но,  как
и они, был к ним более требовательным, чем к другим... Да, тогда было  все
иначе. А после Ариса Юркона дела его пошли как нельзя хуже. Без друзей  он
почувствовал себя одиноким  и  беспомощным.  Тогда-то  все  и  началось  -
настороженно-враждебное отношение Маса Хурта, новые порядки,  исчезновение
сторонников первых примэратов... Его, занимавшего видное положение в Сурте
и хорошо известного почти каждому горожанину, все больше  стали  одолевать
гнофоры. Ласками и угрозами они дали понять, что  если  он  хочет  выжить,
должен принять их сторону. Долго  боролся  с  собой  Никор.  Долго.  Но  в
какой-то момент надломился его уставший дух, и он сдался. В этом он до сих
пор боялся признаться даже себе...



                            3. НЕСЧАСТНЫЙ СУРТ

     Стены и потолок давили на Никора.  Он  не  мог  больше  находиться  в
помещении - хотелось бежать, бежать куда-нибудь, что-то делать!
     Он спустился вниз, долго бродил по двору,  потом  вышел  на  улицу  и
направился  куда  глаза  глядят.  Он  не  заметил,  как  после  длительных
блужданий вернулся к постоялому двору и чуть не столкнулся  с  седобородым
гнофором.
     - Я вижу смятение ищущей души, сын мой, - сказал гнофор  и  осторожно
взял его руку. Никор уронил голову на грудь.
     - Да, святой отец, мне плохо!
     - Излей свою боль наместнику  богов  -  и  дух  твой  освободится  от
тяжкого бремени.
     - Ох, не знаю, святой отец!
     - Я знаю. Участия и отвлечения от тягостных дум  требует  твоя  душа.
Вырви волос из головы и закопай  его  за  стеной  акрополя,  помянешь  там
славных мужей Страны, а после придешь в храм и изольешь свое горе богам  -
мудрые, они надоумят, снимут тяжесть  непомерную.  Пойдем  же,  я  провожу
тебя.
     Шли медленно. Еле волоча  ноги,  гнофор  все  говорил  и  говорил  об
излечении души, о спасении души, пока Никор скромно не подсказал ему:
     - Святой отец, этой дорогой мы не скоро придем на место.
     Гнофор остановился на мгновение и загадочно ответил:
     - Не всякая длинная дорога длиннее короткой, сын мой. Запомни это.
     Никор поблагодарил за мудрые слова, но так ничего и не понял.
     К стене акрополя они подошли, когда солнце уже начинало  клониться  к
крышам города.
     - А после придешь в храм, - напомнил гнофор и  не  спеша  двинулся  в
обратный путь.
     Выйдя за стену акрополя, Никор увидел коленопреклоненного  мальчишку.
Его поразили глаза мальчика - тоскливые, как у выгнанной  собаки.  Мальчик
смотрел на высеченные на стене имена героев Гарманы, и ничего  не  замечал
вокруг.
     - Твой отец? - шепотом спросил Никор.
     Мальчик вздрогнул, в  больших  серых  глазах  на  мгновение  вспыхнул
испуг, но он тут же успокоился, медленно подошел и слабым голосом спросил:
     - Вы что-то сказали, добрый эрат?
     - Да, дружок. Кого ты оплакиваешь здесь?
     - Отца, добрый эрат.
     - Ты разве умеешь читать?
     - Что вы, добрый эрат: надпись мне прочел один гнофор.
     - Кто же твой отец, дружок?
     - Осей Амфри, добрый эрат.
     Никор сдержанно вздохнул.
     - Я не знал его, но слышал много похвального об эрате Амфри.  Он  был
человеком большого сердца и прекрасным мастером своего дела.  Таким  отцом
можно гордиться, дружок!.. Как зовут тебя?
     - Суртом, добрый эрат. Пусть не удивляет вас мое  имя:  мне  его  дал
отец в честь родного города.
     - Так ты живешь в Сурте?
     - Я даже не помню его. Мы долгое время обитали за морем в  Эрусте,  а
теперь... - Мальчик грустно покачал головой. - Теперь я нигде не живу.
     - Как же так - нигде?
     - Да так. Мама моя тоже умерла.
     - Понимаю. - Никор покашлял от смущения. -  И  у  тебя  здесь  совсем
никого нет?
     - Никого, добрый эрат.
     - Послушай, мой бедный Сурт: пойдем со мной. Пока поживем  вдвоем  на
постоялом дворе, а там что-нибудь придумаем.
