Волны шумели у носа корабля, дул свежий ветер.
     Земля легкой голубой линией тянулась по левому  борту,  а  впереди  -
безбрежная синева моря, зовущая, полная надежд, удач и разочарований...



                            10. ЛЮБЯЩЕЕ СЕРДЦЕ

     Жефарту было тяжело. От природы честный и скромный, он спрашивал себя
теперь: что с ним произошло, какая коварная сила толкнула на преступление?
Неужели так ослепила страсть в Винии, что, забыв обо всем,  он  готов  был
ограбить ювелира?.. Нет, это дело злого духа, и великий Ремольт никогда не
простит такого прегрешения!..
     В душе он благодарил больного человека за то, что тот  отговорил  его
от преступного замысла. Однако другая мысль, не менее сильная,  не  давала
покоя: каким образом можно быстро разбогатеть, чтобы бросить  сокровища  к
ногам Винии? Вспомнилось решение  уйти  к  церотским  пиратам.  Но  цероты
вероломны, им ничего не стоит содрать шкуру даже  со  своего  приятеля  по
шайке. А он  закончив,  школу  краснословия  вместе  с  другими  сиротами,
научился лишь чисто говорить, кинжал и меч были ему не очень-то знакомы...
Так как же быть? Разыскать эрустских пиратов?..
     И вдруг им овладело беспокойство - другое, не то,  которое  мгновение
назад занимало его. За спиной  он  почувствовал  сильный,  магнетизирующий
зов. Словно завороженный, Жефарт  сделал  еще  несколько  шагов,  стараясь
взять себя в руки, но напряжение было так сильно  и  так  была  мучительна
потребность оглянуться, что он не  выдержал  борьбы...  Неподалеку  стояла
молодая амазонка, вся в белом -  в  короткой  военной  рубахе  и  скромном
длинном плаще до самых сандалий - и  зачарованно  смотрела  на  него.  Она
медленно приблизилась.
     - Как зовут тебя?
     - Жефарт...
     - Жефарт, - едва слышно повторила она. - А меня Нагрис.
     - Что вам нужно?
     - Ничего. Просто мне бы хотелось помочь тебе: ты  такой...  грустный!
Скажи, что за печаль одолевает тебя?
     - Печаль?.. Нет, не печаль,  Нагрис,  -  сказал  он  немного  погодя.
Смутился ее синего обжигающего взгляда  и  отвернулся.  -  Прошу  вас,  не
смотрите на меня так!
     Нагрис тоже смутилась. Тень от полей шляпы скрыла ее лицо.
     - Прости... Я не могу иначе.
     - Не надо, Нагрис. Вы амазонка. А я не люблю амазонок.
     - За что?
     Жефарт замялся.
     - Не знаю... О вас говорят...
     - Потому что ничего не знают о нашей жизни!
     Нагрис села на мраморную скамью, пытаясь скрыть слезы. Жефарт обомлел
при виде этих слез и растерялся. В его представлении  амазонки  вообще  не
умели  плакать,  им  были  недоступны  ни  нежные  чувства,  ни  настоящая
привязанность и вообще ничего, что могло бы роднить их со слабым  полом...
Но женщина, видимо, всегда остается женщиной!
     - Перестаньте, прошу вас,  -  неловко  прошептал  он,  коснувшись  ее
плеча.
     Нагрис  схватила  его  руку,  прижалась  к  ней  щекой.  Потом  будто
опомнилась, нехотя отпустила и робко засмеялась.
     - Какие-то вы интересные - вы и гарманы: называете  одного  человека,
как многих. Это же не правильно. Один - это ты, а много - это вы.
     - Может быть, - оправляясь от неловкости, сказал  Жефарт.  -  Гарманы
называют такое обращение вежливостью. Это еще от Ремольта.
     - От Ремольта? А разве он был?
     - Был, Нагрис. Все эрусты верят в него.
     Она снова взяла его руку.
     - Зови меня как одного человека - мне это будет приятно.
     Жефарт неуверенно пожал плечами.
     - Я не привык так...
     - Сядь со мной. Нагрис потянула его.
     - Скажи, почему ты был так печален?
     - Зачем вам это?
     - Я хочу помочь.
     Жефарт неестественно засмеялся.
     - Мне нужно много сокровищ, Нагрис,  очень  много!  А  вы,  амазонки,
презираете богатство, и значит, нам говорить не о чем.
     - Но что за нужда? Для чего оно тебе?
     - Не мне: моей суженой.
     Нагрис медленно поднялась. Лицо ее словно одеревенело.
