згороди,  изливался густой  поток  людей.  Впереди  толпы
мелькали красный  кафтан  и  белая  блузка.  Среди  бегущих  Ильин  узнал  и
Святовида.
   Когда достигли опушки дремучего бора,  под  сенью разлапистых елей  уже
залегла тьма.  Перекликаясь,  быстро собрались на  прогалине все четверо.  С
минуту  молчали,  переводя дыхание.  И  вдруг  Бестужева неожиданно залилась
веселым смехом. Кое-как справившись с ним, сказала:
   - А вы,  Иван Анисимович, прямо как Илья Пророк молнии метали... Виктор
Михалыч, объясните ради бога, что произошло. Я умру от любопытства.
   Ильин   улыбнулся   и    только   хотел   сказать   в    ответ   что-то
шутливо-ободряющее,  как  из-за  густых еловых лап,  нависших над  полянкой,
выглянула обритая голова Святовида.  Волхв с  минуту настороженно смотрел на
четверку недавних узников, затем медленно вышел из своего укрытия.


   Глава II
   Торпеда времени


I

   Ильин проснулся под  монотонную дробь дождя по  берестяной крыше.  Было
слышно,  как  хлещут струи по  лужам.  Порой казалось,  что за  стенами избы
кто-то  ходит,  с  трудом вытаскивая из  хляби увязающие ноги  -  это  ветер
обрушивал с листвы накопившуюся влагу.
   Равномерное   дыхание   спящих,    доносившееся   со    всех    сторон,
свидетельствовало о  том,  что  час  еще  ранний.  Да  и  крохотные  окошки,
затянутые рыбьим пузырем,  совсем не  пропускали света.  Но сон окончательно
отлетел,  и,  повертевшись с  полчаса,  филолог решил  выйти наружу подышать
ночной свежестью.
   Под берестяным навесом,  где сушились сети,  стоял толстый чурбан - его
Ильин заприметил еще днем и  теперь,  в  полной темноте,  отыскал без труда.
Проведя ладонью по теплому,  слегка шершавому срезу дерева, он ощутил легкую
дрожь, словно от неожиданного соприкосновения с живым существом.
   Со   времени  Перехода  -   так  называл  про  себя  Ильин  происшедшее
перемещение во времени -  минуло больше двух месяцев.  И все-таки тот первый
день  в  одиннадцатом столетии,  который едва  не  стал  последним для  всех
четверых  пришельцев  из  будущего,   до  сих  пор  помнился  в   мельчайших
подробностях.  А вот недели, последовавшие за ним, гораздо хуже удержались в
памяти,  теперь Ильин мог  и  спутать очередность событий,  кое-что и  вовсе
забылось.  Быть может,  потому,  что жизнь в лесном урочище, где нашли приют
беглецы, текла однообразно, по контрасту с днем Перехода - даже сонно.
   Это было время знакомства -  с веком, с его обитателями, друг с другом.
Все-таки,  что ни говори, а первые их беседы в подземелье, а затем в колонне
пленников дали только самое общее представление о  каждом из них.  Настоящее
сближение,  подлинное взаимопонимание пришли позднее,  когда они  поведали о
своей жизни, о своем мире, не забывая и бытовых мелочей...
   Еще в ту первую ночь, когда пробирались через дебри со Святовидом и его
людьми,  четверка пришла к  первому коллективному соглашению -  не открывать
никому тайны своего появления в  этом мире,  не рассказывать об известных им
событиях будущего,  не вмешиваться в происходящее. Поначалу Ильину казалось:
его товарищи так и не возьмут в толк,  что всякое воздействие на ход событий
прошлого чревато изменением будущего,  что  любое  неосторожное деяние может
привести к  непоправимому -  мир изменится настолько,  что в нем не окажется
места ни путешественникам во времени, ни их родственникам. На выручку пришла
литература -  "И  грянул  гром"  Брэдбери;  пересказанный филологом  рассказ
произвел угнетающее впечатление даже на самонадеянного Овцына.
   - Подумать только!  Раздавил бабочку -  и начальство поменялось!  Вчуже
оторопь берет...
   - Мы тут,  я чай,  одних комаров больше тыщи убили,  - потерянно сказал
Ивашка. - Что ж теперь будет-то?..
   Ильин понял, что переборщил, и принялся успокаивать спутников:
   - Но  ведь  то  вымысел писателя.  Суть  этого иносказания -  ничего не
трогай в прошлом, старайся оставлять как можно меньше следов.
