а, да и с севера спускались по Днепру ладья
за ладьей.  Пылили дороги на западной и южной окраинах -  сотни подвод везли
товары из Чехии, из Угорской земли, из Валахии.
   Ильин и  Бычья Шея по  целым дням бродили по городу,  надеясь встретить
княжеский выезд и  пробиться к Святополку.  Ему одному они решили поведать о
том,  что произошло на  рассвете двенадцатого августа.  Только в  его власти
было  сделать так,  чтобы свидетельство участников побоища с  людьми Эймунда
надлежащим образом было доведено до народа,  не потонуло в массе слухов.  Но
Святополк,  как назло, все это время сидел в укрепленном замке Вышгорода и в
Киев не показывался.
   Толкаясь по рынкам, Виктор и Торир ловили обрывки разговоров о недавних
событиях,  заходя в корчмы, прислушивались к спорам сторонников Святополка и
его противников из христиан.
   Вокруг  подвыпивших дружинников,  пришедших  в  Киев  после  неудачного
похода  на  печенегов,  собирались толпы  людей,  вновь  и  вновь  жаждавших
услышать о таинственном убийстве на Альтинском поле.
   Картина происшедшего после бегства викингов,  а  затем и  Ильина с  его
товарищами, действительно выглядела загадочно.
   Увидев бьющееся в агонии обезглавленное тело Бориса, его гридни подняли
на ноги все войско -  почти восемь тысяч человек. Обнаружив полотнище шатра,
отброшенное вместе  с  опорным шестом далеко в  сторону,  нашли  по  веревке
березу, которая послужила пружиной, приведшей в действие механизм покушения.
Увидев кол с остатками перерубленного лычка,  догадались,  каким образом был
сорван шатер.
   Во  время лихорадочных поисков злоумышленников обнаружили еще множество
настороженных  деревьев-луков.   Стало  ясно,  насколько  основательно  была
устроена западня.
   Пока одни метались по лесу в надежде схватить злодеев,  другие вылетели
на  соседний луг  и  увидели охваченную огнем конюшню.  Когда она догорела и
дружинники смогли приблизиться к ней,  заметили с краю,  там,  где проходила
стена,  четыре обгорелых трупа.  А на следующий день, когда пепелище остыло,
нашли  среди  углей  останки  еще  нескольких человек.  Суеверные люди  были
склонны считать,  что в пожаре сгорели убийцы князя, причем казнил их не кто
иной, как сам всевышний.
   По  возвращении из  похода  дружина остановилась в  Вышгороде.  Останки
Бориса положили в  мраморный саркофаг в церкви святого Василия.  Но отпевать
молодого князя епископ пока не стал,  словно надеясь,  что голова вернется к
обезглавленному телу.  Правда, иные из воинов утверждали, что владыка не зря
хитрил -  даже среди дружинников пошли слухи о подмене. Кое-кто говорил, что
Борис сам  подстроил все  это,  подсунув вместо себя неизвестно чей труп,  и
бежал, опасаясь за свою жизнь.
   - Попомните мое слово, он скоро в Ростове объявится, - толковал один из
воинов, навалившись грудью на стол, уставленный братинами с медом.
   - Н-нет!  -  саданув кулаком по дубовой столешнице, заорал другой. - Не
поехал бы он туда.  Не ведаешь разве,  что он с  княжения отпросился,  когда
промеж  Ярославом и  Владимиром ссора  вышла.  Он  ведь  соседом брату  был,
опасался, знать, что тот ему жизнь укоротит.
   - Чего ему с Ярославом делить было?
   - Сам он на Новгородское княжение метил...  Даром,  что ли,  к отцу под
крыло удрал, как только пря разгорелась... Знал, видно, нрав братцев.
   Но  немало было  и  толков о  причастности к  убийству нового киевского
князя  Святополка.  Особенно поддерживали эту  версию,  как  приметил Ильин,
ревностные христиане -  те,  что поминутно крестились и  призывали на помощь
Иисуса и  его  святое воинство.  Виктор сделал вывод,  что  источником таких
слухов являются священнослужители -  именно в церкви могли почерпнуть одни и
те же сведения люди, живущие на разных концах города.
   Святополк,  как  говорили киевляне,  совершенно открыто высказывал свои
симпатии старой вере русичей.  Одной из  первых его  акций по  княжении было
устройство богатой тризны  на  могиле его  предка Олега  -  высоком кургане,
поднимавшемся недалеко от  городской стены.  Тысячам горожан,  собравшимся в
тот  день  у  подножия  холма,  княжеские холопы  разносили бочки  с  медом.