     - Зачем я вам нужен? - вяло спросил мальчик, отворачиваясь,  и  плечи
его вздрогнули.
     Никор осторожно обнял его.
     - Ну, зачем же так? Прошу, успокойся... Правда, пойдем со  мной  -  я
уверен, что тебе будет хорошо.
     Сурт весь напрягся, как струна, и после  непродолжительного  молчания
прошептал:
     - А вы... не обманете меня?
     - Ну что ты, Сурт!.. Так, значит согласен?
     - Да... - Мальчик ответил  не  сразу,  слезы  душили  его,  но  когда
последняя фраза слетела с губ, он бросился к ногам Никора и стал  целовать
его руку. - Я до последнего дыхания буду чтить вас превыше всех  людей!  Я
буду рабом вашим, эрат!
     - Что ты, что ты, дружок, разве так можно? - Никор бережно поднял его
с колен и, обняв за плечи, повел к постоялому двору.
     Разве  мог  он  предвидеть,  что  это,  с  виду  кроткое,  несчастное
существо, рано утром поскачет за ним следом на молодом скакуне гнофоров?



                            4. СИНИЙ ПУСТЫННИК

     Святилище было покинуто давно  -  не  менее  полувека  назад.  Здание
сильно осело с одной стороны, зигзагообразные трещины  рассекли  стены  во
всех направлениях, создавая зловещее впечатление и вызывая чувство жути  и
трепета. Лес поглотил это когда-то величественное здание, воздвигнутое  из
белого и черного мрамора. Могучие деревья раскололи камень,  цепкие  лианы
прочно держали сдвинутые с мест и разломленные колонны портика.
     В помещениях с провалившимися потолками попадались  черепки  глиняной
посуды, украшения. Все это валялось  в  полном  беспорядке,  вперемежку  с
мусором. То здесь, то там, шныряли проворные  мартышки,  несколько  раз  с
любопытством приближались к человеку, но почему-то быстро  теряли  к  нему
интерес и исчезали в многочисленных разломах, чтобы через минуту появиться
снова. Отмахиваясь от комаров, Никор прошелся мимо наводившего тоску  ряда
темных покоев. Все они пребывали в предельной скромности: грубо срубленные
столы, тяжелые скамейки, жесткие ложа  с  камышовыми  циновками,  глиняные
кувшины, кружки,  статуэтки  богов,  и,  пожалуй,  все.  В  одну  из  них,
последнюю  комнатушку,  Никор  вошел.  Его  заинтересовал  свиток  бумаги,
покрытый  толстым  слоем  пыли.  Развернув  его,  Никор  замер.  Это  была
подробная карта Страны Вечерней Прохлады. Он даже перестал дышать. Еще бы!
Он  держал  в  руках  сразу  два  чуда:  настоящую  белую  бумагу,  секрет
изготовления которой к этому времени уже был утерян, и великолепной работы
карту, которой мог похвастаться не  каждый  высокий  начальник  примэрата.
Осторожно сдув с нее пыль и прижимая к груди, Никор поднялся по ступеням в
освещенный солнцем зал. Там сел  на  громоздившиеся  глыбы  камня  и  стал
всматриваться в в четкие контуры  островов.  Читать  он  не  умел,  как  и
большинство гарманов в последние  годы,  но  расположение  островов,  как,
впрочем, и городов Страны помнил достаточно  хорошо,  еще  с  трудных  лет
обучения военным наукам.
     Островов было семь: на  севере  от  необъятной  Гарманы,  похожий  на
голову с одним сломанным усом, высился скалистый Эна-Рату, на западе - Ин,
южнее - плодородный Эрна, и  еще  южнее  -  Ла-Дит,  знаменитый  отличными
мраморами и мастерами скульптуры. На востоке, вернее, на юго-востоке, один
за другим значились еще два - Торву и Нерас. Последний был  назван  так  в
честь предводительницы амазонок,  вторгшихся  когда-то  на  эту  небольшую
землю. Называют они друг друга извирами, что означает  "подобная  мужчине"
(в ратном  смысле),  а  свою  повелительницу  -  примэроной.  Хоть  они  и
позаимствовали в этом случае  два  гарманских  слова,  второе  переиначили
по-своему и произносят как им удобнее - "эрона".
     Лет шесть-семь назад рядом с ними,  на  небольшом  островке  -  Малом
Нерасе - нашли пристанище люди разных народностей: тут были и  неудачники,
и калеки, и обиженные судьбой ремесленники и землепашцы, и  даже  недавние
пираты, решившие перейти на покой от  кровавых  дел.  Амазонки  терпят  их
соседство, однако в свои владения не допускают.