   Когда с  грехом пополам все же  уговорились воздерживаться от участия в
происходящих событиях,  филолог  стал  обдумывать,  каким  образом свести  к
минимуму  то  отрицательное  воздействие,  которое  они  успели  оказать  на
историческую среду  -  так  он  решил  называть окружающую действительность.
Прежде всего нужно было пресечь распространение сведений о  том,  что  они -
пришельцы   из    будущего.    Он   досадовал   на   себя   за   проявленную
неосмотрительность,  когда в  ходе первой беседы со  Святовидом заявил,  что
явился из иного времени.  Улучив минуту, когда старец оказался один, филолог
пристроился шагать рядом и  высказал свою просьбу о сохранении тайны.  Волхв
долго молчал, затем величаво кивнул.
   - Нем буду.  От  злыя смерти мя избавил еси,  человече,  даждь ти Перун
благо...
   Дождь стихал.  Во тьме слышалось легкое шуршание капель по листьям,  по
берестяному навесу, под которым укрылся Ильин. Когда он выглянул наружу, ему
показалось,  что в вышине кое-где помаргивают звезды.  Значит, тучи разносит
ветром, и к утру может выглянуть солнце. Как надоел этот пасмурный август!..
   В  первые  дни  после  Перехода Ильин  еще  включал своего  внутреннего
переводчика,  когда приходилось вести разговоры с  аборигенами одиннадцатого
века.  Но  теперь  он  совершенно  не  нуждался  в  посреднике  -  речь  его
собеседников казалась ему  настолько же  будничной,  как и  "треп" коллег по
институту каких-то  три месяца назад.  Иногда он  ловил себя на употреблении
древнеславянских грамматических форм,  но  это  случалось все реже,  видимо,
период адаптации заканчивался,  и  вскоре он вообще не сможет оценивать свой
словарь как бы со стороны.  Да и  в  отношении других участников Перехода он
постепенно утрачивал способность к отстранению.
   Сближение между четверкой привело к  тому,  что уже на второй неделе их
знакомства они приняли предложение Ильина перейти на  ты и  звать друг друга
по имени.  Только Овцын поначалу упирался,  но пример генеральской дочери, с
восторгом принявшей демократическую манеру общения,  все же убедил его,  что
впадать   в    амбицию   не   имеет   смысла,    что   это   только   усилит
насмешливо-пренебрежительное  отношение  княжны.   Став   просто   Василием,
коллежский секретарь почти  оставил  свои  барские  замашки,  оказалось,  он
весьма добродушный молодой человек,  в  меру легкомысленный,  как и подобает
светскому сыну галантной елизаветинской эпохи.
   Иван  оказался куда  более  крепким орешком.  Приняв  сложившийся стиль
поведения,  он  тем  не  менее  не  отказался от  обыкновения все  на  свете
объяснять божьей волей.  На счет Провидения он отнес в  конечном счете и сам
Переход.
   - Коли богу угодно было нас  сюда закинуть,  будем здесь его имя святое
славить.
   То,  что он быстрее всех смирился со своим новым положением,  внутренне
успокоился,  говорило о  его намерении всерьез обживать далекое столетие.  А
вот Ильин с  княжной и  Овцыным первые дни горели желанием как можно быстрее
вернуться к  метеоритной воронке и  попытать счастья:  авось назад забросит.
Только после того как Святовид поведал об  обстоятельствах падения небесного
тела, им стало ясно, что надежда на возвращение ничтожно мала.
   Волхв рассказал,  что вскоре после удара метеорита к  воронке сбежались
почти  все   обитатели  селения.   Несколько  отчаянных  голов  забрались  в
обугленную яму.  Но  стоило им  достигнуть ее центра,  как все они на глазах
толпы растворились в воздухе.
   А примерно через час на дне воронки появился Иван,  дрожащий, поминутно
крестящийся.  Изумленные жители таежного поселка,  забравшиеся в  эти  дебри
из-за  преследований их  веры со стороны христианских властей,  решили,  что
темные силы подобрались к ним через недра земные.
   Не  успели  упрятать  в  узилище  отчаянно  бившегося старообрядца,  из
воронки вынырнул малиновый щеголь.  Скрутив его, обнаружили на груди крест и
окончательно укрепились в своих подозрениях.
   Так  что  когда в  яме  объявился Ильин,  его уже поджидала целая толпа
язычников,  готовая  сразиться  с  подземными  бесами,  засланными коварными
служителями христианского бога.
