ло облепили горячие паутинки,  вот разом задышала кожа и
стало легче бежать.
   И в этот самый миг, когда пришло ощущение бесплотности, чистой энергии,
наполнившей почти невесомую телесную оболочку, он замер как вкопанный. Глаза
отыскали в траве нечто...  он забыл название...  обрывок папиросной пачки...
"Беломорканал"...
   Ильин  опустился на  колени,  повертел  в  руках  выгоревшую бумажку  с
бледно-розовыми очертаниями России. Сглотнул тягучую слюну.
   Но  тут  же  пришла  обжигающая мысль:  "Канал  построили,  кажется,  в
тридцать четвертом... Так что..."
   Виктор  снова  бежал,   рыская  глазами  по  сторонам.  Клочок  газеты,
застрявший между стеблей травы,  он  увидел метров за полсотни и  рванулся в
его сторону, будто тот мог в любой миг исчезнуть.
   Расправив лоскут бумаги,  Ильин  впился в  текст  без  начала и  конца:
"...уженики  района  заверяют,   что   внесут  достойный  вклад  в   решение
Продовольственной программы..." Прошептал:
   - Все. Дома...
   Ильин   помчался   по   степи,    крича   что-то   несуразное,   что-то
глупо-сентиментальное.
   Увидев булыжник, остановился, выбросил вперед руку, мгновенно напрягся.
Разряда не последовало. И Виктор снова повторил:
   - Все. Дома...

   Несколько часов спустя Ильин шел  по  пыльной улице совхозного поселка.
Возле  чайной  он  заметил  киоск,  пестревший обложками журналов,  и  резко
повернул в его сторону.
   "Так,  тысяча  девятьсот  восемьдесят четвертый  год,  номер  девять...
Сентябрь... Порядок... Дома..."
   Взгляд его  остановился на  бумажке,  к  которой была  приколота дюжина
значков.  Торопливая надпись гласила:  "Набор "Золотое кольцо".  4  руб.  20
коп.".
   "Гербы... Ярославль... Суздаль... Москва!"
   На  красном щите  золотой конь вздыбился над  свившимся кольцами змеем.
Копье всадника пронзило оскаленную пасть.


   Приложение

   В  октябре 198...  года в Москве состоялся семинар историков "Славяне и
скандинавы".   На   нем   выступил   неизвестный   профессионалам   кандидат
филологических  наук  Ильин.   Сообщение  его   шокировало  специалистов  по
средневековой  истории.  Однако  редколлегия  сборника,  подготовленного  по
материалам семинара,  решила  включить в  него  тезисы скандального доклада,
озаглавленного автором "Не мир, но меч...".


НЕ МИР, НО МЕЧ...

   Моя  задача -  привлечь внимание коллег к  ряду  фактов,  которые часто
поминаются в  исторических трудах,  но  никогда не  рассматривались в  своей
совокупности.
   Внезапное  нападение  викингов   на   монастырь  святого   Кутберта   в
Линдисфарне (северо-восточное  побережье  Англии)  в  793  году  синхронно с
активизацией славян на противоположном конце линии, по диагонали разделявшей
Европу  на   христианский  и   нехристианский  миры.   Линия  эта   примерно
соответствовала "лимесу" -  границе Римской империи.  Внезапными эти события
могут  представляться лишь  тем  историкам,  кто  с  излишней  доверчивостью
принимает  объяснения  средневековых  хронистов,  усматривавших в  нашествии
язычников проявление воли Провидения.
   Но  ведь  набегам  северных  варваров  (принимаю подобную  терминологию
христианских писателей лишь в  силу ее общеупотребительности) предшествовало
массированное давление на  язычников со  стороны  двух  великих христианских
империй -  франкской державы Карла Великого и Византии.  Первая, вторгшись в
пределы   саксов    и    подунайских   славян,    проводила   насильственную
христианизацию.   Вторая   уничтожила  незадолго  перед   тем   зародившееся
славянское государство Склавинию.
   Ряд  фактов говорит в  пользу того,  что  происходившие в  конце VIII -
начале IX  века  войны вдоль линии "лимеса" были  не  отдельными конфликтами
местного значения,  но  являются эпизодами великой  религиозной войны  между
языческим Севером и христианским Югом.  Отвлекусь,  однако, на время от этих
событий,  ибо для уяснения первопричины их необходимо бросить взгляд в более
отдаленное прошлое.
