Роланд взглянул на нее:
     - Наконец-то ты признаешь это.
     - Конечно. Последние события вполне позволяют мне согласиться с тобой.
     Королева преодолела подъем, и Роланд последовал за ней. С прежним удивлением он произнес:
     - Я не понимаю тебя.
     - Этот человек тебя дурачит.
     - Он был моим единственным другом...
     - Он воспользовался тобой, чтобы накопить сил и богатства, не светящего ему в других обстоятельствах.
     - Лишь он действительно заботился обо мне, и я отдал ему все это...
     - Конечно, Роланд, ты сам ему отдал все это; именно так и действуют подобные люди.
     Остановившись на лестничной площадке, Равенна повернулась к сыну. Роланд задыхался, он, должно быть, забыл, что, являясь королем, мог бы попросту приказать ей молчать.
     - Ты никогда не проявляла ко мне любви, ты всегда ни в грош не ставила меня.
     - Наверное, ты прав, - согласилась Равенна. - Ты слишком похож на своего отца, а его-то я всегда считала ничтожеством. - Достав из рукава ключ, она передала его гвардейцу, отпершему дверь и распахнувшему ее настежь. - Входи, - сказала Равенна.
     Роланд не шевелился. Он дрожал, и глаза его потемнели от ненависти. "А он не глуп, - думала Равенна, - и я должна понимать, что всякие уверения его кузена в вечной к нему любви искренними не являются. Но может быть, он надеется заслужить уважение Дензиля, выполняя все его просьбы?" Сердце Равенны дрогнуло, однако на лице не отразилось ровным счетом ничего. "Мир устроен иначе, и Дензиль не заинтересован в том, чтобы уважать тебя, мой неразумный сын". Гвардеец с лампой вступил внутрь комнаты, оставаясь неподалеку от входа, спустя мгновение за ним последовал и Роланд. Внутри мрачная комната оказалась просторной, каменные стены отделаны темным деревом. Дальняя от входа половина помещения была заставлена винными бочками и ящиками в несколько рядов, поднимавшихся до потолка.
     - И ты захотела показать мне все это?
     - Зачем хранить здесь вино?.. Вдали от жилых частей крепости и высоко над землей, где сухой воздух более способствует хранению других веществ? Ты это хочешь спросить, Роланд? - Она кивнула одному из оставшихся при ней гвардейцев.
     Тот шагнул вперед и осторожно выкрутил затычку из днища бочонка, располагавшегося в нижнем ряду. Из отверстия потекла сухая черная струйка. Роланд пошел было к штабелю, но, уловив запах, остановился, а потом все же сделал еще шаг и нагнулся над образовавшейся горкой.
     - Порох, - неуверенно прошептал он.
     Равенна продолжала:
     - Четыре этажа над нами загружены тем же самым. Общий запас будет поменьше городского арсенала, но, как мне сказали, ненамного. Вполне достаточно для дворцового переворота.
     Роланд поднял голову и увидел жалость в глазах гвардейца, потом посмотрел на мать. Равенна, сложив руки на груди, изобразила на лице только усталость.
     - Надеюсь, ты не станешь утверждать, что все это мы привезли с собой?
     Король безмолвно помотал головой. Распрямившись, он прошел вдоль всего ряда. С одного из длинных ящиков была сорвана крышка, и он увидел упакованные в грубую ткань кремневые мушкеты.
     - Здесь есть еще одно хранилище для пуль и пороха, но небольшое, его хватит для здешнего гарнизона на несколько месяцев, и располагается оно там, где нужно - возле ворот. Все это можно объяснить единственным образом. Сказать каким, сын?
     Роланд задрожал:
     - Он мне представит объяснения!
     - Вне сомнения.
     - Я возвращаюсь назад. - Король прошел мимо стоявшей матери и направился вниз по лестнице.
     Рыцари немедленно окружили короля, свита вдовствующей королевы последовала за ними. Они спустились к лестничной площадке, выходящей на парапет, и там Роланд остановился. Поравнявшись с ним, Равенна мгновение смотрела на сына, а потом кивком приказала одному из своих гвардейцев открыть дверь.
     Створка распахнулась, и Равенна увидела за дверью неожиданно сделавшееся черным небо. Потом она заметила бездыханное тело часового, привалившегося к двери; тут гвардеец захл