Святополк самолично пожаловал народу множество свит, шапок и сапог.
   По Киеву открыто расхаживали люди с  обритыми головами,  на которых был
оставлен  только  длинный  пучок  волос  -   вроде  оселедца,   излюбленного
позднейшими запорожцами.  На  шее у  них побрякивали ожерелья из медвежьих и
конских зубов, деревянные и костяные фигурки богов, фаллические изображения.
Подолы и рукава длинных белых рубах, расшитые красным орнаментом с громовыми
и свастическими знаками, резко выделялись на фоне сермяжных одеяний толпы.
   Давно не виданных здесь волхвов сопровождали десятки просителей -  одни
умоляли отслужить требу на  родовом кургане,  другие приглашали благословить
новоженов,  третьи  упрашивали отчитать больного,  ставшего жертвой  дурного
глаза.
   Клирики христианских церквей -  по  большей части греки и  болгары -  с
явным страхом наблюдали буйный рост  языческих настроений.  Но  идти  против
массы опасались, тем более что на этот раз за спиной у них не было поддержки
князя и его дружины.
   Простой   народ   со   все   усиливающейся  враждебностью  относился  к
многочисленным торговым гостям из  христианских стран,  то и  дело на рынках
возникали стычки между приверженцами дедовских обычаев и купцами,  менялами,
посредниками, носившими кресты или исповедавшими ислам, иудаизм.
   - Ужо  погодите,  попомним вам,  как  Перуна рубили,  как отцов наших в
Почайну  под  копьями  загоняли,  -  потрясая  костлявым кулаком  в  сторону
священнослужителей,  кричал  юродивый,  сидевший  неподалеку  от  Десятинной
церкви, первого храма, выстроенного Владимиром.
   У оборванца, удивительно похожего на персонаж картины Сурикова "Боярыня
Морозова", висел на шее не крест, а камень с дыркой посередине. Ильин сделал
вывод,  что  со  временем господствующая церковь  поставила себе  на  службу
популярный в  народе институт юродства.  Во  всяком случае,  уже во  времена
Ивана Грозного такие безумцы играли роль  блюстителей идеологической чистоты
христианства.
   Самоуверенности   простолюдинам,    задиравшим    последователей   трех
родственных вероисповеданий,  придавало и  то,  что в городе появилась масса
викингов,  пришедших в Киев из Поморья,  едва разнеслась весть о том, что на
великокняжеский стол сел человек, благоводящий язычникам.
   Торир подолгу приглядывался к группам скандинавов, прежде чем подойти к
ним.  Только удостоверившись,  что  среди  них  нет  нежелательных знакомых,
решался расспросить о новостях с Запада.  Уйдя из Норвегии в конце зимы,  он
не знал,  что происходило на родине в течение минувших месяцев. А о событиях
в  других странах слышал и  того меньше,  так как после участия в  походе на
Англию в  составе войска датского конунга Свейна Вилобородого он  вернулся в
родительскую усадьбу и прожил в ней две зимы и лето -  до тех пор,  пока его
не объявили вне закона...
   - Вы о смерти Свейна ведаете? - Коренастый датчанин со светлыми бровями
и ресницами, с широкой русой бородой, подозрительно смотрел то на Торира, то
на Виктора.
   - Слышал я об этом,  -  ответил Бычья Шея. - Он ведь еще прошлой весной
умер. А на друга моего ты не поглядывай - он русич, в наших делах не сведущ.
Так что там вышло в Англии?
   - Еще немного,  и последний христианский граф улепетнул бы за море. Вся
страна была бы нашей и молилась нашим богам.
   - А кто теперь у власти в Дании?
   - Харальд,  сын  Свейна -  этот  изменил вере отца,  на  него надеяться
нечего. А младший - Кнуд - провозглашен королем Англии.
   - Что в Норвегии?
   - Ходят слухи:  ваш  конунг Олаф Толстый -  тот,  что  принял крещение,
когда служил у  герцога норманнского,  -  оказался не  очень-то  покладистым
человеком.
   - Да, за ним надо смотреть в оба.
   - Так  вот,   Олаф  задумал  объявить  себя  государем  Норвегии  и  не
признавать власть Дании.
   Торир надолго погрузился в размышления, словно забыв о датчанине. А тот
продолжал рассматривать его все с тем же подозрением.
   - Эй, приятель, а как ты сам оказался в Гардарике?
