Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
аметил Иванов. - Он хоть плохо, но многое может
делать. Но универсальность - продукт сложности, а сложность - фактор
количественный. Научимся делать электронно-ионными пучками машины
сложностью в десятки миллиардов элементов - и все. Песенка людей
спета.
- Как это спета? - тревожно спросила Лена.
- Никаких ужасов не произойдет, не надо пугаться. Просто тихо,
благопристойно и незаметно наступит ситуация, когда машины смогут
обойтись без людей. Конечно, машины, уважая память своих создателей,
будут благосклонны и ко всем прочим. Будут удовлетворять их нехитрые
запросы по части обмена веществ. Большинство людей это, наверно,
устроит - они в своей неистребимой самовлюбленности даже будут
считать, что машины служат им. А для машин это будет что-то вроде
второстепенного безусловного рефлекса, наследственной привычки. А
возможно, и не останется у машин таких привычек: ведь основа машины -
рациональность... Зачем им это надо?
- Между прочим, рациональные машины сейчас служат нам! - горячо
перебила его Лена. - Они удовлетворяют наши потребности, разве нет? Я
помалкивал. Валерка засмеялся.
- А это как смотреть, Леночка! У машин не меньше оснований
считать, что люди удовлетворяют их потребности. Если бы я был, скажем,
электронной машиной "Урал-4", то не имел бы к людям никаких претензий:
живешь в светлой комнате с кондиционированием, постоянным и переменным
током - эквивалент горячей и холодной воды, так сказать. Да еще
прислуга в белых халатах суетится вокруг каждого твоего каприза, в
газетах о тебе пишут. А работа не пыльная: переключай себе токи,
пропускай импульсы... Чем не жизнь!
- Я молчу! - в последний раз произнес сосед, потом распрямился и
заголосил на весь зал что-то похабное. К нему тотчас бросились
метрдотель и дружинники.
- Ну и что, если я пьяный! - скандалил дядя, когда его под руки
волокли к выходу. - Я на свои пью, на заработанные. Воровать - тоже
работа...
- Вот он, предмет ваших забот, во всей красе! - скривил тонкие
губы Валерка. - Достойный потомок того тунеядца, что кричал на
подпитии: "Человек - это звучит гордо!" Уже не звучит... Ну так как,
Валька? - повернулся он ко мне. - Перебирайся, включайся в тему, тогда
и от тебя в будущем что-то останется. Разумные машины-заводы,
деятельные и всесильные электронные мозги - ив них твои идеи, твое
творчество, лучшее, что в нас есть... чувствуешь? Человек-творец - это
пока еще звучит гордо. И это лучшее останется и будет развиваться даже
тогда, когда малограмотная баба Природа окончательно опростоволосится
со своим "хомо сапиенс"!
- Но ведь это страшно - что вы говорите! - возмущенно сказала
Ленка. - Вы... как робот! Вы просто не любите людей!
Иванов взглянул на нее мягко и покровительственно:
- Мы ведь не спорим, Лена. Я просто объясняю вам, что к чему.
Это уже было слишком. Ленка психанула и замолчала. Я тоже ничего
не ответил. Молчание становилось неловким. Я позвал официанта,
расплатился. Мы вышли на проспект Маркса, на самый "днепровский
Бродвей". Гуляющие дефилировали.
Вдруг Валерка больно схватил меня за руку.
- Валька, слышишь? Видишь?! Сначала я не понял, что надо слышать и
видеть. Мимо нас прошли парень с девицей, оба в толстых свитерах и с
одинаковыми прическами. У парня на шее джазил транзисторный приемник в
желтой перламутровой коробочке, перечерченной силуэтом ракеты. Чистые
звуки саксофона и отчетливые синкопы труб самоутверждающе разносились
вокруг... Я узнал бы звучание этого транзистора среди сотен марок
приемников и радиол, как мать узнает голос своего ребенка в галдеже
детсадика. "Малошумящий широкополосный усилитель", который стоит в
нем, - наше с Валеркой изобретение.