   Прослушав  все  это,  Ильин  понял:  заключение,  сделанное  им  и  его
товарищами о  том,  что  после  падения метеорита произошло смещение времени
сначала в сторону будущего,  а потом обратно,  было правильным.  И амплитуда
этого колебания составила около двух часов.  А  поскольку в дальнейшем никто
больше из  воронки не  появился,  но и  не пропал,  хотя на дне ее все время
копошились люди  Святовида,  -  все  это  говорило о  справедливости второго
вывода:  следующий цикл, если он вообще возможен, повторится через пятьдесят
семь лет...
   Тьма  вокруг  несколько  разрядилась.  Стали  различимы очертания крыш,
кроны  деревьев черными глыбами мрака выделялись в  посветлевшем небе.  Хотя
дождь и  не  прекратился совсем,  шорох его  стал едва слышным,  вкрадчивым.
Какая-то   особая,   бодрящая  свежесть,   приносимая  предутренним  ветром,
свидетельствовала о  близком конце ненастья.  Если установится ведро,  можно
будет в путь отправиться, думал Ильин, вглядываясь в небосвод, "Ага, вот как
будто ковш Большой Медведицы,  значит,  юг там.  А мы двинемся к юго-западу,
если,  конечно,  Новгород стоит на том же самом месте,  что и в мое время...
Тьфу, черт, во всем начинаешь сомневаться, даже в географии..."
   Решение  уходить  из  лесного  поселка,   давшего  им  приют,   созрело
постепенно.  Поначалу,  осознав, что рассчитывать на возвращение в свои века
не  приходится,  гости из будущего приуныли.  Кроме Ивана,  разумеется.  Тот
нарадоваться не  мог,  что  попал  из  эпохи богопротивных ересей в  светлые
времена первых подвижников Христовой веры на Руси. Он даже заявил:
   - Да я,  хоть озолоти,  не уйду из нынешних времен. Вот дайте только от
поганых  удрать.   Ужо  я  со  святыми  отцами  Киево-Печерскими  встречусь,
окормления духовного испрошу...
   - Как тебе не совестно,  Иван,  - стыдила его княжна. - Люди тебе приют
дали, от дружинников спасли, а ты их погаными зовешь.
   - Паганус по-латыни -  значит язычник,  -  бесстрастно прокомментировал
Ильин.
   - Но в наше время это ругательное слово, - упрямо говорила Бестужева.
   Как  бы  то  ни  было,  осознав  безвыходность  ситуации,  и  остальные
путешественники во  времени  решили  выбираться  из  дебрей.  Не  будешь  же
пятьдесят семь  лет  дожидаться в  этом  медвежьем углу,  пока  представится
возможность попытаться осуществить обратный Переход.
   Вернувшись в  избу,  Ильин  услышал бормотание в  углу.  Напрягши слух,
разобрал отдельные фразы: "услыши глас моления моего", "радуйся за ны смерть
приявший", "почитаем вси честныя твоея главы усекновение".
   - По какому случаю, Иван? - шепотом окликнул филолог.
   - Акафист крестителю Господню Иоанну читаю, - отозвался старообрядец. -
У меня сегодня день ангела...
   - Ну и  память у  тебя!  -  восхитился Ильин.  -  Ты что ж,  на каждого
святого акафисты знаешь?
   - Где там, - вздохнул Иван.
   - Ну как же, вчера Анне-пророчице, чьей-то там дщери читал...
   - Не  чьей-то,  а  Фануилевой дщери,  той,  что Господа нашего в  храме
Иерусалимском встретила... Не мешай молитву творить...
   И он снова размеренно зашелестел губами.
   Каждый  день  начинался для  Ивана  с  многочасовых стояний в  углу  на
коленях.  На  расспросы товарищей он отвечал охотно,  явно наслаждаясь ролью
религиозного  наставника.  Память  его  хранила  сотни  молитв,  кондаков  и
тропарей на  разные случаи жизни,  церковный календарь старообрядец знал как
свои пять пальцев, помнил множество житий. Последнее обстоятельство особенно
заинтересовало Ильина,  и  он часто просил изложить биографию того или иного
святого, подвизавшегося в эпоху Владимира и Ярослава.