     На севере вздымались Дымчатые горы, плавно,  полукругом  переходившие
на востоке в длинную скалистую косу,  носившую  название  Щита  Гарманы  и
образовавшую между собой и островом  Большой  Тенистый  Залив.  На  западе
Дымчатые  горы  тянулись  вдоль  побережья  и  кончались  -   уже   совсем
разрушенные, низкие, как холмы, - в песках пустыни Поющего Дракона.
     С Дымчатых гор брала начало самая большая река острова, первоначально
нареченная   Благодатной,   но   впоследствии   переименованная   в   реку
Благотворного Примирения, или  просто  Примирения.  Никор  знал:  там,  за
старыми стенами города Руны, в долине, прямо на берегу  перед  осевшим  от
времени валом, поставлена стела,  отчетливо  видимая  издали,  надпись  на
которой гласит, что воздвигнута оная стела в честь провозглашения  вечного
братства  между  разрозненными  племенами  по  желанию  первого  примэрата
Ремольта.
     Река Благотворного Примирения несла свои воды почти через весь остров
на юго-восток, затем на юго-запад и впадала  в  море  возле  города  Гизу.
Вторая большая река  -  Ластрия  -  рождалась  на  Нокской  возвышенности,
примыкавшей к Тенистому Заливу и, неподалеку от озера Вода Опавшего Листа,
вливалась в залив, деля Сурт на две части.
     Еще одна река - Душистая Прохлада, широкая  и  полноводная,  -  имела
истоком озеро Грез, а устьем Бухту Жемчужных  Струй,  вдававшуюся  в  сушу
через узкий  пролив  Гоя  и  ограниченную  с  юга  и  юго-востока  Хвостом
Скорпиона, с которого брала начало самая южная река - Лера. Никор  помнил,
что где-то на северо-востоке от Гарманы лежат Туманные острова, с  которых
привозилось олово, а к востоку от Хвоста Скорпиона - проход в  Междуземное
море. В глубине того моря  и  живут  союзники  Гарманы:  самая  дальняя  -
Эруста, на севере до Великой Реки - Варра и Рандон, за ней - Ригия,  земли
церотов... Хотя цероты обосновались на правобережье Лазурных Вод,  они  не
имеют выхода в Междуземное море. Другие земли там или не  заселены  вовсе,
или заселены малочисленными дикими племенами...
     Размышляя  над  картой,  Гел  Никор  вдруг  почувствовал  присутствие
постороннего  человека.   Сначала   это   тревожило   его,   он   опасался
предательского удара в спину, но постепенно успокоился, спрятал  на  груди
карту и спустился вниз. Из-за плотного кустарника выглянуло желтое лицо со
шрамами от зажившей проказы, мутно-серые впавшие глаза смотрели все так же
безучастно и сонно.
     - Ну что? - спросил Никор. - Долго еще ждать?
     - Теперь скоро. - Крякнув, старый Рам сбросил с плеча мешок и сердито
плюнул. - Тяжел, злой  дух!..  А  вы  не  удивляйтесь,  эрат.  У  нас  все
занимаются работой, без этого нельзя: ведь иметь слуг у нас запрещено. Все
только сами. Сегодня я, завтра другой... Вы помогли  бы,  эрат,  вдвоем-то
полегче.
     Никор отстегнул плащ, скрепленный на левом плече  и  на  правом  боку
двумя драгоценными аграфами, и, передав  его  старику,  взвалил  мешок  на
спину. Рам повел в развалины. Они спустились в  подвал,  прошли  несколько
слабо освещенных помещений и остановились в глухой каморке.
     - Поставьте сюда, в угол, эрат, и да сопутствует вам удача!
     Никор огляделся:
     - Я не могу больше ждать. В час  захода  солнца  я  буду  в  саду,  в
котором мы встретились вчера.
     Никор  шагнул  к  полуразвалившейся  скользкой   лестнице   и   вдруг
остановился, как вкопанный: в светлом прямоугольнике  прохода  стоял  тот,
чьим именем пугали детей неразумные матери, кто  своим  появлением  внушал
суеверное чувство страха и кого считали опасным и неуловимым призраком.



                            5. НА РАЗНЫХ ЯЗЫКАХ

     Никор не мог оторваться от узкой  щели,  из  глубины  которой,  будто
черные зарницы, поблескивали цепкие пристальные глаза. Он  не  видел  лица
Синего Пустынника. Голова у того  на  была  покрыта  на  манер  странников
тканью, охваченной обручем, только длинный шлейф не свисал за плечами, как
обычно, а надежно закрывал лицо и шею.
