аю плоды чьего-то благородства!
Медведь то ли подслеповат, то ли по малости лет не запомнил облика
страшного человека с убивающим оружием. Или для зверя все мы одинаковые,
как для меня китайцы.
     В лагере я спросил воеводе виновато:
     - Сколько осталось до земель принцессы?
     Он поглядел подозрительно, усы поднялись кверху как у кайзера
Вильгельма:
     - Что, прибил кого-то?
     - Парочку, - признался я.
     - Ого!
     - Да не совсем я, - сказал я торопливо, - просто так получилось...
     - Ну-ну, - сказал он саркастически. - Сморозь еще, что их медведь
задрал или еще какую дичь!

     Я раскрыл рот, застыл, в самом деле чувствуя, что все, что могу, это
только сморозить новую глупость. Со стороны это выглядело, словно я
прислушиваюсь к далеким звукам, слышимым только такому опытному воителю,
как я, водивший зеленые орды орков на проклятых гнусных людей.
     Воевода тоже начал прислушиваться, даже шлем снял и держал у груди
обеими руками. Наконец на суровом лице отразилось сомнение. Я увидел как
потрескавшиеся от жары губы шевельнулись, он готовился что-то узнать...
     ...в это время в далеких глубинах земли прогрохотал подземный гром. Он
был почти на грани слышимости, но воевода встрепенулся, а на меня посмотрел
с великим почтением.
     Подземный грохот докатился как морская волна. Земля дрогнула и слегка
качнулась под ногами. Воины, что уже дремали возле двух костров, с руганью
вскакивали на ноги. Из шатра принцессы с визгом выбежала голая служанка с
длинными распущенными волосами.
     На дальней стороне поля, почти на опушке леса, деревья затрясло.
Сильный удар изнутри вздыбил землю, там словно взорвался грохочущий вулкан.
Пласты земли вместе с парой деревьев взметнуло вверх, черные комья
рассыпались как стая галок. Из огромный воронки поднималась яркокрасная
туша, вся с головы до ног закованная в блестящий камень. Она походила на
приземистый танк, выходящий из зоны ядерного удара: с округлыми
оправленными краями и застывшими потеками металла.
     В нашу сторону пахнуло жаром. Воевода вскинул в ужасе:
     - Это же... это же древний бог зелакхов!.. Кто его призвал?
     Старый воин на глазах стал белым, только остатки обгорелых волос
оставались коричневыми, закрученными как у эфиопа, да усы несгибаемо
торчали остриями кверху. Глаза не отрывались от чудовища, от которого в
самом деле веяло мужской несокрушимой мощью.
     Я поискал глазами своего коня, а воевода набрал в грудь воздуха и
закричал зычно:
     - Всем по коням!.. Ничего не брать!.. Во-о-он к тем скалам во весь
опор!
     - А что, - крикнул я, - он сам по себе не может...
     - Нет, - огрызнулся воевода. - Это же бог!
     Понятно, какая-то сволочь из отряда, стремясь выполнить задание не
допустить принцессу до ее земель, призвала это чудовище. Не думая, что и ей
придется не сладно.
     Или же знал, но когда дело о долге перед своим Отечеством, то что
значат наши жалкие жизни?
     За нашими спинами был конский хрип, женские крики, лязг железа.
Чудовище поднялось с четверенек и разогнулось во весь рост. Древний бог
зелакхов был почти человек, только не бывает человека в два моих роста,
весом со штурмовой танк, а кремнийорганическая броня на нем вовсе не
доспехи, а собственная шкура, которую, чувствую, моим мечом даже не
поцарапать. Надбровные дуги нависали как уступы скал, из темных впадин
блеснули багровые огоньки лазерных прицелов.
     Конь под воеводой пятился. Я как сквозь вату услышал измененный голос
воеводы:
     - Не вздумай!.. У комара в костре больше шансов...
     Огромная голова со скрипом развернулось в нашу сторону, похожая на
бронированная башня на линкоре. Комья земли при движении ссыпались с его
плеч, там поверх брони торчали острые шипы. На вообще все тело чудовищного
бога оказалось усыпано шипами, блестящими и с виду куда прочнее, чем наши
мечи и топоры.