   За  полтора  века  до  описываемых событий началась первая  из  великих
религиозных войн,  время  от  времени перекраивавших карту мира.  Я  разумею
арабскую экспансию под знаменем ислама.  С  30-х годов VII века по 30-е годы
VIII   века  в   результате  вооруженного  натиска  последователей  Магомета
территория христианского мира  сократилась в  несколько раз.  Потеряв  самые
богатые  и  людные  страны  -  Сирию,  Палестину,  Египет,  Северную Африку,
половину Малой Азии, Кипр, Сицилию и Пиренейский полуостров, великие некогда
христианские державы являли к  концу описываемого периода узкую полосу земли
от  Бискайского залива до Эгейского моря,  ограниченную с  севера Балканами,
средним течением Дуная и Рейном.
   В  течение столетия богатые и мощные церкви Востока -  Александрийская,
Иерусалимская,  Антохийская - превратились в жалкие конгрегации "иноверцев",
вкрапленных в массу мусульманского населения.
   Положение,   в  котором  оказался  христианский  мир,   я  бы  уподобил
экологической катастрофе. Как ныне сокращение ареала обитания какого-то вида
животных в результате воздействия индустрии и сельскохозяйственного освоения
земель  чревато  исчезновением этого  вида,  так  и  в  судьбах  культуры  и
человеческих сообществ могут возникать пограничные ситуации: достигается тот
критический предел, переходить который нельзя, ибо за ним - небытие, распад,
поглощение более сильным конкурентом.
   Я  бы  назвал подобное положение вещей "ситуацией домино".  Она не  раз
повторялась в  истории.  Удар  по  одному звену  в  цепи  культур приводил к
подвижке всех остальных звеньев.  Чтобы уцелеть, каждая из них, подвергшаяся
натиску сильного соперника,  начинала искать слабые места  у  соседей,  дабы
восполнить за  их  счет потерянное.  Так было во время Троянской войны (XIII
век до рождества Христова): после падения Трои началась подвижка всех племен
Малой Азии  с  Запада на  Восток и  с  Севера на  Юг.  Потерпевшие поражение
союзники троянцев,  теснимые ахейскими греками,  нанесли  удар  по  Хеттской
империи и сокрушили ее,  а другая их часть,  известная из египетских текстов
как "народы моря", обрушилась на побережья Египта и Палестины.
   Ситуация домино возникла и после арабской экспансии.  Христианский мир,
не сумевший отстоять жизненно важные области Средиземноморья,  был поставлен
перед необходимостью подчинения Севера.  Существовавшее в течение нескольких
веков относительное равновесие вдоль лимеса было  нарушено.  Началась вторая
война под религиозным знаменем.
   Но  что  дает  мне  основание  говорить  о  всеобъемлющем,   глобальном
характере этого конфликта?  Не имели ли христианские империи Юга перед собой
разрозненные племена и государства, поодиночке противостоящие натиску?
   Прежде всего  необходимо отметить широкие связи  между народами Севера.
Ныне   никто   не    станет   оспаривать   существование   "циркумбалтийской
цивилизации",   археология   установила   поразительное  сходство   культур,
сложившихся по  окружности Средиземного моря северян (так иной раз  называют
Балтику).    Мало    того,    в    результате   нарушения    равновесия   на
христианско-языческом  порубежье  произошла  подвижка  племен   и   народов,
приведшая   к   взаимопроникновению,   или,   говоря   современным   языком,
интернационализация идеологии Севера.
   Восемьдесят процентов керамики древнего Пскова  принадлежит к  тому  же
типу,  что и керамика балтийских славян,  обитавших от сегодняшнего Гамбурга
до Гданьска.  А предания новгородцев о том,  что их предки - варяги? Да ведь
это  воспоминания о  переселении с  южного побережья Балтики!  Само название
Новгорода -  откуда оно? Нов - по отношению к чему? К Старграду - важнейшему
религиозному  и  экономическому центру  славян  близ  теперешнего  Гамбурга.
Именно в конце VIII века,  когда усилилось давление франков на Нижнем Рейне,
и появляются признаки балтийской культуры на месте сегодняшнего Новгорода.