     - Прошу извинить за опоздание, эрат, - сказал незнакомец. Говорил  он
сдавленно, простуженным голосом. -  И  не  бойтесь  меня:  для  вас  я  не
страшнее тени.
     Он дал знак следовать за ним. Никор не  сразу  сдвинулся  с  места  и
потому с трудом нагнал его, широко и уверенно шагавшего по неровному полу.
Они прошли в одно из дальних помещений подземелья - оно  слабо  освещалось
через разлом, - незнакомец зажег скромный светильник  и  пригласил  Никора
сесть. Сам он тоже сел, медленно прислонившись к высокой спинке стула.  Он
был весь в синем: длинный широкий плащ, военная рубаха,  перевязь  и  даже
сандалии. Иного цвета был лишь панцирь из кожи антилопы. Да открытые  руки
- сильные и крепкие, как железо.
     - Вы - Гел Никор, - сказал он, - начальник отряда суртского легиона?
     - Да.
     - Вот и отлично. Меня зовут Урс Латор. Я изменил место встречи: здесь
безопаснее. А на улицу Красильщиков не ходите: за вами следят. Подозреваю,
за домом эрата Гура тоже.
     Появились четверо молчаливых людей, в том числе  и  старый  Рам.  Они
принесли немного вина, немного холодной дичи с маниоком, фрукты и  тут  же
исчезли за дверью. Рам вскоре вернулся,  поставил  на  край  стола  что-то
покрытое куском голубого шелка, и снова вышел.
     - Прошу, - сказал Пустынник. - Мы живем скромно,  но,  думаю,  вы  не
будете на нас в обиде.
     Никор, еще не пришедший в себя, настороженно кивнул.
     - Давайте к делу, эрат. - Латор подался вперед и сдернул с невидимого
предмета голубой шелк. Под ним оказалась старинная чаша  из  лазурита,  на
которой была изображена большая лодка, летящая над верхушками пальм. - Так
что просил передать мне воин вашего легиона?
     Пытаясь точнее припомнить, Никор даже закрыл глаза:
     - Он сказал: погода в Сурте становится  хорошей,  хотя  изредка  дуют
восточные ветры. Медведь боится ночи и в страхе тянется к  утренней  заре.
Бобры построили плотину, соединив два берега, и ждут большой воды.
     - И это все?
     - Все, эрат.
     Урс Латор встал.
     - Ешьте, прошу вас, - сказал он.  -  Я  не  принимаю  участия  только
потому, что не могу открыть свое лицо.
     Но Никор ни к чему не притронулся. Подождав немного, он  оглянулся  и
увидел, что Пустынник стоит возле разлома, замерев, как статуя.
     - Не смею отнимать ваше время, эрат, - покашляв, сказал Никор.
     - Постойте. - Латор вернулся к столу. - Времени у меня  действительно
мало, но... мне бы хотелось поговорить о Сурте. Что там сейчас?
     Никор слабо приподнял плечи:
     - Не знаю, эрат. В этом трудно  разобраться.  Все  живут  в  ожидании
беды, сторонятся друг друга, в чем-то подозревают. Легионеры переходят  на
сторону суперата, светоносцы - на сторону Маса Хурта. Есть  и  такие,  что
совсем исчезают из города - их много: вроде хотят искать вас. Ходят слухи,
будто  у  вас   большое   войско   и   будто   называется   оно   Легионом
Справедливости... Это правда, эрат?
     - Что еще можно сказать о положении в Сурте? - вместо ответа  спросил
Пустынник.
     - Больше ничего, эрат.
     - Жаль. Ну, а как себя чувствуют гнофоры?
     - По моему, теперь они сильны, как никогда раньше, эрат.
     - Они могли бы представлять огромную силу, если б не  разногласия.  -
Заметив удивление в глазах Никора, Урс Латор пояснил: - Разногласия  между
теми немногими гнофорами, которые жили в Стране, и,  следовательно,  также
подвергались внушению Ремольта,  и  теми,  которые  до  недавнего  времени
находились в изгнании.
     - Что за разногласия, эрат?
     Пустынник уселся на прежнее место.
     - Их много, - сказал он. - Но не будем об этом.  Главное  сейчас  то,
что внушение Ремольта закончилось, и теперь от каждого  гармана  требуется
решать все задачи самостоятельно -  не  так,  как  это  выгодно  гнофорам.
Ремольт отучил нас думать, гнофоры хотят заставить нас мыслить по-своему.
     - Вы не верите им, эрат?