     Оно сделало шаг в нашу сторону, мы разом повернули коней. В спину
толкнуло страшным ревом. Волосы затрещали, словно догонял лесной пожар, но
я не оборачивался, приник к гриве. Копыта стучали настолько часто, что стук
сливался в сплошную дробь. Воевода даже привстал в стременах, лицом же
зарылся в конскую гриву, спасаясь от встречного ветра.

     Впереди неслись, подгоняемые страхом, стражники, за ними виднелись
рыжая лошадка принцессы и белый конь герцога. Слуги, как и положено слугам,
неслись самыми первыми, чтобы успеть оказаться на месте раньше господ,
разжечь костры, натянуть шатры и приготовить ужин.
     Ужасный рев потряс воздух. Чудовищный бог зелакхов выбрался из ямы,
огромными прыжками погнался за нами. Медленное, с виду неуклюжее, тем не
менее каждый его прыжок равен трем конским скокам, и хотя этот бог
двигается по-божески медленно, я с дрожью в спине чувствовал, что зверь
разогревается, а прыжки учащаются.
     Воевода высвободил из конской гривы лицо, оглянулся. Я видел на его
лице страх.
     - Скорее... - прокричал он. - Надо к горам....
     - А что там?
     - Там...
     Ветер унес его слова, я закричал снова:
     - Помощь?
     - Какая к черту...
     - Так что же?
     - Авось, узкий проход... или что еще...
     Я сжался в ком, впервые чувствуя себя беспомощным и жалким. Отсюда
горы выглядели монолитной черной стеной в сотни верст длиной. На темном
небе зажглись звезды, из-за зубчатого края гор выступил блистающий горб.
Луна поднималась так же неспешно, как и двигался за нами бог, до в
движениях обоих чувствуется одинаковая неотвратимость.
     - Мы... - крикнул я, - не доскачем!
     Ветер срывал и уносил слова. Воевода все же услышал, крикнул:
     - Почему?
     - Горы далеко!
     - А что предлагаешь ты?
     Я стиснул зубы. Даже если доскачем, хотя горизонт здесь еще дальше,
чем на Земле, что будем делать, если отыщем самую широкую щель разве что
для моего мизинца?
     Земля часто-часто гремела под копытами, но и все чаще вздрагивала
тяжело и со стоном, а рев за нашими спинами гремел громче, в нем
чувствовалось нетерпение зверя, что настигает добычу.
     Наши кони не мчались, а летели, впереди вырастали спины пригнувшихся
дружинников. Их кони вытянули шеи, как гуси, что стремятся уйти от погони,
копыта бешено выбрасывали комья земли.

     Мы с воеводой все так же мчались в стремя в стремя, пригнувшись,
молча. Он на скаку склонился к подпруге, ослабил чуть. Мой вороной мчался
ровно и мощно.
     На чуть посветлевшем небе медленно и пугающе плыла бледная как смерть
вторая луна, огромная как Юпитер с Ганимеда. Мы мчались дальше, не сбавляя
галопа. За второй луной проплыла третья, две предыдущие побледнели и
странно угасли, не коснувшись горизонта.
     Хотя летом ночи коротки, но все же когда закричали петухи, я с
изумлением посмотрел на небо. Звезды блекли, справа в рассветном полумраке
проступили в утреннем тумане зубчатые стены какого-то града.
     Пастух из раскрытых ворот выгонял огромное стадо прямо в
предрассветный туман.
     На востоке поднялась заря, я уже отчетливо видел скачущего рядом
воеводу, мрачного и нацеленного. Он несся на своем хмуром коне как бык,
разрывая туман в клочья
     Мой конь на ходу прядал ухом, слушая на скаку мои понукания, только
скосил умный живой глаз, коричневый, с голубоватой каймой по белку. Пена
уже клокочет во рту, падает клочьями, на боках вздувается горячий пот, его
срывает встречным ветром.
     Бедный мой конь, мелькнула мысль. Храпит и хрипит, а мыло на брюхе и
бедрах кипит... Неизвестно каким бы оказался единорог сейчас. А вдруг сдуру
бы, не слушаясь поводьев, бросился на этого бронированного бога?
     Копыта все еще гремели по сухой земле. Небо очистилось, солнце
медленно поднялось и жгло спину и плечи. Мы неслись через жнивье, из-под
ног прыскали зайцы и мелкие птички.