   Кроме удивительного соответствия культов древних скандинавов и  славян,
можно  привести и  такие параллели:  северные воины -  берсерки практиковали
обряд хождения босиком по  кострищу.  Точно такой же  встречается на  другом
конце "дуги напряженности" -  у балканских огнеходцев. Там и там поклонялись
богам-всадникам,  противниками которых  являлись змеи.  Удивительны стилевые
соответствия  поэзии  скандинавских скальдов  и  славянских  песнотворцев (в
"Слове о  полку Игореве" сражающиеся воины названы пьющими "кровавое вино").
Даже названия "витязь" и  "викинг" говорят о  едином происхождении;  русское
слово  "дружина"  родственно  германскому  druhti  -  вооруженный  отряд.  О
совместных военных предприятиях германцев и славян мы можем судить по саге о
йомских викингах,  служивших у  славянского князя.  Сам Йомсбург являл собой
образец воинского интернационала,  известного нам еще по сочинениям Цезаря и
Тацита:  военные вожди  набирали себе  отряды  из  храбрецов любого племени,
отозвавшихся на  их зов.  Тайные воинские союзы Mennerbunde,  зародившиеся в
начале новой  эры,  стали основой формирования языческого рыцарства Севера -
связанные между  собой  вековыми традициями,  они  образовали как  бы  общую
кровеносную систему различных племен.
   В  течение  первого  века  спровоцированной  христианским  Югом  борьбы
языческий  Север  добился  значительных успехов  -  были  захвачены  Англия,
северное  побережье  Франции,  базы  норманнов появились в  Средиземноморье,
славяне глубоко вклинились в пределы Византийской империи.
   Но  в  этот исторический момент,  когда судьба христианской цивилизации
была поставлена,  казалось бы, под вопрос, начинаются неожиданные процессы в
недрах языческого мира.  На изгибе "дуги напряженности" в Паннонии и Моравии
приходят к власти князья,  которые склоняются к принятию религии Юга. Именно
в   центре  Великоморавской  державы  Велеграде  и  появляются  византийские
миссионеры,  приглашенные князем  Ростиславом,  -  братья Кирилл и  Мефодий.
Похоже,  моравский государь последовал совету  святого  Ремигия,  данному им
королю франков Хлодвигу (V век):  "Сожги все,  чему ты поклонялся, поклонись
всему, что ты сжигал".
   Моравия стала  плацдармом,  с  которого христианство проникает в  глубь
северной  цивилизации.   В   середине  X   века   новую   религию  принимают
прибалтийские князья,  в 966 году крестился польский князь Мешко, в 974 году
- датский король Харальд Синезубый,  около 976 года - сын норвежского короля
Олаф, в 985 году - венгерский герцог Геза.
   Я  сознательно говорю о  крещении князей,  а  не  земель,  которыми они
управляли.  Эта первая волна крещений результатов не даст -  повсюду попытки
ввести новую религию отвергались народом.  Например, норвежский конунг Хакон
Добрый,   правивший  в  середине  X  века  и  предложивший  своим  подданным
креститься,  получил недвусмысленный отказ. Вот как об этом повествует сага:
"Асбьерн  из  Медальхуса  в  Гаулардале поднялся,  чтобы  ответить  на  речь
конунга.  "Конунг Хакон,  мы, бонды, думали, - начал он, - что небо снизошло
на  землю,  когда  ты  впервые был  на  тинге  здесь,  в  Трандхейме,  и  мы
провозгласили тебя  конунгом,  а  ты  вернул нам  наш  одаль...  Если же  ты
захочешь осуществить свое намерение,  не  считаясь ни  с  чем,  и  применишь
против нас силу и принуждение, тогда все мы, бонды, как это уже решено между
нами,  откажемся от  тебя  и  выберем себе другого вождя,  который будет так
править нами, что мы сможем свободно исповедовать ту веру, какую хотим".
   У  нас на Руси первые князья крестились еще в последней трети IX века -
это  Аскольд и  Дир,  правившие в  Киеве до  Олега.  Известно,  что  и  мать
Святослава княгиня  Ольга  была  христианкой.  Все  они  приняли  крещение в
Константинополе, однако приобщить к новой вере свою землю не смогли.
