т в  январе?  Северо-восточный  ветер  пригнал  к  нам  такую
сибирскую зиму, что паровое отопление еле  справляется  с  холодом.  В
парке все бело, и в лаборатории стало светлее.
    По библейскому ли  графику,  нет  ли,  но  крещение  нового  дубля
состоялось. И крестным папашей был Гарри Хилобок.
    Состоялось оно  так.  В  институт  на  годичную  практику  прибыли
студенты Харьковского университета.  Позавчера  я  зашел  в  общежитие
молодых  специалистов,  куда  их  поселили,   и   позаимствовал   "для
психологических опытов" студбилет и направление на практику.  Студенты
смотрели на меня с робким почтением, в глазах их светилась  готовность
отдать для науки не только студбилеты, но и ботинки. Паспорт я одолжил
у Паши Пукина.
    Затем мы познакомили "машину-матку" с  видом  и  содержанием  этих
документов: вертели перед  объективами,  шелестели  листками...  Когда
паспорт, студенческий билет и бланк направления  возникли  в  баке,  я
надел "шапку Мономаха" и методом "то  -  не  то"  откорректировал  все
записи, как требовалось.
    Дубль-3 наречен Кравцом Виктором Витальевичем. Ему, стало быть, 23
года, он русский, военнообязанный, студент пятого курса  физфака  ХГУ,
живет. в Харькове, Холодная гора, 17... Очень приятно познакомиться!
    Так ли уж приятно?  Во  время  этой  операции  мы  с  новоявленным
Кравцом    разговаривали     вполголоса     и     чувствовали     себя
фальшивомонетчиками,  которых  вот-вот  накроют.   Сказалось   стойкое
уважение интеллигентов к законности.
    Когда на следующий  день  мы  отправились  к  Хилобоку:  Кравец  -
оформляться, а  я  -  просить,  чтобы  студента  направили  ко  мне  в
лабораторию, - нам тоже было не по себе. Я, помимо прочего,  опасался,
что Гарри пошлет его в другую лабораторию. Но  обошлось.  Студентов  в
этом году навалило больше, чем снегу. Когда  Хилобок  услышал,  что  я
обеспечу студенту Кравцу материал для дипломной работы,  он  попытался
всучить мне еще двух.
    Гарри, конечно, обратил внимание на наше сходство.
    - Он не родственник вам будет, Валентин Васильевич?
    - Да как вам сказать... слегка. Троюродный племянник.
    - А-а, ну тогда понятно! Конечно, конечно... - лицо  его  выразило
понимание моих родственных чувств и снисхождение к ним. -  И  жить  он
будет у вас?
    - Нет, зачем? Пусть в общежитии.
    - Да-да, конечно, как же... - по лицу Гарри было ясно, что  и  мои
отношения  с  Леной  для  него  не  тайна.  -  Понимаю  вас,  Валентин
Васильевич, ах, как я вас понимаю!
    Боже, до чего противно, когда Хилобок тебя "ах, как понимает"!
    - А как у вас дела с докторской диссертацией, Гарри Харитонович? -
спросил я, чтоб изменить тему разговора.
    - С докторской? - Хилобок посмотрел на меня очень осторожно. -  Да
так... а  почему  вы  заинтересовались,  Валентин  Васильевич?  Вы  же
дискретник, аналоговая электроника не по вашей части.
    - Я сейчас сам не знаю, что по моей, а что не по моей части, Гарри
Харитонович, - чистосердечно признался я.
    - Вот как? Что ж, это похвально... Но я еще  не  скоро  представлю
диссертацию к защите: дела все отвлекают, текучка,  некогда  творчески
подзаняться, вы сами быстрее меня  защитите,  Валентин  Васильевич,  и
кандидатскую и докторскую, хе-хе...
    Мы возвращались в  лабораторию  в  скверном  настроении.  Какая-то
сомнительная двойственность в нашей работе: в лаборатории мы  боги,  а
когда приходится вступать в контакт с окружающей нас средой,  начинаем
политиковать, жулить, осторожничать. Что это - специфика исследований?
Или специфика  действительности?  Или,  может  быть,  специфика  наших
характеров?
    - В конце концов не я  придумал  систему  квитанций  на  человека:
паспорта, прописки, анкеты, пропуска,  справки,  -  сказал  я.  -  Без
бумажки ты букашка, а с бумажкой человек.
    Виктор Кравец промолчал".
    "20 декабря. Ну, начинается совместная работа!
