Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
могу
работать. Полно сухой листвы, самый пустяковый дождик поднимает на ней
страшный шум, а после распространяется кофейный запах прели. А я не
могу работать...
Может, ничего этого и не надо? Хорошая наследственность,
качественное трудовое воспитание, гигиенические условия жизни... Пусть
умные люди сами воспроизводят себя: заводят побольше детей с хорошей
наследственностью. Прокормить смогут, заработка хватит - они ведь
умные люди... И воспитать смогут - они же умные люди... И не
потребуется никаких машин-Сегодня звонил Гарри Хилобок. В институте
организуется постоянно действующая выставка "Успехи советской
системологии", и, понятное дело, он ее попечитель.
- Не дадите ли что-нибудь, Валентин Васильевич?
- Нет.
- Что ж вы так? Вот отдел Ипполита Илларионовича Вольтампернова
три экспоната выставляет, другие отделы и лаборатории многое дают.
Надо бы хоть один экспонат по вашей теме, неужели до сих пор ничего
нет?
- Нет. Как дела с системой биодатчиков, Гарри Харитонович?
- Э, Валентин Васильевич, что значит одна система в сравнении со
всей системологией, хе-хе! Будем делать, а как же, но пока сами
понимаете, все бросили на борьбу за оформление выставочных стендов,
макетов, демонстрационных табло, трафаретные надписи на трех языках
составляем, а как же, голова кругом, и лаборатория перегружена и
мастерские, но если у вас, Валентин Васильевич, появится что-то для
выставки, устроим, это у нас зеленой улицей идет...
Я чуть было не сказал ему, что именно система биодатчиков нужна
мне, чтобы осчастливить выставку своим экспонатом (пусть делает, а там
посмотрим), но сдержался. Все бы тебе ловчить, Кривошеин!
Разбрелись мои экспонаты по белу свету. Один грызет гранит
биологической науки в Москве, другие - травку и капусту на огородах.
Один и вовсе забежал неизвестно куда...
Выставить, что ли, "машину-матку" для потрясения академической
общественности? Производить для демонстрации двухголовых и шестилапых
кролей - по две штуки в час... То-то будет шуму.
Нет, брат. Это устройство делает человека. И от этого никуда не
денешься".
Глава двенадцатая
Любое действие обязывает. Бездействие не
обязывает ни к чему.
К. Прутков-инженер
"11 октября. Повторяю опыты по управляемому синтезу кроликов -
просто так, чтобы механизмы не простаивали. Снимаю все на пленку.
Будет кинодокумент. Граждане, предъявите кинодокументы!"
"13 октября. Изобрел способ, как надежно и быстро уничтожить
биологическую информацию в "машине-матке". Можно назвать его
"электрический ластик"; подаю на входы кристаллоблока и ЦВМ-12
напряжение от генератора шумов, и через 15-20 минут машина забывает
все о кроликах. Будь у меня этот способ раньше вместо команды "Нет!",
я каждый раз уничтожал бы дубля Адама необратимо и основательно.
Не знаю только, было бы это ему приятнее...
Время осыпает листья, холодит небо. А дело стоит. Не могу я снова
браться за серьезные опыты, духу не хватает. Растерялся я...
Ну, вот что, Кривошеин! Можно считать доказанным, что ты не бог и
не пуп Земли. А раз так, то следует искать помощи у других. Надо идти
к Аркадию Аркадьевичу..."
- Эге! - нахмурился аспирант Кривошеин.
"...Следует поступать в установленном порядке. Он - мой начальник.
Впрочем, дело не в этом: он - умный, знающий и влиятельный человек. И
великолепный методист, умеет четко формулировать любые задачи. А
"сформулированная задача, - как написано в его "Введении в
системологию", - есть записанное в неявной форме решение данной
задачи". Этого мне как раз не хватает. И тему мою он поддержал на
ученом совете. Правда, он не в меру величествен и честолюбив, но
столкуемся. Ведь он умный человек, поймет, что в этой работе слава -
не главное.