   - Я как раз от людей Олафа и ушел, - ответил Бычья Шея. - Хочу наняться
на службу - здесь или в Миклагарде.
   - Ну,  тогда другое дело.  -  Викинг широко улыбнулся,  показав крепкие
зубы.  -  Мы  ведь  тоже  сюда  приехали,  как  услышали про  здешнего князя
Святополка...  Сейчас у  нас ни  одного государя не  осталось,  за кем можно
пойти, всех попутали попы.
   Ильин решил принять участие в разговоре и спросил:
   - Так   ты   думаешь,   если   Святополк  открыто   провозгласит  целью
восстановление старой славянской веры, то к нему под знамена встанут многие?
   - Весь Йомсбург, - коротко сказал викинг.
   - Из Норвегии тоже кое-кто поможет, - добавил Бычья Шея...
   Пока  они  бродили по  городу,  Ильин  несколько раз  примечал в  толпе
человека с рыжей бородой, заплетенной в косицу. Лицо его показалось знакомым
Виктору,  но  как  он  ни  пытался припомнить,  где  видел  эти  серые глаза
навыкате, эту загнутую на манер серпа косу, ничего на ум не приходило.
   И только когда они вернулись на свой постоялый двор, память вытолкнула:
ощеренный рот,  прыгающая косица,  блеск  широкого лезвия,  грохот рушащихся
перекрытий, глухие крики, похожие на рычание...
   Анна,   поджидавшая  в  светелке,  бросилась  им  навстречу,  едва  они
переступили порог.
   - Ну что, удалось увидеть Святополка?
   - В Вышгороде он сидит, а туда никого не пропустят. Люди говорят, князь
боится наемных душегубцев.
   - Тут,  между прочим,  вовсю толкуют о том, что это он подослал убийц к
Борису. Я едва сдержалась, чтобы не выложить им все, как было...
   - Смотри! - Ильин помахал в воздухе ладонью. - Никто не должен знать об
этом,  пока мы не пробьемся к  князю.  Свидетельства очевидцев в  теперешней
политической борьбе  -  это  посильнее всякого  оружия.  А  то,  что  кто-то
болтает... На постоялых дворах обстановка располагает к сплетням.
   - Да, самое главное забыла сказать! Перед вашим приходом здесь появился
человек из  Вышгорода.  Сегодня утром,  по его словам,  на гробнице молодого
князя обнаружили отрубленную голову Бориса!
   - Вот это номер! - присвистнул Ильин.
   Торир на минуту задумался, потом медленно заговорил:
   - Ярислейфу предъявили доказательство,  больше оно ему не нужно.  А вот
переполох вызвать таким способом - это хорошо придумано...
   - Я же тебе говорил: Ярослав - умный человек...
   - И  это свидетельствует еще об одном,  -  продолжал Торир.  -  Значит,
слухи о  том,  что он с  войском находится где-то за Смоленском,  правильны.
Эймунд при всем своем проворстве не  мог за  эти несколько дней добраться до
Хольмгарда и затем отправить кого-то сюда с головой Бориса...
   При   этих   словах  перед  глазами  Виктора  снова  возникло  лицо   с
бородой-косицей.  Но  он не стал делиться своими опасениями,  решив назавтра
окончательно  убедиться,   не  обознался  ли.  Если  то  было  не  случайное
совпадение, если за ними установлена слежка, он обязательно обнаружит это...
   Когда Анна ушла спать в  подклет к хозяйской дочери,  а Ильин с Ториром
улеглись на  лавках  в  светелке,  через  узкие  -  в  ладонь  -  оконца еще
доносились скрип телег, стук копыт по настилу двора, приглушенные голоса. До
глубокой ночи На  постоялый двор прибывали возы из ближних и  дальних мест -
везли  хлеб  нового урожая,  мед,  рыбу.  Наступило самое  золотое время для
торгов.


VIII

   Наутро город  гудел от  новых слухов.  Купцы,  прибывшие на  рассвете с
верхнего течения Днепра,  привезли весть об убийстве муромского князя Глеба.
На  этот  раз  преступление было  совершено  поблизости от  жилых  мест,  на
пристани Смядыни.  Злодеев  едва  не  схватили случайные очевидцы нападения,
удалось,  во  всяком случае,  узнать одного из  них -  личного повара князя,
торка родом.