     Вороной уже пошатывался на скаку, но скакал и скакал, хоть кровь
выкипает из жарких ноздрей, хоть ободки глаз все мутней и мутней. Я сбросил
тяжелые сапоги, снял заседельный мешок и бросил на дорогу, гладил и трепал
коня по гриве. умолял, просил, убеждал, смеялся, а черная стена все ближе,
вороной как почуял конец пути и, весь мокрый как большая черная рыба, в
клочьях пены, все несся, не сбавляя скорости.
     Наш отряд растянулся в бешеной скачке: принцесса и герцог впереди, за
ними две служанки, а тяжелые воины на измученных конях отстают все больше и
больше.

     Глава 33

     Задний оглянулся, встретился с нами взглядами. Это был немолодой
дружинник, на щеке шрам, в ладно подогнанной кольчуге с чужого плеча, с
широким топором за спиной в ременной петле. Его взгляд скользнул поверх
наших голов, мы видели как на его бледном лице заходили желваки, в глазах
вспыхнул стальной блеск. На щеках проступили красные пятна. Лицо медленно
становилось суровым и решительным.
     Выпрямившись в седле, он подобрал поводья, начиная придерживать бешено
скачущего коня.
     - Торопись! - крикнул я.
     - Нет, - ответил он медленно и красиво. Глаза его сверкнули молодой
удалью и отвагой, голос окреп, а плечи стали еще шире. - Скачите во весь
опор. Я его задержу.
     Воевода гаркнул сердито:
     - Ты погибнешь, дурак!
     - Но Куявия будет жить, - ответил он коротко и натянул поводья.
     Конь встал на дыбы, замолотил по воздуху передними копытами. Затем
старый воин развернул коня, а мы пронеслись мимо как две гигантские стрелы.
Сзади рев прервался, послышалось рычание, звон железа.
     Земля мелькала под конскими брюхами, сливаясь в серое пестрящее
полотно. Я все придерживал вороного, он все еще стремился догнать и
обогнать скачущих впереди, но я уже видел, что у всех воинов кони покрылись
мылом, с узды ветром срывает клочья пени.
     Когда оглянулся, красный зверь был далеко позади. Из груди вырвался
вздох облегчения, но рядом несся хмурый как ночь воевода. Встретив мой
взгляд, крикнул зло:
     - Каркоган был добрым и веселым человеком, но воином... Его этому богу
на один зуб!
     Вскоре земля в самом деле снова начала подрагивать под тяжелым ударами
чудовищных лап. В спину толкнул настигающий рев. Один из воинов, что несся
на взмыленном коне прямо перед нами, решительно потянул повод. Конь с
облегчением начал замедлять скачку.
     Воевода бросил сердито:
     - Куда?
     - Скачите! - крикнул тот. - Я его задержу.
     - Погибнешь, дурак!
     - Но Артания будет жить!
     Мы успели увидеть как он развернул коня, явно желая самому ударить на
чужого бога, смять его конем, вонзить в него острое копье...
     Мы пронеслись мимо, а за спиной услышали треск, звон железа,
раздраженный рев, что тут же стал торжествующим, затем хруст человеческих и
конских костей, Ровная стена гор вырастала, хоть и очень медленно, но
тяжелый топот возник снова, и снова заколебалась земля под тяжелыми
прыжками.
     Впереди нашего отряда неслись в одиночестве принцесса и герцог. Слуги
и служанки постепенно отставали, а воины сами придерживали коней, оставаясь
живым щитом между своими господами и чудовищем.
     Еще один начал придерживать коня. Воевода крикнул раздраженно:
     - Куда?
     - Я останусь.
     - Зачем?
     - Я его задержу.
     - Ты погибнешь, дурень!
     - Но Фолклендские острова будут жить!
     И хотя, как сейчас выяснилось, это был презренный шпион из какой-то
Фолклендии, в этот момент он был прекрасен, ибо каким-то образом ощутил
общность людей перед лицом... перед мордой чудовища обло, озорно и вообще
просто нечеловека, который уничтожает человеков, невзирая на их
принадлежность к разным государствам, этническим и прочим конфессиям.
     Однако затихший было рев настигал снова. Мы все мчались, приникнув к
конским гривам, однако я заметил как один воин начал оглядываться чаще
других. Его некрасивое лицо стало прекрасным и светлым, глаза засияли как
звезды.
     Когда его рука натянула поводья, мы все ощутили, что именно страшное и
прекрасное он задумал.
     - Ты погибнешь! - воскликнул воевода.
     - Но цивилизация будет жить, - ответил он.