Э, погоди! Благие намерения само собой, а разумная осторожность не
помешает. Выдавать Азарову за здорово живешь святая святых открытия -
что "машина-матка" может синтезировать живые системы - нельзя. Нужно
начать с чего-нибудь попроще. "А там посмотрим", как он сам любит
выражаться.
Нужно синтезировать в машине электронные схемы. Это то, на что
нападал старик Вольтампернов, и это, кстати сказать, моя официальная
тема на ближайшие полтора года.
"Надо, Валентин Васильевич, надо!" Прикинем схему опыта. Вводим в
жидкость шесть проводов: два - питание, два - контрольный осциллограф
и два - генератор импульсов. Задаю машине через "шапку Мономаха"
параметры типовых схем, примерные размеры. Здесь я точно знаю, что
"то", что "не то" - дело знакомое".
"15 октября. В баке возникают закругленные квадратики коричневого
цвета, похожие на гетинакс. На них оседают металлические линии
проводников схемы, прослойки изоляторов, накладываются друг на друга
пленочки конденсаторов, рядом пристраиваются полоски сопротивлений,
пятна диодов и транзисторов... Это похоже на пленочную технологию,
которая сейчас развивается в микроэлектронике, только без вакуума,
электрических разрядов и прочей пиротехники.
И до чего же приятно после всех головоломных кошмаров щелкать
переключателями, подстраивать рукоятками резкость и яркость луча на
экране осциллографа, отсчитывать по меткам микросекундные импульсы!
Все точно, ясно, доступно. Будто домой вернулся из дальних краев...
Черт меня занес в эти края, в темные джунгли под названием "человек"
без проводника и компаса. Но кто проводник? И что компас?
Ладно. Параметры схем соответствуют, тема 154 наполовину
выполнена; то-то Ипполит Илларионович будет рад!
Иду к Азарову. Покажу образцы, объясню кое-что и буду намекать на
дальнейшие перспективы. Приду завтра и скажу:
- Аркадий Аркадьевич, я пришел к вам как умный человек к умному
человеку..."
"16 октября. Сходил... разлетелся на распростертые объятия!
Итак, утром я основательно продумал разговор, прихватил образцы и
направился к старому корпусу. Осеннее солнце озаряло стены с
архитектурными излишествами, гранитные ступени и меня, который
поднимался по ним.
Подавление моей психики началось от дверей. О эти государственные
трехметровые двери из резного дуба, с витыми аршинными ручками и
тугими пневмопружинами! Они будто специально созданы для саженных
мордатых молодцов-бюрократов с ручищами, широкими, как сковородки на
дюжину яиц: молодцы открывают двери легким рывком и идут ворочать
большими нужными делами. Проникнув сквозь двери, я стал думать, что
разговор с Азаровым не следует начинать с шокирующей фразы ("Я пришел
к вам как умный к умному..."), а надо блюсти субординацию: он
академик, я инженер.
А когда поднимался по мраморным лестничным маршам в коврах,
пришпиленных никелированными штангами, с перилами необъятной ширины, в
моей душе возникла почтительная готовность согласиться со всем, что
академик скажет и порекомендует... Словом, если к гранитной лестнице
упругой походкой подходил Кривошеин-первооткрыватель, то в
директорскую приемную вошел, шаркая ногами, Кривошеин-проситель: с
сутулой спиной и виноватой мордой.
Секретарша Ниночка бросилась наперерез мне со стремительностью,
которой позавидовал бы вратарь Лев Яшин.
- Нет-нет-нет, товарищ Кривошеин, нельзя, Аркадий Аркадьевич
собирается на конгресс в Новую Зеландию, вы же знаете, как мне
влетает, когда я пускаю! Никого не принимает, видите?
В приемной действительно было много сотрудников и командированных.
Все они недружелюбно посмотрели на меня. Я остался ждать - без особых
надежд на удачу, просто: другие ждут и я буду. Чтоб не отрываться от
коллектива. Тупая ситуация.
Народ прибывал. Лица у всех были угрюмые, некрасивые. Никто ни с
кем не разговаривал.
