ость (добровольно уступил нижнюю полку, когда  она  села  в
Харькове),  интеллигентная  речь.  Парень  лежал,  положив  квадратный
подбородок на руки, жадно  смотрел  на  мелькание  деревьев,  домиков,
речушек, путевых знаков и улыбался. "Интересный!"
    - Небось родные места? - спросила спутница.
    - Да.
    - И давно не были?
    - Год.
    Он узнавал: вот нырнуло под насыпь шоссе, по которому он гонял  на
мотоцикле с Леной... вот дубовая  роща,  куда  днепровцы  выезжают  на
выходной... вот Старое русло, место уединенных пляжей, чистого песка и
спокойной воды... вот хутор Вытребеньки -  ого,  какое  строительство!
Наверно, химзавод... Улыбался и хмурился воспоминаниям.
    ...Собственно, никуда он на мотоцикле не ездил с Леной, ни в  роще
той не был, ни на пляжах - все это делалось без него. Просто состоялся
однажды разговор, в  котором  он,  если  быть  точным,  также  личного
участия не принимал.
    - Даю применение: варианты человеческой  жизни!  Вот  смотри:  "Во
Владивостоке судоремонтный  завод  приглашает  инженера-электрика  для
монтажных  работ  на  местах.  Квартира  предоставляется".  Али  я  не
инженер-электрик? Монтажные работы на местах - что может  быть  лучше!
Тихоокеанская  волна  захлестывает  арматуру!   Ты   травишь   кабель,
слизываешь соленые брызги с губ - словом, преодолеваешь стихии!
    - Да, но...
    - Нет, я понимаю: раньше было нельзя. Раньше! Ведь мы с тобой люди
долга: как это - бросить работу и уехать для удовлетворения  бродяжьих
наклонностей? Все мы так остаемся - и с нами остается тоска по местам,
где не был и никогда не будешь, по людям,  которых  не  встретишь,  по
делам и событиям, в которых не придется  участвовать.  Мы  глушим  эту
тоску книгами, кино, мечтами - ведь невозможно человеку жить несколько
жизней параллельно! А теперь...
    - А теперь то же самое. Ты уедешь во Владивосток слизывать брызги,
а я останусь со своей неудовлетворенностью.
    - Но... мы можем меняться. Раз  в  полгода,  никто  не  заметит...
впрочем, вздор: мы будем различаться на полгода жизненного опыта...
    - То-то и оно! Направившись по  одному  жизненному  пути,  человек
становится иным, чем был бы, пойди он по другому.
    ...Все-таки  он  подался  именно  во   Владивосток.   Не   глушить
неудовлетворенность уехал - бежал  от  ужаса  воспоминаний.  Он  бы  и
дальше бежал, но дальше  был  океан.  Правда,  вакансия  на  монтажных
работах в портах оказалась занятой, но в конце концов рвать  подводные
скалы, расчищать места для стоянок кораблей -  тоже  работа  неплохая.
Романтики хватало: погружался с  аквалангом  в  сине-зеленую  глубину,
видел свою колеблющуюся тень на обкатанных прибоем камнях дна,  долбил
в скалах скважины, закладывал динамитные патроны, поджигал шнур  -  и,
распугивая рыб, которые через минуту всплывут  вверх  брюхом,  уплывал
сломя голову к дежурной  лодке...  А  потом,  заскучав  по  инженерной
работе, он внедрил  там  электрогидравлический  удар  -  и  безопасней
динамита и производительней. Все память о себе оставил.
    - А издалека едете? - снова нарушила его воспоминания дама.
    - С Дальнего Востока.
    - По вербовке ездили или так?  Парень  скосил  вниз  серые  глаза,
усмехнулся коротко:
    - На лечение...
    Спутница покивала с опасливым сочувствием.  У  нее  пропала  охота
разговаривать. Она достала из сумки книгу и  отчужденно  углубилась  в
нее.
    ...Да, там началось исцеление. Ребята из  бригады  удивлялись  его
бесстрашию. Ему в самом деле не было страшно: сила,  ловкость,  точный
расчет - и никакая глубинная волна не достанет.  Там  он  держал  свою
жизнь в собственных руках - чего же бояться? Самое страшное он пережил
здесь, в Днепровске, когда  Кривошеин  властвовал  над  его  жизнью  и
смертью. Даже над многими смертями. Кривошеин, видите ли, не  понимал:
то, что он проделывал над ним, хуже чем пытать связанного!
    У парня помимо воли напряглось тело.  Озноб  злости  стянул  кожу.