    - Тебе не кажется, что мы крупно дали маху с нашей клятвой?
    - ?!
    - Ну, не со всей клятвой, а с тем сакраментальным пунктом...
    - "...использовать  открытие  на   пользу   людям   с   абсолютной
надежностью"?
    - Именно. Мы  осуществили  четыре  способа:  синтез  информации  о
человеке в человека, синтез кроликов с  исправлениями  и  без,  синтез
электронных схем и синтез человека с исправлениями. Дает ли хоть  один
из них абсолютную гарантию пользы?
    - М-м... нет. Но последний способ в принципе позволяет...
    - ...делать "рыцарей без страха и упрека", георгиевских  кавалеров
и пламенных борцов?
    - Скажем проще: хороших людей. Ты против?
    - Мы пока еще не голосуем, а обсуждаем. И мне  кажется,  что  идея
эта основана - извини, конечно, - на очень телячьих  представлениях  о
так называемых "хороших людях". Не существует абстрактно  "хороших"  и
абстрактно "плохих" - каждый человек для кого-то хорош и  для  кого-то
плох. Объективных критериев здесь нет. Поэтому-то у настоящих  рыцарей
без страха и упрека  было  гораздо  больше  врагов,  чем  у  кого-либо
другого. Хорош для всех только умный и подловатый эгоист, который  для
достижения своих целей стремится со всеми ладить. Существует,  правда,
"квазиобъективный" критерий: хорош тот, кого поддерживает большинство.
Согласен ли ты в основу данного способа положить такой критерий?
    - М-м... дай подумать.
    - Стоит ли, если я уже подумал, ведь к тому  же  придешь...  (Нет,
каков!)  Этот  критерий  не  годится:  испокон  веку  кого  только  не
поддерживало большинство... Есть еще два критерия: "хорошо то,  что  я
считаю хорошим" (или тот, кого я считаю хорошим), и  "хорошо  то,  что
хорошо  для  меня".  Мы,  как   и   подавляющее   большинство   людей,
профессионально заботящихся о  благе  человечества,  руководствовались
обоими  критериями  -   только   по   простоте   своей   думали,   что
руководствуемся первым, да еще считали его объективным...
    - Ну, это ты уж хватил через край!
    - Ничуть не через край! Я не буду напоминать о  злосчастном  дубле
Адаме, но ведь даже когда ты синтезировал меня, то  заботился  о  том,
чтоб было мне хорошо (точнее, по твоему мнению  "хорошо"),  и  о  том,
чтоб  было  хорошо  тебе  самому.  Разве  не  так?  Но  этот  критерий
субъективен, и другие люди...
    - ...с помощью этого способа будут стряпать то, что хорошо  по  их
мнению и для них?
    - Именно.
    - М-да... Ну, допустим. Значит, надо искать еще способы синтеза  и
преобразования информации в человеке.
    - Какие же именно?
    - Не знаю.
    - Я  тебе  скажу,  какой  нужен  способ.  Надо   превратить   нашу
"машину-матку"  в  устройство  по  непрерывной  выработке  "добра"   с
производительностью... скажем, полтора  миллиона  добрых  поступков  в
секунду. А заодно сделать ее и поглотителем дурных поступков такой  же
производительности. Впрочем, полтора миллиона - это капля в  море:  на
Земле живет три с половиной миллиарда людей, и каждый совершает в день
несколько  десятков  поступков,  из  которых   ни   один   не   бывает
нейтральным. Да еще нужно придумать способ равномерного  распределения
этой - гм! - продукции по  поверхности  земной  суши.  Словом,  должно
получиться что-то вроде силосоуборочного боронователя  на  магнетронах
из неотожженного кирпича...
    - Издеваешься, да?
    - Да. Топчу ногами нежную мечту -  иначе  она  черт  те  куда  нас
заведет.
    - Ты считаешь, что я?..