Чем больше становилось людей в приемной, тем мельче мне казалось
мое дело. Мне пришло в голову, что образцы мои только измерены, но не
испытаны, что Азаров, чего доброго, станет доказывать, что
технологические работы по электронике не наш профиль. "И вообще чего я
лезу? До конца темы еще год с лишним. Чтобы опять Хилобок пускал
пикантные изречения?"
Легкий на помине Хилобок с устремленным видом возник в дверях; я
вовремя занял выгодную позицию и вслед за ним юркнул в кабинет.
- Аркадий Аркадьевич, мне бы...
- Нет-нет, Валентин... э-э... Васильевич, - принимая от Гарри
какие-то бумаги, поморщился в мою сторону Азаров. - Не могу! Никак не
могу. С визой задержка, доклад вот надо после машинистки вычитать...
Обратитесь с вашим вопросом к Ипполиту Илларионовичу, он будет
замещать меня этот месяц, или к Гарри Харитоновичу. Не один же я на
свете в конце концов!
Вот так. Человек летит в Новую Зеландию, о чем разговор! На
конгресс и для ознакомления. И чего это мне пришло в голову хватать
его за полу? Смешно. Работай себе, пока не потребуют отчета.
Когда-нибудь из-за этой работы будут прерывать заседания
правительства... Да, но почему это должно быть когда-нибудь?
Не будут прерывать заседание, не волнуйся. Тебя будут выслушивать
второстепенные чиновники, которые никогда не отважатся что-то
предпринять на свою ответственность, - такие же слабаки, как и ты сам.
Слабак. Слабак, и все! Надо было поговорить, раз уж решился. Не
смог. Извинился противным голосом и ушел из кабинета. Да, склонить к
своей работе спешащего за океан Азарова - это не "машиной-маткой"
командовать.
Но все-таки это что-то не то..."
"25 октября. А вот это, кажется, то! Наш город посетил видный
специалист в области микроэлектроники, кандидат технических наук,
будущий доктор тех же наук Валерий Иванов. Он звонил мне сегодня.
Встреча состоится завтра в восемь часов в ресторане "Динамо". Форма
одежды соответствующая. Присутствие дам не исключено.
Валерка Иванов, с которым мы коротали лекции по организации
производства за игрой в "балду" и в "слова", жили в одной комнате
общежития, вместе ездили на практику и на вечера в библиотечный
институт! Валерка Иванов, мой бывший начальник и соавтор по двум
изобретениям, спорщик и человек отважных идей! Валерка Иванов, с
которым мы пять лет работали душа в душу! Я рад.
"Слушай, Валерка, - скажу я ему, - бросай свою микроэлектронику,
перебирайся обратно. Тут такое дело!"
Пусть даже заведует лабораторией, раз кандидат. Я согласен. Он
работать может.
Ну, поглядим, каким он стал за истекший год.
"26 октября, ночь. Ничто в жизни не проходит даром.
С первого взгляда на Иванова я понял, что прежнего созвучия душ не
будет. И дело не в годе разлуки. Между нами вкралась та Гаррина
подлость. Ни он, ни я в ней не повинны, но мы оказались как бы по
разные стороны. Он, гордо подавший в отставку, хлопнувший дверью,
как-то больше прав, чем я, который остался и не разделил с ним эту
горькую гордость. Поэтому весь вечер между нами была тонкая, но
непреодолимая неловкость и горечь, что не смогли мы тогда эту подлость
одолеть. Мы теперь как-то меньше верили друг в друга и друг другу...
Хорошо, что я взял с собой Лену, хоть она украсила нашу встречу.
Впрочем, разговор был интересный. Он заслуживает того, чтобы его
описать.
Встреча началась в 20.00. Передо мной сидел петербуржец. Импортный
пиджак в мелкую серую клетку и без отворотов, белая накрахмаленная
рубашка, шестигранные очки на прямом носу, корректный ершик черных
волос. Даже втянутые щеки вызвали у меня воспоминание о блокаде.