   Киевляне не жаловали это азиатское племя,  то и дело досаждавшее купцам
на  днепровских  порогах,   грабившее  земледельческие  селения  по  степной
Украине. Вместе с печенегами торки иногда появлялись и под стенами стольного
города,  угоняли скот,  жгли посады,  хватали в полон зазевавшихся рыбаков и
смолокуров.
   - Торчин этот и  зарезал князя как овцу,  -  говорили те,  кто,  по  их
словам,  из  первых  уст  слышали  рассказ купцов  об  убийстве.  -  Глеб-то
мальчишка, совсем - годов шестнадцать...
   - Не наскочи на них люди,  и этому голову отбрили бы, - заметил один из
слушателей.
   - Как пить дать - одна рука за всем этим смертоубивством.
   Последняя фраза заставила всех замолчать. Слишком очевиден был намек на
Святополка.
   Ильин только сейчас осознал всю серьезность положения.  Все происходило
так,  как было написано в  житии Бориса и  Глеба.  И подозрения адресовались
Святополку.  Имя  Ярослава не  называлось даже сторонниками киевского князя,
ведь его новгородский брат,  казалось всем,  настолько далек от происходящих
событий, что при всем желании не сможет повлиять на их ход.
   - Но куда ехал Глеб?  -  задав этот вопрос,  Ильин попробовал повернуть
мысли людей в другое русло. - Почему он оказался в Смоленске?
   - В Киев, говорят, плыл, - ответил один из распространителей новости.
   - А зачем?  -  быстро спросил Ильин,  боясь, что разговор опять уйдет в
сторону от главного.
   - Известно, - начал тот же ловец слухов, но осекся: - Вроде... вроде бы
как под братнюю руку княжество свое привести.
   - Словом, присягнуть на верность? - уточнил Виктор.
   - Ну да...
   - Так зачем же Святополку его убивать? В гибели Глеба кто-нибудь другой
заинтересован - кому на вашего князя тень бросить надобно... Да и в случае с
Борисом - не то же самое?..
   Несмотря на  то,  что  везде  и  всюду  обсуждались трагические события
последних дней,  само  собой  сложилось нечто  вроде  неписаного правила  не
называть по  имени возможного вдохновителя убийства молодых князей.  Нарушив
его,  Виктор расставил точки над "и". Теперь, считал он, в умах людей должен
постепенно созреть правильный ответ на вопрос: кому выгодно?..
   Кое-кто отошел от спорщиков,  почесывая затылок.  Другие загалдели пуще
прежнего.
   - А как это Глеб в Смоленске очутился, коли он в Киев плыл? - выкрикнул
один из мужиков.  - Из Мурома-то по Оке идут до верховьев, там поблизости от
Черной Грязи на Сейм переволакиваются,  а по нему в Десну сплывают.  Почитай
под самым Киевом и выходят в Днепр.  Не-ет,  что-то тут не так, не зря князь
крюка такого дал...
   Но его тут же подняли на смех.
   - Эва,  мудрец нашелся! Да ты откуда свалился - по Сейму на Оку захотел
попасть.  Там,  у  волока второй год проходу нет.  Змей двенадцатиглавый под
калиновым мостом всех прохожих-проезжих грабит-убивает!..
   Ильин насторожился.  Это  явно  был  какой-то  отголосок фольклора.  Но
откуда  тогда  такая  хронологическая  точность,  никогда  не  сопутствующая
подобным мифологическим представлениям?  Однако его  недоумение было тут  же
рассеяно.
   - Да не змей никакой,  будет сказки-то баять! Люд там разбойный змеиной
веры. Вот и запустел волок...
   - И  я  про то слышал.  И есть-де мост калиновый через речку Смородину,
там вот они прокудят, окаянные.
   - А мне люди говорили, будто не шайка там, а целое племя обосновалось -
вроде  печенег  тутошных.   Жгут  деревни,   городки  малые.  Только  церкви
новоставленные не трогают. Во как!
   Кричали и  перекрикивали друг друга еще долго.  В конце концов у Ильина
составилась  вполне  законченная  картина  того,  что  происходило на  речке
Смородине,  известной  каждому  фольклористу  по  многочисленным  былинам  и
сказкам об Илье Муромце.
   Какое-то племя степных хищников, пришедших из глубин Азии в лесостепную
зону,  оседлало важный  торговый путь  и  сделало поборы с  купцов и  разбои
источником своего существования.
   Подтверждение его соображений пришло раньше, чем он мог предположить.
   Около  полудня запели рожки,  загудели медные била  возле церквей и  на
торговых площадях.  По  Боричеву взвозу к  северным воротам,  вздымая облако
пыли, летела пестрая кавалькада.