Многое выветрили из него за  год  океанские  муссоны:  пришибленность,
панический страх, даже нежные чувства к Лене. А это осталось.
    "Может, не стоило возвращаться? Океан, рядом с которым  чувствуешь
себя маленьким и простым, хорошие хлопцы, трудная и интересная работа.
Все уважали. Там я стал самим собой. А здесь... кто знает, как у  него
повернулись дела?"
    ...Но он не мог не вернуться, как не мог забыть прошлое. Сначала -
в перекур, после работы ли, в выходные дни, когда всей бригадой ездили
на катере во Владик - неотступно зудила мысль: "А Кривошеин  работает.
Он один там..." Потом пришла идея.
    Как-то расчищали дно в безымянном заливчике  в  Хабаровском  крае,
там из сбросового побережья били теплые минеральные ключи.  Прыгнув  с
лодки, он попал в такую струю и едва не закричал от дикой памяти тела!
Вкус воды был как вкус той  жидкости,  неощутимая  теплая  ласковость,
казалось, таила в себе ту  давнюю  опасность  растворить,  уничтожить,
погасить сознание. Он  рванулся  вперед  -  холодная  океанская  волна
отрезвила и успокоила его. Но впечатление не забылось.  К  вечеру  оно
превратилось в мысль, да в какую: можно поставить обратный опыт!
    И, исцеляясь от прежних воспоминаний,  он  "заболел"  этой  идеей.
Ожило  воображение  исследователя.  Ах,  как  его   было   упоительно:
обдумывать  опыт,  загадывать,  какие  огромные  результаты  он  может
принести!.. Работа подрывника казалась ему теперь  серым  прозябанием.
Уже без боязни, детально и целенаправленно он продумывал  все,  что  с
ним было, проигрывал в уме варианты опыта... И он  не  мог  оставаться
там с этой идеей: ведь Кривошеин и по сей день, вероятно, не пришел  к
ней. К такой идее невозможно прийти умозрительно - надо пережить  все,
как он пережил.
    Но - по неумолимой логике их работы - другая мысль пришла вслед за
идеей опыта: ну ладно, они  найдут  новый  способ  обработки  человека
информацией. Что же он даст? Эта мысль оказалась  труднее  первой;  за
дорогу от Владивостока до Днепровска он не раз возвращался к  ней,  но
до сих пор не додумал до конца.
    Перед вагонным  окном,  отражая  грохот  колес,  замелькали  балки
моста: поезд пересекал Днепр. Парень на минуту  отвлекся,  полюбовался
теплоходом на воздушной подушке, летевшим над голубой  водой  вниз  по
течению, и  зеленым  склоном  правого  берега.  Мост  кончился,  снова
замелькали домики, сады, кустарник вдоль насыпи.
    "Все  сводится  к  задаче:   как   и   какой   информацией   можно
усовершенствовать человека? Остальные проблемы упираются в эту... Дана
система: мозг человека и устройство ввода - глаза, уши, нос и  прочее.
Три потока информации питают мозг: от повседневной жизни, от  науки  и
от искусств. Требуется выделить самую эффективную но  своему  действию
на человека - и направленную. Чтоб  совершенствовала,  облагораживала.
Самая эффективная, конечно, повседневная информация: она  конкретна  и
реальна, формирует жизненный опыт человека.  Это  сама  жизнь,  о  чем
говорить.  Существенно,  пожалуй,  то,  что  она   взаимодействует   с
человеком по законам обратной связи: жизнь влияет на человека, но и он
своими поступками влияет на жизнь. Но действие повседневной информации
на людей бывает самое различное: она  изменяет  человека  и  в  лучшую
сторону и в худшую. Стадо быть, это не то...
    Рассмотрим научную информацию. Она тоже реальна, объективна  -  но
абстрактна. По сути, это обобщенный опыт деятельности  людей.  Поэтому
она может быть применена во множестве жизненных ситуаций, и поэтому же
действие ее на жизнь огромно. Причем здесь тоже есть обратная связь  с
жизнью, хотя и не индивидуальная для каждого человека, а общая:  наука
разрешает проблемы жизни и тем изменяет ее - а измененная жизнь ставит
перед наукой новые проблемы. Но опять-таки воздействие науки на  жизнь
вообще и  на  человека  в  частности  может  быть  и  положительным  и
отрицательным. Примеров тому много.  И  еще  один  изъян:  она  трудно
усваивается человеком. Н-да, тяжело... Ничего, если все  время  думать
над одним и тем  же,  рано  или  поздно  дойдешь.  Главное  думать  по
системе..."