     Урс Латор ответил не сразу. Глаза в темной щели точно погасли.
     - Отвлечемся немного, - сказал он наконец. - Вы  хорошо  знаете  нашу
историю от Ремольта?
     - Да, эрат.
     - И видите те перемены, которые произошли?
     - Н-не знаю...
     - А они огромны, Никор! Если при первых примэратах все владели  всем,
все были равны, то теперь - ничего похожего.  Мы  утопаем  в  роскоши,  не
созрев для этого ни умом, ни сердцем. Землепашество в  деревне  и  труд  в
городе,  способствовавшие  сохранению  простоты  нравов,  теперь  являются
уделом рабов и небольшой части самих гарманов, таких же обездоленных,  как
и рабы. Любовь к отечеству,  ревность  к  общественному  благу  истощились
пороками гарманов. Мы ныне заражены ими, они душат нас. Страной  управляют
неправосудные, мздоимные вельможи, которые,  пользуясь  властью,  нарушают
законы и похищают достояние народа...
     О, если бы богатство было человеком,  я  бы  убил  его!  Разве  ложка
чувствует вкус каши?.. Мы построили себе сказочное окружение не  благодаря
своему умственному развитию, а подчиняясь  воле  Ремольта,  и  поэтому  не
сумели как  следует  наладить  свою  жизнь,  сохранить  непритязательность
предков и тем упрочить дни радости. Обычные труженики  -  уже  не  простые
труженики, а хозяева рабов и скоро  роскошь  также  омрачит  им  голову  и
оледенит сердце, ибо довольство и  богатство,  не  уравненные  с  духовной
культурой,  подавляют  добрые  чувства,   делают   человека   черствым   и
недоступным для тех, кто нуждается в помощи.
     Восстание рабов на юге Гарманы  -  доказательство  нашей  слабости  и
обреченности рабовладения. Было время, когда мы с радостью передавали наши
достижения заморским друзьям, государства  эти  потянулись  к  культуре  и
знаниям, но ведь все, решительно все гарманское  они  перенять  не  могли,
иначе лишились бы своей самобытности, как,  может  быть,  ее  лишились  мы
из-за  вмешательства  Ремольта...  По-видимому,  существуют  такие  законы
жизни, которые сильнее любого принуждения. Вот почему, наверно, остались у
нас от предков мечи, копья, луки со стрелами, кое-что из  старой,  удобной
одежды. Роза не согласится стать дубом, хотя он и ближе к солнцу.
     - Ремольт был создателем, - тихо, как бы самому себе,  сказал  Никор.
Но Урс Латор услышал его.
     - Да, -  тут  же  отозвался  он,  -  однако  Ремольт  создал  из  нас
верхохватов,  которые  назавтра  позабудут  все,  что  знали  сегодня.  Не
забудем, пожалуй, только богов и злых  духов,  подкинутых  нам  для  того,
чтобы видеть разницу между добром и злом.
     - Вы против богов, эрат?
     - Думаю, человек сначала  должен  поблуждать  в  религиозном  тумане,
перебеситься в войнах, прежде чем  дорасти  умом  до  высокой  культуры  и
великих знаний. Конечно, слепая вера  притормозит  всеобщее  движение,  но
знания все равно будут расти и шириться, ибо никакими цепями  не  удержать
ход времени... Жаль  только:  время  это  пробежит  мимо,  пока  мы  будем
бороться с нашим несчастьем.
     - И что же нас ждет?  -  осторожно  спросил  Никор.  Синий  Пустынник
склонился над столом, потом,  взявшись  за  голову,  отошел  к  разлому  в
верхней части стены.
     - Ничего, - сказал он наконец слабым  голосом,  -  если  люди  стойко
перенесут выпавшие на их долю испытания.
     - В последнее время я стал  замечать  раздражительность,  непонимание
простых вещей, частую головную боль... Это начало?
     - Да. Но все  скоро  пройдет,  все  войдет  в  норму.  Главное  -  не
поддаваться тому, что будет тянуть назад. Хотя наиболее слабые поддадутся,
Никор. Среди них будут  ученые  и  гнофоры,  будут  великолепные  мастера,
ремесленники, ваятели, землепашцы...  Они  забудут,  что  знали  благодаря
внушению, и мы не сможем восстановить их достижения... Они или другие,  не
сумевшие  противостоять  падению,  могут  уничтожить  великие   завоевания
культуры, и потому необходимо завоевания сберечь для будущих поколений. От
нас потребуется много  усилий  и  много  терпения...  Однако  вы,  кажется
безучастны к