- Значит, в серию пустили, - заключил я. - Можно требовать с
завода авторские... Эй, юноша, сколько отвалил за транзистор?
- Пятьдесят долларов, - гордо сообщил чувак.
- Вот видишь: пятьдесят долларов, они же сорок пять тугриков.
Явная наценка за качество звучания. Радоваться должен!
- Радоваться?! Радуйся сам! Вот ты говоришь: страшное...
(собственно, ему это говорила Лена, а не я). Пусть лучше страшное, чем
такое!
М-да... Когда-то мы вникали в квантовую физику, поражались
непостижимой двойственности "волны-частицы" электрона; изучали теорию
и технологию полупроводников, осваивали тончайшие приемы лабораторной
техники. Полупроводниковые приборы тогда были будущим электроники: о
них писали популяризаторы и мечтали инженеры. Многое было в этих
мечтаниях - одно сбылось, другое отброшено техникой. Но вот мечты о
том, что транзисторы украсят туалеты прыщеватых пижончиков с
проспекта, не было.
А как мы с Валеркой бились над проблемой шумов! Дело в том, что
электроны распространяются в полупроводниковом кристалле, как частицы
краски в воде - то же хаотичное бестолковое "броуново движение". В
наушниках или в динамике из-за этого слышится шум, похожий
одновременно на шипение патефонной иглы и на отдаленный шорох морского
прибоя. Словом, там целая история... У меня это было первое
изобретение - и какой торжественной музыкой звучала для меня
официальная фраза заявления в Комитет по делам изобретений СССР:
"Прилагая при сем нижеперечисленные документы, просим выдать нам
авторское свидетельство на изобретение под названием..."!
Ну, хорошо: кто-то там переживал радость познания, горел в
творческом поиске, испытывал свою инженерную удачу, а какое дело до
этого бедному чуваку? Ему-то от этих радостей ничего не перепало. Вот
и остается: отвали кровные тугрики, нажми кнопку, поверни рукоятку - и
ходи как дурак с помытой шеей...
Мы проводили Валерку до гостиницы.
- Так как? - спросил он, подавая мне руку.
- Подумать надо, Валер.
- Подумать?! - Ленка гневно смотрела на меня. - Ты еще будешь
думать?!
Все-таки невыдержанный она человек. Нет бы промолчать...
Самое занятное, что Валерка даже не спросил, чем я занимаюсь, -
настолько очевидно было для него, что в Институте системологии ничего
хорошего быть не может и нужно перебираться к нему.
Что ж, стоит подумать..."
"27 октября. Звонил Иванов:
- Надумал?
- Нет еще.
- Ах эти женщины! Я тебя, конечно, понимаю... Решайся, Валька,
вместе работать будем. Я тебе завтра перед отъездом позвоню, лады?
...Если бы тогда, в марте, когда мой комплекс только начал
проектировать и строить себя, я остановил опыт и стал анализировать
возможные пути развития - все повернулось бы в направлении синтеза
микроэлектронных блоков. Потому что это было то, что я понимал. Сейчас
я был бы уже впереди Валерки. Работа покатилась бы по другим рельсам -
и ни мне, ни кому другому и в голову не пришло бы, что здесь упущен
способ синтеза живых организмов.
Но он не упущен, этот способ...
Как приятно было усилием инженерной мысли строить в баке эти
пластиночки с микросхемами: триггерами, инверторами, дешифраторами!
Эта его "Поэма", если к ней присовокупить мою "машину-матку", - дело
верное. Собственно, "машина-матка" уже есть его "машина-завод". И в
этом деле я на высоте. Еще не поздно повернуть...
И такие работы действительно могут привести к созданию
независимого от людей мира (или общества) машин; не роботов, а именно
взаимно дополняющих друг друга разнообразных машин. Может быть, это в
самом деле естественное продолжение эволюции? Если глядеть со стороны,
ничего ужасного: ну, были на Земле белковые (ионно-химические) системы
- на их информационной основе развились электронно-кристаллические
системы. Эволюция продолжается...