    Его  отвлекло  послышавшееся  внизу  всхлипывание.  Он  посмотрел:
спутница, не отрывая взгляда от  книжки,  утирала  покрасневшие  глаза
платочком.
    - Что вы читаете?
    Она сердито взглянула  вверх,  показала  обложку:  "Три  товарища"
Ремарка.
    - А ну их совсем... - и снова углубилась в чтение.
    "Да... Умирает туберкулезная девушка -  любящая  я  утонченная.  А
моей сытенькой и здоровой соседке жаль ее, как  саму  себя...  Словом,
нечего вертеть вола: видимо, информация Искусства - именно то и  есть!
Во всяком случае, по своей направленности она обращена к лучшему,  что
есть  в  человеке.  В  Искусстве   за   тысячелетия   отобрана   самая
высококачественная информация о людях: мысли, описания тонких движений
души, сильных и высоких чувств, ярких характеров, прекрасных  и  умных
поступков... Все это испокон веков работает на  то,  чтобы  развить  в
людях понимание друг друга и жизни, исправить нравы,  будить  мысли  и
чувства, искоренять животную низость душ. И эта информация  доходит  -
выражаясь  точно,  она  великолепно  закодирована,  как  нельзя  лучше
приспособлена для переработки в вычислительной машине марки "Человек".
В этом смысле и  повседневная  и  научная  информации  в  подметки  не
годятся информации Искусства".
    Поезд, проезжая  днепровские  пригороды,  замедлил  ход.  Спутница
отложила книжку, завозилась -  вытаскивала  чемоданы  из-под  сидений.
Парень все лежал и думал.
    "Да,  но  вот  как  насчет   эффективности?   Тысячелетиями   люди
старались... Правда, примерно до середины прошлого века Искусство было
доступно немногим. Но потом за  это  дело  взялась  техника:  массовое
книгопечатание,  литографии,  выставки,   грамзаписи,   кино,   радио,
телевидение  -  информация  Искусства   стала   доступна   всем.   Для
современного человека объем информации, которую он получает  из  книг,
фильмов,  радиопередач,  иллюстрированных  журналов   и   телевидения,
соизмерим с информацией от  жизни  и  намного  больше  объема  научной
информации. И что же? Гм... действие искусства не измеряется приборами
и не проверяется экспериментами. Остается сравнить,  скажем,  действие
науки и действие искусств за последние полвека. Господи,  да  никакого
сравнения и быть не может!"
    Поезд подкатил к  перрону,  к  толпе  встречающих,  носильщиков  и
мороженщиков. Парень спрыгнул с полки, сдернул сверху рюкзак, взял  на
руку синий плащ. Спутница хлопотала над тремя солидными чемоданами.
    - Ого, сколько у вас багажа! Давайте помогу, -  парень  взялся  за
самый большой.
    - Нет уж, спасибо! - Дама быстро села на один чемодан,  перекинула
полную ногу на второй, обеими руками вцепилась в третий,  запричитала:
- Нет, спасибо! Нет уж, спасибо, нет уж, спасибо!
    Она  подняла  вверх  лицо,   в   котором   не   осталось   никакой
миловидности. Щеки были не пухлые, а одутловатые, глаза - не  голубые,
водянистые - смотрели затравленно  и  враждебно.  Бровей  и  вовсе  не
стало: две потные полоски ретуши. Чувствовалось: одно движение парня -
и женщина завопит.
    - Простите! - Тот отдернул руку, вышел. Ему стало противно.
    "Вот пожалуйста: иллюстрация сравнительного действия  повседневной
информации и информации Искусства! - размышлял он, сердито шагая через
привокзальную площадь. - Мало ли кто мог приехать из  мест,  не  столь
отдаленных: снабженец, партработник, спортсмен, рыбак... нет, подумала
худшее,  заподозрила   в   гнусных   намерениях!   Принцип   бытейской
надежности: лучше не поверить, чем ошибиться. Но не ошибаемся ли мы по
этому принципу гораздо крупнее?"
    В поезде он думал от нечего делать.  Сейчас  он  размышлял,  чтобы
успокоиться, и все о том же.
    "Конечно, рассказать о каждом человеке в книге или на экране - его
поймут, в него поверят, простят плохое, полюбят за хорошее. А в  жизни
все сложнее и обыденнее... Что пенять на дамочку -  я  сам  не  лучше.