   С особым умилением передавал Ивашка историю умерщвления князей Бориса и
Глеба,  любил  пересказывать житие  Антония  Печерского,  основателя первого
русского  монастыря.   Слушая  его,  филолог  жалел,  что  прежде  почти  не
интересовался этими повествованиями и  даже  книгу Ключевского "Жития святых
как  исторический источник" прочел  невнимательно.  "Знать  бы  где  упасть,
соломки постелил бы", - досадливо думал он. Ведь именно в житиях содержалась
самая  богатая  информация о  быте  Древней Руси,  о  мировоззрении русского
народа,   которая  позволила  бы   теперь  лучше  ориентироваться  в   новой
исторической среде.  Ильин хорошо помнил летописные свидетельства,  но в них
содержалась по  большей части бесстрастная констатация фактов.  Единственное
произведение,  близкое по жанру к  житийной литературе,  оставшееся в памяти
филолога -  "Повесть о  водворении христианства в  Ростове".  На  нее Виктор
обратил особое внимание,  еще учась в аспирантуре, когда собирал материалы о
верованиях древних славян -  Добрыня,  герой  его  диссертации,  начал  свою
деятельность с устройства языческого капища, по образцу того пантеона богов,
что соорудил его племянник великий князь Владимир в Киеве.
   Под эти мысли Ильин незаметно провалился в сон. А когда проснулся, изба
была  освещена -  столб солнечного света падал из  отворенной настежь двери.
Никого,  кроме Виктора,  не было,  и эта пустота,  этот яркий луч, в котором
клубилась пыль,  вызвали ощущение тихого праздника -  так бывало в  детстве,
когда родители оставляли его одного и  он  чувствовал себя властелином целой
квартиры, обладателем тысяч книг, повелителем огромных диванов. Стремительно
вскочив с  широкой лавки,  он бросился на пол и  принялся отжиматься,  потом
выбежал наружу, на травянистую поляну и, широко расставив ноги, начал делать
наклоны, легко прогибаясь в пояснице.


II

   Из  рощи  появились  несколько обитателей лесного  селения,  обвешанные
охотничьими трофеями  -  рябчиками,  тетерками,  глухарями.  Увидев  Ильина,
остановились и,  словно позабыв обо всем на  свете,  с  величайшим вниманием
стали наблюдать за действиями филолога. До сих пор здесь не могли привыкнуть
к его ежедневной зарядке и замирали как вкопанные,  стоило ему вскинуть ногу
до уровня плеч или начать вращать головой, разминая шейные позвонки.
   Сначала  Ильина  озадачивало такое  внимание лесовиков к  его  утренним
процедурам -  ведь  во  всем прочем они  проявляли себя весьма неназойливыми
людьми,  первое удивление при  виде необычайных явлений и  странных действий
чужаков  быстро  сменялось  будничным  отношением.   Только  по   прошествии
нескольких недель из  случайно оброненной кем-то  фразы он  понял,  что  его
упражнения  воспринимали  как   своего  рода   магические  действия,   вроде
шаманского камлания.
   Иван поначалу так же истолковал утреннюю зарядку: бесам службу творишь.
Но   когда  Ильин  разъяснил,   зачем  нужны  эти  ежедневные  телодвижения,
старообрядец с превосходством сказал:
   - О  телесах радеешь,  а  душу не  блюдешь.  Ты бы вот сотни три земных
поклонов отбил,  так куда лучше вышло бы -  и  богу лепота,  и  тебе никогда
утина не знать.
   - Что за утин? - машинально спросил филолог.
   - А хворь такая - в пояснице стрелье, как хватит, так не согнешься.
   - Это ишиас,  -  догадался Ильин.  - От него и поклоны не спасут, ежели
застудишь спину.
   - Молитва ото всего исцеляет,  -  наставительно заявил Ивашка.  - Я сам
видал,  как  родитель мой от  этой напасти лечивался.  Пришла к  нам старица
одна,  святой жизни, и велела ему через порог на живот лечь. Положила ему на
спину веник-листовик да  принялась по  нему  топором колотить.  А  папаша по
научению ее вопрошает: что сечешь? Утин секу, отвечает. А сама умную молитву
творит.
   - Умную?
   - В  уме  то  есть,  одному богу слышимую...  Так вот три раза порубила
веник да и только - утина как не бывало...
   Охотники продолжали наблюдать за Ильиным.  Наконец один из них медленно
приблизился к  филологу и  бросил к  его  ногам  огромного черного глухаря и
несколько рябчиков.
   - Помолись Хорсу о послании богатой добычи в наши силки.
   Виктор прервал упражнение, протестующе замахал руками.