     Мы успели увидеть как красиво как в танце широко раскрылся в повороте
красный плащ, конь взвился на дыбы мощно и трагически заржал, прощаясь,
затем мы унеслись дальше к жизни, а он, молодой и красивый, ринулся
навстречу бессмертию.
     Мы уже начали было думать, что чудовище нас не настигнет, но
послышался сперва глухой рев, затем земля затряслась от тяжелых прыжков.
Наши кони неслись как тяжело груженный усталый ветер, но чудовище, каждым
скоком перекрывая пять конских прыжков, медленно, но упорно настигало.
     Еще один воин придержал коня. Конь встал на дыбы, изящные ноги,
созданные для поцелуев, красиво замелькали в воздухе. Лицо этого человека
было прекрасным, суровым и трагичным. Он знал, что с этого момента, он
малый и ничтожный человек, становится тем, о ком будут петь песни, а
родством с которым будут гордиться.
     Чудовище неслось крупными тяжелыми прыжками. Я рассмотрел над ним
красную полоску, что медленно удлинялась, стала желтой. Значит, чудовище
уже было на волосок от гибели, но теперь регенерируется, восстанавливает
жизнь, и все жертвы были напрасны!..
     - Ты погибнешь! - вскричал воевода.
     - Но вселенная будет жить, - ответил воин звучно. В его правой руке
блеснул боевой топор. На лезвии плясали искорки и металась огненная змейка,
Его лицо расширилось, как и плечи, а рукоять топора удлинилась на треть. Он
уже принадлежал другому миру, и сквозь него смотрели, как его предки,
гордясь потомком, так и цепь гордых потомков, гордящихся героем из седой
древности.
     Каменная стена надвинулась, заняла полнеба, мы с ужасом видели, что
она абсолютно ровная, без единой трещинки. Принцесса и герцог уже повернули
коней, помчались вдоль стены.
     Еще один нахлобучил на голову шлем, ухватил топор покрепче и остановил
коня. Конские бока тяжело раздувались, глаза были замученные, испуганные.
Всадник ласково похлопал его по боку:
     - Потерпи чуть... Сейчас придет отдых... Немного боли и все...
     - Ты погибнешь! - сурово и понимающе вскричал воевода.
     - Но принцесса - нет, - ответил воин торжественно.
     Он повернул коня и стал ожидать чудовищного бога. Мы с воеводой
промчались мимо молча, не глядя друг на друга и не разговаривая. Ветер
свистел в ушах, в разгоряченной голове мелькнула суматошная мысль: нет,
надо было остаться на стороне орков. У них юниты покруче.
Несбалансированность явная...
     В дробном конском топоте мне почудилось пение небесных дев, хлопанье
их лебединых крыльев, даже уловил стук деревянной колесницы Одина, с
которой одноглазый асс посылает крылатых девственниц подхватывать павших
героев.
     Звучно и мощно прогремел боевой рог. Снова мне почудилось, что
раздался сверху, из мест более высоких, чем верхушки самых высоких
деревьев, даже в вершин этих гор, у подножья которых мчимся.
     Рука моя достала меч, конь начал замедлять бег. Воевода оглянулся. В
глазах старика были гордая печаль и печальная гордость, смешанные
настолько, что как в комке пластилина я не различил бы где что начинается,
да и на хрен мне разбираться, когда сзади рев, топот, лязганье зубов.
     - Ты, - сказал воевода просто, - наша единственная надежда. Если не
ты, то кто?
     Я соскочил с коня, шлепнул по спине:
     - Уходи. Я не хочу, чтобы эта ящерица тебя поцарапала.
     - Как ты благороден, - прошептал воевода с почтением.
     Я уже смотрел на приближающегося зверя. За спиной простучал конский
топот, воевода догонял свой отряд, а я с мечом с руке наотлет остался
ждать, слушая звуки небесных сфер,
     За моей спиной в двух шагах загораживала солнце стена, ровная как
могильная плита в пару верст вверх и на пару сотен верст в длину. Солнце
осталось за горой, я стоял в тени, чувствуя как по всему телу бегут горячие
струйки пота.