Когда-то в глупом возрасте я не верил своему отцу. Любил  его,  по  не
верил. Не верил, что он участвовал в революциях, в гражданской  войне,
был ротным у Чапаева, встречался с Лениным... Все  началось  с  фильма
"Чапаев": в нем не было отца! Был достоверный Чапаев и другие герои  -
они сильными голосами произносили яркие отрывистые фразы... а бати  не
было! Да и вообще батя - какой он чапаевец? Не ладил с мамкой. Говорил
дребезжащим от вставных челюстей голосом, на ночь клал  их  в  стакан.
Неправильно (не как в кино)  выговаривал  слова,  мудреные  перевирал.
Опять же посадили в 1937 году... И когда он  рассказывал  соседкам  во
дворе, как за большевистскую агитацию на фронте во времена  Керенского
стоял два часа с полной выкладкой на бруствере окопа, как  привозил  в
Смольный Ленину серебряные  "Георгии"  от  солдат-фронтовиков  в  фонд
революции, как, приговоренный казаками к казни,  сидел  в  сарае...  а
дворовые бабы охали, обмирали, всплескивали ладонями:  "Карпыч-то  наш
герой - ах, ах!" - я посмеивался и  не  верил.  Я  точно  знал,  какие
бывают герои - по кино, по радиопередачам..." Приезжий  поморщился  от
этих воспоминаний. "Э, в конечном счете это было не со мной!  Впрочем,
главное: это было... Да, но похоже, что  в  великом  способе  передачи
информации - Искусстве - есть какой-то изъян. Посмотрят люди фильм или
спектакль, прочитают книгу, молвят:  "Нравится..."  -  и  идут  дальше
жить, как жили: одни неплохо,  другие  так  себе,  а  третьи  и  вовсе
паршиво. Искусствоведы часто находят изъян в потребителях  информации:
публика, мол, дура, читатель не дорос... Принять такую  точку  зрения,
значит согласиться, что я  сам  дурак,  что  я  не  дорос...  нет,  не
согласен! Да и вообще валить на тупость и невежество людей  -  это  не
конструктивный подход. Люди - они все-таки могут и понять и познать. В
большинстве своем они не тупицы и не невежды. Так что  лучше  все-таки
поискать изъян в способе - тем более что мне  этот  способ  нужен  для
экспериментальной работы..."
    На глаза приезжему попалась будка телефона. Он сначала затуманенно
посмотрел на нее: что-то он должен сделать в этом предмете?  Вспомнил.
Вздохнул глубоко, вошел в  автомат,  набрал  номер  лаборатории  новых
систем. В ожидании ответа у него  заколотилось  сердце,  пересохло  во
рту. "Волнуюсь. Плохо..." В трубке звучали лишь долгие  гудки.  Тогда,
поколебавшись,  он   позвонил   вечернему   дежурному   по   Институту
системалогии:
    - Вы не поможете мне разыскать Кривошеина? Он не в отпуске?
    - Кривошеин? Он... нет, он не в отпуске. А кто спрашивает?
    - Если он сегодня появится в институте, передайте ему, пожалуйста,
что приехал... Адам.
    - Адам? А как фамилия?
    - Он знает. Так не забудьте, пожалуйста.
    - Хорошо. Не забуду.
    Приезжий вышел из будки с облегчением: только сейчас он понял, что
совершенно не готов к встрече.  "Ну,  делать  нечего,  раз  приехал...
Может быть, он дома?"
    Он сел в троллейбус. Окутанные синими сумерками  улицы  города  не
занимали его: он уехал летом и вернулся летом, все в зелени,  и  вроде
ничего не изменилось.
    "Ну, так все-таки, как  применить  информацию  Искусства  в  нашей
работе? И можно ли применить? Вся беда в том, что  эта  информация  не
становится ни жизненным опытом человека, ни точными знаниями, а именно
на опыте и знаниях строят люди свои поступки. По большому счету должно
быть так: прочел человек  книгу  -  стал  понимать  себя  и  знакомых,
поглядел подлец спектакль - ужаснулся и стал честным человеком, сходил
трусишка в кино - вышел храбрецом. И чтобы на всю жизнь, а не на  пять
минут. Наверно, именно  о  таком  действии  своей  информации  мечтают
писатели  и  художники.  Почему  же  не  выходит?   Давай   прикинем..