   - Ничего не нужно. Заберите. Нас прекрасно кормят.
   Но охотники уже шли своей прежней дорогой.
   Ильин в  задумчивости постоял над  трофеями.  Как  растолкуешь им,  что
такое зарядка, если даже Святовид ничего не понял из его объяснений?
   Старый  волхв  увидел  раз  Виктора  в   йоговской  позе  лотоса  и   с
нескрываемым изумлением спросил:
   - Асаны знаешь?
   - Да,  - с неменьшим удивлением ответствовал филолог. - А вы... то есть
ты откуда про них ведаешь?  Ведь это индийское изобретение,  от вас до йогов
пять лет пути...
   Но жрец, не слушая его, опустился на траву и принял позу плуга.
   - Знаешь такую?
   Ильин повторил его движения.
   - И асану "коровья морда" знаешь? - еще больше поразился волхв.
   Виктор кивнул и, быстро сцепив руки за спиной, хрустнул позвонками.
   Из   дальнейшей  беседы   со   Святовидом  филолог   понял,   что   его
первоначальное предположение о  духовной связи древних ариев Индии и  славян
было верным.  Но  он  едва мог  поверить,  что  сходство обрядов и  ритуалов
язычников  Восточной  Европы   с   культовой  практикой  далекого  Индостана
оказалось столь очевидным.
   Когда волхв говорил о минувшем, горькая складка кривила углы его губ, а
глаза смотрели отрешенно и сумрачно.
   - Христианские жрецы рыщут повсюду в  поисках старых книг из  бересты и
дощечек с письменами.  Ничего им так не нужно, как священные писания древних
мудрецов.  Если  находят,  сразу  уничтожают...  У  народа  почти  ничего не
осталось уже, хотя Христова вера пришла к нам совсем недавно...
   - Двадцать шесть лет,  -  автоматически вычислил Ильин. - Почему же они
столь непримиримы именно к старым книгам?
   - Они несут Змиеву веру.
   - Что за новое понятие?
   - Оно старо как наш дряхлый мир.  Эта вера уже пыталась поработить наши
души, да праотцы русичей отбили натиск Змея.
   Ильин  слушал  со  все  возрастающим  интересом.   Тема  змееборчества,
пронизывающая все  древнейшие предания и  былины  русского народа,  вызывала
ожесточенные дискуссии в среде его коллег, да и представители смежных наук -
истории,   археологии,  философии  -  не  обошли  ее  вниманием.  Трактовки,
выдвигавшиеся при  истолковании  змееборческого эпоса,  бывали  диаметрально
противоположны -  отчасти  из-за  недостатка конкретного материала,  отчасти
из-за  несходства убеждений  споривших,  разной  "полярной  зараженности" их
идейных платформ...
   - В какие времена происходил этот натиск?  -  спросил Ильин. - И почему
ты всегда говоришь о Змее, кто это?..
   Старые  волхвы говорили:  двести поколений сменилось...  Из-за  гор  на
равнину пришли люди,  они несли на своих копьях змеиные кожи,  они говорили,
что прародитель их  Змей,  он  даровал им знание,  научил различать доброе и
злое...
   - Двести поколений...  Это же шесть тысяч лет!  Ведь тогда и славян еще
не было.
   Святовид медленно покачал головой.
   - Они  жили в  иной стране,  возле гор.  Там было всегда тепло.  И  был
единый язык... Только мы, хранители памяти, знаем его...
   - Тот язык, на котором ты возносишь молитвы?
   Жрец прикрыл глаза и кивнул.
   - Ты понимаешь его, можешь говорить?
   - Нет, я только запомнил то, чему учили старые волхвы.
   - Да и ты как будто не юнец...
   - Я пришел к волхвам, когда мне было больше пятидесяти. Я был воином...
   Ильина охватило волнение.  Ему казалось,  он  стоит на  пороге какой-то
великой тайны. Быстро спросил:
   - И  когда  пришли  люди  Змея,  наши  предки  ушли  в  разные стороны,
разбились на племена?..
   - Одни ушли в страну пустынь и потерялись. Другие поднялись к небесам и
познали душу мира.  Иные ушли к великому морю,  туда, где заходит солнце. Мы
пришли в державу лесов.
   - Расскажи подробнее, кем ты был до того, как стал волхвом?
   Святовид вскинул на  Ильина холодные внимательные глаза.  Долго молчал,
всматриваясь в его лицо. Потом, не говоря ни слова, встал