     - Она красива?.. Да, да, конечно. Лучше всех... Самая хорошая.
     - Простите, - опомнился Жефарт. - Я не хотел причинять вам боль.  Так
получилось... Но было бы нечестно, если бы я...
     - Да-да. - Нагрис отошла к береговой балюстраде. - Пусть тебя это  не
огорчает. А богатство... богатство я обещаю тебе, если ты пойдешь со мной.
     - Куда?
     - К нам, на Нерас.
     Жефарт покачал головой.
     - Но тебе же  ничего  не  угрожает!  Ты  будешь  пользоваться  полной
свободой и через год или полтора  вернешься  в  свой  Мурс  самым  богатым
человеком Эрусты.
     Жефарт снова покачал головой:
     - Я лучше уйду...
     Он внезапно понял,  что  эта  женщина  обладает  редкой  способностью
притягивать к себе, и чувство боязни и мысль о том, что с нею  он  забудет
Винию, привели его в замешательство.
     - Постой... Подумай как следует. Ведь больше ты нигде так  быстро  не
приобретешь желаемое!
     Жефарт повернулся и пошел, не говоря больше ни слова.
     - Подожди!
     Она повернула его к себе  лицом  и  смотрела  жадно,  отрешенно,  как
смотрят в последний раз. Потом прижалась к  нему  всем  телом  так,  будто
хотела слиться с ним, и вдруг откинулась, прислонилась к стволу платана.
     - Теперь иди, - ели слышно прошептала она. - Уходи...
     До вечера Жефарт бесцельно склонялся по городу, но все это время жила
в нем непонятная тоска. Он не мог  выбросить  из  головы  Нагрис,  не  мог
забыть глаз, полных преданности, и  постоянно  слышал  ее  голос,  зовущий
туда, в гавань, где стояли два быстроходных парусника. Он не  помнил,  как
вышел к молу. Горячая рука коснулась его плеча.  Не  оглядываясь,  он  уже
знал, что это Нагрис.
     -  Ты  пришел...  Доверься  мне...  Амазонки  восприняли  присутствие
Жефарта, как оскорбление.
     - Ты забыла, Нагрис, - говорили они, заполнив палубу, -  забыла,  как
мы изгнали твою мать с Нераса, хоть она и была любима нами не меньше  тебя
и тоже была примэроной!
     Нагрис, бледная, но хорошо владеющая собой, стояла  на  возвышении  и
старалась быть спокойной. Дождавшись тишины, она сказала:
     - Любезные сестры, я люблю этого юношу  так,  как  никто  никогда  не
любил на свете, и потому готова на все, даже на ваше презрение и  изгнание
с Нераса. Чувство к Жефарту сильнее моего рассудка, сильнее наших жестоких
законов, и я не  в  состоянии  побороть  себя.  Если  вы  не  поймете,  не
простите, я без обиды приму любое ваше наказание...
     Все извиры собрались на втором корабле и после двухчасового  собрания
вынесли решение, которое доверили доложить одной  из  подруг.  Та  немедля
явилась к Нагрис.
     - Сестры единогласно осудили  твой  поступок,  примэрона,  памятуя  о
запрещении нам делать то, что позволяешь себе ты, однако они  очень  любят
тебя и видят в тебе незаменимого военачальника и вождя нашего независимого
племени... Пусть молодой эрат пока остается с нами до прихода на Нерас.
     - А потом? - тихо спросила Нагрис.
     - Если твоя страсть не уляжется, мы будем просить совет не  разлучать
вас.
     - Спасибо, сестры! Я никогда не забуду вашей доброты!..
     Для Жефарта началось удивительное время. Он даже иногда  не  понимал,
хорошо ли ему здесь. Нагрис оказалась на редкость деликатной женщиной: она
безошибочно  улавливала  то   мгновение,   за   которым   скрывалась   уже
назойливость или скука и никогда  не  переступала  черты,  как  бы  ей  не
хотелось этого.
     В Мурсе они были недолго. На второй день с разрешения примэроны  ушел
корабль под командованием Аоры - в погоню за каким-то церотским купчишкой,
обманувших двух нерастян,  другой  же  парусник  должен  был  выйти  через
неделю, однако одно немаловажное  обстоятельство  уже  спустя  четыре  дня
заставило срочно изменить все намеченные планы.  На  борт  судна  поднялся
человек в черной тоге и, оставшись наедине с примэроной, сказал, что Синий
Пустынник просит прибыть амазонок в заквинскую лагуну для оказания  весьма
неотложной помощи. Нагрис тотчас приказала  дать  сигнал  сбора,  и  через
несколько часов корабль отошел от мола, взяв  курс  на  южную  оконечность
Гарманы.