Да, но если глядеть со стороны, то и при мировой термоядерной
катастрофе ничего страшного не произойдет. Ну, что-то там такое
вспыхнуло, возрос радиактивный фон атмосферы. Но вращается Земля
вокруг оси? Вращается. Вокруг Солнца? Вращается. Значит, устойчивость
солнечной системы не нарушилась, все в порядке.
"Вы не любите людей!" - сказала Лена Иванову. Что есть, то есть:
хилобоковская вонь, уход из института, вчерашняя встреча с нашим
изобретением - все это ступеньки на лестнице человеконенавистничества.
Мало ли их, таких ступенек, в жизни каждого деятельного человека!
Сопоставишь свой житейский опыт с инженерным и действительно можешь
прийти к убеждению, что проще развивать машины, в которых все
рационально и ясно.
Ну, хорошо, а я-то люблю людей? Именно от этого зависит, чем мне
дальше заниматься.
Никогда над этим не задумывался... Ну, я люблю себя, как это ни
ужасно. Любил отца. Люблю (допустим) Лену. Если когда-нибудь
обзаведусь детьми, наверно, буду любить и их. Валерку не то что люблю,
но уважаю. Но чтобы всех людей, которые ходят по улице, попадаются мне
на работе, в присутственных местах, о которых читаешь в газетах и
слышишь разговоры... что мне до них? Что им до меня? Мне нравятся
красивые женщины, умные веселые мужчины, но я презираю дураков и
пьяниц, терпеть не могу автоинспекторов, холоден к старикам. А в
утренней транспортной давке на меня иногда находят приступы ТТБ -
трамвайно-троллейбусного бешенства, когда хочется всех бить по головам
и скорее выбраться наружу... Словом, к людям я испытываю самые
разнообразные чувства.
Ага, в этом что-то есть. К людям мы испытываем чувства уважения,
любви, презрения, стыда, страха, гордости, симпатии, унижения и так
далее. А к машинам? Нет, они тоже вызывают эмоции: с хорошей машиной
приятно работать, если попусту испортили машину или прибор - жалко; а
уж как, бывает, изматеришься, пока найдешь неисправность... Но это
совсем другое. Это, собственно, чувства не к машинам, а к людям,
которые их делали и использовали. Или могут использовать: Даже боязнь
атомных бомб - лишь отражение нашего страха перед людьми, которые их
сделали и намереваются пустить в ход. И намерения людей строить
машины, которые оттеснят человека на второй план, тоже вызывают страх.
Я люблю жизнь, люблю чувствовать все - это уж точно. Ну, а какая
же жизнь без людей? Смешно... Конечно же, надо гипотетической
"машине-заводу" Иванова противопоставить "машину-матку"!
Ясно, я выбираю людей!
А умный и сильный парень Валера еще слабее меня. Не он выбирает
работу, а работа выбирает его...
(Ну, а по-честному, Кривошеин? Совсем-совсем по-честному: если бы
ты не имел сейчас на руках способа делать человека, разве не
исповедовал бы ты взгляды в пользу электронных машин? Каждый из нас,
специалистов, стремится подвести под свою работу идейную базу - не
признаваться же, в самом деле, что занимаешься ею лишь потому, что
ничего другого не умеешь делать! Для творческого работника такое
признание равносильно банкротству.
Кстати, а умею ли я делать то, за что берусь?..)
Ну, хватит! Конечно, это очень интеллигентно и мило: оплевать
себя, плакаться над своим несовершенством, мучиться раздвоенностью
мечтаний и поступков... Но где он, тот рыцарь духа с высшим
образованием и стажем работы по требуемой специальности, которому я
могу спокойно сдать тему? Иванов? Нет. Азаров? Не удалось установить.
А работа стоит.
Поэтому, какой я ни есть, пусть мой палец пока полежит на этой
кнопке".
"28 октября. Звонок в лабораторию.
- Ну, Валя, решился? (Как точно поставлен вопрос!)
- Нет, Валер.
- Жаль. Мы бы с тобой славно поработали. Впрочем, я тебя понимаю.
Привет ей. Очень милая женщина, рад за тебя.
- Спасибо. Передам.