Лена тоже не подкачала. Когда проходили по залу, на нее все
оборачивались. Один я пришел вахлак вахлаком: клетчатая рубаха и не
очень измятые серые брюки; два дубля ощутимо уменьшили мой гардероб.
В ожидании, пока принесут заказ, мы с удовольствием рассматривали
друг друга.
- Ну, - нарушил молчание петербуржец Иванов, - хрюкни что-нибудь.
- Я смотрю, морда у тебя какая-то асимметричная...
- Асимметрия - признак современности. Это от зубов, - он
озабоченно потрогал щеку, - продуло в поезде.
- Давай вдарю - пройдет.
- Спасибо. Я лучше коньячком...
Обычная наша разминочка перед хорошим разговором.
Принесли коньяк и вино для дамы. Мы выпили, утолили первый аппетит
заливной осетриной и снова с ожиданием уставились друг на друга.
Окрест нас пировали. Корпусный мужчина за сдвинутыми столами
произносил тост "за науку-маму" (видно, смачивали чью-то диссертацию).
Подвыпивший одинокий человек за соседним столиком грозил пальцем
графинчику с водкой, бормотал:
- Я молчу... Я молчу! - Его распирала какая-то тайна.
- Слушай, Валька!..
- Слушай, Валерка!..
Мы озадаченно посмотрели друг на друга.
- Ну, давай ты первый, - кивнул я.
- Слушай, Валька, - у Иванова завлекательно сверкнули глаза за
очками, - бросай-ка ты этот свой... эту свою системологию, перебирайся
к нам. Перевод я тебе устрою. Мы сейчас такое дело разворачиваем!
Микроэлектронный комплекс: машина, делающая машины, - чувствуешь?
- Твердые схемы?
- А, что твердые схемы - поделки, пройденный этап! Электронный и
плазменный лучи плюс электрофотография плюс катодное напыление пленок
плюс... Словом, идея такая: схема электронной машины развертывается
пучками электронов и ионов, как изображение на экране телевизора, - и
все. Она готова, может работать. Плотность элементов как в мозгу
человека, чувствуешь?
- И это уже есть?
- Ну, видишь ли... - он поднял брови. - Если бы было, зачем бы я
тебя звал? Сделаем в установленные сроки.
(Ну, конечно же, мне нужно бросить системологию и идти за ним! Не
ему же за мной, у меня на поводу... Разумеется! Так всегда было.)
- А у американцев?
- Они тоже стараются. Вопрос в том, кто раньше. Работаем вовсю, я
уже двенадцать заявок подал - чувствуешь?
- Ну, а цель?
- Очень простая: довести производство вычислительных машин до
массовости и дешевизны газет. Знаешь, какой шифр я дал теме? "Поэма".
И это действительно технологическая поэма! - От выпивки у Валерки
залоснился нос. Он старался вовсю и, наверно, не сомневался в успехе:
меня всегда было нетрудно уговорить. - Завод вычислительных машин
размерами чуть побольше телевизора, представляешь? Машина-завод! Она
получает по телетайпу технические задания на новые машины,
пересчитывает ТЗ в схемы, кодирует расчет электрическими импульсами, а
они гоняют лучи по экрану, печатают схему. Двадцать секунд - и машина
готова. Это листок, на котором вмещается та же электронная схема, что
сейчас занимает целый зал, представляешь? Листок в конверте посылают
заказчику, он вставляет его в исполнительное устройство... Ну, там в
командный пульт химзавода, в систему управления городскими
светофорами, в автомобиль, куда угодно - и все, что раньше медленно,
неуклюже, с ошибками выполнял человек, теперь с электронной точностью
делает умный микроэлектронный листик! Чувствуешь?
Лена смотрела на Валерку с восхищением. Действительно, картина
вырисовывалась настолько роскошная, что я не сразу понял: речь идет о
тех же пленочных схемах, которые я недавно осуществил в баке
"машины-матки". Правда, они попроще, но в принципе можно делать и
"умные" листики-машины.
- А почему вакуум да разные лучи? Почему не химия... наверно, тоже
можно?