   Чем   же   объяснить  это   странное  положение?   Ведя  борьбу  против
христианского  Юга,   опираясь  на  массу,  целиком  преданную  традиционным
верованиям,  князья  необъяснимым  образом  начинают  изменять  собственному
знамени. Ответ надо искать в обстоятельствах этой вековой войны.
   Для всякого большого военного предприятия во  все времена народы шли на
определенные жертвы во  имя  усиления армии и  укрепления тыла.  Мобилизации
экономического потенциала сопутствовало ограничение свобод  и  усиление роли
военных во  всех областях жизни.  Нет  сомнений,  что это справедливо и  для
древних обществ.
   У  славян и  германцев князь традиционно стоял ниже жреца.  То же самое
видим  у  всех  индоевропейцев (первой по  значению кастой  в  древней Индии
почитались брахманы,  а  воины  -  кшатрии -  второй).  На  мысе  Аркона,  в
священном городе славян Поморья даже в  XII  веке жрец почитался выше князя.
Это  объяснялось  тем,  что  служители  культа  являлись  как  бы  гарантами
коллективной памяти своего племени -  они  вели  протоколы вечевых сходов (у
славян) и тингов (у скандинавов), были хранителями их архивов.
   В   периоды  обычных  войн,   как  можно  предположить,   не  возникало
необходимости концентрировать в  одних руках всю военную и  административную
власть.  Чрезвычайная длительность и тяжесть религиозной войны IX -  X веков
продиктовала именно  такое  развитие.  Став  реальным главой своего племени,
своего государства,  князь  не  обладал,  однако,  достаточной юридической и
идеологической  базой  для  оформления  своих  претензий  и   на  формальное
главенство.  Жречество не  могло дать такой санкции,  ибо  выражало интересы
веча,  тинга -  институтов народоправства. Любой претендент на единодержавие
рассматривался в контексте правовых и религиозных понятий древних демократий
как узурпатор,  и  неподчинение ему вытекало из  всего строя мыслей человека
северной цивилизации.
   Только  одна   идеологическая  система  того  времени  давала  искателю
единовластия опору для  обоснования своих притязаний -  христианство.  Таким
образом,  встреча князя-язычника и  миссионера из  Рима или  Константинополя
становилась неизбежной.
   Если  первая волна крещения князей стала лишь фактом их  биографий,  то
вторая,  пришедшаяся на рубеж X -  XI веков,  оказалась судьбоносной для тех
государств и  народов,  которые пребывали под властью новокрещеных монархов.
Русь,  Венгрия,  Польша,  Дания,  Норвегия, Швеция одновременно подвергаются
христианизации.
   Но и за этой волной следует откат - по всей языческой Ойкумене полыхают
антихристианские контрперевороты и  восстания.  Громят церкви и  монастыри в
Венгрии, изгоняют христиан из Поморья. Олаф Трюгвассон, позднее причисленный
к  лику  святых,  постоянно силой  оружия смиряет народ,  бунтовавший против
служителей  религии  Юга.   Саги,   записанные  уже  в  христианскую  эпоху,
недвусмысленно рисуют методы обращения в новую веру:
   "После открытия тинга  слово  взял  конунг и  потребовал,  чтобы  народ
принял  христианство.  От  имени  бондов  на  речь  конунга  отвечал  Скегги
Железный. Он сказал, что бонды хотят, как это и прежде было, чтобы конунг не
нарушал их законов.  "Мы хотим,  конунг,  -  говорил он, - чтобы ты совершил
жертвоприношение,  как это делали конунги до тебя".  После его речи поднялся
одобрительный шум.  Бонды кричали,  что они хотят,  чтобы все пошло так, как
говорил Скегги.  Тогда  конунг  говорит,  что  он  хочет  поехать в  храм  и
посмотреть их обычаи, когда они будут совершать жертвоприношение. Бондам это
понравилось, и обе стороны поехали в храм...
   И  вот  конунг Олаф едет в  храм,  а  с  ним  некоторые из  его людей и
несколько бондов.  Когда конунг пришел туда,  где находились боги, там сидел
Тор.  Он был наиболее почитаем из всех богов и  украшен золотом и  серебром.