- Ну, пока. Будешь в Ленинграде, навести.
- Непременно! Счастливо долететь, Валера. Ни хрена ты, Валерка, не
понимаешь... Ну да ладно.
Все! Я, кажется, почувствовал злость к работе. Спасибо тебе,
Валерка, хоть за это!"
Глава тринадцатая
Никогда не знаешь, что хорошо, что плохо.
Так, стенография возникла из дурного почерка,
теория надежности - из поломок и отказов
машин.
К. Прутков-инженер, мысль N_100
"1 ноября. Итак, я, сам того не желая, доказал, что, управляя
синтезом, можно на основе информации о... скажем, заурядном человеке
создать психопата и раба. Получилось так потому, что при введении
дополнительной информации было совершено грубое насилие (ох, на
укладывается этот "результат" в академические фразы!), Теперь мне как
минимум необходимо доказать противоположную возможность.
Положительное в опыте с дублем Адамом то, что он оказался жив и
телесно здоров. И внешность подучилась такая, как я задумал. И еще:
теперь у меня есть опыт по преобразованиям форм человеческого тела...
Отрицательное: "удобный" способ многократных преобразований и
растворений категорически отпадает; все надо сделать за один раз. И
способ корректировки "то - не то" надо применять лишь в тех случаях,
когда я твердо знаю, что "то", и могу контролировать изменения,
попросту говоря, исправлять только мелкие внешние изъяны.
Словом, и в третий раз приходится начинать на голом месте...
Я хочу создать улучшенный вариант себя: более красивый и более
умный. Единственно возможный способ - записать в машину вместе со
своей информацией и свои пожелания. Она может их воспринять, может не
воспринять; в крайнем случае получится такой же Кривошеин - и все.
Лишь бы не хуже.
С внешностью более-менее ясно: надену "шапку Мономаха" и буду до
галлюцинаций зримо представлять себя стройным, без дефектов физиономии
(долой веснушки, рубец над бровью, исправить нос, уменьшить челюсть и
т. д.) и тела (убрать жир, срастить коленную связку). И волосы чтоб
были потемнее...
А вот усилить умственные способности... Как? Просто пожелать,
чтобы мой новый двойник был умнее меня? "Машина-матка" оставит это без
внимания, она воспринимает только конструктивную информацию... Надо
подумать".
"2 ноября. Есть идея. Примитивная, как лапоть, но идея. Я не
одинаково умен в разное время дня. После обеда, как известно, тупеешь
- этому даже есть какое-то биологическое обоснование (кровь отливает
от головы). Следовательно, информацию о себе записывать в машину
только натощак. И не накуриваться до обалдения.
И еще одно качество своего мышления стоит учесть: чем ближе к
ночи, трезвые мысли и рассуждения вытесняются у меня мечтами, игрой
воображения и чувств. Это тоже ни к чему, мечтательность уже подвела
меня под монастырь. Следовательно, как вечер - долой из камеры. Пусть
мой новый дубль будет трезв, смышлен и уравновешен!
"17 ноября. Третья неделя пошла, как я натаскиваю "машину-матку"
на усовершенствование себя. Так и подмывает отдать через "шапку
Мономаха" приказ "Можно!", поглядеть, что получится. Но нет: там
человек! Пусть машина впитывает все мои мысли, представления,
пожелания. Пусть поймет, чего я хочу".
"25 ноября, вечер: Снег сыплет на белые трубки фонарей, сыплет и
сыплет, будто норму перевыполняет... Вот опять мимо нашего дома идет
эта девочка на костылях - возвращается из школы. Наверно, у нее был
полиомиелит, отнялись ноги.
Каждый раз, когда я вижу ее - с большим ранцем за острыми плечами,
как она неумело загребает костылями, вкривь и вкось виснет между ними,
- мне стыдно. Стыдно, что сам я здоров, хоть об дорогу бей; стыдно,
что я, умный и знающий человек, ничем не могу ей помочь. Стыдно от
ощущения какой-то огромной бессмысленности, существующей в жизни.
Дети не должны ходить на костылях. Чего стоит вся наука и техника
на свете, если дети ходят на костылях!