- Химия... Лично я с тех пор, как доцент Варфоломеев устраивал нам
"варфоломеевские зачеты", химию не очень люблю. (Это было сказано для
Лены. Она оценила и рассмеялась.) Но если у тебя есть идеи по
химической микроэлектронике - давай. Я - за. Будешь вести это
направление. В конце концов неважно, как сделать, главное - сделать. А
тогда... тогда можно развернуть такое! - Он мечтательно откинулся на
стуле. - Суди сам, зачем машине-заводу давать задания на схемы? Это
лишняя работа. Ей нужно сообщать просто информацию о проблемах. Ведь
теперь в производстве, в быту, на транспорте, в обороне - всюду
работают машины. Зачем превращать их импульсы в человеческую речь,
если потом ее снова придется превращать в импульсы! Представляешь:
машины-заводы получают по радио информацию от дочерних машин из сферы
производства, планирования, сбыта продукции, перевозок... отовсюду -
даже о погоде, видах на урожай, о потребностях людей. Сами
перерабатывают все в нужные схемы и рассылают...
- Микроэлектронные рекомендации?
- Директивы, милый! Какие там рекомендации: математически
обоснованные электронные схемы управления, так сказать, рефлексы
производства. С математикой не спорят!
Мы выпили.
- Ну, Валера, - сказал я, - если ты сделаешь эту идею, то
прославишься так, что твои портреты будут печатать даже на туалетной
бумаге!
- И твои тоже, - великодушно добавил он. - Вместе будем
красоваться.
- Но, Валерий, - сказала Лена, - ведь получается, что в вашем
комплексе нет места человеку. Как же так?
- Лена, вы же инженер... - снисходительно шевельнул бровями
Иванов. - Давайте смотреть на этот предмет, на человека то есть,
по-инженерному: зачем ему там место? Может человек воспринимать
радиосигналы, ультра- и инфразвуки, тепловые, ультрафиолетовые и
рентгеновы лучи, радиацию? Выдерживает он вакуум, давление газов в
сотни атмосфер, ядовитую среду, перегрузки в сотни земных тяготений,
резонансные вибрации, термоудары от минус ста двадцати по Цельсию до
плюс ста двадцати с часовой выдержкой при каждой температуре, холод
жидкого гелия? Может он летать со скоростью снаряда, погружаться на
дно океана или в расплавленный металл? Может он за доли секунды
разобраться во взаимодействии десяти - хотя бы десяти! - факторов?
Нет.
- Он все это может с помощью машин, - отстаивала человечество
Ленка.
- Да, но машины-то это могут и без его помощи! Вот и остается ему
в наш суровый атомно-электронный век только кнопки нажимать. Но как
раз эти-то операции автоматизировать проще простого. Вы же знаете: в
современной технике человек - самое ненадежное звено. Недаром всюду
ставят предохранители, блокировки и прочую "защиту от дурака".
- Я молчу! - угрожающе возгласил пьяный.
- Но ведь человека, наверно, можно усовершенствовать, - заикнулся
я.
- Усовершенствовать? Меня душит смех! Да это все равно, что
усовершенствовать паровозы - вместо того чтобы заменять их тепловозами
или электровозами. Порочен сам физический принцип, заложенный в
человеке: ионные реакции в растворах, процесс обмена веществ. Ты
оглядись, - он широко повел рукой по залу, - все силы отнимает у людей
проклятый процесс!
Я огляделся. За сдвинутыми столиками пирующие размашисто целовали
новоиспеченного кандидата: лысого юношу, изможденного трудами и
волнениями. Рядом сияла жена. По соседству с ними чинно питались
двенадцать интуристов. Дым и галдеж стояли над столиками. На эстраде
саксофонист, непристойно скособочившись и выпятив живот, вел соло с
вариациями; под сурдину синкопировали трубы, неистовствовал ударник -
оркестр исполнял стилизованную под твист "Из-за острова на
стрежень...". Возле эстрады, не сходя с места, волновались всеми
частями тела пары. "Я молчу!" - возглашал наш сосед, уставясь в пустой
графин.
- Собственно, единственное достоинство человека - универсальность,
- снисходительно з