     Красный зверь несся огромными прыжками на четырех, как вынырнувший из
огня варан, но когда увидел меня, заступившего ему дорогу, взревел и
по-медвежьи встал на задние лапы. Брюхо было пурпурное, покрытое чешуей из
мифрила, самого прочного металла на свете, а с боков наползали щитки из
того же мифрила. На морде выступы из мифрила
     Но я, обомлев от изумления видел, что пугающая длинная зеленая
полоска, сменилась даже не желтой, а вовсе красной, а от той остался самый
кончик! Только бы не прибил с первого удара, мелькнула суматошная мысль,
только бы успеть... Я не успел сам додумать, что надо успеть, ведь чешую из
мифрила ничем не пробить, как зверь со страшным ревом бросился на
посмевшего загородить ему дорогу.
     Из раскрытой пасти капала кровь, между зубов застряли клочья
окровавленного мяса, я рассмотрел даже вцепившуюся в зуб кисть руки того
красивого, который пошел умирать не за страну, а за принцессу... Красный
кончик меры жизни дрогнул и чуть раздвинулся, регенерация идет, я поспешно
бросился навстречу зверю. Я услышал сухой треск, словно над головой ударила
молния. Выступ скалы снесло, мелькнула оскаленная морда.
     Я напрягся, закрылся щитом и замахнулся как можно шире, удар должен
быть единственным, иначе... От мощного взмаха меня развернуло вокруг оси
несколько раз, словно я набирал обороты для ногой в челюсть, а когда я
наконец остановился, передо мной кружился весь мир, плыли скалы, двигались
и танцевали деревья.
     Зверь лежал бездыханно мордой у моих ног. Голова размером с большой
сундук, клыки высунулись острые и загнутые как бивни, но немигающие глаза,
и без того закрытые плотной кожистой пленкой, медленно тускнели. С правой
стороны черепа стекала густая зеленая кровь. В трещинке торчал серый
обломок гранита, застрявший, когда зверь чересчур поспешно метнулся меня
пожирать. На моих глазах поток зеленой крови вытолкнул осколок, из трещины
полезла, пузырясь, вообще кровавая каша.
     Меня покачивало, я чувствовал тошноту, желание сблевануть, словно
перекатался на карусели. Меч оттягивал руки, я с усилием воткнул блистающее
лезвие в затылок зверю, там как раз удобная как для ножен щелочка, а сам
сел прямо на вытянутую морду, ноги все еще трясутся, вытер пот.
     Сквозь шум в ушах послышался конский топот. Далеко-далеко
разворачивался отряд, воевода с моим конем в поводу уже мчался в мою
сторону. За ним развернулись и понеслись пятеро уцелевших воинов. Затем я
услышал восторженные вопли, блестящие железом фигуры мелькали как падающая
в самолета металлическая фольга, но мои руки все смахивали крупные капли
пота, а те выступали крупные как грецкие орехи.
     Воевода тяжело слез с коня сам, подошел грузный и участливый:
     - Ты все-таки его одолел...
     Я с трудом разлепил запекшиеся губы:
     - Это не я...
     - Не ты?
     - Ребята... Их жертвы не были напрасны...
     Воевода повернулся, за его спиной уже возникла целая толпа в железе,
слушала почтительно, сказал громко и поучающе:
     - Видите? Разве настоящий полководец говорит о своих заслугах? Все о
своих воинах, все о вас, тупорылых... За такую заботу даже зеленомордые
встали под его знамя!
     Один из воинов, глядя то на меня, то на чудовище, сказал дрожащим от
восторга голосом:
     - Зелено... зеленомордые? И куда же он их водил?
     Воевода поперхнулся готовой речью, поглядел по сторонам орлом, гаркнул
зычно:
     - Ты как стоишь? И пузо распустил как беременный гусь!.. Это не так
важно, куда водил. Важно - за чем. Вот спроси меня, зачем? Ну спроси,
спроси!.. Так вот, отвечаю: себе добыть чести, а князю - славы. Ты знаешь,
сколько он городов и сел пожег, людей убил, женщин обесчестил, нив
потоптал, виноградников и садов вырубил, кур потоптал?.. Да у тебя волос на
всем теле не хватит!.. И вот такой великий воитель - с нами! Ура.
     Земля дрогнула трижды, воздух колыхался и сжимался упругими волнами.
Они стояли ровными рядами, смотрели преданными глазами, хоть сейчас готовы
идти следом и жечь города и веси людей, орков и всяких там гномов, а
бесчестить так и вовсе без разницы, а я перевел взгляд на каменную стену,
вдоль которой осторожно возвращались пестрые и красивые. В окружении
ост