    - Нет. Я не считаю, что ты работал неправильно. Странно  выглядело
бы, если бы я так считал. Но понимаешь:  субъективно  ты  и  мечтал  и
замышлял, а объективно делал только  то,  что  определяли  возможности
открытия. И в этом-то  все  дело!  Надо  соразмерять  свои  замыслы  с
возможностями  своей  работы.  А  ты   вознамерился   противопоставить
какую-то машинишку ежедневным ста миллиардам  разнообразных  поступков
человечества. Ведь именно они, эти  сто  миллиардов  плюс  несчитанные
миллиарды прошлых поступков, определяют социальные процессы на  Земле,
их добро и их зло. Вся наука не в  силах  противостоять  этим  могучим
процессам, этой лавине поступков и дел: во-первых, потому что  научные
дела составляют лишь малую часть дел в мире, а во-вторых, это ей не по
специальности.  Наука  не  вырабатывает  ни  добро,  ни  зло   -   она
вырабатывает новую информацию и  дает  новые  возможности.  И  все.  А
применение этой информации  и  использование  возможностей  определяют
упомянутые социальные процессы и социальные  силы.  И  мы  даем  людям
всего лишь новые возможности по производству себе подобных, а  уж  они
вольны использовать эти возможности себе во  вред  или  на  благо  или
вовсе не использовать.
    - Что же, ты считаешь, надо опубликовать открытие и  умыть  руки?!
Ну, знаешь! Если нам наплевать, что от  него  получится  в  жизни,  то
остальным и подавно.
    - Не кипятись. Я не считаю, что  надо  опубликовать  и  наплевать.
Надо работать дальше, исследовать возможности - так все делают. Но и в
исследованиях, и в замыслах, и  даже  в  мечтах  по  теме  N_154  надо
учитывать: то, что получится от этой  темы  в  жизни,  зависит  прежде
всего   от    самой    жизни,    или,    выражаясь    культурно,    от
социально-политической  обстановки  в  мире.  Если  обстановка   будет
развиваться в благоприятную сторону, можно опубликовать.  Если  нет  -
придержать или даже совсем уничтожить работу,  как  это  предусмотрено
той же клятвой. Не в наших силах спасти человечество, но в наших силах
не нанести ему вреда.
    - Гм... что-то  очень  уж  скромно.  По-моему,  ты  недооцениваешь
возможности  современной  науки.  Сейчас  существует  способ  нажатием
кнопки - или нескольких кнопок - уничтожить человечество. Почему бы не
возникнуть   альтернативному   способу:   нажатием    кнопки    спасти
человечество или уберечь его? И почему бы, черт побери, этому  способу
не лежать на нашем направлении поиска?
    - Не  лежит  он  здесь.  Наше  направление   созидательное.   Мост
несравнимо труднее построить, чем взорвать.
    - Согласен. Но мосты строят.
    - Но никто еще не построил такой  мост,  который  было  бы  нельзя
взорвать.
    Здесь мы зашли с ним в некий схоластический тупик.
    Но каков, а? Ведь, по сути, он ясно и толково изложил мне все  мои
смутные сомнения; они меня давно одолевали... Не знаю даже, огорчаться
мне или радоваться".
    "28 декабря. Итак, прошел год с тех пор, как я сидел посреди вновь
образованной лаборатории на нераспакованном  импульсном  генераторе  и
замышлял  неопределенный  опыт.  Только  год?  Нет,   все-таки   время
измеряется событиями, а не вращением Земли: мне  кажется,  что  прошло
лет десять. И не только потому, что много сделано - много пережито.  Я
стал больше думать о жизни, лучше понимать людей и себя, даже  немного
изменился - дай бог, чтобы в лучшую сторону.
    И  все  равно:  какая-то   неудовлетворенность   -   от   излишней
мечтательности,  наверно?  Все,  что  я  задумывал,   получалось,   но
получалось как-то не так: с трудностями, с  ужасными  осложнениями,  с
разочарованиями... Так оно  и  бывает  в  жизни:  человек  никогда  не
мечтает, в чем бы ему разочароваться или где  бы  шлепнуться  лицом  в
грязь, это приходит само собой. Умом  я  это  превосходно  понимаю,  а
смириться все равно никак не могу.
    ...Когда я синтезировал дубля-3 (в  миру  -  Кравца),  то  туманно
надеялся: что-то щелкнет в "машине-матке" - и получится именно  рыцарь
без страха и упрека! Ничего не щелкнуло. Он хорош, ничего не  скажешь,
но не рыцарь: трезв, рассудочен  и  осторожен.  Да  и  откуда  взяться
рыцарю - от меня, что ли?
    Дурень, мечтательный дурень! Ты  все  рассчитываешь,  что  природа
вывезет, сама вложит в твои руки "абсолютно надежный способ", - ничего
она не вывезет и ничего она не вложит. Нет у нее такой информации.
    Черт, но неужели нельзя?  Неужели  прав  усовершенствованный  мною
Кривошеин-Кравец?