Конунг Олаф поднял отделанную золотом дубинку,  которую он держал в руке,  и
ударил Тора,  так  что  тот  упал с  возвышения.  После этого прибежали люди
конунга и столкнули с возвышения всех богов.  Пока конунг находился в храме,
снаружи,  перед  дверью,  ведущей в  храм,  был  убит  Скегги Железный.  Это
совершили люди конунга.
   Когда  конунг пришел к  народу,  он  предложил бондам выбирать одно  из
двух:  либо все  они  должны принять христианство,  либо они должны биться с
ним.  Но  после  смерти  Скегги  в  войске бондов не  осталось предводителя,
который подал бы знак к  нападению на конунга Олафа.  Было решено покориться
конунгу и  принять то,  чего он требовал.  Тогда конунг Олаф велел окрестить
всех  людей,  которые там  были,  и  взял  у  бондов заложников,  чтобы  они
придерживались христианства...
   В Годей,  на фьорде, который называется Салпти, жил бонд по имени Рауд.
Сильный Рауд был очень богат,  у него было много слуг. Он был могущественным
человеком... Конунг Олаф взял там великое множество денег золотом и серебром
и  другого имущества,  оружия и  различных драгоценностей.  Всех людей Рауда
конунг велел окрестить;  тех,  кто не  хотел креститься,  он велел убить или
замучить..."
   Еще  круче  обходился  с  приверженцами старой  веры  венгерский король
Стефан,  правивший в  первой трети XI  века,  также впоследствии объявленный
святым.
   Наш креститель Владимир,  ставший диктатором по  праву сильного,  но не
имевший  законных  прав  на  великокняжеский  престол,   с   переменою  веры
превращался  в  самодержца  по  божественному  праву,   то  есть  постольку,
поскольку  сам  признавал над  собой  высшую  власть.  Получив  божественную
санкцию,  узурпатор превратился в легитимного монарха,  вся предшествовавшая
история становилась как  бы  небывшей,  а  отсчет новой  истории начинался с
самого Владимира.
   Здесь  я  подхожу к  самому загадочному эпизоду нашей  древней истории.
Пришедший на  смену  Владимиру Святополк объявляется убийцей  своих  братьев
Бориса и Глеба, и на этом основании ему присваивается прозвище Окаянный, что
автоматически   привело   к    исчезновению   имени   князя-преступника   из
восточнославянского именослова.  Все на  первый взгляд предельно просто.  Но
настораживает  одно  обстоятельство,  давно  подмеченное  исследователями  -
Святополками называют  своих  сыновей  и  много  десятилетий спустя  потомки
Ярослава Мудрого,  того  самого,  который сверг Святополка и  изгнал его  из
страны. Имя того, кто заклеймен как убийца первых русских святых, носит внук
Ярослава,  сын  Изяслава Ярославича (скончался в  1112 году,  то  есть почти
через сто лет после своего криминального тезки),  в той же ветви Ярославичей
еще  через  три  поколения появляется новый  Святополк (умер в  1190  году);
праправнук Ярослава -  потомок другого его сына,  Всеволода, также носит имя
"святоубийцы" (умер в 1154 году).  Только после этого Святополки исчезают из
великокняжеских   родословных.   Следовательно,   окаянство   того   первого
Святополка было установлено не раньше середины XII века.
   Теперь  о  самом  прозвище великого князя,  получившего престол в  силу
старшинства и совершенно не имевшего мотивов для устранения соперников -  их
просто не  могло  быть  в  политической ситуации,  сложившейся после  смерти
Владимира.  Даже если бы он и  в самом деле оказался братоубийцей,  вовсе не
обязательно было пригвождать его к позорному столбу истории столь энергичным
определением.  Мало ли было братоубийц до и  после него!  Тому же Владимиру,
предательски убившему старшего брата,  законного государя,  это не  помешало
удостоиться причтения к лику святых.
   Ответ  на  эту  загадку  может  дать  аналогия  с  двумя  византийскими
императорами, также увенчанными бранными титулами (присвоили их, разумеется,
хронисты,  жившие  после  смерти этих  государей).  Я  имею  в  виду  Юлиана
Отступника (IV век) и Константина V Копронима,  правившего с 741 по 775 год.
Первый  известен тем,  что  попытался уравнять древнее язычество в  правах с
христианством.  А  второй,  прозвище  которого в  буквальном переводе значит
Говноименный,  известен своей борьбой с  иконопочитанием,  грозившей утратой
политического