                            ЭЛЬ И ЛУГОВЫЕ СТЕПИ


                        1. ХОЗЯИН СУМЕРЕЧНОГО ЗАМКА

     Эрат Барет появился неожиданно, и личность его была  окутана  тайной:
никто не знал, кто он такой, откуда и зачем приехал в замок. Он  поселился
в небольшом каменном доме  возле  главных  ворот,  и  здесь,  в  замке,  в
удивительном   мире,   огражденном   тремя   кольцевыми   каналами,   стал
показываться довольно часто. Ему было известно,  что  Сумеречный  замок  -
исключительное место в Стране Вечерней Прохлады, где до сих  пор  свободно
творили ученые, вроде бы даже без вмешательства  гнофоров.  Это  оказалось
странным: в любом другом  месте  наместники  богов  немедленно  и  жестоко
расправлялись со  всяким  нововведением,  со  всякой  свежей  мыслью.  Они
изолировали всех или почти всех ученых от народа. Их творения, как  видно,
находили лишь один выход - в кладовую знаний самих гнофоров...
     Барет шел неторопливо. На нем был  красивый  зеленый  плащ  на  белой
подкладке, зеленый берет с пером, рубаха, перехваченная красным поясом,  и
красные сандалии. Возле жасминовых кустов он  остановился.  На  деревянной
скамье сидел тот, кого он искал: эрат Фрет  Антел.  Казалось,  он  дремал,
опустив голову, однако молодой человек, уже  освоивший  привычки  ученого,
знал, что тот или страдает от невыносимых болей, или думает.
     Рич Барет ждал долго, боясь приблизиться, и уже намеревался уйти, как
вдруг эрат Антел заметил его.
     - А, вы...
     Ученый с минуту смотрел на Барета, как бы силясь  вспомнить,  кто  же
перед ним  и  почему  здесь,  потом  невесело  улыбнулся  и  тихо,  словно
виноватый, сказал:
     - Вот видите, дружок, начинаю иногда забывать... Старость?  Вряд  ли,
совсем недавно я себя чувствовал вполне отлично!... Прошу вас, сядьте  вот
сюда и послушайте, до какой нелепости  я  додумался.  По  моему  разумению
получается, что создатель есть! Есть или был. Да, да  -  без  руководства,
без подсказок наш народ не поднялся бы так быстро  к  высотам  культуры  и
знаний! Неужели все-таки правы гнофоры? Неужели всю жизнь я создавал  небо
без звезд и цветы без запаха?
     - Рыба в небе... Почему вы так говорите, почтенный эрат?
     - Кому нужно то, что мы делаем сейчас? - вопросом ответил ученый.  Он
поднялся - маленький, плотный, с умными усталыми глазами.  -  Пойдемте  со
мной, дружок. Хочу кое-что показать вам. Ибо друзья  Синего  Пустынника  -
мои друзья!
     Миновав сад,  они  приблизились  к  двухэтажному  зданию  с  высокими
башнями.
     - Не пойму я гнофоров, - как бы раздумывая вслух, сказал Фрет  Антел.
- Почему они всячески тормозят совершенствование и  все  достижения  науки
прячут в сундук? Для чего?... В чем-то они, пожалуй, правы. Умышленно  или
случайно, но правы.
     - Не могу поверить, почтенный эрат.
     - Я не заставляю верить. Однако убежден, что люди должны идти в своем
развитии постепенно, шаг за шагом - только тогда они все поймут и  усвоят.
А если возьмут сразу многое?.. Тогда станут похожи на  младенца,  которому
дали в руки угломер или трубу дальновидения...
     Они миновали охрану перед входом в здание и по узкому коридору  вошли
в обширный зал, где между перегородками трудились люди. Не отвлекая их  от
дела, Фрет Антел знакомил гостя:
     - Вот Ат Гурт. - Он показал на молодого человека. -  Сейчас  работает
над чувством времени у животных. Он открыл чудесный мир: оказывается, даже
у кур есть свой язык, фруктовые деревья чувствуют музыку,  пчелы  понимают
друг друга с помощью  танца;  дерево  и  вообще  любое  растение  способны
чувствовать боль и плакать. Они живые, эрат, как и мы, люди, однако у  них
своя, неведомая нам жизнь!.. Ат Гурт пришел к заключению, что пихта,  туя,
розмарин  и  кое-что  другое,   взятое   вместе,   особенно   с   добавкой
можжевельника, выделяют такие запахи, которые не только  снимают  головную
боль, но и  повышают  настроение  человека.  Это  открытие  сейчас  крайне
необходимо, поскольку гарманы с прекращением воздействия начинают мучиться
головной болью и нервным расстройством.  -  Фрет  Антел  с  гостем  прошли
дальше. - А вот Ла Цирт. Изобрел водяные часы и подъемные  приспособления.