    ...Есть один способ спасти мир  нажатием  кнопки;  он  применим  в
случае  термоядерной  войны.  Упрятать  в  глубокую  шахту   несколько
"машин-маток", в которые  записана  информация  о  людях  (мужчинах  и
женщинах)  и  большой  запас  реактивов.  И   если   на   испепеленной
поверхности Земли не  останется  людей,  машины  сберегут  и  возродят
человечество. Все какой-то выход из положения.
    Но ведь снова все получится не так. Швырнуть в мир  такой  способ,
он  нарушит  установившееся  равновесие  и,  чего   доброго,   толкнет
человечество в ядерную войну. "Люди останутся живы, атомные  бомбы  не
страшны - ну-ка всыплем им! - рассудит какой-нибудь дошлый  политикан.
- Проблема Ближнего Востока? Нет Ближнего Востока! Проблема  Вьетнама?
Нет Вьетнама! Покупайте персональные атомоубежища для души!"
    Выходит, и это "не то". Что же "то"? И есть ли "то"?"



                             ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ


                              Трезвость
                           (Испытание себя)



                             Глава первая


                             Сон - лучший способ борьбы с сонливостью.

                                                   К. Прутков-инженер.
                                               "Набросок энциклопедии"


    Быстротечна июньская ночь: давно ли  угас  на  юго-западе  лиловый
закат, а вот на юго-востоке, за Днепром, уж снова светлеет небо. Но  и
короткая ночь - ночь; она оказывает на людей  свое  обычное  действие.
Спят жители затененной части планеты. Спят граждане города Днепровска.
Спят многие участники описываемых событий.
    Беспокойно  спит  Матвей  Аполлонович  Онисимов.  Ему   долго   не
удавалось  уснуть:  курил,  ворочался  в  постели,  беспокоя  жену,  -
размышлял о происшедшем. Задремал, утомившись,  -  и  перевозбужденная
психика поднесла ему безобразный сон: будто в  трех  городских  парках
обнаружили три трупа убитых из  огнестрельного  оружия.  Судмедэксперт
Зубато, ленясь исследовать каждое  убийство  в  отдельности,  придумал
версию: все трое убиты одним выстрелом - навылет; и для доказательства
своей правоты усадил трупы в обнимку на мраморной  скамье  секционного
зала так, чтобы пулевые отверстия совпадали.
    И Матвей Аполлонович, которому обычно виделись только  черно-белые
и мутные, как  заношенная  кинолента,  сны,  воспринимал  эту  картину
объемно, в красках и с запахами: сидят трое  Кривошеиных  -  огромные,
голые, розовые и  пахнущие  мясом,  -  смотрят  на  него,  фотогенично
улыбаясь... Онисимов проснулся из чувства протеста. Но (сон в руку!) в
голове его стала вырисовываться  правдоподобная  версия:  они  там,  в
лаборатории, варили труп умерщвленного Кривошеина! Ведь труп -  всегда
главная  улика,  а  спрятать  или  зарыть  опасно,  ненадежно,   могут
обнаружить  и  опознать.  Вот  они  и  варили  или  разлагали  труп  в
специальном составе, а  поскольку  дело  это  не  простое,  что-то  не
рассчитали, опрокинули бак. Поэтому  и  теплым  оказался  труп,  когда
техник Прахов обнаружил его в баке! Поэтому так  скоро  и  разложились
пропитанные ихней химией мягкие ткани трупа, остался скелет. Лаборанта
пришибло баком, а второй соучастник - этот,  который  вчера  кривлялся
перед ним (мистификатор, циркач, надувные маски или тренировки  мимики
- они ловкачи, это ясно!), убежал. И организовал себе алиби  -  своими
масками и мимотехникой  он  мог  и  московского  профессора  ввести  в
заблуждение. А документы его - хорошо сделанная липа.
    Матвей Апоплонович закурил еще одну папиросу. И все-таки это  дело
отдает не обычной уголовщиной. Если преступники работают и в Москве  и
здесь и мотивов корысти, личных счетов и  секса  нет,  то...  наверно,
Кривошеин действительно сделал  серьезное  изобретение  или  открытие.
Нет, завтра он будет настаивать перед Алексеем Игнатьевичем,  чтобы  к
этому делу подключили органы безопасности! (Хотя Онисимов  никогда  не
узнает,  как   обстояло   дело,   нельзя   не   отдать   должное   его
следовательской хватке. В самом деле: ничего не понимать в сути  дела,
а только  на  основе  внешних  случайных  фактов  построить  логически
непротиворечивую версию - это не каждый может!)