   - Князь едет! - пронеслось по Киеву.
   Всадники  повернули  перед  самым  городом  и  помчались под  стеной  к
Олеговой могиле.  Услышав об этом,  народ повалил в сторону кургана,  весело
шумя,  толкаясь и  задирая  многочисленных иноземцев.  Мусульманам и  иудеям
показывали  край  свиты,   сложенный  в  виде  свиного  уха.  Увидев  грека,
складывали  щепоть  и  принимались  слюнить  ее,  причмокивая  ртом,  словно
обсасывая маслинку. Да и разноплеменных славян честили немилосердно.
   - Дрягва  чернолапотная!   -   кричали  дреговичу,  жителю  болотистого
Полесья.
   - Псковичи  -  небо  кольями  подпирали!  -  безошибочно  определив  по
цокающему  говору  гостей  с  севера,  местный  забияка  намекал  на  широко
известный анекдот:  жители вольного города будто бы решили на вече подпереть
кольями нависшую грозовую тучу.
   - Эй,  лапшееды!  - поддевали ростовцев. - Вы, сказывают, родимое озеро
соломой поджигали?
   И  тут  имелась в  виду бродячая байка о  том,  будто ростовские жители
снимали солому с  крыш,  чтобы разжечь костры на льду и протаять полыньи для
рыболовства.
   - В Севске поросенка на насест сажали, приговаривали: цапайся, цапайся,
курочка о двух лапках, да держится.
   Приезжим  оставалось  только  ежиться  под  смех  толпы.  Состязаться в
острословии со столичными ерниками мало кто решался.
   Перебранка и  гогот разом стихли,  едва на  курган поднялся Святополк с
несколькими боярами.  Князь,  высокий,  тонкий  в  талии,  легко  взбегал по
крутому травянистому склону.  Его длинный плащ с собольей оторочкой - корзно
- разлетелся на стороны, словно багровые крылья.
   На  вершине  Святополк  резко  повернулся лицом  к  городу,  туда,  где
собралась основная масса людей,  и,  не  дожидаясь,  пока  его  приближенные
вскарабкаются за ним, выкрикнул:
   - Здравствовать всем, народ честной!
   Толпа  восторженно зашумела.  В  воздух  полетели  суконные  колпаки  и
барашковые шапки.
   Князь положил руку на рукоять богато украшенного меча и  обвел взглядом
людское море.  Узкое бледное лицо  его  было неподвижно;  густые темные усы,
свисавшие   по    краям   рта   до   подбородка,    делали   его   выражение
капризно-сумрачным.  Это впечатление исчезло,  стоило Святополку заговорить.
Энергичная, плавно льющаяся речь свидетельствовала о стойкой и твердой воле.
   - Я  приехал известить вас,  что брат мой Ярослав идет на меня с  силой
немалой.  Объявил он, будто хочет отомстить мне за смерть двух братьев наших
Бориса  и  Глеба...  Знаю,  что  чьи-то  злые  языки  стараются сделать меня
ответчиком за это убийство, но, стоя на могиле своего прадеда, клянусь вам -
нет на мне братней крови!
   Он сделал паузу, явно ожидая реакции толпы. Но она на этот раз молчала.
   Ильин толкнул Торира и шепнул: "Вот тебе и объяснение причин убийства -
найден повод для войны, а заодно и возможные соперники устранены".
   Зычный голос Святополка снова разнесся окрест:
   - Ярослав готовился к войне с моим отцом,  вы знаете это.  Он призвал к
себе варяжскую дружину. А новгородцев уговорил идти с ними на меня, пообещав
им навсегда освободить их город от уплаты десятины в пользу Киева!
   По  толпе  прокатился  ропот.  Стали  слышны  отдельные  выкрики:  "Ах,
дровосеки!  Ужо  поставим их  нам  хоромы рубить!"  -  "Нешто хромоножка нас
напутает?!" - "Да мы их, мезговников, плетьми захлещем - не токмо что оружью
об  них пачкать!"  Последнее из  прозвищ намекало на то обстоятельство,  что
новгородцам в  голодные годы нередко приходилось подмешивать в муку толченую
мезгу - подкорный слой сосновых деревьев.
   Князю было любо слышать эту воинственную перекличку.  Расправив усы, он
улыбнулся и вопросил:
   - Так что, пойдете со мной плотников проучить? Покажем им, что не ихнее
это де