Сейчас работает над жнейкой, которая, по его  расчетам,  за  шестую  часть
суток сорвет столько колосьев, сколько  семь  землепашцев  за  весь  день.
Каково, дружок?
     Они  приблизились  к   следующей   секции,   руководимой   долговязым
флегматиком  Роном  Кари,  который  сделал  удивительное   приспособление,
способное  само,  без  вмешательства  человека,  наливать  воду  в  сосуды
определенными  порциями.  Заслуга  его  состояла  еще  и  в  том,  что  он
усовершенствовал  ткацкий  станок,  отделив  нити  основы,  -  четные   от
нечетных, - двумя специальными штырями. Это позволяло поддевать челнок под
все нити одним движением. Совсем недавно он предложил для работы  каменных
жерновов применять водяное  колесо  с  лопастями  и  силу  ветра.  Ему  же
принадлежит изобретение зубчатых передач.
     Эрат Барет интересовался каждым  изобретением,  каждой  живой  мыслью
ученых и часто подолгу задерживался то в одной, то в другой секции.
     В отделении врачевателей они застали веселый переполох: при  вскрытии
в желудке у лягушки был обнаружен уж! Эта сенсация облетела все  здание  и
породила  кучу  всевозможных  предположений.  Когда  же  наконец  волнение
улеглось и люди стали расходиться,  Барет  обратил  внимание  на  странное
подобие человека, состоявшее будто из грубого переплетения паутины.
     - Что это? - спросил он, различив лицевые кости черепа и почувствовав
жуткий холодок между лопатками.
     - О! - Глаза ученого заблестели.  -  Наша  гордость,  дружок.  Старый
Ланти нашел способ сохранения кровеносных нитей с помощью особого  состава
жидкости, которую вводили внутрь...
     - Живому?!
     - Да. Но  пусть  вас  не  пугает  мое  признание:  Урги  был  опасным
преступником и суд приговорил его к смерти. Мне с трудом  удалось  убедить
власти отдать Урги для опытов.
     - Все равно жестоко, эрат!
     - Разумеется. А что бы сделали вы на  нашем  месте,  когда  так  была
необходима модель  сложнейшей  системы,  расположения  кровеносных  нитей?
Может быть, меня несколько оправдает в ваших глазах то обстоятельство, что
Урги был усыплен, прежде чем ввели в его тело  жидкость.  Так  или  иначе,
большие открытия должны в конце концов оправдать вынужденную жестокость.
     Барет молчал, и эрат Антел со вздохом продолжил:
     - Много больных мне удалось избавить от ожирения  благодаря  подобной
жестокости: я заставлял их голодать - жили они только на воде и травах - и
вот теперь эти бедняги целуют мою одежду  в  знак  благодарности.  А  было
время, когда они называли меня извергом. Однако оставим это. Разве вам  не
интересно знать о внутреннем строении  нашего  тела,  о  функциях  каждого
органа, о многом и о многом другом, чего люди  никогда  не  постигнут  без
наших опытов? Знание не должно останавливаться ни на миг, иначе люди будут
блуждать в бескрайней ночи загадок и тайн. Нет преграды,  равной  преграде
невежества!
     Фрет Антел повел гостя дальше. И вот там, во второй половине  здания,
Рич Барет действительно задал себе вопрос: для чего это? Он проходил  мимо
подвешенных и изолированных от тела мозга, ноги,  сердца,  мимо  отдельных
частей каких-то, безусловно, грандиозных машин, которые никогда  не  будут
созданы  полностью,  потому  что  изобретатели  ныне  сами  не  знали   их
назначения.
     - Дальше не пойдем, - хмуро сказал  эрат  Антел.  Он  сел  и  склонил
голову.  -  Беда  в  том,  дружок,  что  не  один   я   начинаю   страдать
забывчивостью: по-видимому, это участь многих гарманов.
     - Что же с нами происходит, почтенный эрат?
     -  Нет  больше  подсказок  создателя...  или  как  его?  Вот   мы   и
растерялись, не знаем, что теперь делать. Чем дальше, тем тяжелее сознание
своей  беспомощности  перед  надвигающимся  несчастьем!  -  Он   сдержанно
вздохнул, тяжело поднялся и толкнул ближнею дверь. - Вот полюбуйтесь:  еще
одна нелепость.