    Подумав так,  Матвей  Аполлонович  успокоенно  уснул.  Сейчас  ему
снится приятное: что его повысили за раскрытие такого дела...  Но  сны
еще менее подвластны нашим мечтаниям, чем реальная действительность, -
и  вот  следователь  раздосадованно  мычит,   а   пробудившаяся   жена
озабоченно спрашивает: "Матюша, что с тобой?"  Онисимову  привиделось,
что  в   горотделе   произошел   пожар   и   сгорело   новое   штатное
расписание-Аркадий Аркадьевич Азаров уснул совсем  недавно,  да  и  то
после двух таблеток снотворного: утром проснется с  неврастенией.  Его
тоже одолевали мысли о происшествии в лаборатории новых систем...  Уже
звонили из горкома партии: "У вас опять авария, Аркадий Аркадьевич?  С
человеческими жертвами?" - и откуда  они  так  быстро  узнают!  Теперь
пойдет: вызовы, комиссии, объяснения... Что ж на  то  ты  и  директор,
много денег получаешь, чтобы  тебя  дергали  всюду!  Вот  из-за  таких
вещей, в которых он не повинен и не может быть повинен,  ставится  под
сомнение  его  честная  положительная   работа!   Аркадий   Аркадьевич
чувствовал себя одиноким и несчастным.
    "...Не  надо  было  организовывать  эту  лабораторию   "случайного
поиска". Не послушал себя. Ведь  идея,  что  путем  случайных  проб  и
произвольных комбинаций можно достичь истины и верных решений в науке,
была глубоко  противна  твоему  мышлению.  И  противна  сейчас.  Метод
Монте-Карло... одно название чего стоит! Вера в  случай  -  что  может
быть  ужасней  для  исследователя?  Вместо   того   чтобы,   логически
анализируя проблему, уверенно и неторопливо приближаться к ее  решению
- испытывать, пусть даже с помощью  приборов  и  машин,  свое  игорное
счастье! Конечно, и таким путем можно строить наукообразные системы  и
алгоритмы, но не похожи ли они на  те  "системы",  с  помощью  которых
игроки в рулетку,  надеясь  выиграть,  просаживают  свои  состояния...
Подумаешь, изменил название лаборатории. Но суть-то  осталась.  Пустил
на самотек, рассудил: такое направление в мировой системологии есть  -
пусть разовьется и у нас... Вот и "развилось"!"
    Тогда Аркадий Аркадьевич не высказал  Кривошеину  своих  сомнений,
чтобы не убить его энтузиазм, только спросил: "Что же вы намереваетесь
достичь...  э-э...  случайным  поиском?"  -  "Прежде   всего   освоить
методику", - ответил Кривошеин, и это понравилось Азарову больше,  чем
если бы он начал фонтанировать идеи.
    "Нет,  он  не  только  осваивал  методику,  -  Аркадий  Аркадьевич
вспомнил лабораторию, установку, похожую на осьминога, обилие приборов
и колб.  -  Развернул  какую-то  большую  экспериментальную  работу...
Неужели у него получалось то, о чем он докладывал на ученом совете? Но
все  кончилось  трупом.  Трупом,  обратившимся  в  скелет!  -   Азаров
почувствовал отвращение и ярость. - Надо сворачивать экспериментальные
работы, вечно в них что-нибудь случается! Непременно! Системология  по
сути своей наука умозрительная, анализ  и  синтез  любых  систем  надо
вести математически - и нечего...  Теорию  нужно  двигать!  А  хочется
работать с машинами - пожалуйста, программируйте свои задачи и идите в
машинный зал... Да и вообще эти эксперименты, -  академик  усмехнулся,
успокаиваясь, -  никогда  не  знаешь,  что  ты  сделал:  глупость  или
открытие!"
    ...Аркадий  Аркадьевич  имел  давние  счеты  с   экспериментальной
наукой, суждения его о ней были  тверды  и  окончательны.  Тридцать  с
лишним лет назад молодой физик Азаров изучал процесс  сжижения  гелия.
Однажды он сунул в дюар несколько стеклянных  соломинок-капилляров,  и
охлажденная  до   двух   градусов   по   абсолютной   шкале   жидкость
необыкновенно быстро испарилась. Два литра  драгоценного  в  то  время
гелия  пропали,  эксперимент  был  сорван!  Аркадий  сгоряча   обвинил
лабораторного стеклодува, что то