Информация Искусства строится по образцу повседневной. Она  конкретна,
содержит лишь неявные и нестрогие обобщения, но не реальна,  а  только
правдоподобна.  Пожалуй,  в  этом  ее  слабость.  Она  не  может  быть
применена как научная: чтобы человек мог на ее основе проектировать  и
планировать свою жизнь, для этого она недостаточно обща и  объективна.
Нельзя ею и руководствоваться как повседневной -  и  именно  из-за  ее
конкретности, которая никогда не совпадает с конкретной жизнью данного
читателя.
    Да  если  бы  и  совпадала,  кто  же  захочет  жить  под  копирку?
Скопировать прическу - еще куда ни шло,  но  копировать  рекомендуемую
массовым тиражом жизнь... Видимо, идея  "воспитывать  на  литературных
образцах" рождена мыслью, что человек  произошел  от  обезьяны  и  ему
свойственна подражательность. Но человек - уже давно человек,  миллион
лет. Еще ему свойственны самоутверждение и  оригинальность  поведения,
он знает, что так вернее".
    - Академгородок? - прохрипел в динамике голос водителя.
    Приезжий вышел - и сразу  увидел,  что  ехал  напрасно.  Два  ряда
стандартных пятиэтажных домов, сходясь в перспективе, смотрели друг на
друга светящимися окнами. Но в доме N_33 в окнах угловой  квартиры  на
пятом этаже света не было.
    Чувство облегчения, что неприятная  встреча  с  Кривошеиным  снова
оттягивается, смешалось у парня с досадой: ночевать-то негде! Обратным
троллейбусом он вернулся в центр,  стал  обходить  гостиницы  -  мест,
конечно, нигде не было.
    И снова его захватили мысли - они теперь скрашивали унылые  поиски
ночлега.
    "...И чем далее мы живем, тем  больше  убеждаемся  в  многообразии
жизненных ситуаций, к которым неприменимы те решения,  что  описаны  в
книгах  или  показаны  в  кино.  И  начинаем  воспринимать  информацию
Искусства как квазижизнь, в которой все не так. В ней можно  безопасно
пережить  рискованное  приключение  -  даже  со  смертельным  исходом,
проявить принципиальность, не нажив неприятностей по службе... словом,
почувствовать себя, хоть и ненадолго,  иным:  более  умным,  красивым,
смелым, чем ты есть на  самом  деле.  Неспроста  люди,  которые  живут
однообразной  порядочной   жизнью,   обожают   авантюрные   романы   и
детективы..."
    Он вышел на сияющий огнями фонарей и реклам проспект Маркса.
    "И  применяем  мы  эту  великую  информацию   по   пустякам:   для
развлечения, для  провождения  времени.  Или  чтоб  девушку  очаровать
подходящим стишком... Эта информация не своя. Не сам дошел до  решений
и истин. Сиди, смотри  или  читай,  как  за  прозрачной  стенкой  идет
выдуманная жизнь, - ты  лишь  "приемник  информации"!  Правда,  бывали
случаи, когда "приемники" не выдерживали и пытались влиять: то -  батя
как-то рассказывал - красноармеец в Самаре однажды "вдарил из винта" в
артиста выступавшего в роли Колчака во фронтовой пьеске, а еще ранее в
Нижнем Новгороде публика избила исполнителя роли Яго - за  правдивость
игры... Сама идея разбить прозрачную стенку, влиять  -  здоровая...  В
ней что-то есть..."
    Мысль, еще не оформившаяся в- слова,  смутная,  как  предчувствие,
зрела в голове приезжего. Но в этот момент его мягко тронули за плечо.
Он оглянулся: рядом стояли трое  в  штатском.  Один  из  них  небрежно
провел перед его лицом красной книжечкой:
    - Предъявите документы, гражданин.
    Приезжий недоуменно пожал плечами,  поставил  на  асфальт  рюкзак,
достал из кармана паспорт. Оперативник прочел первую страницу, перевел
глаза с фотографии  на  его  лицо,  потом  снова  на  фотографию  -  и
возвратил паспорт.
    - Все в порядке. Прошу извинить.
    "Уфф!" Парень подхватил  рюкзак  и,  стараясь  не  ускорять  шага,
двинулся к гостинице "Театральная".  Настроение  у  него  испортилось.
"Может быть, не стоило мне приезжать?"
    Трое отошли к  табачному  киоску.  Там  их  ждал  также  одетый  в
штатское милиционер Гаевой.
    - Ну, я же говорил, - победно сказал он.
    - Не тот... - вздохнул оперативник. - Какой-то Кривошеин  Валентин
Васильевич. А по фотографии и словесному портрету - точно Кравец.