     Молодой человек заглянул в комнату, и волна озноба прокатилась по его
телу. За прозрачной перегородкой, в просторном  бассейне,  заполненном  до
краев водой, стоял человек. В глазах его была тоска одиночества и мольба о
свободе. Рич Барет бросился к бассейну и припал к холодному стеклу  -  оно
обожгло  его  руки.  Необычный  пленник  робко  приблизился  и   беззвучно
пошевелил губами.
     - Боги! Какое несчастье! - прошептал Барет. - Эрат, что вы сделали!
     Фрет Антел отвел взгляд в сторону.
     - Да. Да, дружок... Трагичнее всего то, что  мы  не  знаем,  как  его
вернуть обратно. Отныне он обречен на вечное проживание в воде.
     Ученый потянул эрата Барета  к  выходу.  Тот  в  дверях  оглянулся  и
увидел, что водный житель уже лежал на дне в позе крайнего отчаянья.
     - Вот так, - потерянно прошептал Фрет Антел.  -  Почти  все,  что  мы
сделали, абсолютно  никому  не  нужно!  А  то,  что  было  нужно,  забрали
гнофоры... Не исключено, правда, многие наши детища стали  бы  гениальными
открытиями, не навались на нас это несчастье... А  вы  знаете,  дружок,  я
даже как-то и не удивляюсь этому несчастью - вроде все так и должно  быть.
Вы разве не ощущали, что до недавнего времени  жили  бездумно  по  чьим-то
подсказкам? Вот видите!
     Фрет Антел немного помолчал.
     - Поверьте на слово, дружок, у нас, ученых,  не  было  никогда  и  не
могло быть дурных намерений. Мы трудились для расцвета культуры Гарманы  и
были преданы ей всем сердцем...
     Внезапно ученый замер, уставился в одну точку, словно прислушиваясь к
чему-то внутри себя.
     - Эрат Антел...
     Ученый не отозвался. В глазах его застыло жуткое  выражение  пустоты.
Барету стало не по себе. Он медленно попятился к двери, спиной толкнул  ее
и выбежал из дома.



                        2. ГОСТЬ СУМЕРЕЧНОГО ЗАМКА

     Барет  не  спеша  выехал  на  коне  за  стены  замка   и   оглянулся.
Впечатляющее сооружение! Но с моря  замок  выглядит  живописнее.  Вот  эти
белые стены оттуда кажутся мирными, будто не предназначались когда-то  для
защиты от нападений и для преграждения пути противнику в  Тенистый  залив.
Было жарко. Узкая полоса субтропиков, протянувшаяся по  побережью,  вскоре
переходила в такую же узкую, но длинную саванну к  юго-западу  от  Эля.  К
северу, сразу же за последними домами города, начиналась  обширная  Долина
Ваз. Сколько ни ходи по Долине, не найдешь  ни  единой  вазы,  похожей  на
другую. Все они разные и по размерам, и по форме, и по рисунку.  Некоторые
стояли на возвышениях, к ним вели узкие ступени, полузакрытые сводами  роз
и жасмина, иные наоборот - выглядывали из неглубоких  котловин  с  ровными
покатыми склонами, на которых то тут, то там белели мраморные лестницы.  И
всюду - обилие цветов. Но вазы не уходили на  второй  план  -  они  прежде
всего бросались в глаза, и в этом была главная заслуга мастера.
     Вдали - высеченный из огромной скалы  Всадник.  Находясь  за  Долиной
Ваз, он был будто совсем рядом, казалось, что  вздыбленный  конь  поднялся
прямо из центра Долины... Эх, долина, долина! И здесь  уже  побывали  твои
недруги! Как же их назвали, возвращающихся к дикости?.. А, рептоны. Идущие
назад. И жаль их, и зла не хватает. Вон как изломали  цветники,  разрубили
зеленые своды плюща, откололи куски от ваз и ступеней... Вот горе!  Откуда
оно  свалилось  на  Гарману?  Смутное,  непонятное  время!..   Размышления
неожиданно прервались: навстречу на белом скакуне  ехал  красивый  молодой
всадник  и  внимательно  разглядывал  Барета.  Внезапно  глаза  незнакомца
оживились, он незаметно огляделся по  сторонам,  и,  поравнявшись,  весело
сказал:
     - Рад снова видеть вас, эрат!
     Барет смутился. Этого еще  не  хватало!  А  молодой  человек  или  не