Неужели я и сейчас делаю что-то не то? Не то, что нужно людям?
Ведь девочке этот мой способ никак не поможет.
...Скоро месяц, как я, предварительно составив программу, о чем
думать, вхожу в информационную камеру, укрепляю на теле датчик,
надеваю "шапку Мономаха", думаю, разговариваю вслух. Иногда меня
охватывают сомнения: а вдруг в "машине-матке" снова что-то получается
не так? Нет контроля, черт побери! И я трушу; так трушу, что боюсь,
как бы это не отразилось на характере будущего дубля..."
Следующая запись в дневнике была сделана карандашом.
"4 декабря. Ну вот... По идее, мне следует сейчас ликовать:
получилось. Но нечем, нет ни сил, ни мыслей, ни эмоций. Устал. Ох, как
я устал! Лень даже поискать свою авторучку.
Машина в основном учла мои пожелания о внешности. Кое-что я
подправил в процессе синтеза. Никакой опыт не пропадает; когда дубль
возникал, мне не требовалось прикидывать, примеряться - наметанный
глаз сразу отмечал "не то" в его строении и контролировал, как машина
исправляет эти "не то".
К баку я подставил трап, помог ему выбраться. Он стоял передо
мной: голый, стройный, мускулистый, красивый, темноволосый - чем-то
похожий и уже непохожий на меня. Около его ступней растекались лужи
жидкости.
- Ну как? - голос у меня почему-то был сиплый.
- Все в порядке, - он улыбнулся.
А потом... потом у меня тряслись губы, тряслось лицо, ходили
ходуном руки. Я даже не мог закурить. Он зажег мне сигарету, налил
полмензурки спирта, приговаривал: "Ну-ну... все в порядке, чего там",
- словом, успокаивал. Смешно...
Попробую сейчас уснуть".
"5 декабря. Сегодня я проверял логические способности дубля-3.
Первый тур (игра в "балду"): 5 :3 в его пользу. Второй тур (игра в
"слова"): из слова "аббревиатура" за 10 минут он построил на 8 слов
больше, чем я; из слова "перенапряжение" - на 12 слов больше. Третий
тур решали взапуски логические задачи из вузовского задачника по
системологии Азарова, начиная от номера 223. Я дошел только до N_235
за два часа работы, он - до N_240.
Ни о каком подыгрывании с моей стороны не может быть и речи - меня
разобрал азарт. Получается, что он соображает быстрее меня на 25-30
процентов - и это от ерундового кустарного нововведения! А как можно
было бы усилить способности человека по настоящей науке?
Но посмотрим, как он покажет себя в работе". "7 декабря. Работа у
нас пока не интеллектуальная: прибираем в лаборатории. Это не просто
из-за переплетения проводов и живых шлангов. Вытираем в отсасываем
пыль, очищаем колбы, приборы и панели от налета плесени.
- Скажи, как ты относишься к биологии?
- К биологии? - он с недоумением посмотрел на меня, вспомнил. - А,
вон ты о чем! Знаешь, я его тоже не понимаю... По-моему, это у него
был заскок от самоутверждения..."
- Фьи-уть! - присвистнул аспирант Кривошеин и даже подпрыгнул на
стуле от неожиданности. - Вот это да!
Как же так... ведь дубль-3 тоже был продолжением "машины-матки"!
Выходит... выходит, машина уже научилась строить организм человека?
Ну, конечно. Ведь он был первый, поэтому требовался сложный поиск. А
теперь машина запомнила все пути поиска, выбрала из них те, что
непосредственно ведут к цели, и построила себе программу синтеза
человека.
Значит, его открытие внутренних преобразований действительно
уникум. Его надо беречь... Лучше всего записать себя снова в
"машину-матку": уже не со смутной памятью поиска, а с точными и
проверенными знаниями, как преобразовывать себя. Вот только зачем?
- Э, сколько можно об этом думать! - поморщился аспирант и снова
уткнулся в дневник.
"18 декабря. Не помню: эти морозы называются крещенскими или те,
что бываю